Трейси Вульф
Сокровище
– Я не буду беспокоить тебя до окончания игры. Но ты не мог бы разморозить Джексона, пока мы ждем?
Джикан отворачивается от поля – наверное, впервые после того, как мы явились сюда, – и смотрит то на Джексона, то на меня, будто обдумывая мою просьбу.
Но затем говорит:
– Нет, так он нравится мне больше. Ведь он молчит. – И снова переключает все свое внимание на игру.
Я подумываю о том, чтобы пойти против него и самой разморозить Джексона, но если я это сделаю, то Джикан ни за что не даст нам ключ, которым можно отпереть Мир Теней. К тому же, хотя Джексон будет не в духе после разморозки, я знаю, что он согласился бы пройти через это еще раз, если это поможет спасти его друга.
Поэтому вместо того, чтобы разморозить Джексона, я поворачиваюсь к друзьям и качаю головой, призывая их к терпению, затем встаю, чтобы дать Джикану и Честейну возможность без помех досмотреть до конца матч – для горгулий это эквивалент воскресного футбольного матча в парке: они следят за ним так, будто это гребаный чемпионат мира.
Я устремляю на Хадсона многозначительный взгляд, давая ему понять, что я хочу, чтобы он пошел со мной, и мы оба обходим Джексона, отправляясь к замку.
– Нам надо кое с чем разобраться, но вы наслаждайтесь игрой, мы увидимся с вами позже, – говорю я остальным.
И стараюсь не реагировать, когда на голову Джексона садится чертов голубь.
Глава 9
Наша добыча
– Артелия больше ничего не сказала тебе об этой пленнице? – спрашивает Хадсон.
– Нет. Она сообщила только, что они схватили шпионку и ее надо допросить – и у меня создалось впечатление, что под допросом она подразумевает пытку, – отвечаю я, глядя на мою пару.
Его челюсть напрягается, он смотрит на двустворчатые двери в тридцати футах от нас и идет так быстро, что мне приходится ускорить шаг, чтобы не отстать.
– Отлично. Мне давно не доводилось наслаждаться хорошей пыткой. – Когда он говорит это, его британский акцент становится заметнее, и я не могу определить, шутит он или нет.
Я пытаюсь уверить себя, что он шутит, но правда в том, что я просто не знаю. В Сан-Диего мы живем жизнью обыкновенных студентов, и из-за этого легко забыть, что Хадсон вырос в обстановке жестокости. И что он чувствует себя намного непринужденнее, чем я, в этом безжалостном мире, в который я все еще так отчаянно пытаюсь вписаться.
Поскольку я не понимаю, шутит он или нет – а мне необходимо это понять прежде, чем мы войдем в допросную, – я хватаю его за локоть и заставляю остановиться.
– Ты же сказал это не всерьез, да? – Когда он отводит взгляд, мне становится не по себе. – Мы не пытаем людей, не правда ли, Хадсон?
Мускул на его челюсти дергается еще несколько секунд, затем он пристально смотрит мне в глаза, и, когда я вижу, какая буря бушует в глубине его синих глаз, у меня начинают дрожать колени.
– Это зависит от того, какие у них намерения, Грейс.
– Что это значит? Что ты имеешь в виду? – Ему придется выразиться яснее.
– Это значит, что я готов на все, чтобы обезопасить тебя и наших людей.
Это не означает, что речь идет о пытке, это не может означать, что речь идет о пытке. Только я знаю, как Хадсон любит меня, знаю, чем он готов рискнуть – на что он готов пойти, – чтобы защитить меня. И теперь, когда он освоился здесь, при Дворе Горгулий, когда ему стали так дороги наши люди, трудно себе представить, что он не будет защищать их так же рьяно.
Мы в этом вместе. Королева и король горгулий – а значит, он имеет такое же право голоса, как и я сама. Нет, я не думала, что мы с ним будем соглашаться по всем вопросам, но этот… этот вопрос слишком важен, чтобы иметь по нему разногласия.
Однако сейчас не время это обсуждать. Ведь Артелия – и пленница – ожидают нас внизу. Возможно, нам повезет и она выложит все, едва увидев выражение на лице Хадсона. Сама я точно выложила бы все.
Нам не стоит спорить из-за того, что, возможно, никогда не произойдет, думаю я. И, приклеив к лицу фальшивую улыбку, говорю:
– Ну, будем надеяться, что до этого не дойдет. – И открываю дверь главной башни замка.
Напряжение между нами становится таким ощутимым, что, когда мы спускаемся по лестнице в подвал, у меня начинается зуд. Теперь я вижу, что это настоящая средневековая темница. Черт побери, я думала, что горгульи, эти хранители равновесия и вершители правосудия, не могут иметь тюрьму и держать людей в неволе, но, судя по цепям в стенах, я была слишком наивна.
Что же мне делать?
К счастью, прежде чем я успеваю погрузиться в свои мысли, ко мне торопливо подходит Артелия.
– Извини, что я так задержалась, – говорит она и достает и кармана длинный универсальный ключ.
– Кто у вас там? – спрашиваю я, кивком показав на деревянную дверь допросной. – Я имею в виду – с какой стати нам вообще кого-то допрашивать?
– Мы обнаружили одну из них, одну из этих, – отвечает она, и в ее голосе звучит мрачное удовлетворение.
– Кого вы обнаружили? – спрашиваю я, недоуменно моргая.
– Охотницу, – отвечает Хадсон, и Артелия, прищурившись, смотрит ему в глаза.
– Да, – коротко бросает она и, вставив ключ в замок, поворачивает его.
Мы все знаем, что Карга готовит охотников, чтобы они убивали сверхъестественных существ, но в последние месяцы мы не замечали, чтобы они действовали активно. Во всяком случае, с тех пор, как ее освободили и она покинула свою островную тюрьму.
Разумеется, на последнем заседании Круга обсуждалась необходимость приглядывать за ними, но я понятия не имела, что дело дошло до похищения.
Артелия наклоняет голову и поправляет себя:
– Вообще-то это она обнаружила нас.
– Она пришла сюда? Сюда, где находится Двор Горгулий? – спрашиваю я, сжав кулаки. – Ей хватило наглости заявиться на наши утесы?
Меня охватывает бешеное возмущение. Его недостаточно для того, чтобы мне захотелось пытать эту женщину, но достаточно для того, чтобы я захотела надрать ей задницу в честном бою. Да что она о себе возомнила, если посмела заявиться сюда, где живут мои люди, в дом моих бабушки и дедушки, со своими заблуждениями и беспочвенной ненавистью?
– Мы считаем, что она шпионка, хотя я в том не уверена, поскольку у меня еще не было возможности ее допросить.
– Меня удивляет, что Карга дерзнула подобраться к нам так близко, ведь до сих пор она делала все, чтобы оставаться в тени.
– Она сделала это потому, что мы для нее самая большая угроза, – отвечает Артелия, и при этом у нее делается оскорбленный вид. – Армия Горгулий – это единственное, что мешает им осуществить геноцид сверхъестественных существ и добиться мирового господства.
Я не уверена, что это и правда единственное препятствие, но я не произношу этого вслух. Вместо этого я смотрю, как она берется за ручку двери и спрашивает:
– А нам известно, пытались ли они тайно добраться также и до других Дворов?
– Пока нет, – говорю я одновременно с Хадсоном, который отвечает:
– Да.
Я поворачиваюсь и смотрю на него, как бы говоря: «Мы поговорим об этом позже», и ему хватает ума ответить чуть заметным смущенным кивком.
Артелия вскидывает брови и спрашивает:
– Вы готовы?
Конечно нет. Я понятия не имею, что мне делать в этой самой допросной. Но я уже год как ввязалась в эту игру. Так что значит еще один час?
– Вполне, – решаю я. Затем делаю вдох и следую за Артелией в допросную, мрачную и сырую.
И мне сразу же хочется очутиться где-то еще.
Глава 10
Мода на смерть
Дизайн интерьеров – это не мое, это больше по части моей бабушки – особенно теперь, когда она выбралась из своей ледяной пещеры, – но даже я понимаю, что в этой комнате надо все переделать. Потому что она наводит на меня жуть. Хотя, возможно, так и было задумано.
Я привыкла к тому, чтобы меня окружало оружие, ведь горгульи обожают свои широкие мечи и боевые секиры, но эта комната – нечто большее. Свисающие со стен цепи с наручниками, качающиеся на огромных крюках и разложенные на полках разнообразные ножи и орудия – я даже представить не могу, каким образом их применяют, – каменный пол, заляпанный бурыми пятнами, – все в этой комнате имеет только одну цель: пугать и причинять боль.
Меня охватывает ужас, я чувствую, как к горлу подступает желчь. Нет, я не допущу этого, даже если мне придется повалить Хадсона на пол. Это единственное, что я могу гарантировать, что бы нам ни предстояло.
– Как тебя зовут? – спрашивает Артелия после того, как Хадсон с жутким лязгом захлопывает дверь и прислоняется к ней, глядя на шпионку с хищным блеском в глазах.
Охотница – которая сидит на стуле в центре комнаты, скованная по рукам и ногам толстенными цепями, – не отвечает. И даже не смотрит на нас, ее взгляд устремлен на стену.
Освещение здесь тусклое, но я различаю у задней стены стол, усеянный множеством мешочков и склянок разных размеров и цветов.
«Это тоже орудия пыток или что-то еще?» – гадаю я, идя к этому столу. Чем ближе я подхожу к этим мешочкам и склянкам, тем больше волнуется охотница. Она по-прежнему молчит, но я чувствую ее смятение.
Поскольку ее реакция интригует меня, я подаюсь вперед и беру один из пузырьков. Он маленький, имеет форму песочных часов и заткнут пробкой, внутри вязкая желтая жидкость. Я понятия не имею, как она действует, но стоит мне поднять пузырек к свету, охотница заметно напрягается, будто пытается вырваться из своих оков.
Мы с Артелией переглядываемся, я ставлю пузырек обратно на стол и беру ярко-синий мешочек с кулиской. Движимая любопытством, я открываю его и вижу внутри лишь странный белый порошок.
Я быстро задергиваю кулиску, в голове у меня крутятся мысли о конвертах со спорами сибирской язвы. Даже стоя к охотнице спиной, я чувствую, что ее страх стихает, едва лишь я кладу мешочек на стол.
– Как тебя зовут? – спрашивает Артелия, стоящая за моей спиной.
Опять молчание.
– Что ты делала при Дворе Горгулий?
Ни звука. Впечатление такое, будто она даже не дышит.
Я оглядываюсь на Хадсона, чтобы посмотреть, не хочет ли он присоединиться ко мне, но он по-прежнему стоит, прислоняясь спиной к двери, заняв позицию между двумя огромными булавами на стене. Он сложил руки на груди и глядит на пленницу со скучающим выражением, но его взгляд пристальный и острый.
– Я задам тебе еще один вопрос, и тебе лучше ответить на него, – говорит Артелия, я слышу в ее голосе растущее раздражение. Я поворачиваюсь, чтобы по возможности разрядить обстановку, и вижу, как охотница показывает Артелии средний палец.
Зубы Артелии резко щелкают, и я чувствую, как по моему затылку бегут мурашки. Не дав себе времени передумать, я встаю между ними. Хадсон ощетинивается, но не сдвигается с места.
Артелия издает низкий рык, но не вмешивается.
Я беру стул и сажусь в нескольких футах от охотницы, чтобы она не могла достать до меня руками, ногами и сковывающими ее цепями, после чего впервые вглядываюсь в нее, чтобы рассмотреть как следует.
Она не молода, но и не стара. На вид ей лет сорок – сорок пять, у нее светлые короткие, неровно подстриженные волосы. Она высокая – это видно даже сейчас, когда она сидит, – и на левой половине ее лица видны следы от старого, но сильного ожога.
Но интереснее всего – и ужаснее всего – не этот ожог, а ее одежда.
Сначала мне показалось, что ее брюки сшиты из змеиной кожи, но теперь, когда я сижу напротив нее, я понимаю, что это драконья кожа.
Боже. На ней брюки из драконьей кожи – а поскольку драконы не сбрасывают кожу, она могла получить этот материал только одним способом. Теперь понятно, откуда этот ожог.
Я делаю глубокий вдох, опять чувствуя, как к горлу подступает желчь, и вижу, что эта женщина убивала не только драконов. Ее куртка сшита из пушистого бело-серого меха. Я понимаю, что это мех человековолка – это можно понять по его расцветке и по волчьему когтю, который она носит на плече в качестве броши-застежки. На ее запястье красуется браслет из клыков вампиров, а на шее – цепочка, с которой свисает кольцо с большим лунным камнем, но главное в нем не камень, а кусок костлявого ведьминого пальца внутри него.
На ее собственном пальце – перстень с куском ярко-красного сердечного камня горгульи.
Внезапно мне начинает казаться, что допрос третьей степени – это не такая уж плохая идея.
Глава 11
Нестандартное решение
От ужаса у меня сводит живот, к горлу подступает тошнота. Только ярость помогает мне сдержать рвотный позыв, потому что я не хочу доставлять этой дряни такого удовольствия, не дам ей увидеть мою слабость или страх.
Поэтому я сглатываю и продолжаю сидеть как ни в чем не бывало, сложив руки на груди, засунув ноги под стул и глядя ей в глаза. Видно, что она ждет, чтобы я заговорила первой, нарушив молчание, которое лежит между нами, как битое стекло.
Мой отец еще давным-давно научил меня тому, что в молчаливом противостоянии проигрывает тот, кто делает первый шаг. Когда речь шла о детских играх, это меня не волновало, но сейчас, когда я играю в гляделки с этой гнусной убийцей, это очень важно. Так что скорее ад замерзнет, чем я моргну, глядя на нее.
Рядом со мной Артелия неловко переступает с ноги на ногу. Но – как и полагается военачальнику – не произносит ни слова. Секунды тянутся, складываясь в минуты, и шпионка теребит длинный нейлоновый шнурок, наматывая его на свои указательные пальцы и туго натягивая. Снова и снова, пока я просто жду и наблюдаю.
– Ты можешь пытать меня сколько угодно, – вдруг выпаливает охотница. – Я все равно ничего тебе не скажу.
– Не помню, чтобы я о чем-то тебя спрашивала, – невозмутимо отвечаю я. – Вопросы тебе задавала не я, а мой военачальник. Что же до пыток, то ты не стоишь того, чтобы разводить здесь грязь. Вообще-то мне нравятся твои ботинки.
Артелия не произносит ни звука, но краем глаза я вижу, что она выпрямилась, как будто мои слова придали ей сил.
– Тогда что тебе надо от меня? – Она ерзает на своем стуле, натягивая цепи.
– Почему ты думаешь, что мне от тебя что-то надо? Это ты заявилась сюда с кольцом из сердца одного из моих людей. – Я кивком показываю на ее перстень, стараясь не обращать внимания на гнев и печаль, овладевшие мной. – Это мне следует спросить тебя, что тебе надо.
– Что мне надо? То же, что всем охотникам. Избавить мир от всех сверхъестественных существ. Вы отравляете землю, вы чума, которая…
– О, я тебя умоляю. – Я изображаю зевок. – Не можешь же ты в самом деле верить всей этой пропаганде.
Она щурит глаза.
– Это не пропаганда, это правда.
– Ты хочешь сказать, что дело не в твоей мании преследования, тебе и впрямь угрожают?
– Просто убейте меня, не тяните. Я прикончила достаточно таких, как вы, чтобы с гордостью встретить смерть.
– Не понимаю, как можно гордиться тем, что ты кого-то убила, – парирую я, подойдя к столу, на котором лежат ее вещи.
– Это потому, что ты никогда не страдала, как страдала я, – ощеривается она. – Ты никогда не жила в страхе, как каждый день живем мы, обыкновенные люди…
– Вы живете в страхе перед своими собратьями, а не перед сверхъестественными существами, – перебиваю ее я. – Обыкновенные люди жестоки, и мы об это знаем.
– Это мы жестоки? Вы охотились на нас задолго до того, как мы образовали нашу армию, чтобы охотиться на вас. Иначе откуда могло взяться прозвище Кровопускательница? – Она презрительно усмехается. – Она убивала людей десятками и считала это пустяком. Человековолки и вендиго едят нас. Ведьмы и ведьмаки колдуют, чтобы заставлять нас делать то, что им нужно. Драконы сжигали наши дома, пока мы не вынудили их уйти в подполье. По-твоему, это не жестоко?
Она фыркает и продолжает:
– Да взять хотя бы последнего короля вампиров. Он собрал армию, чтобы поработить и убить людей. Ты считаешь нас жестокими? Мы жестоки потому, что вы научили нас жестокости. Если мы не перебьем вас, то вы перебьете нас. Вы доказывали это много раз.
Она тяжело дышит, закончив говорить. Мне хочется сбить с нее спесь, но я этого не делаю. Не потому, что считаю, что она права, а потому, что она фанатичка и, как и в случае с любым фанатиком, выдергивает факты из контекста.
Пытался ли Сайрус истребить обыкновенных людей? Да, однозначно.
Помешала ли группа сверхъестественных существ осуществить его план, притом с огромном риском для себя? Да, черт возьми, именно это мы и сделали.
Его остановили мы, а не обыкновенные люди, и было бы хорошо, если бы они умели справляться со своими проблемами так же эффективно, как это сделали мы. Но как они могут решить их, когда группы таких, как эта охотница, винят в своих бедах нас? Им просто не приходит в голову, что они могли бы разобраться со своими проблемами, не прибегая к насилию.
При этом весь ее наряд состоит из трофеев, отобранных у сверхъестественных существ, которых она убила, в то время как я за всю жизнь не причинила вреда никому из людей. Более того, большую ее часть я прожила, считая себя обычным человеком.
– Что, не можешь придумать, что на это ответить? – язвительно говорит она, а я в этот момент опять начинаю разглядывать странные мешочки и пузырьки, отобранные у нее.
Это какое-то оружие – в этом я уверена. Но я не знаю, как все это действует и какой вред может нанести. Интересно, эти вещества могут убивать только сверхъестественных существ или они опасны для всех? И губительны ли они для всех сверхъестественных существ или только для некоторых?
Нам нужно получить ответы на эти вопросы, чтобы защитить себя, но я не верю, что нам удастся вырвать их у женщины напротив, что бы мы с ней ни делали. А значит, держать ее здесь бесполезно и сделать в этой ситуации можно только одно.
– Генерал, давайте выйдем отсюда. – Это звучит почти как приказ, хотя с учетом мирного времени я пока что обходилась без приказов. Я вижу, как глаза Артелии округляются, когда она поворачивается к пленнице спиной. Однако она не произносит ни слова и вместе с Хадсоном выходит из допросной вслед за мной. Никто из нас ничего не говорит, пока дверь за нами не закрывается.
– Ты сама видишь, что ее не переубедишь и что на нее не действуют доводы рассудка, – начинает Артелия.
– Верно, – соглашаюсь я. – Но устраивать ей допрос третьей степени тоже было бы пустой тратой времени. Она ничего не скажет и…
– Ты не можешь знать этого наверняка, – перебивает меня Хадсон.
– Да нет же, могу. И, положа руку на сердце, ты тоже это знаешь.
По лицу Артелии видно, что ей хочется возразить, но в конечном итоге она этого не делает. Потому что, как и Хадсон, она понимает, что я права, – я вижу это по их глазам.
– Но не думаешь же ты, что я просто возьму и отпущу ее, верно? Ты видела ее одежду? – В ее словах звучит возмущение.
– Да, видела, – подтверждаю я, испытывая такой же праведный гнев. – И нет, ты однозначно не должна ее отпускать.
– И на том спасибо…
Я перебиваю ее.
– Ты должна дать ей сбежать.
– Что? – Артелия в бешенстве сжимает губы.
– Я хочу, чтобы ты дала ей сбежать, – повторяю я. – Но без этих зелий и порошков. А затем ты и пара твоих воинов проследите за ней и выясните, куда она отправится. Пытками от такой, как она, ничего не добьешься – нет, тут нужна хитрость.
– Она и так уже считает себя умнее нас, – добавляет Хадсон, и Артелия кивает. Видно, что она уже начала продумывать план.
– Тогда надо дать ей возможность убедиться в ее превосходстве, – говорит она.
– Вот именно, – соглашаюсь я. – И если нам повезет, она приведет нас прямиком к Карге и к той «армии», которую она упомянула. Мы сможем покончить с охотниками раз и навсегда.
– А если нам не повезет? – Хадсон поднимает бровь.
– Тогда мы будем решать проблемы по мере их поступления. А сейчас…
– А сейчас нам надо договориться с богом, – напоминает мне Хадсон.
– А мне надо придумать план, как дать ей сбежать, – заключает Артелия, и по лицу ее разливается улыбка.
Глава 12
Лучше голубь на голове, чем журавль в небе
Мы с Хадсоном возвращаемся на арену, когда часы показывают, что до конца игры осталось меньше минуты. Быстрый взгляд на табло помогает нам понять, что за время нашего отсутствия команда Джикана смогла волшебным образом отыграться и вырваться вперед – что радует, поскольку нам необходима его помощь, чтобы спасти Мекая. Сделать это будет куда легче, если Джикан чувствует себя победителем.
Когда игра заканчивается, Флинт сразу же требует:
– Теперь ты можешь разморозить Джексона? Пожалуйста.
Несмотря на слово «пожалуйста», это не похоже на вежливую просьбу, и это понимают все, в том числе Джикан. Надо думать, поэтому он и устремляет на Флинта взгляд, от которого у меня по спине пробегает холодок страха. Затем он кладет в рот последний кусок попкорна, встает и потягивается.
Его небрежное высокомерие становится для Флинта последней каплей, и он подается вперед, явно желая придушить его. К счастью, между ними встает Хадсон, проделав это так непринужденно, что кажется, будто он оказался здесь случайно.
Но я знаю, что это не случайность, и знаю, что Хадсон совсем не рад тому, что его брат так долго остается замороженным.
Должно быть, это чувствует и Джикан, потому что он зевает – и, взмахнув рукой, размораживает Джексона, на голове которого все еще сидит голубь. Поняв, что он живой, птица пугается, вскрикивает и улетает, обиженно хлопая крыльями.
– Какого хрена? – спрашивает Джексон, недоуменно глядя ему вслед и пытаясь понять, что он пропустил. – Как закончилась игра? И когда вы успели усесться? И почему у меня на голове сидел голубь?
У него такой озадаченный вид, что я не могу удержаться от смеха. К нему почти сразу присоединяются Хезер и Иден, а через несколько секунд то же самое делает Хадсон. Флинт не смеется, но опускает голову, чтобы скрыть улыбку, и напряжение рассеивается как дым.
Джикан прислоняется бедром к ограждению и складывает руки на груди.
– Ну и что вам понадобилось от меня теперь? – спрашивает он, испустив страдальческий вздох.
У него делается такой утомленный вид, что меня подмывает сменить обличье и сбросить его с балкона на поле, ведь он имеет наглость вести себя так, будто мы обращаемся к нему с просьбами чуть ли не каждый день. Разумеется, это не так. Сейчас я говорю с ним впервые после битвы с Сайрусом, и в тот раз я не просила его приходить. Он сам вечно сует свой нос туда, где ему не рады.
Но поскольку на этот раз он мне нужен, я сжимаю зубы и пытаюсь не думать о том, как приятно было бы придушить его этой гигантской поролоновой рукой. Вместо этого я говорю:
– Нам надо задать тебе несколько вопросов о Мире Теней.
– О Норомаре? – удивляется он. – Мне казалось, что ты не захочешь снова думать об этом месте.
Я подавляю гнев. Джикан знал, что я побывала там, – знал то, что я забыла, – и ничего мне не сказал. Вот козел.
Он протискивается мимо нас, затем идет прочь так быстро, что мне приходится ускорить шаг. Остальным не составляет труда не отставать от него, но для меня с моими короткими ногами это непросто, и я чувствую себя как маленькая девочка, бегущая за учителем.
Несмотря на длинные ноги, Хадсон не обгоняет меня, а держится рядом, но на полпути к главной башне поворачивается к Джикану и говорит:
– Мы знаем, что это ты создал Мир Теней – и все те гнусные правила, из-за которых Грейс оказалась заперта там и которые лишили ее воспоминаний.
Это явно задевает Джикана за живое, потому что он останавливается и смотрит Хадсону в глаза.
– Ты не знаешь ни черта, вампир.
Хадсон только вскидывает бровь.
– Хочешь испытать меня?
Тянутся напряженные секунды, они смотрят друг на друга, пытаясь заставить противника опустить взгляд.
Но как бы Хадсон ни был прав, судя по реакции Джикана, мне надо прекратить это – и притом быстро. Тем более что у Джикана такой вид, будто он вот-вот убьет Хадсона. А как бы крут ни был Хадсон, никто не хочет, чтобы с ним расправился настоящий бог. Особенно могущественный бог, который с легкостью смог создать Мир Теней.
Я лихорадочно соображаю, пытаясь найти способ разрядить обстановку, когда Флинт быстро говорит:
– Джикан, я давно хотел спросить тебя, какие ты используешь средства для волос? Потому что твой конский хвост всегда выглядит безупречно.
Секунду мы все потрясенно смотрим на Флинта, а затем все разражаются смехом. Даже Джексон улыбается. А Джикан смотрит на Флинта так, будто понятия не имеет, откуда он взялся и о чем говорит.
Но затем он тоже смеется и, повернувшись, идет дальше, на этот раз уже не в таком сумасшедшем темпе.
– Джикан, – начинаю я, не зная, что скажу в следующую секунду, зная только, что мне надо что-то сказать. – Прости, если наше появление здесь и наши просьбы о помощи выбивают тебя из колеи.
– Ничего не выбивает меня из колеи, Грейс. Просто никто не любит, когда его тычут носом в ошибки.
– Значит ли это, что Мир Теней был ошибкой? – спрашивает Иден, пристально глядя на Джикана своими фиалковыми глазами.
– Нет, это было нечто большее, – отвечает он. – Это была месть.
