Тэйлор Адамс
Выхода нет
21:39
Бежать или прятаться?
Когда Ларс добрался до своего фургона, Дарби выбрала «прятаться». Она быстро уселась вся целиком в кузов вэна, подтянула колени и тихо закрыла за собой заднюю дверь. Но в щели застряло полотенце.
Шаги скрипели всё ближе.
«Дерьмо…»
Она втянула полотенце внутрь и освободила дверь, со щелчком вставшую на место.
Теперь Дарби была закупорена внутри машины Хищника, втиснувшись между задней дверью и собачьей клеткой с Джей. Она притаилась пониже к полу, насколько смогла, изогнувшись соответственно тесному пространству, и накрылась кучей одеял и колючих ковриков. Бутылки из-под колы упирались ей в бок. От одеял несло псиной. Лоб прижимался к холоду металлической двери, правый локоть неудобно скривился за спиной. Она пыталась контролировать свое дыхание, беззвучно сдерживая воздух в паникующих легких. Вдохнуть. Досчитать до пяти. Выдохнуть.
Вдохнуть. Досчитать до пяти. Выдохнуть.
Вдохнуть. Досчитать до…
Теперь она слышала шаги Грызуна, огибающего автомобиль, с правой стороны. Он прошаркал мимо мультяшного лиса, вооруженного гвоздеметом, мимо лозунга на борту, проходя между вэном и ее собственной «Хондой». Дарби испытывала тошнотворную смесь испуга и самооправданий: если бы она побежала, вместо того чтобы спрятаться, – он наверняка заметил бы ее. Грызун продолжал идти, воздух со свистом вырывался сквозь мелкие зубы, и она увидела его силуэт через заднее окно над своей головой. Он остановился рядом с машиной, заглядывая внутрь, и его дыхание обдувало стекло.
Дарби затаила свое.
«Если он откроет дверь, я умру».
Но он не открыл. Он продолжил шагать, полностью обходя машину вокруг, и вернулся к водительской двери. Взялся за ручку. Дарби услышала, как дверь скрипнула несмазанными петлями, и автомобиль качнулся на подвеске, накреняясь от веса третьего человеческого тела внутри.
Звякнула связка ключей.
Одним непокрытым глазом Дарби взглянула на Джей через прутья клетки и осторожно, чтобы не задеть стеклянные бутылки под собой, поднесла дрожащий указательный палец к губам: «Тсс».
Джей кивнула.
Ларс на водительском сиденье принюхался, наклонился вперед и вставил ключ в зажигание – но не повернул его. Дарби услышала долгий, задумчивый вздох. Затем тишина. Слишком много тишины.
Что-то не так.
Она ждала, ее барабанные перепонки звенели от давления. Всё внутри у нее сжалось. Дыхание задержалось в раздутых легких. Грызун был темным очертанием за рулем, отделенным сетчатой шторкой, силуэтом на фоне непрозрачного снега на лобовом стекле. Своим непокрытым глазом Дарби видела, как он крутит головой по сторонам. Он посмотрел вверх, потом направо. На потолочный фонарь.
На отключенный ею фонарь.
«О, нет».
Дарби могла представить, какие мысли бродят сейчас в его голове. Он был удивлен, почему свет не включился автоматически, когда он открыл водительскую дверь, как это происходило обычно.
Итак, о чем это говорит?
Что кто-то входил в его фургон. И этот кто-то, при ближайшем рассмотрении месива из отпечатков ног снаружи, окажется все еще внутри, прикопанный сзади под вонючими ручной работы ковриками индейцев навахо, сошедшими с конвейера в Китае, потеющий и дрожащий от перемалывающей нервы паники…
Ларс повернул ключ.
Двигатель плавно запустился, и Дарби выдохнула с облегчением. Ларс наклонился вперед на своем сиденье и регулировал углы воздуховодов. Переключил шкалу обогревателя на полную мощность. Положил свою шапочку «Дэдпул» на приборную доску рядом с моделью самолета, зашуршал оберткой фастфуда.
Дарби услышала шевеление позади себя. Это была Джей, быстро перемотавшая заново черную изоленту вокруг рта. «Умная девочка», – подумала она.
Следующие двадцать минут ощущались, словно многие часы, пока вэн медленно наполнялся теплом и влажностью.
Ларс прогревал машину и сканировал радиостанции. Он находил только разнообразные помехи на любой вкус, тот повторяющийся робоголос из передачи Дорожной службы и, наконец, снова Бинга Кросби с сидящим уже у Дарби в печенках «Белым Рождеством».
«Я не смогу убежать от этой песни, – думала Дарби. – Она, наверно, будет играть на моих похоронах».
Она всегда думала, что к тому времени уже изобретут летающие машины. Теперь, сгорбившись в сыром фургоне похитителя и дыша через нос, она не была так уверена.
Естественно, Ларс прослушал всю песню до конца, а это означало, что Дарби тоже.
Вникнув в слова, она оценила композицию немного больше. Она всегда полагала, что в ней поется просто о снеге, но там была тоска по родине и стремление к ней. Когда Кросби пел, она представила некоего бедного крестьянского парня, только что закончившего школу, сидящего в промерзлом грязном окопе на чужой земле, сражающегося на какой-то чужой войне, вспоминающего о любимой, оставшейся дома. Ее особенно тронул этот куплет.
Ларс, вероятно, не думал обо всем этом настолько глубоко. Он чавкал куском «Малышки Рут», громко пережевывая. Ковырял в носу и изучал найденное в свете приборов. Выпустил газы дважды. Второй раз его особенно развеселил, и тогда он внезапно обернулся назад и ухмыльнулся, скалясь мелкими острыми зубами. Грудь Дарби сдавило от страха, ее сердце сжалось в кулак.
– Я согрел всё это для тебя, – сказал он.
Он разглядывал конуру Джей в темноте, но ему не приходило в голову, что он также смотрит и прямо на Дарби. Только слой тряпья укрывал ее, оставляя снаружи один глаз. Всё это стало бы заметно, будь в машине чуть больше света.
«Он смотрит прямо на меня».
Усмешка Грызуна исчезла. Он вглядывался при-стальнее.
«О Боже, он видит меня, – думала Дарби, чувствуя, будто пауки ползают по ее коже на затекшей половине тела. – Его глаза привыкли к темноте, и теперь он знает, что я здесь, и, о Боже, он собирается убить меня…»
Он пукнул в третий раз.
«Или я ошиблась?»
Это был долгий, громкий, основательный пук. Могучий, как автомобильный гудок. А затем Грызун взорвался.
От заливистого смеха.
Он вы-кри-ки-вал свой хохот, колотя кулаком пассажирское сиденье. Он был чрезвычайно доволен сам собой, едва не задыхался, выталкивая наружу слова, обращенные к пленнице:
– Добро… а-а, добро пожаловать в Ущелье Громовая Ягодица! Приятно и тепло, а, Птичка Джей?
Дарби казалось, что она слышит, как сморщилась изолента на лице Джей. Она представила, как девочка закатила глаза: «Теперь видишь, с кем я имела дело?»
Теперь звонкий смех Ларса превратился в кашель. Он был мокрым, клокочущим, похожим на недолеченную инфекцию носовых пазух. Это объясняло дыхание ртом.
Ноги Дарби были прижаты к пятигаллоновой канистре с горючим, стоящей прямо перед ней. Рядом она заметила другую, белую емкость. «Хлорокс», надпись, едва видимая в слабом свете приборной доски. Отбеливатель, очевидно.
«Пять галлонов бензина.
И отбеливатель».
Средства для зачистки места преступления, может быть?
После того как радио выдало еще немножко праздничных песен («Бабушка ускачет на северном олене», которая была такой же длинной, и «Тихая ночь», которая оказалась чуть покороче) Ларс заглушил двигатель «Астро» и положил ключи в карман куртки.
Теперь вэн был тюрьмой восьмидесятого уровня; на окнах от тепла выступил конденсат.
Капли росы искрились на стеклах. Под удушливым одеялом кожа Дарби стала липкой от пота и влаги. Рукава куртки приклеились к запястьям, факультетская кофта под курткой промокла насквозь.
Ларс выскочил наружу, натянул свою шапочку обратно на череп и взглянул назад, на потолочный фонарь. Он был все еще слегка озадачен этой деталью.
Но потом он развернулся, пернул еще один раз напоследок, вызвав бурю эмоций в машине, размахал всё это дверью, запер Джей (и Дарби) внутри и ушел.
Дарби слушала, как его шаги удаляются. Потом, в отдалении, главная дверь гостевого центра распахнулась и закрылась снова с тихим хлопком.
Тишина.
Джей стянула изоленту со рта.
– Пердеж – его судьба.
– Я заметила.
– Я думаю, это бургеры.
Дарби сбросила щетинистое одеяло со своих плеч, вытерла влажным углом волосы и лицо, пинком открыла заднюю дверь «Астро» и выпрыгнула наружу. Это ощущалось как побег из сауны. Ее «Конверсы» промокли, носки внутри них чавкали, как в болоте, а на левом все еще не было шнурка.
– Он кладет деревенский соус во всё, – продолжала Джей. – Он просит в автозакусочных стаканчик соуса, чтобы макать туда картошку-фри, но это неправда. Он просто льет его на…
– Хорошо. – Дарби не слушала. Мороз придавал энергии, словно она избавилась от пятидесяти фунтов веса вместе с потом. Она чувствовала себя ловкой и быстрой, будто вновь ожила. Она знала, что будет делать – вот только не знала, как, черт побери, она собирается это делать.
Она отшагнула назад, вытащила айфон и сделала два быстрых фото.
Не моргнувшая Джей. Ее испачканные кровью пальцы на решетке клетки.
«Будь аккуратней».
«Я буду».
«Обещай, что ты будешь аккуратна».
«Я обещаю».
Девочка протянула свою здоровую руку к Дарби. Сперва Дарби подумала – для рукопожатия, или чтобы по-девичьи подержаться за мизинцы, в знак дружбы, или какой-то подобный полузабытый жест из ее собственного детства, но Джей положила что-то Дарби в ладонь. Что-то маленькое, металлическое и холодное, как кубик льда.
Это был патрон.
– Я нашла это на полу, – прошептала Джей.
Он был легче и меньше, чем Дарби могла себе представить, и похож на тупую маленькую торпеду. Дарби перекатила его слева направо на ладони. Руки тряслись, и она чуть не уронила его.
Это не сюрприз, естественно, а только подтверждение ее наихудшего сценария.
«Конечно же, у Ларса есть оружие.
Конечно же».
Она должна была предполагать такое. Это Америка, здесь вооружены и полицейские, и преступники. Здесь, как говорят в Национальной стрелковой ассоциации, только одна вещь остановит плохого парня с пушкой – хороший парень с пушкой. Звучит пафосно, но верно, черт побери. Дарби никогда раньше даже не держала в руках оружие, не говоря уж о том, чтобы стрелять. Но сейчас она была готова взять этот грех на душу.
Она понимала, что Джей все еще смотрит на нее.
Обычно она ненавидела разговаривать с детьми.
Всякий раз, когда ей приходилось общаться с племянницами или младшими братьями и сестрами друзей, она воспринимала их как маленьких тупых взрослых.
Но теперь всё пойдет проще.
Ей не нужно смягчать фразы и стесняться в выражениях. Она пропускает через сердце каждую частичку того, что хочет сказать, и глупое сюсюканье будет только лишней водой, размывающей смысл и простую силу слов.
– Джей, я обещаю, я вытащу тебя отсюда. Я спасу тебя.
22:41
Дарби не видела своего отца с одиннадцати лет, но на окончание школы два года назад он прислал ей в подарок мультитул. Где смеяться? К нему была приложена готовая открытка, которые обычно продаются в аптеке на кассе. «Поздравляю с окончанием колледжа!»
У-упс, ага, папа?
Но как подарок он был неплох. Это был один из тех красных швейцарских армейских ножей, разворачивающийся веером – штопор, кусачки, пилка для ногтей. И конечно же, двухдюймовое зазубренное лезвие. Дарби использовала его только однажды, когда помогла своей соседке по комнате открыть блистер с новыми наушниками, и потом забыла о нем до каникул. Она держала его в бардачке Синенькой.
Сейчас он скрытно лежал в ее заднем кармане.
Как заточка.
Дарби сидела на каменной кофейной стойке, спиной к защитной решетке, подтянув колени к груди. Отсюда она могла наблюдать за всей комнатой. Эд и Эшли закончили миллионную партию игры в «Рыбу», Сэнди читала книгу, а Ларс охранял дверь на своем обычном месте.
С заднего сиденья своей «Хонды», заваленного листами рисовой бумаги для отпечатков, Дарби также прихватила синюю ручку и один из разлинованных блокнотов. Он лежал у нее на коленях сейчас.
На первой странице были каракули. Абстрактные линии, крест-накрест заштрихованные тени.
На второй странице – больше каракулей.
На третьей странице? Осторожно прикрывая от взглядов, Дарби сделала, возможно, свой лучший в жизни набросок изображения человеческого лица. Он был близок к безупречному. Она изучила Ларса, каждый сутулый дюйм на нем. Его блеклые усики, его неправильный прикус, его вялый подбородок и косой лоб. Резкую V-образую линию волос. Она даже ухватила тусклый блеск глаз. Потом пригодится полиции для розыска; может быть, они даже разместят рисунок в средствах массовой информации, чтобы добровольные помощники начали охоту. У нее также имелась марка фургона, модель и регистрационный номер. И смазанное фото пропавшей в Сан-Диего девочки. Оно будет смотреться большим в новостях «Си-эн-эн», увеличенное на сорокадюймовых жидкокристаллических экранах по всей стране.
Но разве этого достаточно?
Вождение невозможно сейчас, но завтра утром, когда прибудут снегоочистители и откроют движение через Впалую Хребтину, Ларс возьмет Джей и уедет. Даже если Дарби сможет дозвониться по 9-1-1 сразу после этого, полиция все еще будет бездействовать, не имея точных сведений о местонахождении преступника. Может, он будет пойман, а может, и нет. У него окажется достаточно времени, чтобы проскользнуть через дырявую сеть, раствориться в мире, и это станет смертным приговором для маленькой девочки Джей Ниссен. Птички Джей Ниссен. Каким бы ни было ее имя.
В соответствии с местной картой на стене Седьмая государственная дорога пересекала две другие магистрали недалеко от перевала. Плюс главная федеральная дорога между штатами, бежавшая, будто вена, на север. Поедет ли Ларс хоть на запад, хоть на восток, у него имеется множество путей для побега. Изучив карту поближе, Дарби также узнала, что стоянка Ванапа (Малое Черт-побери) была двенадцатью милями ниже. А эта, на которой они застряли, на самом деле называется Ванапани. Дарби неправильно истолковала карту прошлый раз. Они сидели на двенадцать миль дальше от цивилизации.
По-паиутски Ванапани означает «Большое Черт-побери».
Ну что же, это так.
Патрон пока тоже лежал у нее в кармане. Дарби рассмотрела его под зеленоватым флюоресцентным светом в женском туалете. Тупой носик пули был расщеплен крестообразным разрезом, похоже, сделанным вручную намеренно, по каким-то неизвестным соображениям. Снизу, на латунном ободке, имелась штампованная надпись: 45 AUTO FEDERAL. Дарби ранее слышала, как стволы называют «сорок пятый» в полицейских фильмах. Но было страшно думать, что один такой реально находится здесь, в одной комнате с ней, спрятанный под курткой Ларса. Всего в нескольких футах рядом.
Дарби ощущала это нутром весь последний час, но мысли ее бесконечно крутились вокруг другого. Описания подозреваемого и размытого полутемного фото будет недостаточно. Это достаточно для того, чтобы пресса назвала ее героиней, если они пригодятся при розыске, но никак не гарантирует спасения Джей.
И впоследствии, если копы никогда не найдут Ларса, что она скажет бедным родителям девочки? «Сожалею, ваш ребенок мертв, но я звонила в полицию, записала номер машины и запустила это всё по всем каналам. И даже нарисовала картинку».
Нет, она должна действовать.
Здесь. Сейчас. Этой ночью. На этой заснеженной маленькой стоянке. До прибытия очистителей на рассвете ей необходимо остановить Ларса самой.
Хоть как.
Зайдя так далеко, насколько потребуется.
Дарби сделала глоток кофе. Это была ее третья чашка, черный и без сахара. Она всегда любила стимуляторы – порции эспрессо, «Ред Булл», «По Горлышко», «Рокстар». Таблетки «Не дремать!». «Аддералл» своей соседки. Что угодно, придающее немного бодрости, повышающее настроение. Ракетное топливо для ее занятий живописью. Депрессанты – алкоголь, марихуана – были ее врагами. Дарби предпочитала идти по жизни с широко открытыми незадурманенными глазами, мучаясь от вечной беготни, ведь ничто не может поймать вас, если вы никогда не останавливаетесь. И спасибо Господу за то, что от кофеина нет похмелья. Потому что сегодня всю ночь ей потребуется оставаться начеку.
Выше настенной карты Дарби заметила старые аналоговые часы, оформленные в стиле мультфильма про кота Гарфилда. В их центре Гарфилд привлекал внимание другого персонажа – розовой кошечки Эрлин, – держа в лапах букетик сорванных нераспустившихся цветов. Стрелки часов показывали почти полночь, но Дарби понимала, что они спешат на час. Кто-то решил немного продлить световой день зимой.
Еще даже нет одиннадцати.
Думая об этом, она не была уверена, что больше изматывает нервы – когда время пролетает быстро или, наоборот, когда его в запасе слишком много. Когда Дарби заканчивала свой набросок (затеняя бугристый склон лба, который напоминал ей человеческий зародыш), она заметила, что Ларс, наконец, созрел для общества. Как минимум, это немного оживило компанию. Эшли показывал Ларсу и Эду карточный фокус, который он называл «мексиканским переворотом». Из того, что Дарби расслышала – «вы переворачиваете карту, держа другую в той же руке – но на самом деле вы меняете их местами. Несложно, как видите». Ларс был зачарован этим маневром, и Эшли выглядел сияющим, имея успех у публики.
– Так вот почему ты всегда выигрываешь! – сказал Эд.
– Не волнуйтесь. – Эшли сверкнул улыбкой торговца, подняв руки вверх. – Я был с вами честным и порядочным. Но да, если я позволю себе немножко похвастаться, то однажды я взял серебряный приз на соревнованиях магов.
Эд фыркнул.
– Ну да?
– Ага.
– Это правда? Я про тот случай.
– Ну конечно, правда. Тот случай.
– Второе место?
– Третье, по сути. – Эшли перемешивал карты. – Большое вам спасибо.
– Ты был во фраке?
– Так уж положено.
– Ну и как сейчас ситуация на рынке труда с работой для серебряных медалистов-магов? Есть вакансии?
– Чрезвычайно мало. – Эшли затрещал колодой, как гремучая змея. – Но я прошел курс бухгалтерского дела. И позвольте мне заметить, вот уж где кроется настоящее волшебство, так это в нем.
Эд расхохотался.
Ларс прислушивался к их разговору, его обрамленные волосками губы морщились, и он воспользовался паузой, чтобы вставить свое:
– Так… это, а… фокусы были волшебные на самом деле?
Метель усиливалась снаружи. Окно поскрипывало под напором порывистого ветра. Эшли глянул на Эда, понял ли тот момент его торжества («Это правда волшебно? Реально?»), и Дарби, наблюдая за ним, видела, что он стоит перед выбором – ответить прямо или позволить себе немного сарказма по отношению к вооруженному похитителю детей.
«Не делай этого, Эшли».
Он повернулся у Ларсу.
– Ага.
– Правда?
Улыбка Эшли расширялась.
– Абсолютно.
Она почувствовала дрожащую лужицу страха, разливающуюся в ее желудке. Словно наблюдала последние секунды перед автокатастрофой. Визг зажатых тормозов, не могущих одолеть кинетическую энергию момента.
«Остановись, Эшли. Ты понятия не имеешь, с кем ты говоришь о…»
– Так это реально? – прошептал Ларс.
«Стоп-стоп-стоп».
– О, это всё реально, – сказал Эшли, выдаивая сейчас из момента всё до последней капли. – Я могу сворачивать время и изгибать пространство, вытянув их неожиданно из рукава, и заставить людей об этом забыть. Я могу обмануть смерть. Я могу уворачиваться от пуль. Я волшебник, Ларс, о мой брат, и я могу…
– Ты знаешь, как разрезать девушку пополам? – спросил Ларс внезапно.
В комнате повисла тишина. Окно поскрипывало под натиском воющего ветра.
Дарби опустила глаза и притворилась, что снова рисует каракули своей синей ручкой, но поняла с противной дрожью – он смотрит через комнату на нее. Ларс, безподбородый похититель ребенка, в шапочке «Дедпул» и по-детски очарованный волшебными фокусами, смотрел ПРЯМО НА НЕЕ.
Эшли заколебался. Его дерьмовая машина сбросила газ.
– Я… э-э, ну…
– Ты знаешь, как разрезать девушку пополам? – спросил Ларс снова, нетерпеливо. Тем же тоном, с тем же выражением. Его глаза по-прежнему сверлили Дарби, когда он говорил. – Ты знаешь. Ты кладешь ее в большой деревянный ящик, как в гроб, и потом ты… а, ты режешь ее пилой?
Эд уставился в пол. Сэнди опустила свою книгу.
И опять:
– Можешь ты разрезать девушку пополам?
Пальцы Дарби сжимались вокруг ее ручки. Ее колени подтянулись ближе к груди. Грызун стоял в десяти футах от нее. Дарби размышляла – если он полезет за «сорок пятым» под своей курткой, сможет ли она выхватить швейцарский армейский нож из кармана, открыть лезвие и пересечь комнату достаточно быстро, чтобы успеть воткнуть ему в горло?
Она расслабила правую руку на уголке стойки. Недалеко от бедра.
Ларс повторил еще раз, громко:
– Можешь ты разрезать девушку?..
– Я могу, – ответил Эшли. – Но только ты возьмешь золотой приз, если она вдруг после этого выживет.
Молчание.
Здесь не было ничего особенно смешного, но Эд неестественно гыгыкнул.
Сэнди засмеялась тоже. Как и Эшли. Ларс наклонил голову – будто проталкивал сжатую шутку через заводной механизм в своем мозгу – и наконец протолкнул и засмеялся вместе с ними, и комната загремела от всеобщего смеха, звенящего в душном воздухе закупоренного пространства. Смеха, от которого мигрень вернулась к Дарби, и ей захотелось крепко зажмурить глаза.
– Смотри, я взял серебро, – разъяснял Эшли. – Не золото…
Выдавая новое крещендо натянутого смеха и все еще широко скалясь, Ларс хлестал себя по куртке сбоку и тянулся к чему-то на бедре. Дарби сжала нож в своем кармане, но Ларс просто поправил ремень.
«О Боже. Это было близко».
Он умеет двигаться быстро, все-таки. Дарби понимала, что если он по-настоящему полезет за пушкой, то сможет убить каждого в комнате. Ларс только представляется нескладным и вялым – до тех пор, пока не удивит вас, нанеся удар.
– Золотая медаль… – Ларс хихикал, дергая свой ремень на тощем заду, и показывал пальцем на Эшли. – Я, ах-ха, люблю его шутки. Он смешной.
– О, дай мне время, – сказал Эшли. – И ты найдешь меня всецело раздражающим.
Когда фальшивый смех увял, Дарби отметила кое-что еще. Маленькая деталь, но нечто серьезно беспокоящее в поведении похитителя во время смеха. Он выглядел слишком настороженным. Нормальный человек моргает и ослабляет свою защиту. Но не Ларс. Его лицо смеется, но его глаза следят. Он сканирует каждого, зрачки изучают комнату, бесстрастно оценивая обстановку, в то время как он демонстрирует рот, полный острых зубов.
«Это оскаленное, тупое лицо зла», – осознала Дарби.
«Это лицо человека, который украл маленькую девочку из ее дома в Калифорнии».
Освещение заморгало. Приступ холодной темноты. Каждый посмотрел вверх на флюоресцентные лампы, но когда оно снова вернулось и комната опять наполнилась светом, Дарби все еще изучала Ларсово щетинистое лицо.
«Вот против чего я выступаю».
Есть время, глубоко в ночи, когда силы зла заявляют о своей власти. «Ведьмин час», называла его мама Дарби, с немножко глуповатыми колдунскими нотками в голосе.
Три часа ночи.
По общему мнению, это было дьявольским передразниванием Святой Троицы. Подрастая, Дарби уважала эти суеверия, но никогда по-настоящему не верила в них – как может одно время суток быть более злым, чем другое? Но тем не менее, на протяжении своего детства, когда бы она ни просыпалась от кошмаров, с прерывающимся дыханием и кожей, блестящей от пота, она сразу глядела на телефон. И звучит жутко, но времени всегда было около трех часов ночи. Во всех случаях, которые она могла вспомнить.
Время, когда ей приснилось, что ее горло чем-то забилось в кабинете общественных наук седьмого класса, и ее вырвало трехдюймовой личинкой, бледной и раздувшейся, извивающейся на столе?
3.21 ночи.
Время, когда человек преследовал ее по дороге в школу, свистя вслед, и загнал в угол в туалете, создал из руки маленький пистолет и выстрелил ей в затылок?
3.33 ночи.
Время, когда высокий призрак – седоволосая женщина в цветастой юбке и с двухсуставчатыми коленями, сгибающимися в обратную сторону, будто собачьи задние лапы, прошла шатающейся походкой через окно в спальне Дарби, полуплывущая, полуидущая, невесомая и бесплотная, словно подводное создание?
3.00 ночи ровно.
Совпадение, не так ли?
«Ведьмины часы, – говорила ее мать, зажигая одну из своих жасминовых свечей. – Когда демоны наиболее могущественны».
И щелкала крышкой зажигалки «Зиппо» для выразительности – клик!
Здесь и сейчас в зоне отдыха Ванапани было только одиннадцать часов вечера, но Дарби все равно представляла темное сборище в одной комнате с собой, всех их вместе. Нечто ощутимо растекалось в тенях, радостно предвкушая насилие.
Она пока не знала точно, как будет атаковать Ларса.
Она уже запомнила план гостевого центра.
Он был прост, но все необходимое в нем имелось, как в улье для пчел.
Прямоугольный главный холл с двумя туалетами, женским и мужским; покрытые налетом фонтанчики для питья и запертый чулан с табличкой «ТОЛЬКО ДЛЯ ПЕРСОНАЛА». Каменный прилавок, окружающий закрытую кофейню.
Одна хорошо видимая входная дверь со скрипучими петлями. Одно большое окно, выходящее на парковку, наполовину занесенное снегом, надутым ветром. И по маленькому треугольному окну в каждом туалете под потолком, в десяти футах от кафельного пола. Будто тюремные окошки без решеток. Дарби запомнила эти подробности именно потому, что они выглядели маленькими деталями, на которые другие люди не обращают внимания.
А снаружи словно была совершенно иная планета. Лунный свет гладил облака. Температура упала до минус двух, соответственно показаниям ртутного термометра, висящего за окном. Масса снега, притиснутая к окну, продолжала накапливаться. Ветер дул резкими порывами, взметая сухие снежинки, стучавшие по стеклу, как камушки.
– Я уверен, что происходит некое глобальное потепление прямо сейчас, – сказал Эд. – Вот на наших глазах.
Сэнди перевернула страницу.
– Глобальное потепление – это выдумка.
– Я просто говорю – спасибо Господу, что мы внутри.
– Это правда! – зловеще шептал Эшли, наклонив голову в направлении Ларса. – Я засовывал кого ни попадя в деревянный ящик и пилил напополам.
Грызун вернулся к топтанию возле двери, перебирая брошюры на полке. Дарби не могла сказать, слышал ли он шутку Эшли. Она желала, чтобы Эшли прекратил испытывать судьбу. Такая ситуация не сможет продолжаться все восемь или больше часов. Рано или поздно Эшли набредет на словесную мину.
«Тогда – к оружию».
Это то, что должно произойти сегодня ночью. И насколько Дарби могла сказать, эта общественная зона отдыха была безопасной, как детский сад. За защитными жалюзи в кофейне лежали только пластиковые вилки и ложки. Бумажные тарелки и коричневые салфетки. Имелся шкаф для уборки, но запертый. Никаких монтировок, сигнальных пистолетов или кухонных ножей. Лучшим наступательным оружием, к сожалению, оставался двухдюймовый зубчатый клинок ее швейцарского армейского мультитула. Дарби погладила карман джинсов, удостоверившись, что он все еще там.
Сможет ли она ударить им Ларса? И более важный вопрос – остановит ли его это? Она не знала. Это было слабое оружие, вряд ли способное пронзить грудную клетку. Ей нужно подловить Грызуна беззащитным и воткнуть лезвие прямо в мягкую плоть его глотки или в глаза. Не время для колебаний. Это было возможно, она знала, но не вполне годилось как основной план.
«Треснувший цемент под стойкой, – вспомнила она. – Шатающийся камень».
Это может быть полезно.
Дарби встала и подошла к кофейной стойке, делая вид, что наполняет очередную чашку.
Когда никто не смотрел, она подняла правую ногу, упираясь ею в шаткий камень, и наклонилась вперед. Надавила сначала немного, а потом сильнее, еще сильнее, нажимая рычаг кофейника, чтобы скрыть шум, до тех пор, пока камень не выпал, клацнув по плитке пола. Ларс, Эд и Эшли ничего не заметили. Сэнди взглянула мельком и снова продолжила чтение.
Когда глаза женщины вернулись к книге, Дарби подняла его. Он был немного меньше хоккейной шайбы, гладкий и похожий на яйцо. Но достаточно большой, чтобы выбить с кровью несколько зубов или сильно метнуть. Она спрятала прохладный камень в карман и вернулась на свое место на скамейке, производя мысленную инвентаризацию.
Двухдюймовый нож.
Средних размеров камень.
И один патрон сорок пятого калибра.
«Мне потребуется помощь», – поняла Дарби.
Она могла попытаться сама завалить Ларса, конечно. Застать его врасплох, ранить, выдернуть пистолет из-под куртки и задержать с его помощью до прибытия снегоуборочных машин. До рассвета. Связать его собственной же клейкой лентой, может быть. И если всё полетит к чертям, она полагала, что внутренне готова убить его.
Но пытаться сделать это сейчас, в одиночку, будет безответственно.
Ей нужно поделиться своим открытием с кем-то еще здесь. На случай, если Ларсу удастся ее одолеть и тихо спрятать тело, не привлекая внимания остальных.
Она не сможет спасти Джей, если сперва убьет себя.
В чем разница между героем и жертвой?
В расчете.
За столом Эшли разложил карты ровной радугой, все лицом вниз, кроме одной – перевернутого туза червей.
– Итак, вот ваша карта.
Ларс разинул рот, будто троглодит, впервые увидевший огонь.
Эд пожал плечами:
– Неплохо.
Со скамьи Дарби оценивала своих потенциальных союзников.
Эд разменял шестой десяток и носил живот. Его кузина Сэнди могла бы с тем же успехом быть сделанной из древесины бальзового дерева и лака для волос.
Эшли, несмотря на его раздражающую болтливость, был также крупным, мускулистым и быстроногим.
Его манера двигаться, собирая сброшенные карты, его способ уверенно перемещаться вокруг стульев, будто танцуя, – обладали стремительной пикирующей грацией баскетболиста. Или эстрадного фокусника.
Фокусника с серебряной медалью.
– Покажи еще один, – попросил Ларс.
– Это единственный настоящий фокус, который я помню, – признался Эшли. – Всё остальное было детской чепухой. Фальшивые рукава, люки в чашках и всё в этом роде.
– Ты потерял свое призвание, – сказал Эд.
– Да? – Он улыбнулся, и на долю секунды Дарби увидела мелькнувшую боль в его глазах. – Ну, бухгалтерия тоже довольно крутая штука.
Ларс пригорюнился у двери, разочарованный, что шоу закончилось.
Дарби определилась, что обратится за помощью к Эшли. Он был достаточно сильным для драки, по крайней мере. Она поймает его одного, в туалете, может, и расскажет о девочке. Она убедится, что Эшли понимает серьезность ситуации. Что прямо сейчас жизнь ребенка снаружи поставлена на карту.
Тогда у нее будет резерв, когда она выберет момент для атаки и задержания Ларса.
– О! – Эшли хлопнул в ладоши, привлекая всеобщее внимание. – Я знаю, чем мы можем себя занять. Мы будем играть в «Круг времени».
Эд моргнул.
– Что?
– «Круг времени».
– Круг времени?
– Да.
– Что, черт возьми, такое – круг времени?
– Моя тетя – воспитатель в детском саду. Она использует это, чтобы сломать лед в маленькой группе. Основное – вы сидите по кругу, вроде как мы сейчас, и вы все согласны на тему, ну, там, «мой любимый питомец», или любую другую. И затем вы поворачиваетесь по часовой стрелке и делитесь своим ответом. – Эшли замялся, переводя взгляд с одного лица на другое. – И это… вот почему это называется – «Круг времени».
