Тигрис Рафаэль
Жертва инквизиции
Глава первая.
С тех пор как арабский город Ормузд стал перевалочным пунктом на пути следования в Индию, его портовые трактиры всегда были заполнены самой разномастной и разноязычной публикой. Здесь купцы из Европы нанимали суда, заключали сделки, формировали торговые караваны для перехода через пустыню, и просто отдыхали после трудного путешествия.
В тот вечер венецианский купец Марко Канела вместе с приказчиками предавался веселью в местном трактире – кувшины с вином опорожнялись без промедления.
– Ну, что, Гвидо? Теперь ты понял, каково в наше время быть купцом? – произнёс изрядно захмелевший Марко, многозначительно размахивая указательным пальцем.
– Понял, сеньор, – туповато ответил приказчик с красными от вина глазами. – Коли знал бы, то никогда не поехал.
– Остался бы ты на лужайке в своей деревне и жевал бы вместе со скотиной травку, – передразнил его Микеле.
– Ну, ты, кончай, – обиделся Гвидо, – не то схлопочешь у меня.
– Ой, напугал!
– Ладно, перестань, не приставай к парню, – сказал благодушный Марко. – Это же его первый поход. Я двенадцать лет вожу товар из Индии. Меня в Ормузе знает каждая собака. Спроси здесь любого и тебе скажут, что Марко Канелла – купец непотопляемый.
Он с довольным видом откинулся назад и, окинув приказчиков надменным взглядом, спросил:
– В чём, по-вашему, залог успеха в нашем деле?
Те, недоумевая, пожали плечами.
– Хороший навар с товара, – попытался догадаться Микеле.
– Чепуха, – отрезал Марко.
– Надёжные суда, – сказал Гвидо.
– Ерунда.
Марко отпил чарку вина, запустил пригоршню в жирный плов и пропихнул в рот. Потом, приложив правую руку к груди, а левую – ко лбу, произнёс:
– Вот что. Союз ума и сердца. Поняли? Ум нужен, чтобы всё хорошо рассчитать, а сердце, чтобы всё предчувствовать. Без них ваше золото – это груда нержавеющего металла, а корабли – просто плавающие доски.
Сказав так, Марко осушил ещё одну чарку с вином. Со стороны могло показаться, что сильно захмелевший купец несёт околесицу, но в действительности, Канелла говорил от чистого сердца.
В это время к пирующим венецианцам подошёл смуглолицый юноша с живыми карими глазами и спросил:
– Не ты ли будешь купец из Венеции Марко?
– Ну, я, – высокомерно ответил Канелла и многозначительно посмотрел на подошедшего, – а ты кто таков?
– Зовут меня Аспурак. Я приказчик Хуршуда.
– Хуршуда? – переспросил Марко. – А где он сам?
– В том то и дело, что заболел. Лежит в беспамятстве.
– Скверно, конечно, – посочувствовал венецианец.
– Говорят, у тебя лекарь есть толковый.
– Лекарь есть, – ответил Марко и повернулся в сторону Якопо, который сидел в сторонке от остальных и не участвовал в пиршестве. – Вон тот чёрствый сухарь.
Аспурак направился в сторону Якопо.
– Кто это? – спросил Микеле.
– Купцы из Адрианополя, – ответил пренебрежительно Марко, – не то турки, не то армяне. Я их особенно не различаю.
– Как это не различаешь, хозяин, – удивился Микеле. – Турки – поклонники Аллаха, а армяне – христиане. Тебе, как образованному венецианцу, стыдно не знать про это.
– Да ладно, – махнул досадно захмелевший Марко, – обойдутся. Проку от них мало. Только торговлю мне сбивают. Этот Хуршуд всего третий год сюда наезжает, так что ему до меня ещё дорасти надо. Ну, что ребятки, заскучали? Пора бы нам поразвлечься. Давай, сходи-ка ты, Гвидо, вон к тем девицам и приведи сюда одну из них. Подберёшь с гладкой кожей и тонкой талией, а то я толстух не очень жалую.
Гвидо пошёл к портовым шлюхам и по дороге столкнулся с выходящими из трактира Якопо с Аспураком. Те направлялись в карван-сарай, где находился больной купец.
Зайдя в тесное помещение, Якопо обнаружил лежащего на тахте бородатого мужчину с заострёнными чертами лица. Тот был без сознания и тяжело дышал. Якопо медленно подошёл к больному.
– Посвети сюда, – обратился он к Аспураку.
Тот приблизил лучину, и лекарь принялся внимательно осматривать лицо лежащего. Почерневшая кожа больного была сплошь покрыта нарывами. Глаза его были широко раскрыты и неестественно блестели. Дышал он часто и глубоко.
Увидев это, Якопо резко повернулся и вышел из комнаты. Аспурак пошёл вслед.
– Если хочешь жить, не заходи больше сюда, – угрожающе произнёс лекарь. – Даже воздух в этой комнате смертельно опасен.
– Что случилось? – перепугался юноша.
– Твоему хозяину уже ничто не поможет, а ты ещё молод и должен жить.
– Неужели так безнадёжно?
– «Чёрная смерть». Слыхал про это?
– Слыхал! – в ужасе ответил Аспурак.
– Скоро она здесь всех будет косить, – уверенно сказал лекарь и поспешил выйти.
В те времена чума была настоящей божьей карой. Очень заразная, с почти неизбежным смертельным исходом, она заносилась с торговыми караванами, следующими с Востока, в основном, из Индии. Распространяясь по средневековым городам Европы, где тогда господствовали антисанитарные условия, это зараза опустошала целые страны. Заболевшего сперва лихорадило, потом его кожа начинала чернеть (отсюда и название – «чёрная смерть») и после поражения лёгких он погибал в считанные дни. Не ведая ни о причинах заболевания, ни о превентивных мерах, тогдашняя медицина была бессильна бороться с чумой. Болезнь косила всех без разбора, не считаясь ни с происхождением, ни с размерами кошелька.
Аспурак направился, было, к выходу, но потом, передумав, вернулся в комнату больного. Дыхание Хуршуда с каждой минутой ослабевало, что предвещало его скорый конец. Юноша в нерешительности топтался на месте. Он вспомнил про пояс, которым обвязывался хозяин, когда отправлялся в долгое путешествие. В нём хранились золотые монеты. Подобные пояса часто использовали купцы, ибо такое хранилище было самым надёжным. Украсть золото могли, только лишив его хозяина жизни.
Аспурак несмело протянул руку к умирающему: боязнь заболеть чумой останавливала его. Наконец, стремление к наживе взяло верх над осторожностью, и он принялся лихорадочно расстёгивать одежду на агонирующем теле. Выхватив пояс хозяина он нацепил его на себя и тщательно прикрыл верхней одеждой. Затем, как ни в чём не бывало, снова вернулся в трактир.
– С кем из присутствующих общался твой хозяин? – спросил Якопо, увидев вновь Аспурака.
– Да с кем угодно, – ответил тот, – даже вон с той шлюхой, что сидит на коленях у Марко. Может, предупредим его?
Якопо посмотрел на бледную проститутку, которую Канелла похотливо поглаживал по спине. На лице лекаря появилась зловещая улыбка.
– Не стоит. Пусть развлекается, – цинично сказал он, – всё равно его уже ничто не спасёт. А ты бросай всё и беги из этого города.
– Куда? Если хозяин погибнет, я останусь совсем один.
Якопо внимательно присмотрелся к юноше. Тот стоял в полной растерянности. Лекарь долго сверлил его своим пронизывающим взглядом и, наконец, спросил:
– Это твой первый поход?
– Да, эким-ага.
– Через пустыню идти приходилось?
– Приходилось однажды.
– Покажи, в какой стороне Мекка.
Аспурак повертел головой и показал на Запад.
Якопо, не отводя с него взгляда, несколько призадумался.
– А ты, видать, смышлёный парень, – сказал он, довольный. – Слушай меня внимательно. Сделаешь, как велю, – может, и повезёт тебе в этой жизни.
– Я везучий, эким-ага, – воодушевился юноша. – Сделаю всё, как прикажешь…
Марко Канелла, обняв свою подружку, нетерпеливо повлёк её в покои. Он увидел стоящего одиноко Якопо и насмешливо произнёс:
– Ну что таращишься лекарь? Развлекайся, пока можешь. Жизнь ведь так коротка. Ну, чего стоишь? Видать индусы- монахи напрочь прирезали твоего петушка?
Марко разразился пошлым смехом, а Якопо продолжал равнодушно взирать на него.
– Ты прав, Марко, – ответил он леденящим душу тоном, – жизнь действительно очень коротка.
– Хозяин, – окликнул обиженно Микеле, – а как же мы?
– Позабавитесь после меня. Как говорят в народе, вода младшему, а удовольствия старшему, – справедливо рассудил купец.
Переход пустыни похож на странствие по морским волнам. Песчинки – что капли в океане, морские суда – верблюды. Всё тот же бескрайний простор: либо водной глади, либо выжженной пустыни. Но если в первом случае путник стремится достичь суши, то во втором, наоборот, пытается добраться до вожделенной воды. И только солнце неизменно властвует над путешественником, будь то морским или сухопутным.
Караван купца Марко Канеллы медленно шёл по Аравийской пустыне, держа путь в сторону Мекки. Весь товар качался на горбах верблюдов, погоняемых арабами-проводниками. Впереди на большом белом верблюде шёл старший погонщик. За ним остальные вместе с приказчиками. Замыкал шествие сам хозяин каравана, который постоянно держал свой товар в поле зрения. Опасаться ему было нечего. Никому и в голову бы не пришло стащить что-либо и скрыться, ибо тем самым он обрекал себя на медленную смерть.
Беспощадно солнце пустыни! От него здесь просто негде укрыться. Обычно днём караван не останавливался, ибо слезть с верблюда и ступить на раскалённый песок нет никакой возможности. Только ночью, когда солнце, наконец, скрывалось за песчаными холмами, путники делали привал.
В пустыне самым драгоценным считалась вода. Здесь её не могли заменить никакие богатства и сокровища. Она перевозилась в глубоких глиняных кувшинах, подвешенных на самых спокойных верблюдах. В кувшины добавляли листья особых растений, препятствующих протуханию воды. Распределялась влага очень строго и в минимальных количествах. Пить её больше чем надо не позволялось никому. Чтобы как-то уменьшить потребность в воде, приём пищи тоже был ограничен.
Вторым незаменимым условием для путешествия по пустыне является наличие верблюда. Неприхотливый в пище, безразличный к изнуряющей жаре и способный по нескольку дней обходиться без воды, это божье творение –самый надёжный караванный транспорт. Обычно перед походом верблюдов несколько дней интенсивно кормили и поили впрок и не подвергали физическим нагрузкам. От этого горбы затвердевали, и можно было отправляться в путь. В дороге за животными тщательно ухаживали погонщики, хорошо разбирающиеся в верблюжьих проблемах. Потеря хотя бы одного животного сильно сказывалось на темпах продвижения всего каравана. Если же среди верблюдов, не дай Бог, начинался мор, то и люди были обречены на мучительную смерть.
– Ну что, Гвидо? Тяжело, небось, с непривычки? – спросил Марко у приказчика.
Деревенскому парню, действительно, было трудно впервые преодолевать Аравийскую пустыню. Постоянная изнуряющая жара сильно угнетала его – уроженца прохладных альпийских предгорий. Вдобавок ко всему, у него началась лихорадка, и когда они к вечеру остановились на привал, то он вовсе занемог.
Марко стал его внимательно осматривать, однако, не выявив ничего странного, обратился к Якопо:
– Неужто, лихорадка? В пустыне ею не болеют.
– Всякое может быть, – многозначительно произнёс лекарь.
Ночь прошла тревожно. За юртой завывал песчаный ветер, грозя свалить временное убежище путников. Гвидо начал бредить и неустанно требовал пить. Воду ему подносили очень малыми порциями, которые едва увлажняли губы.
К утру буря унялась и первые солнечные лучи проникли в юрту. Марко подошёл к больному Гвидо и в ужасе разглядел его покрытое гнойниками почерневшее лицо.
– О, Мадонна, – воскликнул он в ужасе, – спаси и сохрани нас!
Венецианец как ошпаренный выскочил из юрты.
– Что случилось, хозяин? – спросил его встревожено Микеле.
– Мы все погибли! – воскликнул тот, – Гвидо болен чумой!
– Не может быть! – ужаснулся приказчик.
– Может, – отдёрнул холодно Якопо, который тоже видел больного. – Всех ждёт подобная участь.
– Как ты может так спокойно говорить об этом? – набросился на него Марко.
– От судьбы не уйдёшь, – ответил тот пророчески.
– Не уйдёшь? – сказал сердито купец. – Ты так считаешь, нехристь окаянный? А вот я тебе назло уйду. Вот увидишь, уйду. Ты сдохнешь, а мы все спасёмся.
Он достал медальон с изображением Святой Мадонны, поцеловал его и, встав на колени, начал самозабвенно молиться.
– Молись, молись своим святошам, – цинично произнёс лекарь. – Может, и спасут они твою грешную душу.
В течение последующих дней по очереди занемогли прочие члены каравана. В походе все они находились в тесном общении: пили воду из одного источника, питались из общего котла и спали под одной крышей. Не заразить друг друга они никак не могли, и потому шансов на спасение не было ни у кого. Чума, занесённая из далёкой Индии в арабский город Ормуз, поселившись в телах несчастных караванщиков, намерилась проделать свой смертоносный хадж в Мекку. Однако пустыня стала естественной преградой для проникновения туда этой страшной заразы. Путникам не суждено было достичь мусульманской святыни. Они были обречены на гибель.
Подобно шкиперу тонущего судна, последним уходил из жизни Марко. Он лежал на раскалённом песке и постоянно твердил в полузабытьи:
– Я не умру, нет. Марко ещё никому не удавалось свалить. Вот увидите, Марко ещё поплавает. Марко ещё поторгуется.
Якопо – единственный, кого не тронула чума – подошёл к нему и присел на корточки.
– Теперь ты убедился, как ничтожен человек? – с циничной ухмылкой сказал лекарь. – Он как червь земляной рождается на свет и как червь уходит в землю.
Марко узрел ненавистного Якопо, и его сознание ненадолго прояснилось.
– Прав был Гвидо, – с трудом прошептали губы умирающего. – Ты – нехристь, источник всех наших бед. Тебя даже чума не берёт. Нелюдем родился, нелюдем и помрёшь. Понял?
Это были последние слова венецианского купца. Губы его замерли и веки сомкнулись навеки.
Якопо презрительно сплюнул и огляделся. Люди, сражённые смертельной болезнью, бездыханно лежали под палящими лучами солнца. Вокруг них как ни в чём не бывало топтались целёхонькие верблюды. Людской мор был для них абсолютно безвреден.
Молодые приказчики Микеле и Гвидо, арабы-погонщики, – все они совсем недавно были живыми людьми с надеждами, чаяниями и переживаниями, а сейчас были обречены гнить в пустыне, в полной безвестности, вдали от своих родных и близких. Это было действительно похоже на какое-то проклятие.
Якопо с полным равнодушием смотрел на них. Его закостенелой душе были чужды любые переживания. В детстве он перенёс страшное потрясение и с тех пор, озлобленный, стал равнодушен к чужому горю. Странствуя по свету, он, обладая недюжинным умом, обогатил свои познания в медицине, но оправиться от душевной травмы так и не смог. Желание отомстить за пережитый в детстве ужас переросло в жестокосердие и чёрствость, оставшиеся в нём навсегда. Таким сделала его жизнь.
Якопо подошёл к ещё тёплому телу Марко и расстегнул на нём одежду. Пояс купца обнажился, и лекарь нащупал зашитые в нём золотые монеты. Он достал их и принялся с ухмылкой разглядывать. Затем свернул пояс в клубок и принялся осторожно подкрадываться к молодой верблюдице. Та, почуяв неладное, предусмотрительно отбежала. Якопо ухватился за верёвку и вновь притянул животное к себе. Держась правой рукой за привязь, он попытался левой просунуть пояс с монетами между задними ногами, в половое отверстие верблюдицы. Ему это никак не удавалось: молодое животное успешно отбрыкивалось от подобного насилия. Наконец, убедившись в безнадежности своих попыток Якопо оставил её в покое. Он напряжённо стал вглядываться на Восток и, не увидев ничего, принялся устанавливать юрту. Это удалось с большим трудом, и когда наконец временное жилище было кое-как налажено, над пустыней сгустились сумерки. Якопо зажёг костёр и опять уставился на Восток, будто ожидая кого-то. Ночь почти минула, но лекарь и не думал ложиться. Он постоянно поддерживал пламя, сжигая содержимое мешков Марко.
За песчаными холмами показались первые проблески света, которые едва высветили силуэт одинокого путника. Он восседал на резвом верблюде, за которым бежали ещё трое. Привлечённые огнём костра, они быстро приближались. Это был Аспурак.
– Наконец ты прибыл, – тревожно сказал Якопо. – Боялся, что заплутаешь и не найдёшь меня.
Аспурак спешился с верблюда, в ужасе осмотрел мёртвые тела и сказал:
– Я, действительно, несколько раз терялся, но свежий помёт верблюдов вновь выводил меня на ваш след.
– А ты молодец, юноша. Довольно сообразительным оказался, – похвалил его лекарь.
– Одного не пойму, – сказал Аспурак, продолжая боязливо разглядывать усопших, – отчего Бог пощадил нас и «чёрная смерть» обошла стороной.
– В Индии мне довелось переболеть этой страшной болезнью, – ответил Якопо, – но то ли мне действительно повезло, то ли монахи-буддисты смогли меня выходить, но, как видишь, жив остался. Индусы считают, что вторично эта зараза человека не берёт. Думаю, они правы. Возможно, и ты когда-то переболел в лёгкой форме, и потому тебя тоже минула эта напасть. Но бережёного Бог бережёт, так что будь осторожен: не подходи близко к мертвецам и не пей воду из тех кувшинов. Кстати, ты привёз воду в достаточном количестве, как я тебе велел?
– Да, эким-ага, – ответил Аспурак и указал на большие кувшины с водой, висящие на его верблюдах, – они совсем полные.
– Отлично. Теперь давай помоги мне связать вон ту верблюдицу.
– Для чего?
– Просунем ей в матку этот свёрнутый пояс. Дорога предстоит долгая, и я не хочу, чтобы это резвое животное понесло от самцов.
Аспурак хотел, было, спросить, почему именно пояс: ведь обычно арабы-погонщики используют для этой цели круглый камень – но решил промолчать. Смышлёный юноша успел уразуметь, что этот странный лекарь не любит лишних вопросов.
Вдвоём им удалось повалить верблюдицу на землю и перевязать конечности. Затем Якопо, наконец, смог осуществить своё намерение.
– Откуда ты родом, юноша? – спросил лекарь, когда они закончили манипуляцию и развязали животное.
– Из Адрианополя. Оттуда до Стамбула рукой подать, – ответил тот.
– Кто твои родители?
– Я сын простого каменотёса. Мой отец, желая сделать меня купцом, отдал в услужение к Хуршуду.
– А арабскому где выучился?
– У матери. Она арабка.
– Где сейчас твои родители?
– Там же, в Адрианополе. Ждут – не дождутся меня.
– Что это за город?
– Старинный, основан ещё римлянами. Места вокруг живописные. Река красивая течёт, – с тоской в голосе произнёс юноша.
– Какой веры там люди?
– Самой разной. В основном поклонники Аллаха.
– И ты тоже?
– Нет, – возразил Аспурак, доставая нательный крестик, – у нас христианская семья.
– А где находится Мекка, тебя Хуршуд научил?
– Правильно, Хуршуд, – ответил Аспурак и взгрустнул, вспомнив своего прежнего хозяина.
– Ну вот, что юноша, – строго сказал Якопо, – если хочешь поступить ко мне в услужение, то у меня одно непременное условие.
– Хочу, эким-ага, очень. Что за условие? – воодушевлённо проговорил Аспурак.
– С сегодняшнего дня ты не веришь ни в Христа, ни в Аллаха, ни даже в чёрта.
Аспурак удивлённо посмотрел на лекаря.
– С сегодняшнего дня я твой Бог! Понял?
– Да мой господин, – ответил, уже смирившись, Аспурак.
– Ну, вот и отлично. Впрочем, крестик можешь оставить при себе. Я не возражаю.
Они принялись готовиться к путешествию.
– Не жалко оставлять всё это добро? – спросил Аспурак, с сожалением разглядывая товар Марко.
– В тебе заговорила купеческая жилка. Забудь про неё. Ведь ты уже не приказчик, а слуга и помощник лекаря. Этот товар принёс его прежнему владельцу погибель, и потом Марко имел привычку метить свои мешки. Арабы подумают, что мы его обокрали или, того хуже, убили. Зачем нам лишние проблемы на таможне? Поедем налегке. Надеюсь, на тебе нет ничего, что могло бы привлечь внимание людей, жадных до чужого добра? Я имею в виду золото и всякие драгоценности.
– На мне – нет, – с ухмылкой произнёс хитрый юноша.
Якопо пристально посмотрел на него. Тут только он обратил внимание, что Аспурак тоже сидит на молодой верблюдице.
– А ты не так прост, как кажешься, – медленно произнёс лекарь, догадавшись обо всём, – но хочу тебя предупредить. День, когда ты захочешь перехитрить меня, будет твоим последним.
Сказанное им прозвучало так зловеще, что у Аспурака мороз прошёлся по коже.
– Я умею быть преданным, хозяин, – произнёс новоиспечённый слуга уверенным тоном.
– Жизнь покажет, – ответил холодно Якопо. – А сейчас собери весь товар Марко в одну кучу и подожги его.
Аспурак, не задавая лишних вопросов, бросился выполнять поручение, и вскоре посередине пустыни поднялся огромный столб огня. Высушенные пряности хорошо горели, распространяя вокруг тёрпкий аромат. Огонь уничтожал всё то, что было бережно и с любовью собрано, обсушено и обработано в восточных странах и с такой надеждой, с предвкушением прибыли перевозилось купцами на Запад. Всё это Якопо в одночасье превратил в дым, который уносил с собой в небытие души погибших купцов. Скрестив руки на груди, Якопо стоял у костра и упивался своей властью. Властью живого над мёртвыми. Затаённая в глубине его озлобленной души жестокость навсегда сделала мстительным и бессердечным. Якопо смотрел на языки пламени, и в сознании снова и снова возникала страшная картина казни его матери. Глаза лекаря налились кровью, сознание поплыло…
Аспурак вовремя заметил помутившийся взгляд хозяина, его перекошенное от ужасных воспоминаний лицо. Он положил руку на плечо лекаря и произнёс:
– Пора ехать, хозяин.
Мягкое прикосновение и голос слуги вывели Якопо из состояния невменяемости. Оторвав, наконец, взгляд от завораживающей магии огня, он вскочил на горб верблюдицы и пустился в путь. Аспурак последовал за ним.
Глава вторая.
Утренняя мгла постепенно рассеивалась, уступая место солнечному свету. Водная гладь всё чётче вырисовывалась, открывая неизгладимые морские просторы вплоть до самого горизонта.
Маяк у входа в венецианскую гавань, хоть и был невысоким, однако отлично справлялся с ролью ориентира и был великолепной смотровой площадкой. Служитель маяка старик Гаэтано, кряхтя, выбрался из нижнего помещения и стал внимательно всматриваться вдаль.
– Эй, Лука, – позвал старик своего внука.
– Лука! Куда ты запропастился, негодный мальчишка? – начал, было, сердиться Гаэтано и в это время заметил у двери какой-то предмет, завёрнутый в белую материю.
– Это ещё что тут валяется?
Он подошёл поближе, приподнял ткань и увидел лицо ребёнка. От неожиданности старик отпрянул назад, и тут ребёнок пронзительно завизжал.
– Святая Мадонна, – прошептал Гаэтано, – да это же подкидыш! Эй, Лука! Где ты? Кто-то нам подкинул ребёнка.
Ребёнок продолжал плакать, а внук всё не появлялся.
– Вот тебе на! Что мы будем делать с ним? Придётся искать кормилицу, – забеспокоился сердобольный старик и взял на руки ребёнка.
Тот продолжал дёргаться и орать. Гаэтано принялся его убаюкивать, приговаривая:
– Ну, подожди, подожди. Чего так разорался? Сейчас придёт мой внук. Вот тогда и позаботимся о тебе. Куда только подевался этот сорванец?
Вдруг из-за угла выскочил надрывающийся от смеха Лука.
– Чего расхохотался? Смотри, нам ребёнка подкинули.
Лука, озорной темноволосый юноша с живыми чёрными как смоль глазами, не обращая внимания на сказанное, продолжал смеяться.
– Дед. Да протри ты глаза. Какой же это подкидыш? Это кукла.
– Кукла? – изумился старик и стал внимательно всматриваться в свою ношу.
Тут только он сообразил, что держит на руках великолепно исполненную тряпичную куклу, которая делала механические движения, имитируя живого ребёнка. Лука подошёл и осторожно забрал своё творение
– Вот чертёнок, – с досадой произнёс старик. – Но ведь она же ещё и плакала?
– Уа, уа, – совсем как грудной младенец, заплакал Лука и опять залился смехом.
– Тебя за такие шуточки надо бы как следует проучить, да только сил моих нет. Вот чему ты научился у этого кукольного мастера Джованни?
– Дед, скажи, как всё натурально получилось! Смастерить такую "живую" куклу ведь не каждому дано? Знаешь, сколько вложено труда и знаний? Я над ней полгода работал.
– Странный ты парень, Лука. Я в твои годы мечтал о море, о дальних странствиях. А ты в куколки играешь. И откуда выискался на нашу голову этот мастер Джованни? Ты поглощён его искусством до мозга костей.
– А что здесь дурного, дед? Мастера-кукольники всегда в цене и щедро оплачиваются богатыми вельможами и даже королями. За хорошо изготовленную механическую куклу натуральных размеров они готовы выложить целое состояние. А мастер Джованни мною доволен. Ведь это механическое дитя – моя первая самостоятельная работа.
– Ну, вот играй всю жизнь в эти игры.
– Не сердись, дед. В конце концов, любой человек в глубине души остаётся ребёнком. Мы играем всю жизнь. Так было во все времена. Мастер Джованни говорит, что в будущем будут мастерить такие куклы, которые смогут заменить человека.
– Брешет твой Джованни, – начал сердиться старик. – За такую ересь можно и на костёр попасть. Ладно, хватит лясы точить. Займись более серьёзным делом. А ну, глянь-ка на горизонт. У тебя глаза молодые, авось чего и углядишь?
Лука стал смотреть в открытое море.
– Ничего нет, дед. Горизонт пуст, – заключил он.
Гаэтано, недовольный его ответом, сердито заворчал:
– Ну, как это нет. Ведь должно быть обязательно.
– Что должно быть, дед?
– Как! Неужели тебе ничего неизвестно?
– Нет. Ничего.
– Экий ты разиня! Только куклы мастерить горазд. Не знаешь самую главную новость Венеции?
– Нет, не знаю, – удивлённо вымолвил юноша. – Что за новость?
– Эх, ну и молодёжь пошла. Жить в таком великолепном городе и не знать, что происходит. Я в твои годы не пропускал мимо ушей ни одной сплетни.
– Да говори же дед, не томи, – с досадой произнёс Лука.
– Сегодня к самому богатому человеку в Венеции, к сеньору Фортуне, прибывает его гость – самый богатый человек Барселоны, – высокопарно сказал старик. – Лично мне сеньор Фортуна обещал большую награду, если я его первым оповещу.
– Ух ты! – воскликнул парень. – А как же мы об этом узнаем? Ведь ежедневно в Венецию прибывают десятки судов. На котором из них будет гость сеньора Фортуны?
– О, это совсем нетрудно. Сеньор Фортуна сообщил мне, что его друг прибывает на четырех каравеллах – да таких великолепных, каких в Венеции никогда не видели.
– Не может быть! – воскликнул Лука.
– Может, – уверенно ответил старик. – Нет ничего невозможного, если это касается сеньора Фортуны.
– Дед расскажи про него поподробней. Ведь говорят, что он не уроженец Венеции и даже иноверец, – с интересом спросил Лука.
– Да, действительно, сеньор Фортуна прибыл сюда двадцать пять лет назад из Константинополя, – начал свой рассказ старик. – С ним прибыла его невеста, прекрасная Лучия, дочь всеми уважаемого в Венеции сеньора Джуджаро. Лучию в Венеции все считали пропавшей. Но судьбе было угодно, чтобы сеньор Фортуна нашёл её и спас – как ты думаешь, откуда? Ни за что не догадаешься. Из гарема самого турецкого султана! Оказывается, туда отправила её мачеха Кината. Она и отравила потом своего мужа в надежде завладеть всем его состоянием, но после чудесного возвращения падчерицы все эти злодеяния раскрылись. Кинату судили всем миром, справедливо приговорив к смертной казни.
– Э, дед, ты увлёкся. Эту знаменитую историю в мельчайших подробностях знают все венецианцы – от мала до велика. Я же просил тебя рассказать про сеньора Фортуну.
– Ну да. Вот я и рассказываю. Когда сеньор Фортуна прибыл сюда со своей прекрасной невестой Лучией, наш дож сразу же присвоил ему звание графа, и вскоре в самом живописном месте лагуны был построен прекрасный дворец для нового вельможи Венеции.
– А почему чужеземцу, да к тому же не католику, наш дож присвоил графский титул?
– Да потому, что сеньор Фортуна был очень богат и к этому ещё прибавилось огромное состояние его супруги, доставшееся ей в наследство от покойного отца. Такой человек достоин не только звания графа, но и годится в короли, даже если он не католик. В свое время сеньор Фортуна был важной персоной при дворе византийского императора и до конца защищал свой город от врагов. В настоящее же время каждый третий корабль покидает нашу гавань по заданию графа. Каждая четвёртая ювелирная лавка или же меняльная контора в Венеции тоже принадлежат торговому дому Фортуна. Отделения его банка открыты почти во всех городах мира.
– Послушай, дед, это всё я сам знаю. Но одно понять не могу: турки захватили город, где жил сеньор Фортуна, а он прибыл оттуда живым и богатым.
– А ты, Лука, видать, парень смышлёный. Интересный вопрос задал. Да, действительно. Турки отняли у сеньора Фортуны всё: кров, достаток и даже родину. Но в этом и кроется величие этого человека. Вернутся победителем из побеждённого города. Не всякому такое дано. Представляешь, какими недюжинными способностями и умом надо обладать, чтобы сделать это? Да, такие люди, как сеньор Фортуна, появляются в Венеции раз в двести лет. На таких как он и держится слава нашего чудесного города. Ладно, заговорился я с тобой. А ну, полезай на маяк. Будешь внимательно вглядываться. Мы должны первыми принести радостную весть нашему благодетелю.
Лука покорно начал подыматься на верхушку маяка, а старик тем временем опять, кряхтя, зашёл в помещение. Прошло несколько часов, и полуденное апрельское солнце стало припекать юношу. От долгого всматривания в морскую даль в глазах у Луки стало рябить. Веки потяжелели и начали слипаться.
– Эй, дед! Мне кажется, сегодня гость из Барселоны не приплывёт, – крикнул он сверху.
– Прибудет, непременно. И не дай Бог ты его пропустишь. Вот тогда тебе несдобровать, – пригрозил старик внуку.
Лука опять стал усиленно смотреть вперёд. Солнечный свет, усиленный зеркалами маяка, начал жечь глаза, и Луке стало казаться, что он видит очертания огромных чудовищ на горизонте. Юноша отвёл взгляд и прикрыл глаза. Через минуту он снова, уже с восстановленным зрением посмотрел вдаль. На сей раз очертания приняли более реалистическую форму больших парусников, качающихся на волнах. Лука, в волнении, вновь закрыл глаза и заново взглянул в сторону горизонта. Сомнений не было – к Венеции приближались великолепные корабли с высокими стройными мачтами. Лука, затаив дыхание, сосчитал – четыре.
– О, Мадонна! – прошептал с восторгом юноша и истошно закричал. – Эй, дед!
– Что, что случилось? – спросил старик, предвкушая радостную весть.
– Они плывут.
– Плывут? Кто?
– Четыре превосходных корабля.
– Ты уверен?
– Нет никаких сомнений.
– Святая Мадонна,– прошептал старик, – спасибо тебе. Лука, живо спускайся!
Но парень уже вихрем мчался вниз.
– Они плывут, дед! Понимаешь! Мы первые!– повторил он с восторгом.
– Да, да. Конечно, – засуетился старик. – Давай, молнией мчись во дворец сеньора Фортуны, пока другие не разглядели эти корабли.
Лука повернулся и помчался прочь.
– Мадонна! Дай ему сил добраться первым, – сказал старик, провожая взглядом своего внука.
Известие о прибытии четырёх крупных парусников из Барселоны заполнило венецианский порт людьми. После холодной зимы с её тёмными долгими ночами городской люд, радуясь тёплому весеннему дню, с охотой вышел встречать диковинные суда, и на городской пристани скоро негде было яблоку упасть.
