Надежда Тэффи
Прачечная
В городе еще душно.
Окна весь день открыты настежь, и весь наш огромный шестиэтажный дом живет одной общей жизнью.
Тайн никаких.
Если у кухарки из третьего этажа пережарилась говядина, то весь дом участвует в этом происшествии, по крайней мере, тремя чувствами. Слышит визги разгневанной барыни, обоняет кухонный чад и видит, как кухарка, высунувшись в окно, грозит кулаком безответным небесам.
Но все на свете имеет свой порядок и свое место.
Первое, что вы слышите, – это вопль из прачечной:
Мамашенька руга-а-ла-а-а!
Чи-иво я так грустна-а-а!
Вы не видите поющей, но и так знаете: петь должна рыжая прачка, потому что только из рыжего веснушчатого носа могут выходить на свет Божий такие звуки – и-и.
Это первое впечатление остается и подновляется весь день. Вся остальная жизнь проходит на фоне этого пения и окрашивается им. Жизнь – такая маленькая и урывчатая, а пение сплошное и бесконечное.
Конечно, бывают за день и более свежие впечатления, заглушающие прачку. Но надолго ли!
В восемь утра приходит во двор баба и звонко и долго убеждает нас, что слива – ягода.
– Слива – ягода, ягода!
Распространив эти заведомо ложные слухи, она уступает место какой-то ерунде с «ту-уфлями, чулками и нитками». А прачка все поет про мамашеньку. Между тем события назревают. Жизнь не ждет.
