Тэсс Михевич
Констанция
© Тэсс Михевич, 2018
ISBN 978-5-4485-7768-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Посвящаю Мелани Кроу, самой лучезарной девице моего сердца.
– Как вы можете почитать Бога, Который включил гниение зубов в схему мироздания? Зачем Он создал боль?
– Боль? – торжествующе произнесла жена лейтенанта Шископфа.
– Боль – очень полезный симптом. Она предупреждает нас об опасности.
– А кто сотворил опасности? – требовательно спросил Иосариан.
– Почему бы Ему не сделать дверной звонок, чтобы предупреждать нас о них. Мог бы и небесный хор задействовать. Или неоновые огни – голубые и красные, неоновые трубки на лбу у каждого человека?
– Люди выглядели бы глупейшим образом с голубыми и красными неоновыми трубочками на лбу.
– Зато сегодня они смотрятся прекрасно, когда бьются в предсмертной агонии. Не так ли?
Джозеф Хеллер
Пролог
Колонна безымянных ровным строем встала вдоль дальней стены огромного зала. Золотые орнаменты в стиле барокко ослепили глаза вошедшего человека.
Он обошел весь строй от начала до конца и остановился у самого последнего безымянного, задумчиво скользнул по нему взглядом:
– Шаг вперед.
Безымянный покорно приблизился к человеку, взглянул в его белые глаза:
– Тебя ожидают в зале сто семьдесят девять. Иди туда и жди дальнейших инструкций.
Безымянный быстрым шагом пересек огромный зал и скрылся за дверным косяком.
Теперь человек прошел в центр помещения и, еще раз дотошно оглядев ряд белоснежных безымянных, громко сказал:
– Нынешняя ситуация складывается плачевно как для нас, так и для мира, который мы все так горячо поддерживаем. Из всех тринадцати одухотворений одно оказалось сломанным и, увы, не подлежащем ремонту. Его нужно заменить.
– Но на кого? – спросил один из безымянных.
Хмурый взгляд человека резко метнулся к говорившему.
– На человека, чья душа способна выдержать такую ответственность. Но! На роль одухотворения Боли сойдет далеко не каждая душонка, коих, прошу заметить, более семи миллиардов в мире. Предлагаете посвящать в наши дела каждую?
Безымянные активно замотали головами, как будто открыто протестовали против такого развития событий.
Человек победно улыбнулся, отмечая, что все идет согласно плану.
– А как же преемник этого одухотворения? – спросил вдруг один из безымянных.
– Этот глупец даже не успел обзавестись преемником, поэтому новое одухотворение выбираем мы, – будничным тоном изрек человек. – Так вот. Ваша задача – найти настолько потерянную душу, что при прикосновении к ней вас било током. Вы знаете, как бьет электрический ток?
Ряд белых безымянных единогласно кивнул. «Коллективный интеллект» – отметил про себя человек. Все-таки, они вряд ли смогут работать поодиночке. Придется разбивать их на небольшие группы.
– Касайтесь каждого потерянного и оценивайте. Долго без Боли мы не протянем, а потому вы должны найти новое одухотворение как можно скорее. А теперь уходите! В зале сто семьдесят девять вас будет ожидать ваш новый командир. Он объяснит вам, что надо делать.
Подобно натренированному войску, безымянные послушно развернулись и по цепочке покинули зал.
Как только комнату покинул последний, в двери влетел кто-то еще.
Человек заметил, как его отражение, точно такой же человек, стремительно сокращает дистанцию между ними.
– Мне приказано, – сказал вошедший деловым тоном, не требующим отлагательств, – притащить первое одухотворение – Боль – сюда.
– Скажи свой номер, – попросил человек.
– Триста двадцатый, сэр.
– О, да ты еще совсем зеленый. Имя?
– Анод, сэр.
– Отлично. Мое имя Вур, хотя, ты и так знаешь.
Анод кивнул, стеклянным взглядом уставившись куда-то мимо человека. Вур словно бы оживился, расправил плечи и вальяжно прошелся по роскошному залу, скользя взглядом по золотым расписным стенам.
– Ладно, веди сюда этого… первого.
Анод кивнул и, резко развернувшись на пятках, стремительным шагом направился к выходу.
И сколько же еще Вуру придется искать достаточно хорошую замену одухотворению? Каждый, кто хоть однажды становился на место первого, абсолютно всегда терял над собой контроль. Последний вышел из роли особенно плачевно. Помимо других одухотворений, он задел невинных людей, наплел на их разумы эмоциональную паутину лжи и страха, отчего те поспешили спасти себя самоубийством.
Если бы не третье одухотворение – Удовольствие – возможно, жертв было бы в десяток раз больше.
Одухотворений всегда было тринадцать и, несмотря на неудачные опыты с первым, никто из солдатов не собирался останавливаться, и каждый раз на эту роль приходилась еще одна потерянная душонка, которую необходимо было превращать, вживить в новую роль, так сказать.
С мясом и костями.
Двери вновь раскрылись, и вошла небольшая группа, ограничивающаяся шестью людьми, возглавлял которую сам Анод. Эти шестеро тоже являлись безымянными, но уже черными. Они не вживляли людей в роль, они вытаскивали их из нее. Они тащили прикованного цепями сломанного.
– Марк? – Вур обошел заключенного по кругу, осматривая его состояние. – Знатно тебя потрепали.
– Почему вы заковали меня в цепи? Что я сделал?
– Ты убивал людей, Марк. Покушался на жизнь третьего и десятого одухотворений – Удовольствие и Вину. Нам пришлось тебя нейтрализовать, иначе мир, который мы так пытаемся уберечь, пошел бы ко дну.
– Разве моя работа не заключается в том, чтобы причинять людям страдания? Почему вы не хотите, чтобы я убивал, если же сами положили в мои руки топор?
– Не в твоей власти, Марк, убивать людей, когда тебе вздумается. Для этого есть я, в конце концов.
– Но ты же не всегда убиваешь справедливо, верно? – его язык, словно змея, неприятно щекотал нервы.
– Я всегда убиваю согласно инструкциям, – холодно ответил Вур, сделав свое лицо абсолютно непроницаемым.
– Признайся, Вур, ты же сам частенько убиваешь людей ради собственной выгоды? К чему все эти прелюдии, если так оно на самом деле?
Человек внимательно взглянул в глаза Марка, в которых уже давно бесновался немного сумасшедший огонек. Вур подошел к Марку ближе, наклонился, чтобы их лица были на одном уровне.
– Ты – сломан. Любое твое слово является самой настоящей ложью, а все попытки вразумить либо меня, либо безымянных, считается попыткой переманить нас на свою сторону. Ты больше не имеешь силы ни в мире людей, ни в мире солдатов, Марк.
При этом один из безымянных вдруг поднял голову и ненадолго задержал свой взгляд на лице Вура. Тот сделал вид, что не заметил этого.
Вур выпрямился, плотоядно улыбнувшись:
– Уведите его и утилизируйте. Он опасен даже после вашей обработки, господа, – сказал человек, отворачиваясь от Марка.
Золото на стенах сегодня сияло непомерно ярко.
За спиной Вура зашумели цепи.
– Нет, погодите. Я не хочу на утилизацию! – закричал Марк, пытаясь выбраться из кандалов.
Анод, который до этого стоял подобно мраморной колонне неподалеку, вдруг оживился. Отдал какой-то приказ черным безымянным, и все шестеро разом разошлись, натянув цепи до предела.
Марк больше не имел возможности двигаться и теперь беспомощно повис на цепях, удерживающих его.
– Толку от твоих стараний? – Вур вновь повернулся к нему. – Стараться нужно было тогда, когда ты все еще являлся первым одухотворением, а не сейчас, когда тебя решили утилизировать за плохое поведение. Сейчас нужно просто сдаться.
– Да иди ты к черту, Вур! Неужели тебя никогда не учили прощать?
Вур приподнял от удивления брови. Марк понял, что сумел задеть бесчувственного человека за живое и немного успокоился, когда тот стал медленно подходить к безымянным.
Но, как оказалось, напрасно.
– Нет, дорогой Марк, не учили. Уведите его уже, наконец.
Вновь загремели цепи. Шестерка черных безымянных ровным шагом направилась к выходу из зала, а их главарь, Анод, остался стоять на месте и с интересом разглядывать Вура.
– А сначала вы мне показались суровее, – просто сказал он, и, все также развернувшись на пятках, ушел за своим строем.
У самого выхода номер триста двадцать помедлил и, решившись, все-таки сказал:
– Возможно, утилизировать это одухотворение было неверным выбором с вашей стороны.
Когда двери за ним закрылись, человек, забывшись, пробормотал:
– Он все равно бы не справился с нападением Ронк.
1 глава. И снова здравствуй, Фред
Несчастны лишь те, у кого нет цели.
Кассандра Клэр «Орудия Смерти»
Констанция не знала, чем же ещё могла помочь бедняге деревцу, которое вот уже несколько дней подряд беспощадно грызли насекомые. Ей бы очень хотелось вылечить его, сделать новым, плотным и гладким, но всё, что она могла сделать – это лишь забрать его боль себе.
Рассматривая изгрызенную кору, девочка напряженно размышляла, может ли дерево вылечить себя само. Но оно только молча скулило, а едкий запах боли распространился вокруг Констанции по всей поляне. Она жадно втянула этот едкий воздух, и вдруг ее кожу схватил сильный спазм. Она, скорчившись, обвила себя руками и попыталась нащупать место боли. Боль была везде: на руках, на ногах, на животе, на спине и на шее. Она железными обручами обвила тело и раскалила кожу докрасна; было больно и противно, было до слез жгуче, до слёз неприятно.
На глаза выступили слёзы, и Констанция, поддаваясь этому ужасному чувству, заскулила. Конечно, скулила она лишь в душе. Её волосы, совсем недавно затянутые в аккуратный хвост, сейчас растрепались и зашевелились под холодным порывом ветра.
Констанция сквозь пелену слёз взглянула на дерево. Его продолжали грызть насекомые, – она это ясно ощущала, – но боли в нём больше не было, она осталась в легких девочки. «Этот процесс необратим», – подумала она, потирая болевшую кожу.
Теперь осталось лишь потерпеть. Она встала, всё еще сгорбившись и в мыслях поскуливая, а потом побрела в обратно в деревню, где временно проживала. Как её приютили, для нее до сих пор оставалось загадкой, но всё же нужно быть благодарной своим спасителям.
Дышать сейчас было нельзя: кислород не должен проникнуть в легкие и заглушить боль, иначе Констанция лишится сознания. Нет, боль должна исчезнуть сама. Девочка не спеша перебирала ногами, глотая слёзы и подавляя стоны. Сейчас, вот-вот, боль пройдет, и всё кончится. Несмотря на то, что эту «процедуру» девочка делала уже сотню раз, её тело и разум всё так же не привыкли к этой боли, как будто она это делала впервые. Когда же это было?
Погодка сегодня была весьма ветреной. А ещё солнца было явно маловато. Лучи еле пробивались сквозь толстый слой облаков, серых, мутных. Хвостик Констанции сильно растрепался, но она и не думала его перевязывать, ибо боль сковала все движения.
Всё это случилось очень давно. Точно, конечно же, не сказать. Просто однажды Констанция проснулась с осознанием того, что стала самым необыкновенным человеком. Её способность заключалась лишь в том, что она могла поглощать боль других существ и оставлять её в себе, пока она не растворится. Такие перемены были ей не в радость, ибо постоянное осознание того, что тебе приходится поглощать боль других, при этом испытывая её на себе, было само по себе отвратительно.
Девочка теперь не сжимала руки и не горбилась, а просто шла, немного сутулясь. На её желтом платье утром была поставлена клякса, сейчас чернила растеклись, и выглядело это просто ужасно.
Пройдя еще немного, она поняла, что деревня уже совсем близко и видна очень четко. Сейчас все пройдет и придется поспешить, долго оставаться «голодной» нельзя.
Девочка все еще думала о дереве, о его беззащитности и о мерзких насекомых, атаковавших дерево, чтобы выжить. Можно ли их винить в том, что у них сработал инстинкт самосохранения? Конечно, нужно избавиться от вредителей. Но только чем? Настойки из трав подойдут, но разве кто умеет их делать в этой деревне? Придется искать другую, да только кто знает, как далеко она расположена и есть ли травницы там? А дерево ждать не может, его через месяц-другой съедят насекомые и тогда никакая трава не поможет. Положение выходило скверное. Констанция рассматривала кляксу на своём платье. Она вновь писала понравившиеся стихи, строчки, слова из книг. Грамоте ее научил отец, так как считал, что каждый должен знать свой язык в совершенстве и не только уметь разговаривать на нем, но и писать, и читать. И вот сегодня, задумавшись о чем-то, Констанция уронила каплю черных чернил прямо себе на чистенькое платье. Надо бы его постирать, чтобы не выглядеть неряхой. Чернила вывести довольно сложно, но она что-нибудь придумает.
Сам по себе путь не занимал много времени, но Констанция зачем-то намеренно тянула его, плетясь по дороге и упорно смотря себе под ноги. Боль ещё не скоро отпустит её, а посему в деревню торопиться пока рано.
Когда боль немного отступила, Констанция попыталась перевязать волосы, но с удивлением обнаружила, что ленты нет на месте. Её красивая голубая лента где-то потерялась, и теперь волосы вынуждены остаться распущенными. С её чёрными локонами девочке было тяжеловато справляться, ибо они постоянно норовили запутаться или попасть на лицо. Постоянно их поправлять Констанция не хотела, поэтому перевязывала волосы красивыми лентами. Когда-то давно она попыталась их отрезать, но, к несчастью, под рукой не оказалось ножниц. Пришлось жить так и дальше.
Новое открывшееся обстоятельство подтолкнуло Констанцию ускориться и добежать остаток пути до деревни. Боль постепенно ослабевала, и когда девочка подобралась к деревне вплотную, боль отступила, и, поравнявшись с первыми домами, девочка вдохнула в себя свежий воздух.
Кто-то жарил курицу, причем едкий запах боли ещё витал где-то поблизости, уже растворённый кислородом и омертвевший. Что ж, не успела на курицу, успеет на что-нибудь другое. Её соседи как раз собирались сегодня резать поросёнка. Конечно, его бы пришлось застрелить, а мгновенная смерть дает очень мало боли, но что тут поделаешь? Ей хватит и этого.
Констанция прибавила шагу, почти бежала, втягивая носом воздух, ожидая чьей-то боли.
Она не была садистом или мазохистом, нет, просто это было частью её работы, её долга. Глотаешь боль, терпишь, терпишь, терпишь, боль испаряется, глотаешь новую. Это поддерживало её жизнь, это делало её сытой. И совсем не важно, нравилось ли это ей или нет, она не могла выбирать. Что-то пожелало сделать её своеобразным «избавителем» и Констанция уже приняла всё это как должное.
Она и сама не знает, когда это появилось. Связано ли это со смертью отца или с уходом матери? Можно ли это предотвратить? Было не понятно. Девочка просто списывала всё на расстройство организма. Констанция бродила уже чуть ли не час, а подпитки все не было. Мир вдруг разом перестал причинять себе боль, причинять ее друг другу. Все насытилось красками спокойствия и полного умиротворения. И ведь всем плевать, что единственный в мире человек, способный избавить от боли, поглотив её в себя, от такого спокойствия и стабильности может умереть.
Свежий воздух стал невероятно противным, Констанция закашлялась. Стоит ли задержать дыхание? Когда-то она попробовала так сделать, потому что жгучее ощущение в лёгких намного противнее множества разных видов боли. Задержав дыхание всего на полминуты, она чуть не лишилась сознания. Это было хорошим, ясным уроком, который она запомнила. Со всей этой схемой она знакомилась столько, сколько себя помнит. Она заново училась питаться, дышать, да вообще жить; её тело претерпело изменения: кожа стала более чувствительной в кончиках пальцев и менее чувствительной в ногах и туловище, нос стал лучше различать запахи, появилась способность не дышать столько, сколько потребуется. Отчего такое с ней произошло, она понять никак не могла.
Внезапно нос учуял знакомые нотки боли в воздухе, и девочка стремглав побежала на этот манящий запах. Деревня здесь сужалась, дорога становилась широкой тропинкой, и Констанция, на бегу поправляя растрепавшиеся волосы, спотыкалась о кочки, проваливалась в небольшие ямы, но шагу не сбавляла.
Вот этот заветный дом, вот откуда так пахнет! Девочка тихо подбежала к окнам и стала смотреть в них. Там, на кухне, сидел человек, обхватив себя коленями. Сквозь грязное окно было плохо видно, какого возраста этот человек, но, в чём сомнений не оставалось, так это в том, что этот человек явно был мужского пола. Боль витала вокруг него, расходясь даже за пределы дома. Констанция попробовала вытянуть едкий воздух из дома, но выходил он очень туго, и она шепотом чертыхнулась.
Аккуратно, пробираясь по узкой тропинке, она прошла к фасаду дома и отыскала глазами дверь. Внутри нее лёгкие уже сгорали от воздуха. Такое можно ощутить, когда тонешь.
Почти не слышно она открыла дверь и тенью прошла внутрь. Ей было сейчас наплевать на всё, нужно лишь аккуратно сесть рядом с проходом на кухню и вдохнуть в себя его боль. Нужно было сделать это бесшумно, чтобы объект не заметил её присутствия. Нужно поглотить как можно больше. Констанция присела, медленно оперлась ладонью о пол и аккуратно втянула носом воздух.
Тихо, практически бесшумно. Человек, сидящий на кухне, вздрогнул. Его голова поднялась, взгляд метнулся в проем двери. Констанция, почувствовав движения объекта, инстинктивно сжалась. Успеет ли она убежать? Всё-таки стоит попробовать. Девочка тихо встала, попятилась к выходу, прожигая взглядом проем на кухню, боясь увидеть человека, за ним сидящего. Дверь была близко, осталось только развернуться, побежать…
Рука задела что-то, предмет упал на пол, оставив после себя глухой, но достаточно громкий звук. Девочка, наплевав на осторожность, которую разрушила еще несколько секунд назад, понеслась к заветной двери, словно испуганная кошка. Лучи солнца дали ей повод успокоиться. Видимо облака слегка рассеялись. Внутри что-то давило, сжимало, душило горло, словно она полностью погрузилась в воду, оставив на поверхности только нос. Констанция, боясь увидеть человека, в дом к которому так бесстыдно пробралась, бежала, спотыкаясь и сбивая носки туфель. Желтое платье развевалось по ветру на пару с волосами, с которых не так давно соскочила лента. Искать её сейчас нет никакого желания, можно взять новую у соседки, доброй пожилой женщины, что занимается шитьем и непременно имеет очень ровные иглы, которыми периодически колется из-за слепоты, много лент на любой вкус. Остановилась Констанция только у своего временного дома. Теперь, душимая болью, она села на порог, и из глаз бесшумно покатились слезы, которые она периодически смахивала ладонью, покачиваясь из стороны в сторону.
Разум её был счастлив, а душа болела. Отчего, интересно? Этот человек ощутимо скучал по кому-то.
Она сегодня хорошо постаралась. Душевная боль проходит медленнее физической, а уж душевная боль человека – проходит еще дольше, и вообще, это просто удивительная находка. «Надо сходить за лентой», – подумала Констанция. Ждать, пока боль пройдет и идти, или лучше пойти сразу? Говорить будет очень тяжело. Констанция сжала кулаки. Ей немного осталось в этой деревне. Куда она направляется, не знает даже она сама. Её словно ведёт нечто, а тут, в этой деревне, заставляет остаться не на два дня, как обычно, а вот уже почти на неделю. Бедняга уже успела заметно натереть всем мозоли на глазах. Но её это не волновало. Она искала что-то, что её тут задерживает. Пока что подозрение падало на дерево. Посидев ещё немного и убедившись, что за ней не было погони, она хмыкнула в сердцах и встала. Собрала волосы набок и неспешно пошла к соседке, раздумывая, в чём заключается душевная боль этого человека. «Это точно была любовь, – выявила она. – Любовь с плохим исходом. Это… – девочка немного подумала, проверяя свою догадку, – Это чья-то смерть?». Отсюда становилось понятно, почему грудь так остро наполняется чувством безысходности, а в голове мечется одинокое отчаяние.
Неожиданно, она вскинула голову и увидела знакомый домик, плохо ухоженный, но не выглядящий некрасивым. Окна были единственным в фасаде дома, что было чистым. Остальное покрывал мох и впитавшаяся в дерево грязь. Садик перед домом только-только начал зацветать, несмотря на разгар лета. Она недавно его посадила. Пробираясь сквозь заросшую тропинку, Констанция думала, кого предположительно этот человек мог любить. Человека? Животное? Она остановилась перед дверью. Главное, не дышать. Звуки можно произносить с малым расходом воздуха. Она постучала. За дверью замешкались, а потом мягкой, но тяжелой поступью прошли к двери и вновь замешкались. Девочка напряглась.
– Кто там? – протянула старуха, подойдя к двери вплотную.
Констанция мысленно покарала себя за какую-то ещё не допущенную, но уже вот-вот случившуюся ошибку и сдавленно проговорила:
– Констанс.
Себя так называть было удобнее, ибо в основном её полное имя почти никогда правильно не выговаривали.
Голос старушка сразу узнала и она, уже не мешкая, отворила дверь, впуская Констанцию внутрь. Дома царил легкий беспорядок: угол ковра был завернут, словно его только что в спешке постелили; шторы были наспех приоткрыты, а может и наоборот, наспех закрыты; свеча потухла и, судя по обильному дыму, только что; на столике лежала раскрытая книга, явно только что прочитанная.
– Какими судьбами, Констанс? – спросила старушка, подходя к книге и бережно её захлопывая.
Девочка помолчала, разглядывая скудный, но уютный интерьер и так же скомкано пробурчала:
– Мне нужна… лента.
Старушка уже шла за ней, но всё-таки уточнила:
– Тебе для волос?
Констанция просто кивнула, не в силах выдавить и слова. Ещё одно предложение, и запасённый воздух её покинет. Старушка скрылась на втором этаже, оставив Констанцию сидеть на лавочке и смотреть на остатки вытекающего дыма из потушенной свечи. Девочка разглядела ещё и одинокий, но величественный шкаф, окруженный поломанной ширмой. Ширма имела кремовый цвет и беспокойно, складками, лежала вокруг шкафа, взывая о помощи. Констанции даже показалось, что эта ширма тоже испытывает боль. Но предметам это несвойственно, так что надеяться тут не на что. Старушка вернулась сразу с тремя лентами – красной, синей и желтой.
– Вот, бери. Старайся больше не терять, ладно? – её глаза блеснули.
Девочка вновь кивнула, забирая теплые ленты и рассматривая их как произведение искусства. Жёлтую она сейчас же повязала на волосы.
– Нет-нет, погоди, позволь мне, – старуха встала позади Констанции и принялась играть с её локонами, перетаскивая их с места на место. Немного погодя зашуршала лента, и девочка встала.
– Отличная коса, – похвалила словно бы не себя старушка. – Тебе идёт.
Констанция улыбнулась и, собрав последние остатки воздуха, выдавила:
– Мне нужно средство от грызунов, которые едят дерево… – последнее слово соседке пришлось додумывать самой, ибо воздуха всё же не хватило.
Она задумалась, расхаживая по комнате. Констанция, наблюдая за ней, то и дело отскакивала в разные стороны, давая пройти.
– Травница Изольда поможет, – вскоре заключила она. – Она живет в пяти домах отсюда. Ближе к лесу.
Девочка кивнула и, обняв старуху в знак благодарности, поспешила уйти. Боль выветрится ещё не скоро, а воздух в легких кончился. Теперь придется притворяться немой. Она частенько прибегала к этой уловке, таская какую-нибудь книгу с собой в кожаной сумке. Сейчас этой сумки, как назло, не было под рукой. Пока она шла, всё рассуждала, кому принадлежит эта боль и эта любовь. Кто мог умереть у этого человека, кого можно так любить? Вероятно, это всё же человек. Если просто предположить, это мог быть кто-то из родителей, ведь… ведь боль, чёрт возьми, знакомая! Констанция как-то испытала такую боль, когда ей было совсем немного лет.
Какой это дом по счёту? Девочка обернулась назад, чтобы посчитать. Один, второй, потом вот еще один, она стоит напротив него… значит, еще два дома. Вывод этот заставил напрячься. Но, тем не менее, Констанция поскакала к этому дому, едва сдерживая улыбку. Но что она скажет, если у нее нет сейчас воздуха, чтобы разговаривать? И всё равно Констанция шла, обращая свое внимание на привычные дома, которые она проходит уже в сотый раз. Дом выглядел привлекательно, гораздо чище дома ее соседки и даже дома самой Констанции. Вокруг был разноцветный сад из различных растений. Они росли беспорядочно, не имея рядов и закономерности, но, несмотря на это, сад выглядел красивым и ухоженным.
Констанция прошла сквозь него, ощущая каждый листок своими ногами. Старалась не задевать такую красоту ни миллиметром своего тела.
Дверь была приятной на ощупь, приятной на вид; сам дом был цвета тёмного, кое-где стекло на окнах треснуло, где-то стекол и вовсе не было, оконные проёмы были заколочены досками. Такой потрёпанный, мрачный вид дома совершенно не гармонировал с ярким садом. Это разрушало всю интригу.
Раньше этот дом всегда оставался необитаемым для Констанции. Сколько бы она не проходила мимо него, сколько бы ни караулила, этот дом ни разу не открывал своих дверей. Никто ни разу не выглядывал оттуда, а уж тем более не выходил.
Три коротких стука и за дверью начали энергично шуршать. Констанция поежилась, отметила про себя, что не может и слова выдавить и решила воспользоваться своей грамматикой.
Дверь открыла женщина средних лет с редкими мелкими веснушками, в основном на носу и под глазами. Констанция ожидала, что Изольда будет древней старушкой с завышенным чувством собственной значимости, глубокими морщинами и до жути противным голосом, но эти доводы оказались беспочвенны.
– Чего-то хотели? – приятный женский тембр заставил девочку онеметь в недоумении.
Она кивнула, заглядывая женщине в глаза и мысленно прося ее понять, что происходит.
– Ну, проходите, – травница попятилась, отступила и дала пройти Констанции внутрь.
Внутри было довольно тесно: большие тёмные шкафы, в которых может поместиться не одна и даже не две двенадцатилетние девочки, а целая дюжина таких, как Констанция; здесь, внутри, стены были светлее, чем снаружи и выглядело это весьма странно; рядом с крохотным окном была картина с девушкой и чёрными, отливающими фиолетовым, волосами. Констанция подошла к ней и окинула очень внимательным взглядом.
– Так чего же вы хотели? – травница Изольда мягко опустилась на табуретку и взглянула на стол, который расположил на себе ряды склянок и корешков каких-то растений.
Девочка, вспомнив, что не одна здесь, и от неё чего-то явно ждут, стала рыскать по комнате в поисках книги.
Книжный шкафчик был в противоположной стороне от её взгляда, и книг там было очень мало. Констанция, наконец, нашла его среди других вещей и вытащила оттуда самую большую и толстую книгу.
Это была книга о каких-то лекарствах, зельях, настойках и мазях. Открыв посредине, Констанция подошла к травнице и стала указывать пальцем ей на буквы. Водила быстро, Изольда не успевала прочитывать.
– Я н-е-м-а, п-о-э-т-о-м-у б-у-д-у р-а-з-г-о-в-а-р-и-в-а-т-ь с в-а-м-и т-а-к, – прочитала травница, удивленно поднимая глаза на девочку, посочувствовав ей в душе. – Чего же вы хотите?
Палец вновь указывал на буквы, теперь медленнее, чем раньше.
– Д-е-р-е-в-у з-а д-е-р-е-в-н-е-й о-ч-е-н-ь п-л-о-х-о. Е-г-о у-ж-е в-т-о-р-о-й д-е-н-ь г-р-ы-з-у-т н-а-с-е-к-о-м-ы-е, – прочла женщина, поднимая взгляд на Констанцию снова. – Тебе нужен какой-нибудь отвар для этого? – опять взгляд в книгу, – Д-а.
Изольда встала, прошла к большому шкафу и скрылась в его дверях. Констанция заворожённо рассматривала её, потом медленно повернулась к картине на стене и пригляделась к хозяйке дома повнимательнее.
Черные волосы, девушка стоит, слегка повернувшись к Констанции, и словно что-то шепчет. Вокруг был фон оттенка розового и темно-синего. Примерно посредине краски смешивались, что создавало вид градиента.
Эта картина сильно выделялась на фоне блеклых стен дома. На первый взгляд казалось, будто это не картина вовсе, а еще одно маленькое окошко, выходящее на цветущий сад.
– Думаю, это должно помочь, – травница уже вышла из шкафа и протягивала Констанции баночку с чем-то зелёным. Девочка, принимая теплую жидкость, кивнула, и как-то скомкано поблагодарив хозяйку жестами, убежала.
Душевная боль, которой девочка питалась ещё в полдень, пока не прошла, и пройдёт не очень скоро. Она всё ещё давила на грудь, препятствуя дыханию и сжимая все органы до боли в костях. Констанция ускорилась, подозревая, что на неё странно смотрят и искоса метают усмешки, негодуют.
Почему, она понятия не имела. Внешне она никак не отличается от них, ну, а внутренне… А кто будет смотреть, что у тебя внутри? Если внешне никак не отличаешься, то и в душу тебе никто не заглянет. Вдруг, подумают, ты и внутри такая же, как все.
Дерево вот-вот показалось из-за горизонта, и Констанция, выйдя за пределы деревни, пошла медленнее, рассматривая жидкость в руках.
Между тем она рассчитывала, в какой момент должна выветриться боль. Предположительно, завтра в полдень, пройдя полные сутки. Это не так много, но достаточно, чтобы сделать все дела в этой деревне и уйти восвояси.
Если физическая боль растений проходит за полчаса, то душевная боль человека будет проходить в течение суток, иногда даже двух.
Дерево выглядело очень убого, несчастные ветви иссохли и почти поломались, а ствол хоть и был таким же здоровым, но вредных насекомых скрывала кора, так что дерево довольно сильно страдало.
Констанция брызнула зеленой жидкостью на дерево. Немного растерялась. А что делать дальше? Лить в корни, мазать ствол или пытаться проникнуть под кору?
Девочка на всякий случай испробовала каждый способ, благо, жидкости было много.
Когда же она кончилась, Констанция просто села рядом с деревом и прислушалась к ветру, который колыхал верхушки деревьев, оставив землю в покое.
После показалось, будто ветер всё-таки добрался до земли и упорно шевелил траву, заставляя её приятно шуметь. Коса девочки слегка растрепалась, но лента сидела так же прочно, как и тогда, когда её только повязали.
Как же приятно иногда ошибаться в людях. Когда ожидаешь что-то плохое, а навстречу идет нечто прекрасное и даже милое. Когда уже готовишься к самому худшему, а в итоге это даже не пригождается.
Девочка внезапно открыла глаза. Перед ней возвышался силуэт человека, приблизительно её возраста. Он с подозрением разглядывал Констанцию, не говоря ни слова.
Констанция же тоже ничего сказать не могла, поэтому спокойно смотрела на него, ожидая его реплики. Она давно уже поняла, что это тот самый мальчик, боль которого она выкрала несколько часов назад.
Смотреть на него снизу вверх было немного странно, особенно когда некоторую часть его лица скрывало заходящее солнце. Заката ещё не было, но большая Звезда уже преодолела зенит и плавно двигалась к горизонту.