Теодор Драйзер
Сестра Керри. Книга 2
Глава XXIX
Путевые развлечения. Морские корабли
Для человека, который никогда не путешествовал, всякое новое место, сколько-нибудь отличающееся от родного края, выглядит очень заманчиво. Если не говорить о любви, больше всего радости и утешения приносят нам путешествия. Все новое кажется нам почему-то очень важным, и под наплывом впечатлений мы отключаемся от грустных мыслей, ведь разум наш подчинен восприятию чувств прежде всего. В пути забывается горе, разлука с любимым, уходят прочь думы о смерти. Всего в двух словах – «я уезжаю» – кроется целый мир противоречивых чувств.
Керри смотрела на мелькавший за окном пейзаж, почти забыв, что ее хитростью, против воли, заставили уехать, что у нее нет с собой и самого необходимого для долгой дороги. Иногда, с любопытством разглядывая фермерские домики и уютные коттеджи, она вовсе забывала о Герствуде. Перед ней был новый интересный мир, жизнь будто снова начиналась. Она вовсе не чувствовала себя побежденной, ее надежды не были раз биты. Большой город сулил так много! Может, она вырвется из рабства. Кто знает? Может, она еще найдет счастье! Эти мысли окрыляли ее. В оптимизме было ее спасение.
На следующее утро поезд благополучно прибыл в Монреаль, и путешественники вышли из вагона: Герствуд, радуясь, что теперь он вне опасности, а Керри, дивясь незнакомому северному городу. Герствуд бывал здесь раньше и теперь вспомнил об отеле, в котором обычно останавливался. Когда они выходили из здания вокзала, водитель автобуса как раз назвал этот отель.
– Мы поедем прямо туда и снимем номер, – сказал Герствуд. В отеле Герствуд придвинул к себе книгу для записи приезжих и стал перелистывать ее в ожидании, пока освободится портье. Он лихорадочно придумывал себе фамилию. Когда портье подошел, нельзя было медлить ни секунды. По дороге сюда Герствуд из окна экипажа увидел на вывеске фамилию, которую нашел достаточно благозвучной. И он размашисто написал «Дж. У. Мердок, с женой». Чужая фамилия – вот на что вынудили его обстоятельства! Но от своих инициалов он ни в коем случае не откажется. Когда им показали комнаты, Керри увидела, что Герствуд снял для нее прелестный номер.
– Там у вас есть ванна, – сказал он, – и вы можете сейчас же выкупаться.
Керри подошла к окну и выглянула на улицу. А Герствуд посмотрел на себя в зеркало. Он был весь в пыли, и ему хотелось поскорее вымыться. У него не было с собою ни смены белья, ни даже щетки для волос.
– Я позвоню и попрошу принести мыло и полотенце, а также пришлю вам щетку для волос, – сказал он. – Вы можете, не торопясь, купаться до завтрака. Я побреюсь и вернусь за вами, а потом мы пойдем и что-нибудь вам купим.
При последних словах он добродушно улыбнулся.
– Хорошо, – согласилась Керри.
Она уселась в качалку, а Герствуд стал дожидаться слугу, который вскоре постучал в дверь.
– Пожалуйста, мыло, полотенце и графин холодной воды.
– Слушаю, сэр!
– А теперь я пойду, – сказал Герствуд и, подойдя к Керри, протянул ей руки.
Но она не проявила ни малейшего желания взять их в свои.
– Вы все еще сердитесь на меня, Керри? – ласково спросил он.
– Нет, не сержусь, – равнодушно ответила она.
– Неужели вы меня ни капельки не любите?
Керри не отвечала, упорно глядя в окно.
– Неужели вы никогда не полюбите меня хоть немного? – молил Герствуд, беря ее за руку, но Керри попыталась вырвать ее.
– Вы когда-то говорили, что любите меня! – не сдавался он.
– Почему вы меня обманули? – спросила Керри.
– Я ничего не мог с собой поделать, – сказал Герствуд. – Я слишком люблю вас.
– Вы не имели права влюбляться в меня, – колко заметила она.
– Полно, Керри, – отозвался Герствуд. – Теперь уже поздно. Я здесь, с вами. Попробуйте немного полюбить меня!
Он стоял перед нею с таким видом, будто это он был обманутым.
Керри отрицательно покачала головой.
– Позвольте мне снова просить вас, – продолжал Герствуд. – Будьте с этого дня моей женой, Керри!
Он все еще держал ее руку. Керри встала и повернулась, словно собираясь уйти. Тогда Герствуд обнял ее за талию. Керри пыталась обороняться, но тщетно. Он крепко прижал ее к себе. И в нем тотчас вспыхнула непреодолимая страсть. Он весь пылал.
– Пустите меня, – пробормотала Керри, когда Герствуд крепко прижал ее к груди.
– Неужели вы не полюбите меня? – умолял он. – Почему вы не хотите быть моей?
Керри никогда не питала неприязни к Герствуду и всего минуту назад довольно благосклонно прислушивалась к его словам, вспоминая свое былое увлечение им. Этот человек был так красив, так смел!
Теперь это чувство сменилось постепенно нараставшим чувством протеста. Оно на миг овладело ею, но, когда Герствуд обнял ее, начало испаряться. Что-то иное заговорило в ней. Этот человек, прижавший ее к груди, был такой сильный, в нем пылала страсть, он любил ее, а она была так одинока! Если она не захочет опереться на него, не ответит на его любовь – куда же ей тогда деваться? Сопротивление ее уже наполовину растаяло под напором его сильного чувства.
Она внезапно почувствовала, как он взял ее за подбородок и, приподняв ей голову, заглянул в глаза. Керри никогда не могла понять, что за магнетическая сила была в его взгляде. В этот миг она забыла все его прегрешения.
Еще крепче прижав ее к себе, Герствуд начал страстно целовать ее, и Керри поняла, что дальнейшее сопротивление бесполезно.
– Вы обвенчаетесь со мной? – спросила она, совсем не думая о том, возможно ли это.
– Сегодня же! – восторженно отозвался Герствуд.
Тут в дверь постучали, и Герствуд с большой неохотой выпустил Керри из объятий. Коридорный принес мыло, полотенце и воду.
– Вы скоро будете готовы? – спросил Герствуд; направляясь к двери.
– Да, – ответила Керри.
– Я вернусь меньше чем через час.
Герствуд спустился в вестибюль и стал оглядываться, ища глазами парикмахерскую. На душе у него было легко и радостно. Победа, только что одержанная над Керри, сулила награду за все, что он вынес в последние несколько дней. Жизнь стоила того, чтобы за нее бороться. Это бегство от всего, к чему он привык, к чему был привязан, быть может, вело к счастью. Гроза кончилась, и на небе появилась радуга, быть может, одним концом своим указывающая на золотой клад.
Герствуд собрался было подойти к двери, возле которой красовался столбик в красную и белую полоску[2], как вдруг кто-то фамильярно окликнул его. Сердце у него мгновенно сжалось.
– Здорово, Джордж, старина! – услышал он. – Что вы поделываете в этих краях?
Герствуд узнал одного из своих приятелей, биржевого маклера, по фамилии Кенни.
– Я здесь по небольшому частному делу, – ответил Герствуд.
Его мозг заработал с лихорадочной быстротой:
«Очевидно, Кенни ничего не знает: он еще не читал утренних газет!»
– Как странно встретить вас так далеко от дома, – добродушно продолжал мистер Кенни. – Вы остановились в этом отеле?
– Да, – неохотно ответил Герствуд, вспомнив о своей записи в книге приезжих.
– Надолго приехали?
– Нет. Денька на два.
– Вот как! А вы уже завтракали?
– Да, – солгал Герствуд. – Я иду бриться.
– Не зайдете со мной в бар?
– Сейчас не могу. После – пожалуй! – ответил Герствуд. – Мы еще увидимся. Вы тоже остановились здесь?
– Да, – ответил мистер Кенни. – Как дела в Чикаго? – добавил он.
– Все по-старому, – с улыбкой отозвался Герствуд.
– Жена с вами?
– Нет.
– Ну, мы непременно должны еще встретиться с вами сегодня. Я сейчас пойду позавтракаю, а потом заходите ко мне, как только освободитесь.
– Непременно, – обещал Герствуд, и они разошлись. Весь этот разговор был для него сплошною пыткой. Каждое слово Кенни, казалось, лишь усложняло и без того запутанное положение. Он пробудил в Герствуде тысячу воспоминаний. Он олицетворял собою все, что управляющий баром оставил позади: Чикаго, жену, роскошный бар – обо всем этом упомянул Кенни в своих приветствиях и расспросах. Надо же было Кенни остановиться именно в этом отеле! Теперь он, наверное, будет рассчитывать на общество Герствуда! С минуты на минуту прибудут газеты из Чикаго, да и местные газеты сегодня же напечатают обо всем. Мысль о том, что в глазах этого человека он будет вором, взломавшим сейф, заставила Герствуда совсем забыть о победе над Керри. Он чуть не застонал, открывая дверь парикмахерской. Надо бежать отсюда, найти какой-то более уединенный отель!
Герствуд обрадовался, когда, выйдя из парикмахерской, увидел, что в вестибюле нет ни души. Он быстро направился к лестнице. Он сейчас же возьмет с собой Керри, они выйдут с другого хода и позавтракают в более укромном месте.
Однако на другом конце вестибюля он заметил какого-то субъекта, внимательно наблюдавшего за ним. Это был типичный ирландец, небольшого роста и довольно бедно одетый, с лицом, которое можно было назвать удешевленным изданием лица крупного политического интригана. По-видимому, этот человек только что разговаривал с портье и теперь устремил все свое внимание на бывшего управляющего баром.
Герствуд почувствовал на себе пристальный взгляд и тотчас догадался, к какой категории людей принадлежит этот субъект. Инстинктивно он понял, что сыщик следит за ним. Он быстро прошел мимо, делая вид, будто ничего не заметил, но в голове у него вихрем кружился поток мыслей. Что теперь будет? Что могут сделать с ним здесь? Он вспомнил, что существует закон о выдаче преступников, и заволновался, не зная в точности положений этого закона. Что, если его арестуют? О, если Керри узнает! Нет, в Монреале земля горела у него под ногами. Ему захотелось поскорее бежать отсюда.
Когда Герствуд вернулся в номер, Керри уже успела выкупаться и теперь ждала его. Она посвежела и казалась еще прелестнее, но вела себя в высшей степени сдержанно. В ней чувствовался прежний холодок. Во всяком случае, любовь не пылала в ее сердце. Герствуд почувствовал это, и на душе у него стало еще тревожнее. Он не смог схватить ее в объятия, он даже не пытался сделать это. Что-то в ее поведении удерживало его. Да и сам он еще не отделался от мыслей и ощущений, нахлынувших на него в вестибюле.
– Вы готовы? – ласково спросил он.
– Да.
– Пойдемте куда-нибудь завтракать. Здешний ресторан мне не очень понравился.
– Мне все равно, – сказала Керри.
Они вышли из номера и спустились вниз.
На ближайшем углу стоял тот же ирландец, который наблюдал за Герствудом в вестибюле. Управляющий баром еле сдержал себя, – так трудно было ему притворяться, что он ничего не замечает. Его злил наглый взгляд ирландца. Они прошли мимо, и Герствуд принялся рассказывать Керри про Монреаль. Вскоре они увидели ресторан и вошли туда.
– Какой странный город! – заметила Керри, которую Монреаль удивлял, в сущности, лишь потому, что не был похож на Чикаго.
– Просто жизнь здесь не кипит, как в Чикаго, – сказал Герствуд. – Вам тут не нравится?
– Нет, – ответила Керри, уже свыкшаяся с великой столицей Запада и полюбившая ее.
– Да, пожалуй, Монреаль менее интересен, – согласился Герствуд.
– А что он собой представляет? – полюбопытствовала Керри.
Она никак не могла понять, почему Герствуд повез ее именно в этот город.
– Ничего особенного, – ответил Герствуд. – Это своего рода курорт с очень живописными окрестностями.
Керри слушала его со смутной тревогой. Странность ее положения отравляла удовольствие, которое могла бы доставить ей эта поездка.
– Но мы здесь долго не останемся, – продолжал Герствуд, который теперь был даже рад, что Керри не одобрила Монреаля.
– Как только мы позавтракаем, вы купите нужные вам вещи, и мы сразу двинемся в Нью-Йорк. Там вам понравится! Чикаго и Нью-Йорк – самые интересные города в Соединенных Штатах.
Герствуд только и думал о том, как бы скорее убраться отсюда подобру-поздорову. Надо будет только сперва посмотреть, что сделают сыщики, что предпримут его бывшие хозяева в Чикаго, а потом улизнуть, хотя бы в Нью-Йорк, где можно скрыться без особого труда. Он был достаточно хорошо знаком с этим городом и знал, какие источники питают здешнюю бездумную расточительность.
Но чем больше он об этом размышлял, тем ужаснее казалось ему положение, в котором он находился. Герствуду стало ясно, что бегство в Монреаль отнюдь не решало задачи. Надо полагать, что его хозяева наймут сыщиков, которые неотступно будут следить за ним, – для этого существуют агентства Пинкертона, Муни и Боланда. Как только он попытается покинуть Канаду, его тотчас же арестуют. Возможно, ему придется прожить здесь долгие месяцы и в каком состоянии!
Вернувшись, Герствуд решил как можно скорее просмотреть утренние газеты. Его тянуло к ним, и в то же время он боялся взять их в руки. Ему хотелось узнать, как далеко успела распространиться весть о совершенном им преступлении. Сказав Керри, что вернется через несколько минут, он отправился за газетами. В вестибюле не оказалось ни одного знакомого или подозрительного лица, тем не менее Герствуд не хотел читать здесь. Поэтому он поднялся во второй этаж и уселся с газетами у окна общей гостиной. Его преступлению было уделено очень мало места, но о нем было упомянуто во всех газетах среди всевозможных телеграфных сообщений о несчастных случаях, убийствах, ограблениях, венчаниях и прочем.
«И зачем только я сделал это!» – с горечью размышлял Герствуд. С каждой минутой пребывания в этом далеком убежище в нем крепло мучительное сознание, что он совершил большую оплошность. Наверное, существовал другой, более легкий выход из положения, выход, которого он не знал.
Не желая, чтобы газеты попались на глаза Керри, он оставил их в гостиной.
– Ну, как вы себя чувствуете? – спросил он, входя в номер.
Керри сидела у окна и смотрела на улицу.
– Ничего, – ответила она.
Герствуд подошел к ней и только собрался заговорить, как вдруг раздался стук в дверь.
– Это, вероятно, мои покупки, – сказала Керри. Герствуд отпер дверь. В коридоре стоял все тот же неприятный субъект, в котором он уже давно заподозрил сыщика.
– Вы мистер Герствуд, не так ли? – спросил ирландец, принимая решительный и самоуверенный вид.
– Да, – спокойно ответил Герствуд.
Он так хорошо знал, чего стоят подобные люди, что к нему даже вернулась доля прежнего самообладания. У него в баре таких господ принимали весьма холодно.
Выйдя в коридор, Герствуд закрыл за собой дверь.
– Надо полагать, что вы знаете, зачем я здесь? – понизив голос, спросил сыщик.
– Да, догадываюсь, – так же тихо ответил Герствуд.
– Ну и что же? Намерены вы вернуть деньги?
– Это мое личное дело, – угрюмо отозвался Герствуд.
– Вы отлично знаете, что вам не удастся улизнуть, – сказал сыщик, невозмутимо глядя на него.
– Послушайте, милейший, – пренебрежительным тоном начал Герствуд. – Вы ровно ничего не понимаете во всем этом деле, и я не намерен объясняться с вами. Как бы я ни собирался поступить, я сделаю это без вашего или чьего бы то ни было совета. Прошу прощения!
– Странно вы рассуждаете! – заметил сыщик. – Ведь вы, в сущности, уже сейчас в руках полиции. Если мы пожелаем, то можем причинить вам много неприятностей. Вы записались здесь под вымышленным именем, и с вами вовсе не ваша жена. Но газеты еще не знают, что вы здесь, и я советовал бы вам быть благоразумнее.
– Что вы хотите знать?
– Только одно: отошлете вы назад деньги или нет.
Герствуд молча глядел в пол.
– Мне незачем давать вам объяснения, – сказал он наконец. – А вам незачем меня допрашивать. Поверьте, я не дурак. Я прекрасно знаю, что вы можете сделать и чего не можете. Вы можете причинить мне неприятности, против этого я не спорю, но этим вы не вернете денег. Я уже решил, как поступить, и написал об этом Фицджеральду и Мою. Больше мне нечего вам сказать. Ждите, пока не получите от них новых указаний.
Продолжая говорить, Герствуд все дальше и дальше отходил от двери, увлекая таким образом за собой своего собеседника, чтобы Керри не услышала разговора. Наконец они очутились в самом конце коридора, у двери в общую гостиную.
– Значит, вы отказываетесь вернуть деньги? – сказал сыщик, когда Герствуд умолк.
Эти слова вызвали у Герствуда крайнее раздражение. Кровь горячей волной ударила ему в голову, мысли быстро сменяли одна другую. Да неужели он вор? Он вовсе не хотел их денег. Если бы только он мог объяснить все толком владельцам бара, дело, пожалуй, уладилось бы благополучно.
– Послушайте вы, я вовсе не желаю больше обсуждать с вами этот вопрос! – заявил он. – Я признаю вашу силу, но предпочитаю иметь дело с людьми, которые более осведомлены в этом деле.
– Вам не выбраться из Канады с деньгами! – стоял на своем сыщик.
– Я и не собираюсь уезжать из Канады, – отозвался Герствуд. – А когда я улажу это дело, никто и не подумает задерживать меня.
Он повернулся и пошел обратно, все время чувствуя на себе пристальный взгляд ирландца. Это было невыносимо, но тем не менее Герствуд заставил себя спокойно идти дальше, пока не дошел до номера.
– Кто это был? – спросила Керри.
– Один мой чикагский знакомый.
Разговор с сыщиком был для Герствуда большим потрясением, тем более что произошел он сразу же после мучительных тревог последней недели. Герствуд погрузился в мрачное уныние. Вся эта история вызвала в нем сильнейшее отвращение. Больше всего его мучило сознание, что его преследуют, как вора. Он начал понимать, сколь несправедливо так называемое общественное мнение, которое видит только одну сторону вопроса и судит о длительной трагедии подчас по какому-нибудь отдельно взятому эпизоду. Все газеты отметили только одно: что он захватил чужие деньги. Но почему и как – уже не играло для них никакой роли. Их нисколько не интересовало, какие осложнения в жизни привели человека к подобному шагу. И теперь его обвиняли, так и не поняв, что побудило его так поступить.
В тот же день, сидя в номере вместе с Керри, Герствуд решил вернуть деньги. Да, он напишет Фицджеральду и Мою, объяснит им все и телеграфом перешлет деньги. Возможно, что они простят его. Быть может, они даже предложат ему вернуться. Кстати, будет оправданно и его заявление сыщику, будто он уже написал своим бывшим хозяевам. А затем он покинет этот город.
Целый час он раздумывал над этим как будто приемлемым разрешением проблемы. Ему хотелось написать хозяевам о своих отношениях с женой, но на это он не мог решиться. И в конце концов он написал лишь, что, выпив в компании друзей и случайно найдя сейф открытым, вынул оттуда деньги, а потом нечаянно захлопнул дверцу. Теперь он очень сожалеет о своем поступке и о том, что причинил мистерам Фицджеральду и Мою столько беспокойства. Он постарается возместить нанесенный ущерб, вернув деньги, то есть большую часть того, что он взял. Остальную сумму он вернет при первой же возможности.
В конце письма он намекнул на то, что не прочь был бы вернуться к исполнению прежних обязанностей, если мистеры Фицджеральд и Мой найдут это возможным.
Уже само содержание письма Герствуда достаточно ясно свидетельствовало о том, в каком смятении пребывал этот человек. Он даже забыл, как мучительно было бы для него вернуться в бар, если бы владельцы и пошли на это. Он забыл, что отсек от себя прошлое, словно ударом меча. Если бы даже ему каким-то образом и удалось восстановить связь с этим прошлым, на месте разреза навсегда остался бы заметный рубец.
Впрочем, Герствуд теперь то и дело о чем-нибудь забывал: то о жене, то о Керри, то о нужде в деньгах. Сейчас он просто не способен был трезво рассуждать. Все же он отправил письмо, отложив посылку денег до получения ответа.
А пока он решил примириться с создавшимся положением и радоваться тому, что Керри с ним. Среди дня выглянуло солнце, его золотые лучи залили комнату. За открытыми окнами чирикали воробьи, слышались смех и пение. Герствуд не мог оторвать глаз от Керри. Она казалась ему единственным светлым лучом среди всех его бедствий. О, если бы только она любила его! Только бы она хоть раз обняла его и стала опять такой нежной и радостной, какой он видел ее в маленьком парке в Чикаго! Как он был бы счастлив! Это вознаградило бы его за все пережитое! Тогда он знал бы, что не все еще потеряно. Ему не было бы тогда никакого дела до всего остального…
– Керри! – сказал он, поднимаясь с места и подходя к ней. – Керри, останешься ли ты со мной?
Она взглянула на него чуть насмешливо, но в глазах ее мелькнуло искреннее сочувствие, как только она увидела выражение его лица. Это была любовь, горячая, страстная любовь, еще более возросшая от всевозможных затруднений и тревог. И Керри невольно улыбнулась ему.
– Я хочу отныне быть для тебя всем, – продолжал Герствуд. – Не причиняй мне больше горя? Я буду предан тебе. Мы поедем в Нью-Йорк и наймем там уютную квартирку. Я снова займусь делом, и мы будем счастливы. Ты хочешь быть моей?
Керри слушала его серьезно. Конечно, она не пылала страстью к этому человеку, но его близость и само стечение обстоятельств пробудили в ней некоторое подобие чувства. Ей было искренне жаль Герствуда, – и это была жалость, которую породило недавнее восхищение этим человеком. Настоящей любви к нему она никогда не питала. Она сама убедилась бы в этом, если бы пожелала хорошенько разобраться в своих чувствах. Но то, что она испытывала сейчас под влиянием его сильной страсти, все же разрушило преграду между ними.
– Ты останешься со мной, да? – снова повторил Герствуд.
– Да, – ответила Керри, слегка кивнув.
Герствуд привлек ее к себе и стал покрывать ее лицо поцелуями.
– Но ты должен жениться на мне, – сказала Керри.
– Я сегодня же раздобуду разрешение на брак, – ответил Герствуд.
– Каким образом?
– Под чужим именем, – ответил Герствуд. – Я приму новое имя и начну новую жизнь. С сегодняшнего дня моя фамилия Мердок.
– О, только не эта! – воскликнула Керри.
– Почему?
– Она мне не нравится.
– Какую же ты хочешь? – спросил Герствуд.
– Какую угодно, только не эту!
Все еще не выпуская Керри из объятий, Герствуд подумал и предложил:
– А что ты скажешь насчет фамилии Уилер?
– Это ничего, – согласилась Керри.
– Ладно! В таком случае меня зовут Уилер, – заявил Герствуд. – Я сегодня же достану разрешение.
Они обвенчались у первого попавшегося пастора-баптиста.
Наконец пришел ответ из Чикаго за подписью мистера Моя. Он писал, что поступок Герствуда чрезвычайно удивил его и что он искренне скорбит о случившемся. Если Герствуд вернет деньги, они не станут затевать против него дела, так как отнюдь не питают к нему каких-либо враждебных чувств. Но что касается его возвращения на прежнее место, то они еще окончательно не решили этого вопроса, так как трудно сказать, какие последствия это может иметь для бара. Они еще подумают и сообщат ему позднее, возможно, даже очень скоро…
И так далее.
Смысл письма был вполне ясен: больше Герствуду надеяться не на что. Владельцы бара хотят вернуть свои деньги, по возможности избегая огласки. В ответе мистера Моя Герствуд прочел свой приговор.
Он решил передать доверенному лицу, которое обещали прислать владельцы бара, девять с половиной тысяч долларов, оставив себе тысячу триста. Герствуд телеграфом известил об этом своих бывших хозяев, вручил явившемуся в тот же день доверенному лицу деньги и, получив от него расписку, предложил Керри укладываться. Сначала он был несколько угнетен новым оборотом дела, но постепенно оправился. Его и теперь еще не покидал страх перед возможностью ареста и выдачи американским властям. Поэтому, как это ни трудно было, Герствуд постарался уехать незаметно. Он распорядился отправить сундук Керри на вокзал и там сдал его в багаж на Нью-Йорк. Никто, по-видимому, не обращал на него никакого внимания, но все-таки он покинул отель глубокой ночью. Герствуд волновался, ему казалось, что на первой же станции по ту сторону границы или на вокзале в Нью-Йорке его встретят представители закона и арестуют.
А Керри, которая не имела ни малейшего понятия ни о совершенной им краже, ни о его страхах, радовалась тому, что едет в Нью-Йорк. И утром, приближаясь к гигантскому городу, она залюбовалась зелеными холмами, окаймляющими широкую долину Гудзона. Она была очарована красотой местности, по которой мчался поезд, следуя изгибам реки. Она уже слыхала о Гудзоне и об огромном Нью-Йорке и теперь наслаждалась развертывавшейся перед нею чудесной панорамой.
Когда поезд, повернув, помчался вдоль восточного берега реки Харлем, Герствуд, сильно нервничая, сообщил своей спутнице, что они находятся на окраине города. Знакомая с чикагскими вокзалами, Керри ожидала увидеть длинные ряды вагонов и гигантское переплетение рельсовых путей, но здесь ничего подобного не было. Вместо этого она увидела большие суда на реке – предвестники близости океана. Дальше показалась обыкновенная улица с пятиэтажными кирпичными домами, и затем поезд вошел в туннель.
– Нью-Йорк! Грэнд Сентрал! – возвестил кондуктор, когда поезд после нескольких минут пребывания в мраке и в дыму снова вылетел на свет.
Герствуд встал и уложил свой маленький чемодан. Нервы его были взвинчены до предела. Он постоял вместе с Керри у дверей и вышел из вагона. Никто не подошел к нему, но, направляясь к выходу на улицу, он все же боязливо озирался по сторонам. Он был настолько взволнован, что совсем забыл про Керри, которая отстала от него и дивилась рассеянности своего спутника.
Как только они покинули здание Грэнд Сентрал, Герствуд несколько успокоился. Они вышли на улицу – никто, кроме кэбменов, и не думал заговаривать с ним.
Только тогда Герствуд глубоко вздохнул и, вспомнив наконец про Керри, обернулся к ней.
– А я уж думала, что ты собираешься убежать и оставить меня одну, – сказала она.
– Я стараюсь вспомнить, как доехать до отеля «Джилси», – ответил Герствуд.
Керри была так захвачена видом шумного города, что почти не расслышала его ответа.
– Сколько жителей в Нью-Йорке? – спросила она.
– Свыше миллиона, – ответил Герствуд.
Он окликнул кэб, но далеко не с тем видом, с каким делал это раньше. Впервые за многие годы в голове его мелькнула мысль, что теперь нужно быть более расчетливым даже в мелких расходах. И мысль эта была весьма неприятна.
Герствуд решил, не теряя времени, снять квартиру, чтобы не тратить денег на отели. Он сказал об этом Керри, и та вполне согласилась с ним.
– Мы поищем сегодня же, если хочешь, – предложила она.
Тут Герствуд вдруг вспомнил о неприятной встрече со знакомым в Монреале. В крупных нью-йоркских отелях он наверняка столкнется с кем-нибудь из тех, кто знал его в Чикаго. Приподнявшись с сиденья, он обратился к кэбмену.
– Отвезите нас в «Бельфорд», – сказал он.
Это была скромная гостиница, где редко останавливались приезжие из Чикаго.
– В какой части Нью-Йорка расположены жилые кварталы? – спросила Керри.
Она не могла представить себе, чтобы за этими стенами пятиэтажных домов, тянувшимися по обе стороны улицы, жили люди со своими семьями.
– Да повсюду, – ответил Герствуд, довольно хорошо знакомый с городом. – В Нью-Йорке нет особняков с лужайками. Все это жилые дома.
– Ну, тогда этот город мне не нравится, – тихо произнесла Керри, которая начала высказывать собственные мнения.
