bannerbannerbanner
Нереал

Далия Трускиновская
Нереал

Полная версия

УГОЛОВНЫЙ ПРОЛОГ
О том, как в «Бастионе» объявился киллер, и что из этого вышло

Когда за дверью шефского кабинета раздался выстрел, секретарша Асенька, двадцати лет, глаза серые, волосы неизвестного науке, но весьма яркого цвета, рост метр семьдесят, прочее – 90-60-90, даже не сразу поняла, что это такое. Просто там, за дверью, и без того гремело, выло, трещало и орало самым непотребным образом. Она даже улавливала шефский голос, отдававший немыслимые для солидного человека команды, вроде: «Окружай его, окружай заразу! Бе-е-ей!!!» Но вот особенно сильно грянуло – и вмиг стало тихо.

И то еще, чтобы понять, что это – реальный выстрел из пистолета, нужно было обладать развитой фантазией, отточенной до лезвийной тонкости и точности всякими заграничными триллерами, при потреблении которых опытный видеозритель к третьему году вырабатывает в себе интуицию, достойную бойца из отряда по борьбе с терроризмом, и слышит выстрел за полсекунды до того, как палец злодея дожмет спуск.

Асеньке не менее минуты потребовалось, чтобы обернуться на эту самую закрытую дверь, оценить внезапную тишину, ахнуть, съежиться на стуле коленками к мордочке и отчаянно завизжать.

О том, что нужно бы нажать кнопочку для вызова охраны, она догадалась уже тогда, когда крепкие и практически одинаковые камуфляжные ребятишки, рост – метр девяносто, глаза – яростные, волосы – миллиметровым ежиком, неслись с первого этажа, где имели пост и дежурку, вверх по лестнице.

– Спятила? – рявкнул старший, Лешка, потому что Асенька, набрав побольше воздуху, зазвенела снова, на той же неописуемой ноте.

Девушка показала большим пальцем себе за спину. Обернуться она не могла – ну, не могла, ну, не могла!…

Лешка рванул на себя дверь.

Но было поздно. Шеф, Валерий Яковлевич Ротман, сорока четырех лет, когда-то – блондин, глаза – закрытые, рост – метр семьдесят два, вес – сто пятнадцать, лежал в царственном кресле без сознания, ткнувшись лицом в компьютерную клавиатуру, а в трех шагах от него стоял и неторопливо обернулся на дверной шум высокий мужчина.

Был он в черных штанах и в черной же рубахе, расстегнутой до пупа, что показалось ребятам совершеннейшей нелепостью, но это они осознали уже потом.

Лешка и Сашка одновременно вскинули «макары».

У киллера тоже был в опущенной руке большой пистолет, но он даже не подумал прицелиться в охрану. Лешке вдруг показалось, что этого дядьку удастся скрутить без стрельбы.

– Кто тебе его заказал? Живо! – скомандовал охранник. – Ну?

Киллер пожал широченными плечами. На его крупной, тяжелой резьбы физиономии было такое недоумение, на какое только может быть способна классическая «морда кирпичом». И когда зазвучал голос, он тоже оказался какой-то глуховато-каменный, серо-бетонный и протяжный.

– Не знаю!…

В подтверждение киллер развел ручищами. При этом весь открылся – прошивай его очередями вдоль и поперек!

– Во, блин! – только и смог сказать Лешка.

И тут киллер, очевидно, опомнился. Он резко ссутулился, головой вперед кинулся к двери и в затяжном прыжке, удивительном для такого крупного мужика, пролетел между Сашкой и Лешкой. Он даже поворот в воздухе ухитрился сделать, совершенно молниеносный и никаким Ньютоном не объяснимый поворот, а то бы вмазался мордой в косяк.

Когда они обернулись – а обернулись ребята резво, оба все-таки сертификаты бодигардов имели и из кульбита двумя выстрелами два силуэта в десятку поражали, – так вот, успели они увидеть только висящий в воздухе на высоте девяноста сантиметров каблук ковбойского сапога, да и тот стремительно исчез, а вниз по лестнице покатился грохот и сразу смолк.

И тут же опять заголосила Асенька, и в обоих коридорах вдруг сделалось полно народу, и кто-то уже ворвался в шефский кабинет, и еще кто-то звонил в «скорую», но у него отняли трубку, потому что покойник более нуждался в милиции, если вообще в чем-то нуждался, и был вокруг сплошной кошмар!

А еще через десять минут Лешка с Сашкой стояли в шефском кабинете, глядя на белые спины склонившихся над Валерием Яковлевичем врачей.

– Он же тут был? – не столько Сашку, сколько сам себя спросил Лешка, показывая пальцем, где именно увидел киллера.

– Ну?

– Не мог он отсюда промахнуться!

– Фантастика!…

А промашка вышла совершенно удивительная – пуля треснула даже не в левое, а в правое ребро, и шеф потерял сознание всего-навсего от болевого шока. Пулю же потом просто-напросто вытряхнули из его рубахи.

Парни были изумлены не столько тем, что на втором этаже неплохо охраняемого здания возник киллер, не идиотским ответом и необъяснимым бегством этого киллера, а тем, что на расстоянии в три шага, имея перед собой совершенно необъятное тело шефа и не будучи при этом от рождения слепым, убийца промазал примерно на полметра.

Когда следователь Вася Горчаков взял их обоих к себе в кабинет, речь шла именно об этом – о диких странностях нападения.

Вася знал ребят потому, что на курсах бодигардов сам был их инструктором по дзюдо. Мысли о том, что эта парочка способна соврать, он не допускал. Но и картина из показаний всех свидетелей сложилась совершенно нереальная.

Ребята, заступившие на ночное дежурство в восемь часов вечера, к четверти девятого еще не настолько обалдели от телевизора, чтобы проворонить посетителя, который в нерабочее время без всякого предлога прется в «Бастион». Если бы это был кто-то из близких к фирме лиц, хотя бы приятель какого-то компьютерного мальчика, приглашенный на вечер поиграть в интерактивную стрелялку, он бы сказал в окошечко «Привет!». А если бы появилась фигура без привета, то ей сразу бы задали всякие вопросы. Незнакомца Сашка с Лешкой пропустить физически не могли. А тут еще странные слова Асеньки – якобы только на две минуточки отлучалась понятно куда, пришла, стала перед выходом на улицу личико поправлять, а тут за стенкой – бах!

– И что, всегда этот ваш Ротман допоздна сидит? – удивился Вася.

– Да он же с Лабуцким из рекламного отдела и с Семеновым играет! Они вместе вторую неделю какую-то межпланетную станцию штурмуют! – и Лешка растолковал далекому от компьютерных игрушек Васе, как три сорокалетних мужика, сидя каждый в своем кабинете, лупят по зеленым чудовищам из бластеров и перекликаются зверскими хриплыми голосами, вроде пиратов в разгар абордажа.

Ротман был похож на пирата примерно так же, как сам волосатый, ободранный, беззубый после цинги, чумазый, провонявший хрен знает чем, отощавший за два месяца сухарей и солонины пират – на упитанного, благопристойного, чистенького, лысенького бизнесмена…

Потом общими усилиями попытались составить список всех, кто бы мог нанять киллера, пусть даже такого растяпу. Список тоже получился какой-то идиотский. У «Бастиона» были вполне сносные отношения с «крышей», если бы в воздухе хоть эфемерно повеяло порохом – «крыша» немедленно дала бы знать и, скорее всего, помогла принять меры. Ротман был нужен всем – этакий папа-кормилец, умеющий делать деньги из любого мусора, и потому его берегли. Так что три пункта списка составляли безумный сосед Ротмана, которого за ночную музыку в двести децибелов мягонько припугнули, первый муж жены Ротмана, ныне безнадежный алкоголик, и классическая теща…

Сам Ротман, который довольно быстро очухался, тоже не мог объяснить, каким образом в кабинете оказался незнакомый мазила. Когда штурмуешь межпланетную станцию – совершенно не слышишь, кто там копошится у тебя за спиной.

Но вот слова странного киллера Ротман запомнил.

– Это тебе за Машку Колесникову! – сказал мужик с кирпичной рожей и выстрелил.

– Впервые вообще такую фамилию слышу! – и Ротман воздел вверх два сложенных вместе перста правой руки, что означало клятву.

И никто из его окружения тоже такой фамилии не знал. Даже ядовитая, как четыре гюрзы, теща. А ей бы полагалось!

Все это выяснилось еще до половины десятого вечера.

И именно в половине десятого за спиной Марины Михайловны Грачевой, тридцати четырех лет, рост метр семьдесят два, вес шестьдесят четыре, глаза голубые, волосы – крашеная блондинка, разведенной, элегантной, обеспеченной, идущей по главному проспекту города с большим достоинством, от массажистки домой, раздались такие слова:

– Люсенька! Вот это встреча!

Марина Михайловна, твердо зная, что никакая она не Люсенька, сделала еще три шага – и тут из-за ее спины вывернулся, заступив дорогу, высокий мужчина.

– Люся! Я уже второй квартал за тобой иду!

– Вы ошиблись, – сухо сказала Марина Михайловна. То, что она в тридцать четыре года не замужем, – еще не повод обращать внимание на таких вот дешевых приставал.

– Ну вот, ошибся! Вы ведь прошлым летом в Москву ездили?

Голос был глуховатый и физиономия – тяжелая, невыразительная, но и в голосе, и даже в физиономии чувствовалась какая-то сила, силушка, силища…

– Вы меня с кем-то путаете.

– Да нет же, точно – вы! – мужчина уже шел с ней рядом. – А я ведь вас потом искал. Звонил! Какая-то бабушка трубку брала. Ну, вспомнили? Я – Гена! Ну? Настоящее хохляцкое сало с чесноком!

Она все-таки повернулась к нему…

Мужчина был высок, хорошо сложен, склонялся к Марине Михайловне примерно так, как склоняются к обожаемой женщине, на крупном его лице уже был, в меру возможности, написан неподдельный восторг встречи, а о том, что сзади под черной рубашкой за поясом заткнут большой, черный же пистолет, Марина Михайловна узнала только у себя дома…

Конечно же, ни в каком купе с этим человеком она отродясь не сидела, сала не ела, шоколадом не закусывала, своего телефона не давала. Но когда хорошо сложенный мужчина оказался совсем близко и заглянул в глаза, произошло необъяснимое – она почувствовала, что этот уличный приставала ей нравится. Ну прямо так нравится, что сил нет! И не все ли равно, спутал он ее с Люсенькой, или ловит на дешевый приемчик.

 

От него за версту разило мужиком. Несложным, не обремененным комплексами, не верящим в женский отказ мужиком! Неутомимым, неистребимым, несокрушимым мужиком!

А почему бы и нет, подумала Марина Михайловна, почему бы и нет?

Наутро после более чем бурной ночи она проснулась с диким ощущением. Тогда, когда они целовались и обнимались на кухне, когда она случайно нашарила рукоятку пистолета, было не до глупых вопросов – мол, киллер ты, что ли? Она здраво рассудила, что не станет же мужчина стрелять в женщину, которую так сосредоточенно раздевает, зачем ему это? А вот утром Марина Михайловна проснулась именно с тем ощущением, что предоставила ночлег и любовь киллеру!

Она осторожно повернула голову.

Голова была весом центнера в полтора.

В постели рядом с ней никого не оказалось.

Тогда Марина Михайловна с большим трудом вылезла, кое-как утвердилась на ногах, накинула халат и пошла искать свое приобретение. Ее покачивало, заносило, ноги подгибались, и по дороге из спальни в гостиную она сделал два вынужденных привала – на пуфике у зеркала и в нише секции, рядом с телевизором.

В гостиной, куда она очень осторожно вышла из спальни, почему-то было прохладно. И пусто. Марина Михайловна позвала, удивляясь слабости своего голоска. Великолепный мужчина не отозвался ни с кухни, ни из ванной, ни даже из туалета. Марина Михайловна в превеликом недоумении, держась за косяк, выглянула в прихожую – и тут ей стало страшно.

Месяца не прошло, как она поставила вторую дверь с довольно хитрым замком. Дверь при попытке взлома выпускала длинные штыри вверх и вниз, входившие в особые пазы. Имелось в виду, что ломать будут снаружи. Странный избранник, видно, попытался неслышно уйти, но не справился с замком и сгоряча попытался проложить дорогу силой. Штыри выскочили и заперли дверь так основательно, что хозяйка и представить себе не могла, как теперь выбраться из дому.

Но куда же он подевался?

Уже вполне убежденная, что приютила сумасшедшего, Марина Михайловна достала из сумочки мобилку, села на тумбочку для обуви и набрала номер самого близкого из надежных мужиков – директора фирмы, ставившей дверь. Они были давними приятелями, почти соседями, и звонок в восемь утра для обоих считался вполне допустимым.

– Рома? Это я! Слушай, у меня побывал вор, – умирающим голоском сказала Марина Михайловна. – Что – дверь? Дверь-то как раз в порядке!… Дверь выдержала… Да нет, изнутри… ну, давай сюда скорее с кем-нибудь!… Может быть, он вообще сидит на антресолях…

У нее не хватало сил подняться с тумбочки, а не то чтобы тыкать палкой от швабры в глубину антресолей.

Она сидела на тумбочке в каком-то невесомом состоянии, рук-ног не чуя, и даже если бы сейчас в нее уперлось дуло черного пистолета – она не пошевелилась бы, до такой степени силы ее покинули.

Роме было недалеко бежать – и пяти минут не прошло, как он со старшим сыном Никиткой позвонили в дверь. Получив отчет о том, как все выглядит изнутри, Рома успокоил расстроенную Марину Михайловну. Примерно через полчаса ее освободили и довели до кресла в гостиной.

– Ну и где же твой вор? – поинтересовался Рома, обходя квартиру. – Если он не вылез в окно – то он где-то здесь!

– В канализацию ушел! – заметил шестнадцатилетний Никитка. – Он – диггер!

– В окно? С девятого этажа? – совсем помирая, спросила Марина Михайловна. – Рома… Вызови-ка скорую…

Но ей пришлось-таки поверить в это – когда в гостиной догадались заглянуть за оконные шторы, то и обнаружили, что цветочные горшки сдвинуты все вместе, окно приоткрыто, а к трубе от парового отопления привязано длинное льняное кухонное полотенце, и край его за подоконник свисает…

– Фантастика! – воскликнул Рома.

Причем он вовсе не сговаривался с Сашкой и Лешкой, комментировавшими странный промах киллера. Он даже не знал, что такие Сашка с Лешкой существуют.

А ребята между тем освободились после ночного дежурства и в мрачнейшем состоянии духа шли прочь от «Бастиона».

Не было сомнения – это можно считать их последним дежурством. Ротман мягок, ласков и добродушен, но держать растяп и бездельников не станет. Тем более – после такой истории…

– Ну и засунь себе в задницу этот сертификат… – ворчал Лешка. – Курсы бодигардов, курсы бодигардов! Нас теперь тетку с пирожками охранять не возьмут…

Он правильно рассудил – слух о нападении на Ротмана за двадцать четыре часа обрастет самыми невыгодными для охраны подробностями. Что, мол, спала охрана и не заметила, как четыре здоровенных киллера по лестнице вверх протопали. А потом, когда уже и кровища потоком по коридору, когда и скорая уже раненого президента увезла, насилу охрану добудились, и вообще именно этих двух Ротман давно собирался выкинуть за пьянство и использование диванчика в дежурке для сексуальных надобностей.

И кто их после этого возьмет вместе с дурацкими сертификатами?…

– У меня этот, как его, деверь, что ли, или шурин в ремонтной фирме работает, – вдруг заявил Сашка. – Они в офисах евроремонты делают. Получают не хило, когда есть заказы. Давай прямо сейчас – к нему?

– А что, там люди нужны? – оживился Лешка.

– У них так: есть ядро и есть случайная публика. Когда сидят без заказа – специалисты получают какой-то там минимум. Когда заказы пошли – людей набирают на конкретные объекты. Опять нет заказов – опять ядро подкармливают, а которые были набраны – гуляйте!

– Ну и как они сейчас?

– Шурин, ну, сеструшкин муж, или зять, кто он там мне, говорил – приходи, мы главный офис «Гербалайфа» сейчас делаем! Посмотришь, как люди живут. Они там еще заодно квартиру директора этажом выше делают. Во!

Это вместе с легким тычком в бок относилось уже к девчонке, идущей навстречу. Девчонка была что надо и сама это прекрасно знала. И вполне естественно, что, невзирая на вселенскую неприятность, оба парня исправно ее присутствие на улице отметили. Ведь и было-то им: старшему, Лешке, двадцать четыре, а Сашке и вовсе двадцать один.

По дороге к гербалайфовскому офису оба разбирались – кто и что умеет делать. Обоим приходилось помогать родителям в ремонте – тем опыт начинался и завершался. Однако смелость города берет, а наглость – все остальное. Мало ли какой подай-поднеси требуется при евроремонте?

Офис оказался не на приличной улице, а вовсе даже в переулке. Сперва Сашка с Лешкой подивились этому, а потом сообразили: на улице шиш удачно припаркуешься, а тут целый скверик изъяли у детишек с бабушками под автостоянку. Так оно даже солиднее получилось.

Они вошли в этот самый офис, занимавший весь нижний этаж почтенного дореволюционного дома, назвали имя зятя-шурина, и им объяснили, как, поднявшись по лестнице и совершив сколько-то поворотов, его отыскать. Стараясь не обтереть боками свежую краску, Сашка с Лешкой пошли на поиски – и прибыли на лестничную площадку крайне вовремя.

Опоздай они на минуту или поторопись на ту же минуту – и человек, который, прихрамывая, волок из одной квартиры в другую большую стремянку, проскочил бы незамеченным. А так они его увидели и замерли, как стоп-кадр.

– Он!… – прошептал Лешка, глядя в спину человеку со стремянкой.

– А-а-а… – вместо «ага» выдохнул Сашка.

Человек был высок, статен, плечист, его рабочие штаны – заправлены в заляпанные белой краской ковбойские сапоги. Эту крупную неподвижную физиономию ребята с другой бы не спутали!

Киллер, киллер трудился на втором этаже гербалайфовских владений! Не прятался, гад, не летел на Гавайи с пачкой долларов в кармане, а волок себе стремянку как ни в чем не бывало!

– Фантастика… – вот это они произнесли уже хором.

Они могли на пару скрутить подлеца посреди лестничной площадки, но поднялся бы шум, понабежали его коллеги, и вряд ли киллер так сразу бы признался – да, мол, стрелял вчера в бизнесмена и вяжут меня за дело!

Лешка, как старший, распорядился – Сашке бежать звонить Васе Горчакову, а он сам будет пасти киллера до Сашкиного возвращения и до Васиного приезда.

Сашка понесся, что было сил.

Пока один толокся на лестнице, то спускаясь, то поднимаясь на пролет, другой несся к телефонной будке, но мысль у них сейчас прокручивалась одна на двоих. Оба очень ярко представляли, как повяжут киллера, как прославятся на весь город, как понабежит пресса, как Ротман оценит их высокий профессионализм и повысит зарплату!

Вася на другом конце провода ушам своим не поверил.

– Вы же его ровно секунду видели!

– Это он, зуб даю! – как можно убедительнее отвечал Сашка. – Коротко стрижен, носяра – во, морда кирпичом! Ну, нельзя было не узнать!

– Какого рожна он на стройке околачивается? – не мог понять Вася.

– А ты его спроси!

– Фантастика-а-а… – протянул молодой следователь.

И позволил себя убедить – приехал!

Вася Горчаков был не из тех плечистых красавцев, от которых женщины тормозят и теряют дыхание. Росточка средненького, с физиономией круглой и невыразительной, из разряда физиономий, которые словами описать совершенно невозможно, рыжеватый, на вид даже простоватый – он умел входить в любую команду. Попадал ли он по долгу службы в кабинет, где грызлись насмерть проворовавшиеся бизнесмены, или в раздевалку с полуголыми танцовщицами, или в тот самый закоулок продовольственного склада, где тетки в серых халатах стоят насмерть, охраняя совершенно левый товар, – всюду он каким-то образом делал так, что становилось тихо, драчуны расступались, глотки затыкались, а кроткий Вася с грацией маркиза, танцующего менуэт, проникал туда, куда нужно и задавал вопросы тому, кому нужно. Что интересно – он обычно и узнавал как раз то, что ему нужно.

На сей раз что-то не ладилось.

Киллер в ковбойских сапогах выслушал вполне приемлемую легенду – мол, похоже, что он – свидетель преступления, так пусть расскажет, что он видел вчера в восемь часов вечера у входа в лучшую сауну города «Суоми». И он, естественно, страшно изумился. Он сказал, что как раз в это время смотрел с семьей телевизор, в частности – «Поле чудес». Вася на всякий случай уточнил его имя и фамилию, записал адрес, во всем с киллером согласился – и на прощание попросил газетку с телепрограммой. Ему было желательно установить время передачи.

– Откуда я тут тебе газетку возьму, родной? – возмутился киллер. – Что ты ко мне привязался?

И непроизвольно отвел правый локоть чуть назад, как бы замышляя резкий зубодробительный удар.

Если бы Вася находился не при исполнении, он бы сделал легонький, чисто балетный глиссад вперед, поднял полусогнутую и красиво округленную ручку, в которой только кружевного платочка бы недоставало, аккуратно прикоснулся к летящей ему в лицо руке – и как-то так бы получилось, что здоровенный мужик устремился за своим пронзающим пустоту кулаком вплоть до тяжкого и громкого падения на грязный пол.

Но и киллер не попытался треснуть следователя, и следователь не приложил киллера рожей к полу. Обошлось. Во всяком случае, так сперва показалось возмущенному киллеру.

– Ну, денек! – сказал он. – С самого утра сплошная непруха! То банка с краской со шкафа на ногу валится, а в ней десять кило, в заразе, то менты вяжутся!

И сказал этак героически. Мол, какой ты следователь, ты для меня, нормального мужика, – мент.

Примерно час спустя начались неприятности!

Оказалось, что как раз во время нападения на Ротмана программа «Поле чудес» уже завершилась. Будучи спрошен о ее подробностях, киллер плел несусветицу. Отправились к нему домой, благо адрес и фамилию, к некоторому удивлению Васи, он дал правильные. Отыскали жену, работавшую продавщицей по соседству. Жена высказалась в том смысле, что у которой дамы легкого поведения этот сукин сын провел вечер и часть ночи, у той менты пусть им и интересуются!

Кончилась же вся эта суета именно тем, чем должна была кончиться сразу. Киллер, Валентин Сергеевич Башарин, тридцати восьми лет, рост – метр восемьдесят четыре, вес предположительно девяносто пять – девяносто восемь килограммов, телосложение атлетическое, волосы русые, очень коротко стриженые, глаза серые, нос прямой, крупный, подбородок выдающийся, и так далее, – так вот, он исхитрился и сбежал. Как был – в заляпанных белой краской фуфайке, штанах и ковбойских сапогах!

Словарь латинских выражений,
употребляемых не в меру образованным Игорем Синицыным где надо и где не надо
(по мере использования)

Rara avis in terris – редкая на земле птица. Говорится о предмете крайне необычном. Пусть даже в области общепита.

Aquila non captat muscas – орел мух не ловит. Орел в этом случае – сам Игорь.

Hirundo volant – ласточка летящая. Так, очевидно, Игорь представил себе спуск киллера со второго этажа на первый.

Ubi tu Gaius, ibi ego Gaia – где ты, Гай, там я, Гайя. Вот как выглядит этот афоризм на самом деле. Так говорила в Древнем Риме невеста жениху во время свадебного обряда. Но обалдевший от несчастной любви Игорь может формулу и сознательно переврать.

 

Experientia docet – опыт учит. Игорь имеет в виду опыт всего человечества за последние пять тысяч лет

De lingua stulta veniunt incommoda multa – от глупого языка происходят многочисленные неприятности. Игорь нечаянно назвал глупым собственный язык, потому что собеседник ему попался глухонемой.

Haurit aquam cribro, qui discere vult sine libro – черпает воду решетом тот, кто хочет учиться без книги. Возможно, Игорь хотел проявить изощренное ехидство, но не исключено, что он просто забыл смысл длинной фразы.

Salus patriae suprema lex est – благо родины есть высший закон. Салон «Инферналь» не самое подходящее место для подобной педагогики, но Игорь уже несколько лет пытался хоть куда-то употребить это изречение и никак не находил повода.

Margaritas ante porcos – жемчуг перед свиньями. Имеется в виду неточно переведенное евангельское изречение «не мечите бисера перед свиньями, да не попрут его ногами». Игорь искренне полагает, что всякий, посягнувший на его жемчужинку-Маргариту, – свинья, и по-своему он прав…

plusquamperfectum – давнопрошедшее время в латинской грамматике. Возможно, это все, что уцелело у Игоря в голове от склонений и спряжений. Применить латынь к постройке казармы мог только Игорь и только с перепугу.

Non scholae, sed vitae discimus – мы учимся не для школы, а для жизни. Игорь имеет в виду юный возраст и странные заявки ролевиков.

Jacta est alea – жребий брошен. Сравнить перепуганного Башарина с Гаем Юлием Цезарем, который произнес эти великолепные слова, собравшись переправляться через Рубикон, мог, конечно, только Игорь!

Dum spiro, spero – пока дышу, надеюсь. А что еще оставалось бормотать Игорю в такой ситуации???

In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sanctum! – во имя отца, и Сына, и Святого Духа! Очевидно, выучить по-русски «Отче наш» Игорю оказалось слабо…

Festina lente – спеши медленно. Вполне разумная инструкция, вот если бы только она прозвучала по-русски…

Gaudeamus igitur, juvenes dum sumus – будем радоваться вместе, пока мы молоды. Первые строчки средневекового студенческого гимна. Естественно, иначе выразить свою радость от спасения Игорь физически не мог!

Age quod agis – делай, что делаешь. Выделываться по-латыни под дулом пистолета – это даже для Игоря малость чересчур…

Vox populi – vox dei – глас народа – глас Божий. Очевидно, Игорь действительно считает инкубов народом, хотя на самом деле это племя.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29 
Рейтинг@Mail.ru