bannerbannerbanner
Джуд неудачник

Томас Харди (Гарди)
Джуд неудачник

Полная версия

Между тем лошади отдохнули и восчики опять тронулись в путь. Джуд, бросив последний восхищенный взгляд на алевший горизонт, обернулся и пошел рядом с своим замечательно сведущим приятелем, который дорогой охотно продолжал свои разглагольствования о городе, – его башнях, галлереях и церквах. Вскоре воз свернул с этой дороги, и Джуд горячо поблагодарил фурмана за сообщенные им сведения, сказав ему на прощанье, что желал-бы уметь хоть вполовину так завлекательно рассказывать о Кристминстере, как он.

– Пустяки, ведь это только то, что мне случайно пришлось узнать от других, – скромно отозвался фурман, – Я, как и ты, признаться, никогда там не был; – собирал эти сведения где случалось, и чем богат, тем и рад поделиться. Кто пошатается по белу свету, как я, соприкасаясь со всеми слоями общества, тот поневоле наслушается много всякой всячины обо всем. Один приятель мой занимался еще мальчишкой чисткой сапог в одной гостиннице, в Кристминстере, так вот я знал его в последнее время все равно как своего родного брата, вот что!

Джуд продолжал обратный путь один, до того занятый своими мечтами, что позабыл за ними всякий страх. Он вдруг как-то возмужал. Его сердце стремилось найти какую-нибудь точку опоры, за которую он мог-бы уцепиться, – найти такое место, которое могло-бы очаровать его. Найдет-ли он желаемое в этом городе, если ему удастся попасть в него? Может-ли от там, не боясь ни фермеров, ни каверз и насмешек, спокойно выждать возможности пристроиться, согласно своему призванию, к какому-нибудь делу? И этот город, среди окружавшей его умственной тьмы, казался ему таким-же светлым, как вот эти городские огни на ночном горизонте, на которые он только-что засматривался.

«Это город света», подумал Джуд про себя.

«Древо познания растет там», прибавил он немного спустя.

«Место, откуда выходят и куда приходят наставники человечества».

«Своего рода крепость, вооруженная ученостью и религией».

Призадумавшись на минуту после этой метафоры, он прибавил:

«Вот это как раз и будет то, что мне нужно».

IV

Занятый своими мечтами, Джуд шел довольно медленно. Почти взрослый по умственному развитию, он был много моложе своих лет во всех других отношениях. Вскоре его нагнал какой-то быстроногий пешеход. Несмотря на сумерки, мальчик мог, однако, разглядеть невзрачную внешность незнакомца: его непомерно высокую шляпу, неуклюжий сюртук и часовую цепочку, отчаянно мотавшуюся и сверкавшую в отблеске ясного неба, при каждом шаге ковыляющих тонких ног в бесшумных сапогах. Джуд, начинавший тяготиться своим одиночеством, предложил ему идти вместе.

– Отлично, молодой человек! Только я спешу и вам надо не отставать, если хотите идти со много. А вам известно, кто я?

– Если не ошибаюсь, вы доктор Вильберт?

– О, я вижу меня везде знают! А все от того, что я общий благодетель.

Этот Вильберт был странствующий врач-шарлатан, хорошо известный всякому сельскому обывателю, но зато неизвестный никому другому. Впрочем, эта неизвестность была в его интересах, так как избавляла его от нежелательного вмешательства некоторых лиц. Обитатели коттеджей были его единственными пациентами, и его распространившаяся на весь Вессекс репутация поддерживалась только в этой сельской среде. И положение его и практика были много мизернее сравнительно с шарлатанами более высокого полета, располагавшими капиталом и организованной системой рекламы. Он был в сущности пережитком доброго старого времени. Расстояния, проходимые им пешком, были громадны, простираясь почти во всю длину и ширину Вессекса. Джуд видел однажды, как он продал баночку с подкрашенным салом одной старухе за верное средство от ревматизма в ноге, причем бедная женщина должна была заплатить гинею за целебную мазь, которая, по уверению шарлатана, добывалась только из одного редкого животного, пасущагося на горе Синае, каковое животное удается изловить лишь с риском получить смерть или увечье. Джуд, по наслышке об этом господине, сильно сомневался в полезности его лекарств, но за то считал его человеком бывалым и опытным, представлявшим собою верный источник сведений по вопросам, неимевшим прямого отношения к его профессии.

– Я полагаю, доктор, вам случалось бывать в Кристминстере?

– Бывал, – много раз, – ответил высокий тщедушный спутник. – Это один из центров моей деятельности.

– Говорят, это замечательный город для изучения всяких наук и особенно богословских.

– В этом вы убедитесь, молодой человек, когда его увидите. Вообразите, что даже сыновья старух, стирающих белье в колледже, могут говорить по латыни – положим, – как компетентный судья, я оговорюсь, – не на хорошей латыни, а на собачьей, как мы называли ее в школьные годы.

– А по-гречески?

– Ну, это уж больше для людей готовящихся в епископы, чтобы читать Новый Завет в подлиннике.

– Я тоже хочу учиться латинскому и греческому языкам.

– Похвальное желание. Вам надо будет приобрести грамматики этих языков.

– Я намереваюсь как-нибудь пройти в Кристминстер.

– Когда вы там будете, говорите всем и каждому, что доктор Вильберт – единственный собственник знаменитых пилюль, без промаху излечивающих все расстройства пищеварительной системы, а также астму и прочие пороки дыхания. Цена два и три пенса за коробку. Пилюли мои разрешены особым актом с приложением казенной печати.

– А не можете-ли вы мне достать эти грамматики, если я обещаюсь говорить о ваших пилюлях?

– Отчего же, я с удовольствием продам вам свои учебники, по которым сам учился в школе.

– Благодарю вас, сэр! – признательно ответил Джуд, едва переводя дух, так как скорая походка голенастого доктора заставляла мальчика поспевать за ним в припрыжку, от чего бедняга почувствовал даже колотье в боку.

– Я полагаю, не лучше-ли вам приотстать, молодой человек. Теперь слушайте, что я вам могу предложить! Я, так и быть, уступлю вам свои грамматики и дам вам первый урок, если только вы не забудете в каждом доме в вашей деревне рекомендовать золотую мазь, жизненный эликсир и пилюли от женских болезней доктора Вильберта.

– А где вы передадите мне грамматики?

– Видите-ли, мне придется проходить здесь ровно через две недели в этот самый час, в двадцать пять минут восьмого. Мои передвижения рассчитаны с того же неизменной точностью, как движение планет в их мировом круговращении.

– Я буду здесь чтобы встретиться с вами, – заявил Джуд.

– С заказами на мои лекарства.

– Хорошо, доктор.

Тут Джуд отстал, приостановился на минуту, чтобы отдышаться, и пошел домой в полном убеждении, что сделал решительный приступ к завоеванию Кристминстера.

В течение двух следующих недель он много расхаживал по окрестностям и счастливо улыбался своим собственным мечтам, улыбался той блаженной, сияющей улыбкой, которая озаряет иногда молодые лица, увлеченные какой-нибудь великой идеей, точно само лазурное небо спустилось над вдохновенным мечтателем.

Джуд добросовестно исполнил данное доктору обещание относительно многих лекарств, в целебную силу которых он теперь и сам готов был верить, странствуя без устали по соседним деревням в качестве передового агента врача. Когда же настал условленный вечер, Джуд пришел к тому месту, где расстался с Вильбертом и здесь ожидал его появления. Кочующий доктор прибыл как раз во время, но, к удивлению Джуда, при встрече с ним он нисколько не убавил шага, видимо не узнав своего молодого спутника, хотя на этот раз вечер был светлее. Джуд, полагая, что быть может доктор не признал его в другой шляпе, первый с достоинством поклонился ему.

– Вам что, молодой человек? – проговорил доктор рассеянно.

– Вот я пришел, – сказал Джуд.

– А вы кто такой? Ах да – вспоминаю! Ну что есть заказы, молодой человек?

Джуд ответил утвердительно и при этом сообщил ему имена и адрегы деревенских обитателей, желавших испытать на себе чудееа от всемирно-известных пилюль и мази. Все эти сведения шарлатан тщательно закрепил в своей памяти.

– А латинскую и греческую грамматики? – робко спросил Джуд.

– Не понимаю, о каких грамматиках вы говорите.

– Да помните, вы хотели мне принести свои учебники, по которым учились в школе.

– Да, да, да! совсем позабыл о них – что хотите! Вы видите, молодой человек, при той массе жизней, какая зависит от моего внимания, для других вещей я уж не могу уделять столько забот, сколько хотелось бы.

Джуд долго не мог убедиться в правдивости ответа, и повторил с большим огорчением: – Так вы не принесли их!

– Нет. Но вы должны достать мне еще несколько заказов от больных и тогда я принесу вам грамматики в следующий раз, – ответил беззастенчивый эскулап.

Джуд отстал от него. После этой выходки он сразу понял, к каким подонкам человечества принадлежит этот отъявленный шарлатан. Из такого источника нечего было ждать умственного просветления. Мальчик повернул к своей калитке, прислонился к ней и горько заплакал.

Под впечатлением этого разочарования Джуд совсем было приуныл. Он вспомнил, что мог бы выписать грамматики из Ольфредстона, но для этого нужны деньги. Кроме того, нужно знать, какие именно требуются учебники.

В это самое время м-р Филлотсон прислал за своим фортепиано, и это дало Джуду выход из затруднения. Представлялся удобный случай написать учителю и просить его купить ему грамматики в Кристминстере. Джуд может просунуть письмо в ящик с инструментом и оно конечно дойдет по назначению. Пусть пришлет хоть какие-нибудь старые, поддержанные учебники, которые уж будут милы ему тем, что пропитаны университетской атмосферой.

Сказать тетке о своем плане – значило-бы погубить его; оставалось действовать самостоятельно.

И вот после довольно долгих размышлений, Джуд приступил к делу, и в день отправки фортепиано, совпавший с днем его рождения, украдкой запихал письмо внутрь фортепианного ящика, отправляемого к дорогому покровителю, боясь при этом обнаружить свои махинации пред теткой, чтобы не повредить осуществлению своего заветного плана.

 

Инструмент был отправлен и Джуд ждал дни и недели, каждое утро заходя в сельскую почтовую контору, еще прежде чем просыпалась его тетушка. И вот наконец пришла бандероль в деревню, и он увидал в ней две тощих книжки. Мальчик ушел с посылкой в укромное местечко и уселся на бревно, чтобы без помехи вскрыть и рассмотреть присланные книги.

С первых же дней своего увлечения Кристминстером и фантастической идеализации этого города и ожидающей его там судьбы, Джуд много и пытливо размышлял о том процессе, посредством которого выражения одного языка переливаются в выражения другого. И вот он наивно решил, что всякая грамматика должна заключать, прежде всего, известное правило, наставление, или ключ к магическому шифру, усвоение которого даст ему возможность, простым механическим приемом, заменять по желанию все слова его родной речи однозначущими словами речи иностранной. Отсюда будущий лингвист пришел к смелому выводу, что слова данного языка всегда находятся как-бы скрытыми в словах другого языка, и что люди ученые обладают искусством открывать их, каковое искусство и можно будет почерпнуть из упомянутых учебников.

Увидав на посылке кристминстерский штемпель, Джуд с волнением сорвал обложку и когда взглянул на латинскую грамматику, лежавшую сверху, то едва поверил своим глазам.

Книжонка оказалась старая-престарая, изданная лет тридцать тому назад, вся выпачканная, исписанная всевозможными язвительными выходками против всех грамматик и учебников вообще. Но всего досаднее Джуду было впервые узнать из просмотра учебников, что никакого закона относительно превращения слов из одного языка в другой, как он наивно воображал, не существует, что каждое слово и в латинском и греческом языке необходимо запоминать само по себе, ценою упорного многолетнего зубрения.

Джуд бросил противные книги, растянулся навзничь на широком бревне и долго лежал в угнетенном настроении. По привычке он спустил шляпу на лицо и смотрел на солнце, лучи которого назойливо пробирались к нему в скважинки соломы. – Так вот что за штука эти языки, латинский да греческий! Ловко срезался, нечего сказать! То, в чем он ожидал найти неизсякаемый источник наслаждения, на самом деле требовало неимоверного, ужасающего труда.

Какие всеобъемлющие мозги должны быть у учеников высших заведений в Кристминстере – размышлял он теперь – для изучения и запоминания десятков тысяч чуждых слов! Нет, его голова совсем не соответствовала такой работе, и, щурясь от резких солнечных лучей, проникавших к нему сквозь плетенку шляпы, Джуд сожалел, что увидал эти проклятые учебники, и под сокрушительным впечатлением своей жестокой ошибки желал и сам-то исчезнуть с белого света.

V

В продолжении трех или четырех лет после этого случая изо дня в день можно было видеть курьезную повозку, разъезжавшую по дорогам и проселкам в окрестностях Меригрина, управляемую тоже не совсем обычным образом.

Вскоре после получения пресловутых учебников, Джуд стал понемногу забывать злую шутку, сыгранную с ним древними языками. Мало того, его разочарование в свойстве этих языков, с течением времени внушало ему еще большее благоговение пред глубокой ученостью педагогов Кристминстера. Изучение всяких языков, древних или новых, представляло трудности, заключающиеся, как он теперь убедился, в самой их природе, и потому казалось ему геркулесовым подвигом, который сам по себе был для него дороже всякого диплома. Таким образом предстоявшие трудности не только не страшили теперь Джуда, а еще пуще подстрекали его юношескую любознательность.

Он всячески старался не быть в тягость своей суровой тетке, помогая ей по мере сил, и вот дела маленькой деревенской пекарни понемногу расширились. По случаю недорого купили старую клячу с понурою головою, да дешевую скрипучую тележку с верхом, обтянутым холстиной, и в этой скромной запряжке Джуд обязан был три раза в неделю развозить печеный хлеб по окрестным деревням и коттеджам.

Впрочем, оригинальность упомянутой повозки заключалась не столько в ней самой, сколько в том, как разъезжал в ней Джуд по дороге. Внутренность этой кибиточки представляла как-бы его учебный уголок. Как только коняга ознакомилась с дорогой и домиками, у которых ей приходилось останавливаться, Джуд предоставил ее собственному благоразумию в движении по дорогам. Усевшись поглубже, опустит он, бывало, вожжи, за ремень, предусмотрительно прибитый к стенке кибитки, заложит взятый с собою учебник, раскроет на коленях словарь и погрузится в разбор легких отрывков из Цезаря, Виргилия или Горация, запинаясь и спотыкаясь на каждом шагу, но с таким настойчивым усердием, от которого иной добродушный педагог мог-бы умилиться до слез. Впрочем, после долгих усилий Джуд добирался таки до смысла прочитанного, скорее угадывая, нежели понимая смысл подлинника, который иногда далеко расходился с его догадками.

В то время как Джуд корпел над этими старыми истрепанными учебниками, прежние обладатели которых вероятно давно уже покоились в могиле, костлявая старая кляча тихо обходила свой обычный круг, и Джуд отвлекался от классиков остановкой повозки и криком какой-нибудь старухи: «сегодня два хлеба, малый, да вот обратно один черствый».

Дорогой ему часто встречались пешеходы и повозки, которых он даже не замечал, и вот мало по малу в народе стали болтать, что малый вздумал соединять дело с забавой (как понимала его учение), что, если и было удобно для него, оказывалось вовсе не безопасным для встречных. Пошел ропот, а вскоре один местный обыватель просил даже ближайшего полицианта запретить мальчику булочницы читать на ходу повозки, и настаивал на необходимости изловить малого на месте преступления и представить в полицейский суд, для ареста за неосторожную езду по большей дороге. Вследствие этого протеста, полициант устроил Джуду, засаду и, застав его однажды с поличным, сделал ему подобающее предостережение.

Так как Джуду приходилось в три часа утра, топить печь, месить тесто и сажать в печку хлеб, который днем он развозил по домам, он ложился спать очень рано, и лишенный возможности читать своих классиков во время развозки товара, должен был совсем отказаться от занятий. Поэтому ему осталось только смотреть в оба, во все стороны, чтобы тотчас-же убирать свои книги, как только кто-нибудь показывался на дороге, – особенно если это был полициант. Впрочем, надо отдать справедливость этому оффициозу, он не особенно следил за проездом Джудовой тележки, рассудив, что в таком глухом месте непосредственная опасность угрожала только самому Джуду, и потому частенько, завидев издалека его парусинную кибитку, оборачивался в другую сторону.

Однажды, когда Джуд, порядочно подвинувшись в своих занятиях – он был теперь уже шестнадцати-летним юношей – скандировал с грехом пополам «Carmen Saeculare», по пути домой, он заметил, что проезжает по высокому нагорью близ браун-хауза. Солнце заходило и одновременно с ним полный месяц выплывал с противуположной стороны. Воображение его было так поражено чудной картиной заката, что он невольно остановил лошадь, слез с кибитки и, оглянувшись, чтобы убедиться, что его никто не видит, опустился на колени на краю дороги с раскрытой книгой в руках. Обращаясь сначала к светлолицей богине, так кротко и ласково взиравшей на его усердие, потом к исчезающему дневному светилу, он начал:

«Plioebe silvarumque potens Diana!..»

Лошадь стояла смирно, пока Джуд не кончил гимна, который он даже повторил в порыве политеистического одушевления, на что никогда не решился-бы средь бела дня.

По возвращении домой, он долго размышлял о своем странном, далеко не ортодоксальном настроении, не приличном для будущего христианского пастыря. Все это навеяно чтением языческих творений! Чем более он думал об этом, тем более убеждался в своей несостоятельности для избранного поприща. Он опасался, что его пониманию не будут доступны настоящие книги, нужные в духовной профессии.

Ближайшим результатом таких размышлений было то, что Джуд заручился книгами свящнного писания, на греческом языке, и творениями отцов церкви, надолго ограничив ими свое чтение. Затем по воскресеньям он посещал окрестные церкви, разбирая латинские надписи пятнадцатого столетия на церковной утвари и могильных памятниках. В одно из подобных странствований Джуд встретил очень умную старушку, перечитавшую на своем веку все, что попадалось под руку. Она рассказала ему еще больше о поэтической прелести этого города света и науки, и мальчик настойчивее прежнего решался идти в Кристминстер.

Но как жить в чужом городе? Ведь у него не было никакого заработка. Он не знал никакого ремесла, которым мог-бы существовать во время прохождения учебного курса, потребующего, быть может, многих лет труда.

Надо сообразить, что всего нужнее для людей? Ну, конечно, пища, одежда и кров. Заработок от приготовления пищи мизерен; шить платье казалось ему неинтересным, тогда-как к архитектурной работе он чувствовал склонность. Городские жители строят здания, – и вот он будет учиться строительному делу. Джуд вспомнил о своем дяде, отце кузины его Сусанны, мастере по металлу. Следуя по стопам дяди, он не мог ошибиться.

Для начала дела Джуд добыл несколько небольших каменных плит и, приостановив на время учебные занятия, посвящал свои короткие досуги копированию головок и других орнаментов в своей приходской церкви.

В Ольфредстоне был один резчик по камню, хотя и не важный. И вот Джуд, подыскав вместо себя помощника в маленьком деле тетки, предложил этому мастеру свои услуги за ничтожное вознаграждение. Здесь Джуд имел случай присмотреться по крайней мере к приемам каменотесной работы. Спустя некоторое время, он сходил к церковному подрядчику в том-же городе, и с разрешения архитектора, получил работу по ремонту старых церквей во многих селениях по соседству.

Не забывая, что занимается этим ремеслом только временно, в ожидании другой, интеллигентной работы, к которой считал себя более способным, он, впрочем, с увлечением взялся и за настоящее дело. Джуд имел теперь квартирку в этом городке, откуда возвращался в Меригрин каждую субботу вечером.

На этой работе застал Джуда девятнадцатый год его жизни.

VI

В один памятный день его жизни, приходившийся в субботу, Джуд возвращался из Ольфредстона в Меригрин около трех часов дня. Стоял погожий, теплый, нежный летний день и юноша шел с рабочими инструментами за плечами, причем маленькия долотца тихо позвякивали о большие резцы в корзине. По субботам он кончал работу рано, и на этот раз вышел из города обходным путем, по которому обыкновенно не ходил, чтобы, по поручению тетки, зайти на мельницу.

Джуд был в восторженном настроении. Ему грезилось уже как он удобно устроит свою жизнь в Кристминстере и как вступит, наконец, в тот храм науки, о котором так много мечтал. Он мог, конечно, отправиться туда и теперь, но предпочитал вступить в город с большей уверенностью в средствах к существованию. С чувством сладкого самодовольства, вспоминал он все сделанное им за последнее время. Время от времени он оглядывался по сторонам в этой новой для него местности, но весь погруженный в свои заветные думы едвали что-нибудь замечал.

«Я уже сравнялся с своими сверстниками в чтении классиков, особенно римских. Прочел кое-что из Гомера, Гезиода, Фукидида и несколько глав Нового Завета… Жаль только, что творения эти писаны на разных диалектах. Ознакомился с творениями отцев церкви, а также с математикой и всеобщей историей.

Все это составляет, конечно, только начало. Но здесь я не могу очень-то заметно подвигаться вперед, уж слишком трудно доставать нужные книги. Следовательно, я должен употребить все усилия, чтобы переселиться в Кристминстер. Устроившись, при тамошних научных средствах, я могу сделать такие успехи, что мне будет просто смешно вспоминать мои теперешния познания. Прежде всего надо скопить денег, и я скоплю, и тогда любой из тамошних колледжей отворит двери мне – юноше, которого теперь он оттолкнул-бы, жди я приема хоть двадцать лет.

Во чтобы-то ни стало, хочу быть доктором богословия!»

Потом мысли его уносились еще дальше; он может сделаться даже епископом, если будет вести нравственную, деятельную, разумную христианскую жизнь. И какой пример он покажет! Если он будет получать пятьдесят тысяч в год, то будет раздавать из них не менее сорока-пяти на разные виды благотворительности и скромно жить на остаток… Однако, пораздумав, он решил, что мечтать о епископстве нелепо. Лучше выдержать экзамен на архидиакона. Ведь в сущности человек может быть так-же добр, умен и полезен в звании архидиакона, как и в сане епископа. Но вслед затем Джуд опять давал волю своему пылкому воображению.

«А тем временем, я поселюсь в Кристмпистере, буду читать авторов, которых не мог достать здесь: Ливия, Тацита, Геродота, Эсхила, Софокла, Аристофана…»

 

– Ха, ха, ха! Вот чудак-то! – Это восклицание вырвалось у молодой девушки с другой стороны ограды, но Джуд не расслышал его. Мечты его неслись дальше:

«…Еврипида, Платона, Аристотеля, Лукреция, Эпиктета, Сенеку, Антонина. Потом надо изучить всех отцев церкви, Веду и церковную историю; хоть несколько ознакомиться с еврейским языком – пока я знаю только буквы…»

– Вот так чудак! – повторил тот-же голос.

«…но я могу много работать. У меня, слава Богу, сил хватит, даже с остатком!.. Да, Кристминстер будет моей alma mater, а я буду её любимым сыном, которым она будет гордиться».

Размечтавшись об этих будущих трудах, Джуд постепенно умерял свой шаг и теперь остановился, задумчиво глядя в землю, точно на ней посредством волшебного фонаря отражалось это будущее. Вдруг что-то сильно шлепнулось ему в ухо и он увидал брошенный в него из-за плетня какой-то мягкий, холодный комок, упавший к его ногам.

Вглядевшись, он догадался, что это кусок свиного сала, употребляемого в деревнях только для смазки сапог. В этой местности водили много свиней и откармливали их на мясо.

По другую сторону плетня был ручей, откуда, как Джуд впервые теперь заметил, доносились веселые голоса и смех, рассеявшие его мечты. Подстрекаемый любопытством, он привстал на вал и посмотрел за ограду. На противоположном берегу ручья стоял небольшой домик, с примыкавшими к нему садиком и свиными хлевами; на берегу сидели на корточках три молодых девушки, с ведрами и блюдами по бокам, наполненными ворохами потрохов, которые они промывали в проточной воде. Незнакомки смущенно взглянули на молодого человека, и заметив, что его внимание было наконец привлечено и что он глядит на них, сейчас-же приготовились к смотру и, прекратив оживленную болтовню, усердно продолжали свои полоскательные операции.

– Ну, позвольте поблагодарить вас! – проговорил Джуд сухо.

– Я-же не бросала, право, – уверяла девушка свою соседку, как бы не замечая присутствия молодого человека.

– И я тоже, – отозвалась другая.

– Ах, Эни, как тебе не стыдно, – заметила третья.

– Еслиб я бросила, так не такую дрянь.

– Фи! а мне до него и дела нет! – отозвалась первая из подруг.

И девушки смеялись и продолжали свою работу, не глядя на Джуда, и укоряли одна другую, пока Джуд с брезгливой гримасой отчищал свой выпачканный рукав. Незнакомка, с которой заговорил Джуд, была темноглазая, полная и здоровая девушка, не особенно красивая, но издали довольно статная и привлекательная. Джуд был почти уверен, что она-то и есть виновница не совсем приличной выходки.

– Ну, этого вам никогда не узнать, – решительно ответили незнакомки на его догадку.

– Согласитесь, однако, что бросать в человека мясом убыточно для его хозяина.

– О, это ничего. Туша принадлежит моему отцу.

– Но ведь этот кусок, вероятно, вам пригодится?

– Да, если вы передадите мне его.

– Что же, прикажете мне перекинуть его вам или вы сами перейдете по мостику и возьмете его?

Девушка видимо желала воспользоваться удобным случаем завязать знакомство и глаза её остановились на Джуде, причем взгляды их встретились и моментально отразили немое признание возможности взаимного сближения.

Вскочив на ноги, незнакомка крикнула:

– Не бросайте! Дайте мне в руки.

Тут Джуд опустил корзину с инструментами на землю, поднял брошенный кусок и перелез через ограду. Они шли параллельно по сторонам речки к узким досчатым мосткам, Здесь они встретились и Джуд протянул свою палку, на конце которой был нацеплен кусок сала. Девушка, смотря в другую сторону, взяла его, как-бы не зная, что делает её рука, и небрежно перебросила его своим подругам. Потом они стали с любопытством посматривать друг на друга.

– Вы не думаете, конечно, что это я бросила кусок? – спросила незнакомка.

– О, нет. Я не понимаю только, что за охота вообще пускаться на такие выходки, – ответил Джуд, вежливо принимая её уверения, хотя и сильно сомневаясь в их правдивости. – Да и как могу я заподозрить именно вас, не зная даже вашего имени?

– Это так. А сказать вам его?

– Скажите!

– Арабелла Дон. Я здесь и живу.

– Ваше имя, конечно, было-бы мне известно, ходи я часто этой дорогой. Но я обыкновенно хожу прямо по большой.

– Мой отец занимается откармливанием свиней, а эти девушки помогают мне промывать потроха для приготовления кровяных колбас и других вещей.

Слово за словом, они все продолжали разговаривать, видимо заинтересованные друг другом, стоя облокотившись на перила мостков. Привлекательная Арабелла невольно приковала Джуда к месту. До этой минуты Джуд никогда не смотрел на женщину, как на женщину, а скорее как на существо, лежащее совершенно вне его жизни и стремлений. Его взгляд перебегал с её глаз на ротик, грудь и полные обнаженные руки, покрасневшие от холодной воды и твердые как мрамор.

– Какая вы миловидная девушка! – смущенно пробормотал Джуд, хотя и без слов было ясно, какое магнетическое действие производило на него её особа.

– Вот посмотрели-бы вы на меня в воскресенье! – кокетливо заметила Арабелла.

– А можно мне с вами видаться? – допытывался Джуд.

– Это уж решайте сами. Пока надо много никого нет, но через неделю или две это может измениться.

Она произнесла это с серьезным видом и появившиеся ямочки на щеках исчезли.

Джуд почувствовал какое-то странное, еще неиспытанное влечение, заставившее его спросить:

– А вы позволите мне зайти?

– Заходите. – При этом кокетливые ямочки появились опять. Но Джуд, охваченный общим впечатлением от её наружности, еще не мог оценить этой частности.

– В следующее воскресенье, значит завтра? отважился он дополнить свой вопрос.

– Да.

Лицо Арабеллы слегка вспыхнуло от сознания своей победы, и она, бросив на него очень нежный прощальный взгляд, присоединилась к своим подругам на берегу.

Джуд Фолэ взвалил на спину корзину с инструментами и продолжал свой одинокий путь, обвеянный теперь, как ему казалось каким-то чарующим ароматом. Все мечты его о чтении, труде и учении, еще так недавно и так точно им формулированные, непонятным для него образом бесследно исчезли из его сознания.

«Все это пустяки», подумал Джуд, так как недостатки и странности, замеченные им в характере заинтересовавшей его девушки, заставляли его смотреть на ухаживание за ней, как на мимолетное увлечение, тем более, что он попимал и все несоответствие её ограниченного развития с его интелигентными стремлениями и волшебными грезами о Кристминстере. Девушка, открывшая атаку не него таким вульгарным образом, не могла быть весталкой. Он видел это своим внутренним взглядом, но только на одно неуловимое мгновение, как при свете падающей лампы человек видит предохраняющую надпись на стене прежде чем она скроется во мраке. И вслед затем эта рассудочная сила исчезла и Джуд утратил всякое самообладание пред появлением свежего и необузданного чувства, давшего исход новой душевной потребности, дотоле еще неподозреваемой, хотя уже и назревшей. И вот ему предстояло свидание с этой воспламенившей его представительницей прекрасного пола.

Тем временем девушка снова подсела к своим подругам и молча продолжала промывку кишок в светлом ручье.

– Поймала молодчика? – лаконически спросила ее девушка, по имени Эни.

– Не знаю. Жалею только, что не бросила в него чего-нибудь получше! лукаво пробормотала Арабелла.

– Полно, Арабелла, ты думаешь он и Бог знает кто! Ведь это тот малый, что возил из Меригрина хлеб из пекарни Друсилы Фолэ, а потом учился в Ольфредетоне. После того он стал сильно заниматься и всегда читал книжки. Говорят, хочет быть ученым.

– Ах, право, мне все равно, что он такое, и вообще я об нем не думаю. Не воображай, пожалуйста!

– Как-бы не так! Тебе нас не провести! Из-за чего-бы ты стала с ним разговаривать, еслиб не хотела залучить его себе? Да и не мудрено – он невинен, как ребенок. Словом сказать, им может завладеть любая девушка, которая сумеет приняться за дело как следует.

Рейтинг@Mail.ru