Томас Томасович Томасов
В солнечном городе
Случайные фрагменты памяти
* * *
Зима. Наша семья выехала на отдых в окрестности Медвежьего ущелья. Мы с сестрой, прихватив санки, влезли на пригорок и стали по очереди скатываться по узкой горной ложбинке. Веселые забавы были в разгаре. Я решил, вопреки отцовскому запрету, подняться на несколько метров выше по склону, чтобы проехать чуть дальше обычного – да еще и с ветерком!
Мне предстоял скоростной спуск! Я поправил кроличью шапку на голове, застегнул пуговицы на коротенькой шубе, чтобы снег не попал мне за пазуху, занял удобную позу в санях, ноги упер во внутренний изгиб полозьев, руками крепко ухватился за край сидения. Я готов! Зажмурил глаза, оттолкнулся и стремительно помчался вниз. Санки вмиг набрали скорость и стали неуправляемыми. Ветер свистел и отчаянно бил мне в лицо. Я испытал неописуемый восторг! Вот это да! Я счастлив, как никогда! Это же просто волшебный сон! Но вдруг…
Санки выскользнули из наезженной колеи, перелетели на соседнюю тропинку, и я на полном ходу врезался в стоящий на пути могучий ствол тянь-шаньской ели. От удара меня резко выкинуло в сугроб – держись я не так крепко, то впечатался бы прямо в дерево.
Я открыл глаза и увидел, что сестра, папа, а следом и мама, испугано бегут ко мне. Я медленно поднялся, осмотрелся: руки, ноги целы, а вот на шубе не осталось ни одной пуговицы – от мощного удара их вырвало с корнем и разбросало по сторонам. Родные оказались рядом. Принялись ощупывать меня, пытаясь убедиться, что со мной все хорошо. Я же, вместо слез и испуга, лишь безудержно смеялся от счастья: «Смотрите, смотрите, ни одной пуговицы не осталось! Как здорово, смотрите!»
* * *
Было мне лет десять. После уроков в школе, как всегда, я вышел погулять на улицу. Вдруг вижу: мимо меня по заснеженному двору медленно движется грузовой ЗИЛ. Большая удача! Рука так и потянулась к заднему бамперу грузовика. Я смело ухватился и заскользил ботинками по дороге. Проехал через весь двор. Решил отцепиться, но что это?! Руки выскользнули из теплых варежек. Оказывается, пока я катился, рукавички успели примерзнуть к холодному железу. Несколько минут я стоял в недоумении, наблюдая, как грузовик уносится вместе с моими любимыми коричневыми варежками, которые связала мама…
* * *
Мне одиннадцать лет. Вторая четверть учебного года. Пятница. Окончились уроки, и мы с одноклассниками возвращаемся домой из школы. На дорогу уходит вдвое больше времени, так как у нас накопились темы для разговора. Мы оживленно беседуем о телевизионной премьере, о симпатичной новенькой девчонке, появившейся в классе. Так веселой гурьбой мы и движемся в сторону дворов нашего микрорайона. Шумно перебиваем друг друга, вставляем острые шутки, смеемся на всю округу, а когда оказываемся возле угла родной четырехэтажки, то еще минут пять общаемся с друзьями – нам сложно разойтись по домам.
Парочка метров и я у подъезда. Самое время установить новый рекорд – есть у меня такой ритуал. Резким движением распахиваю дверь, срываюсь с места, бегу сломя голову вверх по лестнице, пока не услышу позади себя грохот. Дверь закрылась. Я сбавляю темп. Хм, сегодня я пробежал чуточку быстрее: результат – два с половиной лестничных пролета. Да я просто пуля!
Вот и родная дверь, обитая дешевым черным дерматином. Отбиваю звонком прерывистый ритм «Спартак – чемпион» и вслушиваюсь, как скрипят половицы под ногами бабушки. Пара оборотов ключа в замочной скважине и все – родные стены. Самое время по-настоящему расслабиться: забросить подальше портфель, сменить надоевшую за неделю школьную форму на домашнюю одежду, прихватить с кухни пару горячих чебуреков и треугольный пакет молока из холодильника, расположиться на диване у телевизора, и в состоянии непередаваемого блаженства смотреть еженедельный выпуск, а точнее, пятничный повтор передачи «В гостях у сказки». И вновь ощутить, что жизнь – это сказка…
* * *
С утра июньское солнце настойчиво прорывалось сквозь тучи, обнадеживая детвору прекрасной погодой. К вечеру неожиданно грянул гром. Первые крупные капли дождя обрушились на землю. Но разве могла непогода испортить долгожданные школьные каникулы. Мы с друзьями забавлялись, наблюдая, как капли падают в уличную пыль, превращаясь в крупные шарики.
Дождь внезапно усилился. Нам ничего не остается, как ввалиться веселой гурьбой в ближайший подъезд, чтобы переждать ливень. Разразилась гроза. С бетонного козырька шумно срываются потоки воды. Дворовый арык вмиг наполнился до краев, и в этой бурлящей реке поплыли березовые сережки, сбитые с веток порывистым ветром. Непогода окончательно сломала планы – пора расходиться по домам.
Но не тут-то было! Подъезд очень даже неплохое место для общения. Наши звонкие голоса стали раздаваться все громче и громче. Мы наперебой рассказывали друг другу сюжеты недавно прочитанных книг. Кто-то, вжившись в образ Шерлока Холмса или Чингачгука, артистично жестикулировал руками, забыв, что находится в подъезде жилого дома, а не в пещере необитаемого острова. Как и ожидалось, у жильцов не выдерживают нервы от непрестанного ребячьего галдежа. Наивреднейшая бабулька выглянула из-за двери и с возмущением прогнала нас на улицу под дождь. Но мы с радостными криками перебежали в соседний подъезд и продолжили общение.
Гроза стихала, а вместе с ней умолкли наши захватывающие истории. Дождь унялся. С улицы потянуло свежестью. Любопытство выманило нас во двор и в ближайшие несколько часов мы увлеклись игрой в «казаки-разбойники», «прятки», пока родители не стали звать нас протяжным «Домой!» и мы, разбежавшись по квартирам, ложимся спать, чтобы завтра вновь нырнуть с головой в прелести летних каникул!
Еще год-другой и мы превратимся в подростков. Как прежде не будем бегать до усталости во дворе – в наших неумелых руках окажутся гитары…
Закон дружбы
Когда мне приходится пройтись пешком от дома до ближайшего супермаркета за срочными покупками, я пользуюсь узким тротуаром, что тянется вдоль улицы Навои. В жаркий день здесь стоит приятная прохлада от деревьев. Ветки смыкаются друг с другом и образуют подобие низкого свода арки, от которого в дождь приходится слегка пригибаться, чтобы не намокнуть. Пешеходную дорожку от проезжей части отделяет арык, традиционный для городов Средней Азии. Сегодня он полезен лишь во время сильных ливней, защищая улицы от потопления, а в годы моего детства он на протяжении целого лета орошал огороды. Машин в городе в то время было значительно меньше. А на улице Алишера Навои, нынче очень оживленной, вообще подолгу не проезжало ни одной. Поэтому бережки арыка не покрывало автомобильной гарью и пылью, как это бывает сегодня, и на всем протяжении канала росла свежая зеленая трава.
В начале лета 1983-го отец находился в командировке в одном из сел и вернулся оттуда с парочкой молодых барашков. На тот момент наша семья уже несколько лет жила в небольшом частном доме, так что среди хозяйственных построек во дворе нашлось место для животных. Нам с сестрами они так понравились, что, не раздумывая, мы окрестили их Яшкой и Бяшкой. Вскоре отец отдал Яшку кому-то, а мне поручил ухаживать за Бяшкой. Каждый день я отправлялся на поиски сочной травы в окрестности, чтобы порадовать барашка. Животное росло быстро. Ему требовалось больше корма, а я уже не справлялся. Тогда мне пришла идея: выводить моего «подопечного» на пастбище. Нужно было только найти подходящую веревку. Я вспомнил, что еще недавно у нас жил породистый дог по кличке Рэм. К сожалению, и моему безутешному горю, пес пропал без вести, а ошейник с длинным поводком теперь лежит без дела в сарае.
Сколько мне труда стоило, чтобы застегнуть ошейник на упрямой бараньей шее. Ради этого пришлось «оседлать» Бяшку, зажав его между ног. Однако мне еще предстояло вытащить отчаянно упирающегося животного за калитку. Баран скользил копытцами по асфальту, сопротивлялся, но и я был настроен решительно – тащил его за кожаный поводок. Какое это было блаженство, когда я, наконец-то, привязал Бяшку за ствол ясеня у арыка с зеленой сочной травой, а сам уселся рядом. Минут сорок животное мирно паслось, но потом мне предстояло приложить немало усилий, чтобы вернуть его домой – Бяшка с явной неохотой покидал «злачные пажити». Ура! Мой долг на сегодня выполнен, теперь можно заняться и своими делами!
Удивительно, но на следующий день барашек уже не так сильно сопротивлялся, когда его повели на выпас, а я, наверное, выглядел, как заправский пастух. Я привязал Бяшку к дереву и уселся на край арыка, перекинув через него ноги на другую сторону. Подо мной журчал прохладный ручей, сверху нависала крона ясеня, надежно укрывающая от летней жары, а в руках у меня была интереснейшая книга. Перед тем, как отправиться пасти барана, я прихватил с книжной полки рассказы Джека Лондона – в то время был очень популярен «четырехтомник» этого американского писателя.
Бяшка аппетитно поглощал траву, я с жадностью проглатывал страницу за страницей приключенческих рассказов. Несмотря на дневной зной, в моем воображении живо возникали образы снежной Аляски с ее свирепыми волками, озлобленными от холода и голода. Я переносился в мир золотодобытчиков Клондайка и Юкона, мастерски описанных Лондоном.
Увлеченный книгой, я и не заметил, как прошло два часа. Баран вдоволь напасся. Я оторвался от чтения и, обращаясь к «подопечному», произнес: «Ну, что, Бяшка, пойдем домой?» Только я отвязал от дерева поводок и твердым голосом скомандовал: «Домой!», как барашек тут же засеменил в сторону калитки, словно был высоко дрессированной собакой. Так стало продолжаться каждый день, за исключением дождливого времени, когда Бяшка вынужденно находился дома. Соседям и случайным прохожим было умилительно наблюдать за подростком, который в течение лета водит к арыку на выпас симпатичного барашка на коротком поводке. Весело, почти вприпрыжку, под бойкие команды «рядом», животное сопровождало юного пастушка. Там, под тенью уютных крон, мальчишка замирал над очередным томом Лондона на пару часов, а баран аппетитно щипал траву, пока не раздавался задорный голос пастыря: «Бяшка, домой!» Упитанный барашек, весело виляя курдюком, мчался галопом к заветной калитке. Бывало, потехи ради, подросток кричал: «Бяшка, ко мне!» и был счастлив увидеть, как баран послушно разворачивался, делая боковой занос, и бежал к хозяину.
Да, глядя на нас с Бяшкой, нельзя было не восхититься гармонии человека и природы!
Если бы я знал тогда, для какой такой важной цели откармливается мой барашек. Я даже не догадывался о будущем моего потучневшего от выпаса питомца. Я всецело был поглощен прочтением четырехтомника Джека Лондона и ни о чем другом не думал…
Мне запомнился один из его рассказов «Любовь к жизни». Это была история о том, как человек в одиночку пробирался через канадскую тундру. Он остался без пищи и воды, его нога была серьезно травмирована, а друг по имени Билл ушел вперед, бросив его на верную смерть. Герой произведения всеми силами боролся за жизнь. Он направился через материк к морю, надеясь найти людей, чтобы получить необходимую помощь. Во время своего нелегкого перехода он обнаружил на тропе свежие человеческие останки. По клочкам верхней одежды он догадался, что Билл стал добычей хищников.
Я читал этот эпизод с замиранием сердца. Меня терзали вопросы: как же поступит главный герой, ведь он был вынужден долго обходиться без еды, устоит ли он теперь перед искушением: броситься на белые кости предателя и утолить голод? Помню, как из страницы в страницу мое напряжение начало спадать, когда изголодавшийся бедняга, потерявший от долгого перехода человеческий облик, нашел в себе силы подавить инстинкт самосохранения. Он произнес: «Нет… я не буду обгладывать кости своего друга Билла… а Билл… он, скорее всего, не побрезговал бы моими». Развязка истории была еще впереди, но я испытывал восхищение от благородства этого человека. У меня даже возникло стойкое ощущение, что главное из книги я уже для себя взял. Сказанные слова безымянного героя засели мне в голову. Они звучали для меня, как какой-то важный закон, который я внезапно осознал. «Я никогда не стану есть своих друзей!» – провозглашал я, повторяя снова и снова, чтобы крепче утвердить для себя джеклондоновский «закон дружбы». «Я друзей не ем!»
Так прошло лето. Я дочитал все четыре тома Джека Лондона. Бяшка превратился в упитанного барана. Трава на улице Навои пожухла. И вот как-то утром в конце сентября папа сообщил, что в нашем доме пройдет поминальный обед в честь годовщины со дня смерти близкого родственника. Он взял острый нож и направился с друзьями в конец двора…
Я не мог поверить в то, что увидел. Отец хладнокровно заколол моего дорогого Бяшку. Слезы застилали мои глаза. Лишь в это тягостное мгновение я осознал причину появления Бяшки в нашем доме. Так вот зачем все лето я прилежно пас его, позволяя щипать травку на самых лучших берегах нашего арыка! Но как же так?! Как это возможно?!
Сам не свой, я зашел в дом, пытаясь укрыться в самой дальней комнате. Старшая сестра, как могла, пыталась со мной разделить утрату. Она утешала меня, сочувственно гладила по голове. Ей было легче пережить потерю, чем мне, потому что она была взрослее и жила интересами девчонок старших классов.
В два часа дня в доме начался поминальный обед. Позвали и меня. Я пришел за стол отрешенный и хотя сел на указанное мне место, продолжил оставаться безучастным к происходящему. Передо мной поставили тарелку с едой. Я нехотя зачерпнул похлебку и едва поднес ко рту, как меня осенила внезапная мысль, от которой из руки выпала ложка.
«Это же Бяшка! Здесь, в этой тарелке, мой бедный друг Бяшка!»
Меня затрясло, как от удара током. Резким движением я отодвинул от себя тарелку, и, насупившись, тихо произнес: «Я друзей не ем!» Встал из-за стола и быстро выбежал на улицу…
Тяжело было смириться с произошедшим. Всякий раз, когда я шел по тротуару, вдоль арыка, к горлу подкатывал комок, вспоминалось лето, проведенное с моим барашком. Ходить под впечатлением от потери «друга» мне пришлось еще долго, пока однажды в моем воображении не всплыли образы из прочитанного рассказа «Любовь к жизни». Мне припомнился и Бяшка и та ненавистная тарелка с блюдом из свежей баранины. Внезапно, перефразировав слова героя Джека Лондона, я сказал сам себе: «Не знаю, как насчет Бяшки, но я бы не стал есть его кости!». В этот миг я очень живо представил бессовестного барана, который пытается насытиться моей плотью. Размышления так позабавили и повеселили меня, что я почувствовал облегчение – боль утраты ушла из моей души.
С тех пор прошло почти тридцать пять лет. Мы по-прежнему живем в том же доме. И вы не поверите, но летом, всякий раз проходя мимо зеленых бережков того самого арыка, на дне которого журчит чистая горная водичка, я вспоминаю Бяшку, Джека Лондона, и слышу внутри себя эти, ставшие важными на всю жизнь, слова: «Я друзей не ем!»
Суровая любовь
Я с детства восхищался старшей сестрой. Нелли появилась на свет раньше меня на два года. По характеру она была бойкой и смелой. Во дворе все знали, что у этой девчонки горячая кавказская кровь и с ней шутки плохи. Я на ее фоне выглядел хрупким, нежным застенчивым блондинчиком. Все кому не лень могли меня обидеть. Папа подолгу находился в командировках, мама на работе, а потому старшей сестре приходилось вступаться за меня. И делала она это бесстрашно. Завидев издали, что толпа мальчишек обступает меня со всех сторон, Нелли, угрожающе улюлюкая, мчалась на хулиганов, размахивая над головой скакалкой, как каким-нибудь лассо. При виде моей грозной спасительницы, обидчики кидались в рассыпную, не желая с ней связываться. Надо сказать, что и мне от Нельки дома нередко перепадало тумаков.
Отец знал, насколько сильно мы отличаемся с сестрой по характеру. Ему, сыну горной Осетии хотелось видеть во мне не размазню, а маленького абрека. Поэтому он старался держаться со мной чрезмерно строго и сурово. Особенно мне доставалось, если папа брал меня с собой в длительную командировку. В таких поездках я неделями находился вдали от мамы, всегда проявляющей необычную нежность ко мне. Даже сестра не всегда оказывалась рядом – только папа и его беспощадные спартанские эксперименты надо мной.
Просыпаться приходилось чуть свет. Душ принимать на улице. За ночь вода остывала в нем настолько сильно, что после леденящих процедур, я дрожал как осенний лист. Мне хотелось домой к мамочке, чтобы она тепло укрыла, обогрела…, но папа – суровый воспитатель, невзирая на мои вопли и плач, гнал меня на свежий воздух, заставляя делать гимнастику и отрабатывать удары бокса. Ничто не могло разжалобить его сердце, и не было мне спасения.
Не уверен, что старания отца помогли мне, потому что я по-прежнему оставался таким же слабым, трусливым и уязвимым малышом. Папа никогда не хвалил меня, не говорил ободряющих слов. От него чаще сыпались претензии и упреки. Поэтому я все меньше верил в себя и все больше считал, что являюсь для отца самым большим разочарованием. Окончательно разувериться в его любви мне не давал тот факт, что папа был хорошим кормильцем и всегда заботился о нашей семье. Я никогда не чувствовал себя беспризорником, был одет, обут, накормлен. Мне потребовалось время, чтобы осознать, что в силу различных причин папа просто не умеет в открытую проявлять нежность, как мама, но любит от этого не меньше. Вот один случай, который помог мне это понять.
Шел 1981 год. Отец с друзьями решили отправиться в недельный сплав на резиновых лодках по реке Или. В то время наша семья только переехала в частный дом в районе СМУ № 15, и у нас во дворе три дня кипели сборы. Взрослые проверяли взятые напрокат резиновые лодки: плотно накачивали их, оставляя на всю ночь, чтобы удостовериться, что они не подведут во время сплава. Кто-то чинил рыболовные снасти, закупал продукты, старательно готовил посуду к походу. Я тоже помогал взрослым и даже не рассчитывал, что меня могут взять с собой. Каково же было мое удивление, когда папа сообщил, что я вместе с его друзьями отправляюсь в путешествие! Вот это да!
Настал день отъезда. Мы погрузились в фургон ГАЗ-153 и отправились в путь. Приключение началось! Два часа езды, и мы на месте. Впервые в жизни я испытал невероятный восторг, оказавшись на берегу живописной реки Или. Но долго любоваться красотой мне не дали, нужно было готовиться к отплытию. Вскоре я оказался в персональной одноместной лодке и даже немного испугался, когда отец оттолкнул меня от берега: «Давай, сынок, вперед, смелее, я догоню!»
Течение тут же подхватило лодочку и стремительно понесло вниз. Я одновременно испытал восхищение и страх, ведь в свои одиннадцать лет даже не умел плавать. За считанные секунды я оказался в доброй сотне метров от отца – тот только усаживался в свою лодку – кричать и звать его на помощь, бесполезно. Я напугался и до боли в ладонях сжал весла, пытаясь хоть как-то ими управлять. Мое крошечное суденышко несло в неизвестность. Я даже не сразу обнаружил, что лодка отца уже настигла меня. Как я удивился, что папа невозмутимо плывет рядом и наслаждается потрясающими видами природы, наскальными рисунками, тянувшимися по правому берегу реки. Его присутствие успокоило меня.
Ближе к вечеру мы пристали к пологому берегу, вытащили лодки, принялись разбивать лагерь для ночевки. Пока я собирал дрова для костра, папа с друзьями растянули огромный тент, привязав его углы к деревьям. На ужин у нас были макароны с тушенкой и чай с запахом костра. От дневной усталости всех быстро потянуло ко сну. И тут я с удивлением обнаружил, что у нас нет ни одной палатки. Никого из мужиков не смущало, что на изломе августа, когда у реки бывает прохладно, всем предстоит спать под открытым небом – прямо в лодках. Настоящий экстрим!
Отец положил в лодку толстое одеяло вместо матраса и накрыл меня теплым пледом. Я лежал и смотрел в темное небо. Звезд не было видно, день еще с утра выдался ненастным. Хотелось спать, но вдруг возле правого уха раздался противный комариный писк. Я отмахнулся. Настырное насекомое не унималось. Комар принялся кружить возле уха левого. К его мерному писку добавилось еще парочка голосов, образуя гармоничное трио, а затем еще и еще, пока надо мною не навис пугающий комариный гул. Все что мне оставалось делать – накрыться пледом с головой, чтобы кровососы не достали меня, через едва заметные щели. Заснул я с трудом. Поздно ночью меня разбудил сильный ветер. Изредка пролетали капли дождя. Холод пробирал все тело. Плед не спасал. Я лежал, съежившись, и думал только о том, как мне хочется оказаться дома в родной кроватке. От чувства жалости к себе, чуть не выступили слезы…
И тут я услышал неподалеку от себя какой-то шорох. Это был папа. Он поднялся из своей лодки, подошел ко мне. Я притворился, что сплю. Отец осмотрелся, взял свое одеяло и накрыл меня им. Затем очень аккуратно, чтобы не разбудить, заботливо укутал мои ноги, подоткнув края одеяла к бортам лодки. Я продолжал изображать крепкий сон и в тот момент, когда папа наклонился, чтобы поправить сбившуюся подушку, я сквозь прищур разглядел в темноте его лицо – оно было полно невероятной нежности и необычной доброты. Впервые я видел отца таким – не сердитым и строгим, но любящим и заботливым.
Пока я лежал в изумлении от увиденного, папа принес большой кусок полиэтилена и сделал из него небольшое укрытие от дождя. Я наблюдал за выражением его лица, за каждым движением тела – все в его заботливых хлопотах говорило лишь об одном. О том, как сильно он меня любит, о том, что я ему бесконечно дорог!
В ту холодную ночь, на берегу реки, я впервые осознал, какой может быть она – суровая отцовская любовь. Испытывая прилив неземного счастья, я уснул согретый этой любовью и уютно проспал до самого восхода солнца.