Татьяна Фидан
Кофеманка
В результате поездка Сельмы растянулась на две недели, операцию для Сельминого папы переносили два раза, а когда она снова вернулась в Дюссельдорф, Андреас был уже в палате интенсивной терапии. Врачи ввели его в искуственную кому – произошло обострение, поэтому его подключили в аппарату искуственного дыхания и кололи лекарства и день, и ночь.
Сельме было страшно. Очень страшно. Её охватывало чувство бессилия: в палату не пускали, она не могла взять Андреаса за руку, не могла обнять, прошептать "Я тебя все еще люблю" – эти слова согрели бы и наполнили его истерзанное сердце.
Через три дня Андреаса не стало. Сельма с трудом вспоминала, как приехала его бывшая жена, с которой у Андреаса сохранились хорошие отношения, Николь, какие-то друзья по работе, два бывших одноклассника, которых Сельма видила в свой первый приезд в одном из баров, куда они заходили с Андреасом, гуляя по городу, и бизнес-партнер Хелен, очень грустная и какая-то помятая. Может она тоже была влюблена в Андреаса? Голова Сельмы совсем ничего не соображала, просто эта мысль почему-то мелькнула внутри. Они организовали все вопросы, связанные с похоронами – Сельма, как иностранка, точно не смогла бы с этим справиться. И потом на кладбище, которое выглядело, как красивый ухоженный парк, Хелен отвела Сельму в сторонку, высказала слова участия и объяснила ей, что последним желанием Андреаса, когда он подписывал контракт с Хелен о книге, было то, что все свои гонорары он передает ей, Сельме, и хочет, чтобы все сборы от книг, все премии и проценты оставались у нее. Она вручила Сельме какую-то пачку с документами, заверенными у нотариуса, там были договоры, расписки, еще какие-то важные бумаги на немецком языке. У Сельмы потемнело в глазах и сжалось сердце – до последнего дня, до последнего вздоха Андреас думал о ней!
Она схватила папку с документами, ни к кем не попрощавшись, очень быстрым шагом, иногда переходящим в бег, бросилась в парк, примыкающий к кладбищу, чтобы побыть там наедине с собой. Мысли об Андреасе стучали в ее голове. Превозмогая боль, ослабевший от болезни и от терапии, котороя тоже подтачивала его, Андреас, иногда по ночам, дописывал свою книгу о практиках здоровья – это ли не парадокс? – чтобы сделать ей, Сельме, последний подарок. Она не выдержала, упала на коление в траву и зарыдала в голос. Это был рев дикого зверя – израненной птицы с переломанным крылом, тигрицы, нашедшей в логове растерзанных детенышей, и дикой собаки, которую избили палками деревенские мужики. Сельма рыдала, опустившись на землю и из самого сердца как будто вытекала ее боль.
Прилетев в Анталию, спустя месяц, мы встретись с Сельмой. Она чуть похудела и была как-то сосредоточенно-серьезна. Непривычно было видеть ее в темно-сером плаще, цвета мокрого асфальта ботинках, без ярких кулонов и оранжевых шарфов. Мне не хотелось задавать ей лишних вопросов, я итак видела, как много ей пришлось пережить. Но Сельма улыбнулась мне своей приятной улыбкой, взяла под руку и сказала:
– Пойдем! – Мы сели в её машину и поехали на оживленную туристическую улицу, с которой открывался вид на море. Сельма припарковалась около одного здания, где на первом этаже была большая стеклянная витрина и табличка "Сдается". Она уверенно вошла на террасу, повергулась ко мне и произнесла:
– Ты же не будешь против, если это место мы назовем "Andreas coffee"?!
