Тони Кент
Обречен на смерть
Посвящается Виктории и Джозефу.
Благодаря вам эта книга состоялась
Tony Kent
Marked for death
Copyright © Tony Kent 2019
First published by Elliott & Thompson Ltd www.eandtbooks.com
This edition published by arrangement with Elliott & Thompson Ltd,
Louisa Pritchard Associates and The Van Lear Agency LLC
© Chang Lee / Shutterstock.com
© Берёзко Д., перевод на русский язык, 2020
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2021
Один
Звук бьющегося стекла не разбудил Филиппа Лонгмана. Для этого ему нужно было бы спать, а его дряхлое тело больше не требовало сна.
С укрепленной секции потолка свисали металлические поручни. Лонгман ухватился за них так крепко, как только могли его слабые руки. Превозмогая себя, он подтянул тело вверх. Автоматический матрас последовал за ним, призванный поддержать, если силы его покинут. Лонгман был гордым человеком. Слишком гордым для того, чтобы его поднимало механическое ложе. Слишком гордым для сигнализации. Но гордость не могла удержать его в вертикальном положении. Матрас был единственной уступкой Лонгмана своему чахнущему телу.
Комнату заполнили звуки прилагаемых им усилий. Тяжелое дыхание. Пыхтение. Стоны. В молодости Лонгман вел активный образ жизни. Даже в шестьдесят он выгодно отличался от сверстников физически. Но его шестьдесят давно остались в прошлом. Теперь он едва мог слезть с кровати.
Наконец-то подоспевший матрас прижался к спине Лонгмана, принимая на себя бо́льшую часть веса. Лонгман отпустил поручни, и в комнату вернулась тишина.
Лонгман прислушался.
Этот звук невозможно было перепутать ни с чем. То, как бьется стекло, различил бы и его слабый слух. Но определить источник шума было уже труднее. Упала пепельница? Винный бокал? Или разбилось окно, чтобы некто мог войти без приглашения? Не то чтобы какой-то из этих вариантов был лучше или хуже остальных. В пустом доме, где обитал только восьмидесятипятилетний вдовец, каждый из них сулил неприятности.
Лонгман напряг слух. Поначалу до него не доносилось ни звука. По крайней мере, он не мог различить ни звука.
Дом был большой. А с тех пор как умерла жена, а дети переехали, стал казаться слишком большим. Но Лонгман не мог заставить себя перебраться на новое место. Покинуть семейную обитель, где прожил пятьдесят лет. Он знал этот дом вдоль и поперек.
Именно из-за этого знания следующий звук наполнил его тревогой. Скрип первой ступеньки главной лестницы.
Характерный звук для дома, возведенного десятки лет назад. Днем, когда приходила домработница, этот скрип казался самым естественным на свете. Но сейчас, когда часы у кровати показывали три часа ночи? В такое время он внушал ужас.
За скрипом последовали шаги, но их заглушил шорох отброшенного одеяла, из-под которого Лонгман высвободил свои хилые ноги. Двигаясь всем телом из-за боли, причиняемой артритом, он спустил ноги с края кровати на пол. Муки были невыносимы: последний раз он перемещался так быстро лет пять назад, когда его тазобедренные суставы еще работали. Но он постарался не обращать внимания на агонию и кое-как встал на ноги, держась для опоры за столбик кровати.
Дыхание сбилось, сердце с шумом качало кровь. Но Лонгман заставил себя доковылять до гардеробной в дальнем углу комнаты. Впервые за многие годы он преодолел это расстояние без помощи трости или ходунков. Добравшись до двери, он споткнулся от изнеможения. Только адреналин не позволил ему упасть.
Восстановив равновесие, Лонгман схватил ручку гардеробной и мгновение помедлил, затаив дыхание, чтобы лучше слышать. В ушах пульсировало, натруженное сердце, казалось, не выдержит. И все-таки было достаточно тихо, чтобы он мог услышать шаги.
Лонгман переместил вес с ручки на дверной косяк, давая двери распахнуться. Едва та открылась, он проник внутрь. Нащупал в темноте выключатель и нажал его ровно в тот момент, когда шаги затихли у двери спальни.
В первую секунду свет ослепил его, но глаза Лонгмана быстро приспособились. Открывшаяся им картина, однако, не стоила приложенных усилий. Надежда, что поддерживала его всю дорогу до гардеробной, угасла с первым же вздохом.
«Что я рассчитывал найти? – подумал Лонгман. – И вообще, какое, к черту, оружие мне сейчас помогло бы?»
Лонгман не слышал, как открылась дверь, но присущее любому человеку шестое чувство – чувство, сообщающее нам, что мы не одни, – с возрастом не ослабло. В спальне кто-то был. Лонгман знал это еще до того, как повернулся посмотреть, кто это.
– Вы? – В его восклицании прозвучало скорее обвинение, чем потрясение.
Дело было в глазах. Самых бездушных, какие доводилось видеть Лонгману. Он узнал бы их где угодно.
– Вы помните меня.
Ответ был констатацией факта и казался таким же зловещим, как и весь облик говорящего. Прирожденного хищника.
– Некоторые вещи не забываются. – Все в этом человеке было таким, как помнил Лонгман. – Как и некоторые люди.
Губы хищника растянулись в улыбке, но светлые глаза остались холодными. Это была триумфальная, но не счастливая улыбка.
– Верно.
Человек приблизился. Его движения были медленными. Точными. Как у гадюки, готовящейся к броску.
– Хорошо, что у вас сохранился рассудок, – сказал он. – Несмотря на возраст.
– Какое это имеет значение? – с вызовом ответил старик. Эти безжалостные светлые глаза сообщили ему, что его ждет. Но он не собирался встречать судьбу стоя на коленях.
– О-о, имеет.
Впервые за время разговора в голосе послышалась жизнь. Реакция на жар Лонгмана. Но это не добавило голосу тепла.
Между ними было теперь всего несколько сантиметров, и запястье Лонгмана стиснула железная рука.
– Потому что это значит, что вы прочувствуете каждую секунду того, что вам предстоит.
Два
Майкл Девлин отер запотевшее зеркало ванной. На него смотрело его отражение. Голое по пояс, с испещренным шрамами торсом. Это были следы ранений, которые редко встречаются у людей его якобы цивилизованной профессии. Постоянное напоминание о более богатой на события жизни, чем он мог раньше себе вообразить.
Майкл подставил руки под струю горячей воды и выплеснул набравшуюся лужицу на уже мокрое лицо. Шрам под левой бровью жарко защипало. Ощущение было знакомым. Еще одна старая рана.
Несколько минут спустя он был гладко выбрит. Процедура завершилась погружением головы в раковину с холодной водой. Это был важный утренний ритуал, призванный моментально привести его в состояние бодрости и готовности к предстоящему дню.
Избавившись от тумана в голове, он вытерся и закончил приготовления, надев сшитый на заказ полосатый костюм-тройку, подчеркивавший его высокую треугольную фигуру.
Майкл не был щеголем, но понимал, насколько важен внешний вид. Первое впечатление имело большое значение.
Наконец он направился вниз.
Хозяйская спальня и ванная в его доме в Челси располагались на втором этаже. Оттуда лестница вела наверх, к трем другим спальням и кабинету Майкла, и вниз, к еще одной большой спальне. У подножия лестницы находились холл, стандартная парадная гостиная, которой почти не пользовались, а также огромная кухня, ставшая причиной тому, что гостиная пустовала.
Сейчас на кухне царила суматоха. Едва переступив порог, Майкл попал в облако дыма, поднимавшегося во все стороны от большой плиты в дальнем конце комнаты.
Улыбнувшись и покачав головой, Майкл выскочил из кухни, расстегнул пуговицы, снял пиджак и повесил его в прихожей, где ему не угрожали кухонные пары.
– Я знаю, что ты там, Майкл Девлин! – Сквозь доносящиеся из кухонного радио британские голоса он услышал американский акцент Сары Труман. – Тащи сюда свою задницу, завтрак ждет!
Майкл снова шагнул через порог и расплылся в еще более широкой улыбке, наблюдая царящий на кухне хаос. Дым валил от сковородки с толстым дном, в которой содержалось нечто, что когда-то, вероятно, было беконом. Менее драматическое впечатление производила яичница, уже разложенная по тарелкам. А что это там шипит в кастрюле с тушеной фасолью?
«Лучше не спрашивать», – решил Майкл.
– Как всегда, просто и без напряжения, правда, милая? – спросил он, подходя к Саре со спины и обвивая ее рукой за талию.
– У меня нет сегодня времени на твои дурацкие игры, Майкл, – не оборачиваясь, бросила Сара. Она никак не отреагировала на поцелуй, оставленный им на ее шее. Вместо этого потянулась за тарелкой, чтобы добавить к яичнице остальные составляющие завтрака.
– Теперь садись за стол.
– Как же мне это сделать? – Произнося эти слова, Майкл одной рукой забрал у Сары тарелку. Поднял высоко над головой, чтобы она не могла дотянуться. Другой рукой, уже обвивающей ее за талию, притянул ее к себе. – Когда прямо передо мной стоит самая прекрасная женщина в Лондоне?
– Я сейчас сковородку уроню! – засмеялась Сара, когда Майкл притянул ее еще ближе, прижимая спиной к груди. Он зарылся свежевыбритым лицом в ее волосы, снова целуя в шею. На этот раз поцелуй принес желаемый отклик: Сара повернула голову и встретилась с ним губами.
– Ну что, доволен? – спросила она, отстраняясь настолько, насколько смогла.
– Так доволен, как только может быть довольным человек в горящем доме, – ответил Майкл, со смехом отпуская ее.
– Да пошел ты, Девлин! – Ее притворный гнев вышел очень достоверно, но Майкл не купился. – Все не так плохо.
– Не так плохо? – Смеясь, Майкл потянулся ей через плечо и включил вытяжку на полную мощность. – Я чуть не побежал искать огнетушитель.
– Ты хочешь завтракать или нет?
«Честно?» – подумал Майкл. Но взглянул в изумрудные глаза Сары и прикусил язык.
– Да-да, конечно, – вместо этого ответил он. – Прости.
– Не за что извиняться. – Казалось, Сару огорчила собственная вспышка. – Просто я не сильна в готовке, вот и бешусь.
– Понимаю, – ответил Майкл, ставя на стол два стакана свежевыжатого апельсинового сока, прежде чем сесть. – Но не бывает так, чтобы у тебя все получалось. Иногда нужно признать лимит своих способностей.
– И это говорит человек, обожающий соперничать, – засмеялась Сара, разложила еду по тарелкам, поставила их на стол и села.
Майкл наблюдал за ней, дивясь тому, как изменилась его жизнь. Тому, что он нашел свою идеальную женщину. И что она нашла его.
Они познакомились менее двух лет назад при экстраординарных обстоятельствах. Между ними возникла связь, со временем становившаяся все прочнее. То, что могло бы запомниться как простое увлечение, превратилось в нечто гораздо большее. И теперь, в тридцать девять, у него есть двадцативосьмилетняя невеста, в которой он души не чает.
Это было больше, чем то, на что Майкл когда-либо мог надеяться.
– Какие планы на сегодня? – спросила Сара. Задавая вопрос, она капнула в тарелку немного табаско.
– Тюрьма Уандсворт, – ответил Майкл, взял тот же соус и сдобрил им свой зажаренный бекон. – Первая встреча с Саймоном Кэшем.
– Мальчишкой, которого обвиняют в убийстве?
– Ага. – Майкл одним глотком осушил полстакана апельсинового сока. – А у тебя? Во сколько тебе на работу?
– После десяти, вернусь рано вечером. Приготовишь ужин?
– Хорошо. С тюрьмой разберусь к обеду, потом загляну в контору, но должен вернуться не поздно. Только нужно спросить у Энн. Кажется, она говорила, что хочет сегодня готовить.
Какое-то время они помолчали, доедая завтрак: Майкл тайком избавлялся от подгоревших кусочков яичницы, Сара делала вид, будто не замечает.
– Перед уходом проверишь, встала ли Энн? – спросил Майкл, указывая глазами на потолок, когда тарелки опустели.
– Поднимусь к ней, как только ты уйдешь, – ответила Сара.
– Спасибо. И прости, что я на тебя это взваливаю. Я…
– Мы семья, – перебила Сара. – Никаких проблем.
Майкл протянул руку и нежно сжал ее ладонь. Сара говорила искренне. Он это знал. Поэтому еще больше ценил ее ответ.
– Все равно спасибо.
Момент растянулся на несколько секунд и закончился только тогда, когда Майкл взглянул на часы у себя на запястье. То, что они ему сообщили, заставило его подняться и поцеловать Сару в лоб.
– Пора идти, – сказал он, задвигая стул. – Нельзя же опоздать на встречу с юным мистером Кэшем, правда?
Три
Кэти Грей считала, что ей много с чем повезло. Например, с мужем, с которым она прожила тридцать лет. Брак вышел долгим, спокойным и счастливым. Они никогда не были богаты, но и не бедствовали. Вместе они хорошо потрудились, чтобы семья не просто сводила концы с концами.
Потом дети. Четверо, и все очень разные. Старший, Джон, как и отец, работал плотником. Крепкий порядочный мужчина, у которого и самого была растущая семья. Затем шел Эрик, еще один рабочий. Холостой. Без детей. Но счастливый и с процветающим предприятием. Третьей была Кейти. Она рано вышла замуж и посвятила себя пятерым детям. И, наконец, Крис. Последний по счету, но от этого не менее примечательный – малыш, который вырос, чтобы стать хирургом. Радость и гордость матери.
Конечно же, была еще работа. Вторая жизнь Кэти. В услужении у Лонгманов она провела почти четыре десятка лет. С гордостью наблюдала, как Филипп Лонгман взлетел по карьерной лестнице, и сама купалась в отраженных лучах его славы, когда его имя появлялось в прессе. Он был важным человеком – великим, однако всегда следил, чтобы его домработница чувствовала, что в ней нуждаются.
Кэти питала такую же нежную привязанность и к остальным членам семейства. К жене Филиппа, Кэрол. Чудесной женщине, доброй и щедрой. Она умерла в восьмидесятилетнем возрасте, и все равно казалось, что ее забрали слишком рано. К их детям: Мэттью, Расселу и Питеру. Все они уже почти выросли, когда Кэти поступила на службу, но все равно относились к ней с такими добротой и уважением, что она пеклась о них почти как о своих.
С превеликой печалью она наблюдала, как мальчики отстраняются от отца с годами, последовавшими за смертью матери. Порой она подумывала о том, чтобы поговорить с ними на эту тему. Высказать свое мнение. Но не стала. Какими бы родными они для нее ни были, Кэти не была членом семьи.
Еще печальнее была деградация Лонгмана, произошедшая с ним за последние пять лет. Кэти видела, как от скорби по жене сила духа, когда-то наполнявшая его, улетучилась. Больно было смотреть на это, но ни разу, несмотря на собственный преклонный возраст, Кэти не пришло в голову бросить работу. Договор, заключенный с семейством Лонгманов, был для нее так же священен, как и клятва, данная перед Господом в день свадьбы. Она не уйдет до самого конца.
Ее утренние ритуалы почти не изменились за прошедшие годы. В доме, где остался всего лишь один обитатель, стало тише, но это не играло никакой роли. Как почти каждый день более чем за три десятилетия, Кэти закрыла за собой тяжелую дверь, прошла на кухню, налила воды в чайник и поставила его на газовую конфорку. Упорное нежелание Филиппа перейти к более современной электрической плите было забавным, но в глубине души Кэти тоже предпочитала все делать по-старинке.
Она повернула ручку, чтобы зажечь огонь.
Ничего не произошло.
Кэти попробовала снова. И еще раз. Все так же безрезультатно.
Она протянула руку, проверяя, не идет ли газ, и тут же поняла, в чем проблема: ее растопыренные пальцы обдало ветерком. До сего момента Кэти этого не замечала. Когда она шла на работу, на улице было холодно, и она еще не успела достаточно согреться, чтобы сразу же почувствовать, что в комнате сквозняк.
Повернувшись, Кэти последовала за течением холодного воздуха к его источнику. Оно привело ее к открытой двери в кладовую. Двери, которая должна была быть закрыта. Чувствуя, как сердце застучало немного быстрее, Кэти заглянула в комнатку. На полу лежало разбитое стекло, а в окне была дырка. Не больше, чем от крикетного мяча, она вполне могла оказаться следствием несчастного случая. Если бы только само окно не было открыто.
С колотящимся сердцем Кэти развернулась на каблуках. Она знала, что Филипп не открывал окно. Вот уже несколько лет он не может самостоятельно добраться до кладовой.
В дом кто-то проник.
«Но кто? И зачем?»
Только один человек знал ответ на этот вопрос.
Его светлые глаза следили за ней, пытаясь по выражению лица предугадать, что она сделает дальше. Убежит? Или пойдет искать человека, дававшего ей работу бог знает сколько лет?
Она никогда не поймет, насколько от этого выбора зависела ее жизнь. И как ей повезло, что верность в ней победила.
Губы наблюдателя растянулись в улыбке, когда он смотрел, как домработница набирается мужества, чтобы поступить правильно. Но улыбались только губы. Светлые глаза не отрываясь смотрели, как она делает последний глубокий вдох, чтобы успокоить нервы, прежде чем подняться по лестнице.
Скрипнула нижняя ступенька, когда она неуверенно шагнула навстречу неизвестности. Второй скрип за шесть часов. Наблюдатель переступил через эту ступеньку, поднимаясь вслед за домработницей.
Какое бы решение он ни принял в последующие несколько минут, та до последнего момента не узнает о его присутствии.
Он бесшумно наблюдал за ней в отдалении. Решение было принято. Все будет зависеть от ее реакции. Правильный крик. Правильная истерика. Вот чего он хотел. Вот что его удовлетворило бы. Если она даст ему это, то будет жить. А если нет… что ж, ее судьба в ее руках.
Кэти Грей считала, что ей много с чем повезло. Но она так и не узнала, что больше всего в жизни ей повезло в тот момент, когда она вошла в комнату Филиппа Лонгмана и завопила во все горло.
Четыре
Не прошло и десяти минут, когда прибыли первые два полицейских, они поднялись прямиком в спальню Филиппа Лонгмана. Одного стошнило на месте. Второй позвонил начальству и сообщил об открывшейся их глазам кровавой сцене.
В течение следующих тридцати минут ту же кошмарную картину пришлось лицезреть непрекращающемуся потоку полицейских служащих. Каждый из них был закаленным профессионалом, но все равно при виде места преступления многие снова увидели свой завтрак.
Это убийство нельзя было отнести к заурядным.
– Кто здесь убирался? – спросила главный инспектор Джоэль Леви, поднимаясь по лестнице в комнату Лонгмана и почувствовав запах хлорки. – Кто-то продезинфицировал помещение.
– Нет, мэм. – Ответ последовал от констебля Дэвида Райта, одного из двух полицейских, первыми прибывших на место преступления. Того, чей желудок оказался крепче. – Когда мы появились, здесь уже пахло.
Леви бросила на него удивленный взгляд.
– Вы уверены?
– Да, мэм. Это первое, что я заметил. Ну то есть до, того как мы вошли.
«Интересно», – подумала Леви.
Они поднялись до конца лестницы и пошли по коридору мимо двух открытых дверей. За каждой находилась безукоризненно опрятная, словно в нее никто никогда не входил, спальня. Их вид предполагал наличие усердной домработницы и отсутствие гостей.
О третьей комнате нельзя было сказать то же самое. В воздухе, словно электрический заряд, разносилось жужжание от кипевшей внутри бурной деятельности. Запах хлорки здесь чувствовался сильнее, и к нему добавился отчетливый душок рвоты.
«Вот оно, место, которое нам нужно», – сразу поняла Леви.
Она ступила в комнату. Ее взгляд прошелся от одной стены до другой, отмечая все, что находилось посередине. Будучи опытным детективом, Леви приготовилась к худшему. Именно худшее ее и ждало.
Когда Филипп Лонгман был в расцвете лет, все взгляды в помещении естественным образом устремлялись к нему. Но никогда еще ему не удавалось произвести настолько же сильное впечатление, как сейчас, после смерти. Леви застыла, завороженная видом дряхлого тела. Его нагота шокировала. Нанесенные увечья выглядели еще хуже. Но ужаснее всего было то, как он умер. Лонгмана распяли на стене собственной спальни. Он висел в метре над полом, держась на вбитых в запястья гвоздях.
– Господи Иисусе.
Леви произнесла это без иронии. За свою профессиональную жизнь она повидала всякое. В том числе гораздо более кровавые картины, чем эта. Но было что-то жутковатое в ритуальном характере убийства. Он предполагал неторопливость. Леви видела своими глазами, какие увечья наносят выстрелы. Бомба. Даже мина. Но то, на что она смотрела сейчас… Ей никогда еще не доводилось видеть таких чудовищных ран, нанесенных с таким тщанием.
Отвернувшись от подвешенного трупа, Леви обвела взглядом комнату. У ее ног расплылась лужица рвоты. Не самые хорошие условия для работы криминалистов, но лужица находилась достаточно далеко от трупа, можно было не опасаться, что она помешает проведению экспертизы. Обладатели остальных слабых желудков смогли удержать содержимое внутри до того момента, как вышли в коридор, поэтому в остальном место преступления выглядело нетронутым.
«Это ненадолго», – подумала Леви. Команда криминалистов в белых костюмах уже осматривала каждый сантиметр комнаты, в которой Филипп Лонгман провел последние мгновения своей жизни.
– Что думаешь, Стив? – Леви узнала инспектора Стивена Хейла даже в белом комбинезоне с капюшоном.
– Хреновое дельце, мэм, – покачал головой Хейл, вставая. – Тот, кто это сделал, больной ублюдок. Бедному старику отрезали язык и запихнули в рот собственные яйца. Оставшиеся зубы выдрали, один за другим. Потом обескровили. Медленно. Убийца перерезал вену за веной по всем рукам и ногам.
– Как предполагаешь, от какого повреждения он умер?
– Есть из чего выбирать, мэм. Может быть, он умер от кровопускания, при том что убийца действовал медленно. А если нет, тогда от распятия. Он никак не мог это выдержать в его-то состоянии.
– Не уверена, что я продержалась бы дольше, – ответила Леви, не отводя взгляда от трупа Лонгмана. – Дай знать, когда мы выясним точную причину смерти.
– Да, мэм.
Хейл отступил на шаг, тогда как Леви приблизилась к Лонгману. Она обошла тело, внимательно разглядывая ранения со всех сторон, насколько позволяла стена. Наконец она нагнулась над открытым порезом у него на правой ноге и глубоко втянула носом воздух.
– Да, похоже, запах хлорки идет отсюда, – сказал Хейл. – Но на ногах и спине нет никаких следов того, что он корчился. А значит, хлоркой его раны полили уже после смерти. Хоть какое-то облегчение. Если бы он еще дышал, боль была бы нестерпимой.
Леви не ответила. Вместо этого она отошла к дальнему углу комнаты и взяла оттуда стул. Встала на него, поставив возле болтающихся ног трупа. Леви была женщиной невысокой – всего сантиметров 165, но и Филипп не был высоким мужчиной. Сиденье стула пришлось вровень с его распятыми ступнями.
– Передай перчатку.
Леви не обернулась, ни когда произносила эти слова, ни когда принимала перчатку из руки Хейла. Надев на пальцы латекс, она осторожно открыла Лонгману рот. Оттуда уже вынули отрезанные органы, оставив зияющую пустоту, в которой отсутствовали зубы и язык. Черный кошмар.
Наклонившись, Леви приблизила нос, насколько это было возможно без того, чтобы помешать экспертизе, и глубоко вдохнула.
– Что там? – спросил заинтригованный Хейл. – Что вы чувствуете?
– Хлорку. – Леви осторожно закрыла рот и слезла со стула. – Ее налили и туда.
– После смерти? Зачем? Какой в этом смысл?
Леви ответила не сразу. Вместо этого она, осмотревшись, поймала взгляд констебля Дэвида Райта, который, заметив внимание главного инспектора, чуть выпрямился.
– Из этой комнаты выносили бутылку с хлоркой? – спросила она.
– Нет, мэм. Здесь ничего не трогали. Если не считать осмотра тела, конечно же.
– А внизу? В ванных? Нигде не пропадала бутылка хлорки?
– Не знаю, мэм.
– Тело обнаружила домработница, правильно?
– Да.
– Тогда спросите у нее. Проведите ее по дому. Нужно это выяснить.
Констебль Райт без единого слова покинул комнату.
Хейл казался озадаченным.
– Какое отношение к убийству имеет пропавшая бутылка хлорки?
– Такое, Стив, что хлорка убивает ДНК. – Леви слышала об этой теории. Но ни разу не сталкивалась с ее применением. – Жертву облили хлоркой не для того, чтобы помучить. А чтобы уничтожить улики. Поэтому она повсюду. Убийца явно пошел вразнос. Может, в этом был весь смысл. Вся притягательность. Но при этом он не хочет быть пойманным. Он знает, что делает, Стив. Мы ничего не найдем на теле. И, судя по запаху, образец ДНК здесь нам может предоставить только та блевотина у двери.
Хейл повернулся к лужице рвоты у двери. Потом снова посмотрел на Леви.
– Но я все равно не понимаю, какая разница, пропадала ли в доме хлорка? Мы все равно не найдем пустой бутылки с отпечатками. Если убийца был настолько осторожен.
– Разница есть, – объяснила Леви, – потому что если хлорку взяли в доме, значит, убийце неожиданно пришла в голову блестящая идея. Он действовал по наитию. Но если он принес хлорку с собой, тогда мы имеем дело с профессионалом. С человеком, который досконально продумал, что собирается сделать. И как замести следы. Тебе не кажется, что нам важно это знать?
Хейл кивнул.
– Тогда какой смысл осматривать комнату? – спросил он. – Если вы уверены, что мы не найдем ни ДНК, ни отпечатков, никаких других улик?
– Потому что прямо сейчас место преступления – наша единственная зацепка. Кто знает, может, эта сволочь что-то пропустила. – Леви в последний раз обвела взглядом комнату. – Мы обязаны раскрыть это дело.
– Что в нем такого важного? – спросил Хейл. – Распятие? Думаете, здесь религиозные мотивы?
– Может быть, – ответила Леви.
Она повернулась к присутствующим и повысила голос:
– Кстати говоря, я не хочу, чтобы о произошедшем узнали в прессе. Ни слова о том, как этот человек был убит. Ни слова.
Повернувшись обратно к Хейлу, Леви взяла его за руку и вывела в коридор. Она чувствовала легкий прилив благодарности за то, что он помогает ей в этом деле. Хейл был в ее команде уже три года. В рядах полиции не нашлось бы никого, кому она доверяла бы больше.
– Нет, Стив. Дело не в распятии, – сказала она тихим голосом, едва отличимым от шепота. – Дело в том, кто этот человек. Точнее, кем он был.
– Вы его знаете? Кто он?
– Филипп Лонгман. Бывший лорд главный судья.
Леви видела, как от лица Хейла отхлынула кровь. Имя явно было так же знакомо ему, как и ей. В чем она и не сомневалась.
Должность лорда главного судьи делала ее обладателя невероятно влиятельным, что совпадало с желаниями Филиппа Лонгмана, который предпочитал их не сдерживать. За восемь лет в этой должности он вынес множество самых противоречивых приговоров современности. Приговоров, ознаменовавших крах многих как криминальных, так и террористических организаций. Изувеченное тело, пришпиленное к стене спальни, принадлежало некогда одному из самых влиятельных лиц британского истеблишмента.
– Нас ждет кошмарное политическое давление, – продолжила Леви. – И такой же список подозреваемых. Лонгман нажил себе немало врагов, а у многих ублюдков хорошая память.
Хейл кивнул, но ничего не ответил, пока Леви смотрела в открытую дверь на труп Лонгмана.
Ничто в этом жалком бледном теле не указывало на человека, который когда-то обладал высоким статусом. Человека, чье шокирующее убийство захватит первые полосы всех газет. И чьего убийцу предстоит найти Леви.
Нельзя было терять ни минуты.
