Татьяна Волчяк
Холодные голоса. Академия «Редкие дары»
Глава 1. Раннее пробуждение
– Уби-и-ить… Убить его… – шепчет женский голос.
Сквозь доглаженное ночное спокойствие врываются в мое сознание выматывающие и до боли омерзительные слова. Слова, не дающие мирно жить на протяжении нескольких лет.
– Убить, убить, – снова и снова гадкий, противный скрежет. Уже не шепчет, уже в полную силу пробирается через пелену отступающего сна. Скрипучий голос требует смерти.
Ненависть, злость, страх вливаются в мою душу вместе с дикими словами жаждущей расправы эйты. Холод… Несмотря на лето, меня одолевает жуткий холод. Начиная с двенадцати лет, он стал неотъемлемой частью моего существования. Обычно в этом возрасте у юношей и девушек происходит перестройка организма и проявляются магические дары, а мое взросление ознаменовалось появлением голосов.
Мгновение. Наступает тишина, мимолетная, неуловимая. Хочу продлить безмолвие в своей безумной голове, но знаю, это ненадолго. Скоро меня вновь будет мучить и душить изнутри ярость чужих эмоций.
Стягиваю с себя теплое белое одеяло, окончательно просыпаясь. Белая, идеальной чистоты ночная сорочка путается в ногах, мешая свободно встать. Окна плотно зашторены по всем правилам приличия в покоях молодой эйты. Даже если рассвело, об этом можно догадаться лишь по магчасам на стене, но никак не по первым солнечным лучам. Выпутавшись наконец из длинного и широкого подола ночной рубашки, босиком прохожу к окну. Одним резким движением сдвигаю плотные и, да, тоже белые шторы с вышитыми на них бабочками. Кто-то однажды сказал матушке, что белый цвет успокаивает и дарит умиротворение. После этого доброго совета она решила облегчить мое состояние. Это было давно, но убранство моей спальни до сих пор остается таким, словно здесь живет смертельно больной, которому жизненно необходима стерильная чистота.
– О! Всемилостивая богиня Ора, помоги!
Плач и хныканье, слышные только мне, застают меня глядящей на высокую ограду семейного особняка. Маленькая девочка шмыгает носом, всхлипывает и тоненьким голоском просит богиню о милости. В ее одинокие стенания вклинивается скрипучий голос только с одним желанием – погибели. Они перекликаются и заставляют меня морщиться от своего невидимого присутствия. Следом к ним добавляется еле различимый третий, точнее, третья неведомая девица с обращенной к кому-то просьбой одуматься и не делать глупостей. И это не все, кто лезет мне в голову, а только те, чьи слова я могу разобрать в полном хаосе слез, всхлипов, шелеста и неясных шорохов.
Еще темно, все спят. Тишина в доме, но не в моей голове.
По распоряжению Жака, ведущего хозяйство в нашем родовом особняке, заправленные огнем маглампы ярко освещают подъездную дорогу. Один из таких фонарей установлен прямо под пышными ветвями дуба. Свет от него, пробиваясь сквозь листву, создает, как мне кажется, очертания человека. Высокий, худощавый, одной рукой упирается в бок. Он задумчиво смотрит в мою сторону, прищурив один глаз. Мой воображаемый и молчаливый собеседник исчезнет с опавшими листьями. Оставит меня на долгие зимние дни, чтобы вернуться вновь к лету. Буду ли я так же вести с ним ночные беседы? Выдержу ли еще столько времени в постоянно сопровождающем меня гвалте голосов и непрекращающемся шуме?
Уже рассвет, небольшая передышка. Днем не так слышны мольбы, не так остро чувствуются чужие эмоции. Время, когда я могу хоть немного перевести дух и сконцентрироваться на поисках способа устранения своего личного кошмара.
Сунув ступни в мягкие домашние тапочки, я прошлепала в умывальню. Холодная вода брызнула из крана, зафыркав в старых трубах. Фамильный особняк строил еще пра-, пра- и несколько пра- к ряду дедушка. Он первым был удостоен почетного титула графа Каллийского. С тех самых пор огромный дом на берегу реки Ме́лик в пятидесяти атрин1 от столицы ни разу не подвергался капитальному ремонту. Если бы причиной была нехватка денег, но нет. Как раз денег в нашей семье было предостаточно. Матушка считает, что тратить средства на то, что и так работает, необязательно. А вот менять обои и обивку необходимо не реже чем раз в год. Она уверена, что потертое сиденье стула сразу заметят ее многочисленные подруги. Заметят и непременно внесут ее в список нерях.
Кран перестал издавать надрывные звуки. Я поднесла ладони к прохладной воде и плеснула ею в лицо. Посмотрела в зеркало и не удивилась, увидев себя с припухшими веками и синевой под глазами.
– Зелье уже не справляется со своей задачей, – проговорила с отчаянием в голосе.
Приготовленное всего несколько месяцев назад новое травяное спасение от моих ночных приступов быстро вызвало у меня привыкание. Теперь его действие с каждым разом длится все меньше и меньше. Сегодня не хватило до рассвета нескольких часов, а уже завтра и вовсе… Не хочу думать об этом сейчас, но если не приму меры, то скоро совсем не смогу спать.
Я смотрела в свои карие глаза, а перед ними всплыла моя первая истерика. Мне двенадцать, я, вся в слезах, рассказываю матушке, что мне постоянно что-то говорят незнакомые люди, но я их не вижу. Велю им уйти и дать мне спать, а они меня не слышат и продолжают, продолжают бесконечно болтать. Рассказываю ей, что мне холодно, я мерзну, показываю мурашки на коже. В глазах родительницы сомнения, она не верит, думает, я лгу. Бегу к отцу и рассказываю то же самое. Он говорит, что позовет лекаря и тот обязательно мне поможет. Сообщает, что назначил мне еще преподавателя по бытовой магии, к которой у меня совсем недавно открылись способности. Я кричу, что не могу терпеть, у меня болит голова от постоянного шума, и в тот же миг падаю без чувств посреди кабинета отца. Тогда я очнулась в своей комнате в окружении родителей и лекаря. Они беседовали о моем состоянии. Вызванный отцом целитель разводил руками и предлагал связаться с коллегами, так как не понимал, в чем здесь дело. С того самого дня начались мои муки. Родители пытались выяснить, что со мной. Начался бесконечный наплыв в дом магов разного сорта.
После нескольких лет поисков и трудов лекарей, магов и даже отшельников из Долины успокоения отец принял решение отправить меня в закрытый пансион. Знал ли он, каково мне там будет? Знал ли он, что два года, проведенных мною в этих ненавистных стенах, над его дочерью ставили опыты, испытывали заклинания, влезали ей в голову сначала с помощью чтецов мыслей, а затем – некромантов. Но все они только снова и снова разводили руками. Несколько раз я пыталась сказать об этом отцу. Говорила, что не могу больше. Что невыносимо слышать эти голоса, но еще труднее, когда лезут в голову, которая и так вот-вот расколется на части.
Единственное толковое, что придумали эти умники, – травяной состав. Он давал возможность притупить на время мое сознание. В эти блаженные минуты я засыпала.
К слову все, кто пытался мне помочь, подвергались после своих неудач чистке памяти, а время, потраченное на меня, заполнялось другими воспоминаниями. Это было неукоснительное требование родителей. Сплетни разлетаются быстро, и, не приведи Всемилостивая Ора, при дворе могут подумать всякое, если прознают о недуге дочери королевского советника. Надо сказать, все маги соглашались на это с охотой, за что отец щедро платил им.
Закончив рассматривать себя в зеркале, я закрутила позолоченный вентиль крана. Внутри труб заурчало и заклокотало, словно кто-то проталкивал воду, не желающую уходить. Я промокнула лицо мягким полотенцем и прошлепала в раздевальню. Выбрала серое свободное платье с тонким поясом, за которое еще раз поблагодарила нового модельера. Она произвела фурор, высказавшись при дворе о том, что корсеты и пышные юбки – это пережиток прошлого, он может быть уместен только на королевских приемах. Конечно, не все были согласны с новой модой, и моя матушка была в их числе.
Я самостоятельно уложила волосы и надела летние ажурные перчатки. Накинула мягкую теплую накидку чуть светлее платья, когда в дверь постучали.
– Входи, Джия, – разрешила служанке.
В комнату вошла девушка, моя ровесница, и тут же стала сокрушаться:
– О! Эйта Анна, как же вы это сами оделись и уже расчесались? Графиня снова будет меня ругать за нерасторопность!
– Джия, прошу, говори тише, – скривилась я от ее звонкого голоса.
Девушка занялась постелью. Выверенными движениями заправляла выбившуюся местами простыню, раскладывала подушки в строгой симметрии друг к другу, перемеряя все чуть ли не до санит2. Затем стала обходить кровать, высматривая огрехи. Меня это невозможно раздражало, хотелось остаться одной и немного прийти в себя, пока моя больная голова дает на то возможность.
– Джия, прекрати, все и так идеально!
– Что вы, эйта Анна! – вскрикнула горничная. – Графиня Элизабет будет проверять. Если найдет неточность, мне несдобровать, вы же знаете.
Да, матушка консервативна и до тошноты придирчива к слугам. Впрочем, не только к слугам. Она соблюдает все правила и нормы поведения, утвержденные при дворе. Ее личный шкаф забит доверху сводами правил и перечнями хороших манер. К примеру, последняя директива имела название «Как обустроить дом почтенного эйта». При всем этом, читая сей труд, она, видимо, пропускала страницы, где говорилось о водопроводе. Однажды я наблюдала, как она повязывала отцу шейный платок, новый знак отличия высокопоставленного лица. Матушка пыталась самостоятельно постичь сложную науку разнообразных методов повязывания этого аксессуара. Выверяла угол наклона каждого узелка на шее отца более часа. Надо отдать отцу должное, он молча терпел, ласково приговаривая:
– Милая Эли, может, отдадим предпочтение другому предмету туалета? Ведь ношение шейного платка – это всего лишь рекомендация, а не правило, – и так любяще на нее смотрел, что я немного смутилась из-за того, что подглядываю за родителями.
Закончив с постелью, Джия, как всегда, поинтересовалась моими планами на сегодня.
– Эйта Анна, вы сегодня пойдете на Праздник всепрощения? Говорят, на площади будут столичные музыканты.
Я совсем забыла, что сегодня праздник, но это не меняет моих планов по созданию нового средства от приступов.
– Нет, Джия, скорее всего, весь день буду в библиотеке. Так что обед можешь принести туда.
– Но как же…
– Все, Джия, если ты закончила, можешь быть свободна, – грубо оборвала я девушку на полуслове, но если ее не остановить, сама она этого сделать не сможет. Мне же каждая минута тишины – дар богов.
Сомнительная тишина, конечно. Чужие эмоции и голоса при звуках дня немного меркнут, а иногда и вовсе пропадают, но всегда остается фоновый шум. В ушах шелест. Иногда такой звук, словно волны Белого моря накатывают на рифы. А бывает, стоит гул, будто ветер из самой Долины успокоения долетел до меня и гудит, гудит, гудит…
Глава 2. Праздник всепрощения
Не успела Джия выйти за дверь, как в нее без стука влетела моя сестра Матильда.
– Дорогая сестрица, я пришла первой поздравить тебя с великим праздником, – защебетала она мелодичным голоском, а я в очередной раз взмолилась богине, чтобы меня оставили в покое.
– Спасибо, Мати, и тебя с праздником. Прости меня, если я тебе когда-то грубила или не понимала тебя, – проговорила я общеизвестные слова извинения, тут же задумавшись, с чего вдруг сестра с раннего утра при параде.
Шелковое, цвета персика платье с оборками, которое она надевает только в особых случаях. К слову, у нас с ней всего год разницы, но иногда мне кажется, что я намного, намного старше ее.
– Прости меня, сестра, – начала она, – за то, что я лучше тебя. Что мне досталось нести бремя и вести наш род. Быть его продолжением, так как ты оказалась недостойна. – С каждым ее словом я сильнее сжимала кулаки. – Этот нелегкий труд перешел ко мне, твоей младшей сестре, чтобы я смогла еще больше возвысить нашу фамилию. Посему прошу простить меня, но мне придется рано выйти замуж. За маркиза Сейторского, наследника рода. Как тебе известно, приличия не позволяют мне делать это раньше старшей сестры.
Я медленно закипала от такого извинения, однако это нормальное для Матильды поведение, весьма ей свойственное. Матушка ее разбаловала, постоянно ей потакая.
Мати всегда боялась разгневать родителей своими ошибками и зачастую сваливала свою вину на меня. Вспомнился случай, когда она решила проверить, как сын нашего конюха Брок объезжал коня. Я не смогла отпустить ее одну и направилась за ней, чтобы приглядеть. Родители строго-настрого запрещали нам ходить к конюшням, пугая тем, что лошади резвые и могут затоптать маленьких девочек. Когда мы пришли на место, Брок занимался непотребством с одной из служанок. Я сразу попыталась увести сестрицу подальше, но та заупрямилась, решив подглядеть.
– Ну что ты в самом деле, Анна, – шепотом говорила мне сестра. – Мы совсем чуточку, одним глазком, нас никто не увидит, – не слушая меня, продолжала гнуть свое, заглядывая в щель между досок стойла.
В тот самый момент мимо проходила наша тогдашняя учительница магии. Заметив нас через открытые двери конюшни, она закудахтала, как курица, на что сестрица тут же нашлась с ответом:
– Так это Анна привела меня сюда, сказала, что коня нового привезли, вот и решила посмотреть, – нисколечко не чувствуя вины за свое вранье, трещала Матильда.
Тогда мне пришлось оправдываться, говорить, что мы ничего не видели, только раздетого по пояс Брока. Что, собственно, и было правдой. Вот и сейчас Матильде взбрело в голову выйти замуж.
– Ты говоришь о замужестве с маркизом Сейторским? Разве отец дал тебе свое благословение?
– Да, буквально сегодня утром. Он разрешил сочетаться браком с Реем. – Мати задрала подбородок чуть ли не к потолку.
Нет, такого не может быть. Отец говорил, она еще слишком молода, ей всего семнадцать, и минимум год у меня еще был в запасе. Только не это! Этого не может быть!
– Это неправда, Матильда! – ужаснулась я.
– Правда, правда! Тебе отец уже подыскал несколько женихов на выбор…
О богиня! Нет! Я выбежала за дверь в надежде застать отца в кабинете, чтобы он опроверг слова сестры. Конечно же, я не против замужества, я только за. Но как, как это будет выглядеть? Первая брачная ночь, муж шепчет нежности, а я только и слышу: «Убить, убить, надо убить!» Или плач ребенка. Сокрушающиеся голоса и эмоции, которые они передают. Этому не бывать. Это будет не жизнь, а мучение.
За годы, проведенные в пансионе, я быстро повзрослела. Чтобы выбраться оттуда, мне пришлось солгать. Первый раз солгать отцу. Я притворилась, что мне лучше, что меня больше не тревожат призрачные звуки и чувства невидимых людей. Отец, конечно, был очень рад. Профессора, маги и все те, кто меня лечил, подтверждали улучшение. Олухи и идиоты, недоучки, мнящие себя мудрецами. Спустя пару недель моей лжи они оповестили отца о полном моем выздоровлении. Теперь отец да и все остальные думают, что я абсолютно нормальная молодая эйта. А то, что я не любительница светских приемов и болтовни со сверстниками, списывают на трудный характер. Тогда это был единственный способ покинуть ненавистный мне пансион. Собственно, другого выхода нет и сейчас. Рассказывать отцу и кому бы то ни было, что меня по-прежнему мучают головные боли, я не намерена. Сейчас все счастливы и меня не трогают. А со своим недугом я разберусь сама.
Я сбежала по лестнице на первый этаж и свернула к кабинету графа. Надеюсь, он еще не покинул особняк, не отправился по делам. Я постучала, открыла дверь. Сзади подлетела Матильда, оттолкнула меня в сторону и начала оглушительно щебетать:
– Отец, отец, скажи! Скажи Анне, что ты благословил меня и что ей нужно выйти замуж! – верещала она. – Скажи, что она обязана продолжить род. Что она не может вечно сидеть взаперти. Что подумают при дворе? – проскальзывали слова, напетые матушкой.
– Тише, Матильда, успокойся. Я же тебе сказал, что сам поговорю с Анной, а ты снова ослушалась.
Мати замолчала и опустила глаза в пол, но удержаться не смогла.
– Отец, это долго, а мне надо сейчас! – упрямилась сестра.
– Оставь нас с Анной наедине, закрой дверь. – Отец тяжело вздохнул и добавил, прикрикнув: – И чтобы не подслушивала!
Мати вышла, а я взглянула на уставшие глаза родителя. Он за последний год заметно осунулся, постарел, словно сам Всекарающий Ар вытягивал из него силы. Полгода назад отец покинул двор в связи с болезнью его величества и теперь нечасто посещал столицу. Он никогда нам не жаловался и не рассказывал, как тяжела его служба короне. Всегда был учтив и исполнял желания дочерей и любимой супруги.
– Не злись, дорогая, – проговорил отец, вставая из-за стола, пересаживаясь на мягкую козетку и предлагая мне сесть рядом.
– Как я могу, отец? Я думала, у меня есть время, ведь Матильда еще совсем юна. Вы говорили, что отдадите своих дочерей замуж не раньше их восемнадцатилетия.
Граф Каллийский взял мои руки в свои и чуть сжал их.
– Девочка моя, но тебе уже есть восемнадцать! Пора подумать о своей семье, – улыбнулся отец.
– Но я пока не хочу замуж! – повысила голос я.
– Анна, рано или поздно это произойдет, ты же понимаешь?
– Пусть произойдет поздно, отец. Я не готова. Придумайте что-нибудь, хотя бы дайте время смириться с этим фактом. – Я вскочила с дивана и заметалась по кабинету.
– Анна, прошу, ты же знаешь Матильду и свою матушку. Они, если что-то придумали, не успокоятся. А маркиз Сейторский приходил и просил руки Мати, я не мог отказать такому почетному гостю.
– Отец, я знаю, им тяжело противиться, особенно Мати. Она взбалмошная, неуравновешенная девчонка!
– Прекрати оскорблять сестру, Анна!
Я осеклась. Не могла держать свои мысли при себе, и бывало, из моего рта вылетали ругательства, что совсем не красит девушку, особенно в обществе. Но сдаваться сейчас я не собиралась.
– Вы можете сказать матушке, что, к примеру, меня никто не хочет брать в жены или еще что-нибудь в таком роде. Я не обижусь. А меня – послать в столицу, чтобы лишний раз не попадаться им на глаза, или, допустим, в академию… – Тут я вспомнила, что и в самом деле было бы неплохо попасть в столичную академию. Поговаривали, что там имеются знания, недоступные остальным. И возможно, я смогла бы найти там хоть что-то полезное для себя.
– Что ты такое говоришь, какая академия? – возмутился отец. – Ты дочь советника короля и получала знания от лучших учителей. Что тебе делать в академии, Анна?
А я всерьез задумалась. Действительно, мне бы попасть туда… Нет, конечно, не с целью учиться. То, что дают там для бытовых магов, я уже знаю. Отец приглашал в особняк профессоров для нашего с Мати обучения, она тоже бытовой маг, как и я. У меня же одна цель – вылечить себя или хотя бы чуть утихомирить свой недуг. Дать себе шанс на нормальную, относительно нормальную жизнь.
– Нет, отец, вы только подумайте, это отличный вариант оттянуть время замужества Матильды! – Я на ходу стала придумывать причину для отправки меня на учебу. Лишь бы отец согласился. – Смотрите, даже если я выйду замуж, Матильда не будет ждать своих восемнадцати лет, а уже спустя неделю начнет готовиться к своей свадьбе. Насколько я знаю, маркиз Сейторский заканчивает обучение и не раньше следующей весны будет создавать семью. А Мати… Мы все знаем Мати! Отец, она не сможет устоять и будет поторапливать жениха. А ему в преддверии экзаменов будет не до свадьбы. Он может решить, что с навязчивой невестой ему не по пути. Это может вылиться в скандал, отец.
– И что же ты предлагаешь, отправить тебя в академию?
Погруженный в размышление отец – это хорошо, это значит, я все правильно говорю. Он всегда был за то, чтобы договариваться, а не рубить с плеча. За это король и ценил его.
– Я предлагаю отправить меня в академию на факультет бытовой магии. На этом факультете учеба длиться всего год. Как раз необходимое время для взросления Матильды и окончания обучения маркиза. Матушке и сестре можно сказать, чтобы повысить мои шансы на замужество, вы и отправляете меня за дипломом. Я не буду попадаться им на глаза, и все будут счастливы!
Отец оглядывал меня с ног до головы, пока я расхаживала по его кабинету и предлагала решение проблемы.
– И когда ты стала такой взрослой? – вздохнул отец. – Ну, допустим, я соглашусь, но, девочка моя, как ты там будешь? – Он стал подбирать более мягкие слова, чтобы не обидеть меня. – Я ведь знаю, как тебе тяжела публичная жизнь, и ты не любишь шум. Академия – это не тихий дом, это не твоя личная комната, в которой ты можешь скрыться, когда захочешь. Что уж говорить, скорее всего, ты будешь жить с соседкой, а то и не с одной.
– Конечно, я понимаю, отец, что это не дом! Если это единственное, что удерживает вас от принятия решения, могу заверить, как только мне станет невмоготу, я сразу же вернусь, и мы выберем для меня мужа. Обещаю!
Отец в который раз тяжело вздохнул, медленно поднялся с козетки и прошел за свой стол. Снова взглянул на меня, о чем-то размышляя и не говоря ни слова. Придвинул к себе миниатюрное пространственное зеркало для связи и вывел на нем символы вызова.
– Семион?! – раздался низкий голос с обратной стороны зеркала.
– Здравствуй, Гила! Как ты, еще не сменил пост?
Громкий смех был ответом на вопрос отца:
– Ну, ты умеешь пошутить, Мион! Сам меня сюда усадил и только сейчас, спустя десяток лет, спрашиваешь, сменил ли я пост?!
– Но ты прекрасно справляешься и детей любишь. Кто как не ты, Гил? – улыбнулся отец собеседнику. – Я вот зачем, собственно, с тобой связываюсь. Скажи, прием в академию еще идет?
– Вчера был последний день. Завтра выдаем книги, вывешиваем расписание, ну и знакомимся с новенькими.
Я сразу поникла, поняв, что отец говорит с самим ректором академии и что шанс свой я упустила. На меня навалились опустошение и растерянность. Что делать дальше? А ведь был шанс, малюсенький, но был. Отец перевел взгляд на меня, застывшую истуканом посреди кабинета. Поджал губы и снова вернулся к приятелю.
– Послушай, Гил, окажи мне услугу. Сможешь найти еще одно место для моей старшей дочери на бытовом факультете?
Я затаила дыхание и прислушалась к ответу.
– Не беспокойся на этот счет, Мион. Ты бы мог и не спрашивать. Но разве твои девочки не прошли обучение?
– Прошли, но старшей хочется подтвердить свои знания дипломом.
И снова раздался смех с той стороны зеркала:
– Семион, ты, как всегда, не способен противостоять женщинам в своей семье.
Я не сдержалась и улыбнулась. Отец действительно очень добр и часто не может противиться натиску дочерей и супруги. Потому мы все неизменно его и любим.
– Хорошо, пусть приезжает к завтрашнему дню, я все организую.
Едва отец распрощался с ректором, я бросилась ему на шею, обнимая и целуя в щеку.
– Па! Вы самый лучший!
– Ну-ну, довольно, дорогая! Беги собираться. Сегодня вечером тебе надо выехать, чтобы к утру быть на месте.
