bannerbannerbanner
Власть меча

Уилбур Смит
Власть меча

Полная версия

Штоффель подчеркивал недавно обретенное важное положение постоянными ругательствами и богохульствами.

– Идем, Шаса, я тебе покажу точки смазки. Все их нужно смазывать из специального шприца в начале каждой смены.

Он прополз под краем гремящего конвейера, крича Шасе прямо в ухо, чтобы тот мог его расслышать:

– В прошлом месяце один из помощников умудрился сунуть свою поганую руку в подшипники! Они ее оторвали, как крылышко цыпленка, приятель! До сих пор кровь видно!

Он с отвращением показал на темные пятна засохшей крови на бетонном полу и оцинкованных стенках.

– Говорю тебе, приятель, кровь из него хлестала, как из садового шланга!

Потом Штоффель ловко, как обезьяна, взобрался на узкий стальной мостик, и они посмотрели вниз, на конвейер измельчителя.

– Один из этих черномазых овамбо свалился отсюда прямо в емкость с рудой, а мы потом в конце линии не смогли найти даже кусочка кости крупнее твоего пальца. Да, приятель, это чертовски опасная работа, – с гордостью сообщил он Шасе. – Тут приходится постоянно оставаться начеку.

Когда сирена рудника возвестила перерыв на обед, Штоффель повел Шасу вокруг строений дробилки на тенистую сторону, и они удобно устроились на трубе вытяжки. Они могли общаться открыто, поскольку их сейчас объединяла работа, и Шаса чувствовал себя взрослым и важным в своем синем рабочем комбинезоне, когда открывал коробку с ланчем, присланным ему из бунгало шеф-поваром.

– Цыпленок и сэндвичи с языком и пудинг с вареньем, – осмотрел он содержимое. – Хочешь чего-нибудь, Штоффель?

– Нет, приятель. Вон моя сестра, несет мне обед.

И Шаса тут же потерял интерес к еде.

Аннализа ехала по дороге на черном велосипеде «радж-уитворт», и на руле висело несколько жестяных коробок. Шаса впервые увидел ее после их встречи у насосной, хотя и высматривал ее с тех пор каждый день. Она заправила юбку в шаровары, чтобы не испачкать подол цепью. Стоя на педалях, она ритмично работала ногами, проезжая в ворота дробилки, а ветер прижимал к ее телу тонкую ткань платья. Грудь Аннализы была непропорционально большой по сравнению со стройными загорелыми конечностями.

Шаса зачарованно наблюдал за ней. А она, заметив, что Шаса сидит рядом с ее братом, сменила позу. Она опустилась на седло, расправила плечи и оторвала одну руку от руля в попытке пригладить растрепанные ветром волосы. Притормозив, она спрыгнула на землю и поставила велосипед у кожуха вентиляционной трубы.

– Что на обед, Лиза? – спросил Штоффель Бота.

– Колбаса и пюре. – Она протянула ему коробки. – Как всегда.

Рукава ее платья были закатаны, и, когда она подняла руки, Шаса увидел светлые волосы у нее под мышками, спутанные и влажные от пота, и поспешил скрестить ноги.

– Черт, сестренка! – Штоффель не скрывал неудовольствия. – Вечно одно и то же!

– В следующий раз попрошу маму приготовить тебе бифштекс с грибами.

Она опустила руку, и Шаса осознал, что таращится на нее, но не мог совладать с собой. Аннализа застегнула верх блузки, и Шаса заметил, как слегка покраснела на шее ее загорелая кожа, но она все еще ни разу не посмотрела прямо на него.

– Ладно, и на том спасибо. – Штоффель жестом отпустил сестру, но та не спешила уходить.

– Можешь у меня взять что-нибудь, – предложил Шаса.

– Можем поменяться, – щедро предложил Штоффель.

Шаса, заглянув в жестянку, увидел комковатое картофельное пюре, залитое жирным соусом.

– Я не голоден. – И Шаса наконец обратился к девушке: – Хочешь сэндвич, Аннализа?

Она расправила юбку на бедрах и посмотрела на него в упор. Глаза у нее были раскосыми, как у дикой кошки. Она лукаво усмехнулась:

– Когда я захочу что-нибудь взять у тебя, Шаса Кортни, я свистну – вот так.

Она соблазнительно сложила губы в бутон и свистнула, как заклинатель змей, одновременно медленно поднимая указательный палец в откровенно непристойном жесте.

Штоффель грубо расхохотался и хлопнул Шасу по руке:

– Приятель, да она на тебя запала!

Пока Шаса, заливаясь краской, потрясенно сидел, не в силах произнести ни слова, Аннализа подчеркнуто отвернулась и подняла велосипед. Она выехала за ворота, стоя на педалях и поворачивая велосипед из стороны в сторону, так что ее тугие ягодицы раскачивались при каждом движении.

В тот вечер, поворачивая Престер-Джона к водоводу, Шаса задыхался от предвкушения; а приблизившись к насосной, он придержал пони, боясь разочарования, не спеша поворачивать за угол здания.

И все же он оказался не готов к потрясению, когда увидел девушку. Она стояла, расслабленно прислонившись к одной из опор трубы, и Шаса утратил дар речи, когда она медленно выпрямилась и неторопливо направилась к голове пони, не глядя на всадника.

Взявшись за недоуздок, она нежно сказала лошадке:

– Какой симпатичный мальчик!

Пони резко выдохнул сквозь ноздри и переступил с ноги на ногу.

– Какой милый мягкий носик!

Она плавным движением погладила морду животного.

– Хочешь, я тебя поцелую, мой красавчик?

Она слегка сжала губы, розовые, мягкие и влажные, и посмотрела на Шасу, прежде чем наклониться вперед и демонстративно поцеловать морду пони, одновременно поглаживая его шею. Она задержала поцелуй на несколько секунд, а потом прижалась щекой к щеке пони. И начала раскачивать бедрами, что-то тихо напевая горлом, а затему снова взглянула на Шасу своими хитрыми раскосыми глазами.

Шаса пытался найти какие-то слова, ошеломленный бурей охвативших его чувств, а она не спеша передвинулась к боку пони и погладила шкуру.

– Такой сильный…

Ее рука слегка задела ногу Шасы, почти непреднамеренно, но тут же вернулась к его бедру, уже более целенаправленно, и теперь Аннализа не смотрела в лицо Шасе. А он ничего не мог поделать, не мог скрыть свою яростную реакцию на ее прикосновение, и она вдруг визгливо расхохоталась и отступила назад, уперев руки в бедра.

– Собираешься разбить тут лагерь, Шаса Кортни? – спросила она.

Шаса смутился, не понимая ее. И просто покачал головой в ответ.

– Тогда для чего ты поставил палатку?

Аннализа снова громко захохотала, бесстыдно показывая на бриджи Шасы, и он неловко согнулся в седле.

А девушка, чьи смены настроения сбивали с толку, похоже, пожалела его и вернулась к голове пони, чтобы повести животное по дороге, давая Шасе возможность прийти в себя.

– Что тебе говорил обо мне мой брат? – спросила она, не оборачиваясь.

– Ничего, – заверил ее Шаса.

– Не верь тому, что он говорит. – Аннализа ему не поверила. – Он вечно старается наговорить гадостей. Он тебе говорил о Фурье, шофере?

Все на руднике знали, как жена Герхарда Фурье застукала их вдвоем в кабине грузовика после рождественской вечеринки. Жена Фурье была старше матери Аннализы, но она подбила девушке оба глаза и в клочья изодрала ее единственное хорошее платье.

– Ничего он мне не говорил, – твердо повторил Шаса, но тут же с любопытством спросил: – А что случилось?

– Ничего, – быстро ответила девушка. – Это все вранье. – И опять сменила тему: – Хочешь, покажу тебе кое-что?

– Да, пожалуйста, – с готовностью откликнулся Шаса.

Он догадывался, что это может быть.

– Дай мне руку.

Аннализа подошла к стремени, а Шаса наклонился, и они зацепились локтями. Он поднял ее, и она оказалась легкой и сильной. Она села позади него на круп пони и обхватила обеими руками талию Шасы.

– Поверни налево.

Она направляла его, и они молча ехали около десяти минут.

– Сколько тебе лет? – спросила наконец девушка.

– Почти пятнадцать.

Шаса слегка преувеличил, а Аннализа сказала:

– Мне через два месяца исполнится шестнадцать.

Если до сих пор оставались сомнения, кто из них главный, сказанное девушкой помогло решить этот вопрос. Шаса подчинился ей, и она это почувствовала. Она прижалась грудью к его спине, словно подчеркивая свою власть, и ее груди, крупные и упругие, как резина, обжигали его сквозь тонкую хлопковую рубашку.

– Куда мы едем? – спросил он после очередного долгого молчания.

Они объехали бунгало стороной.

– Тише! Я покажу, когда доберемся.

Дорога сузилась и стала более неровной. Шаса сомневался, что по ней за последние месяцы кто-то проезжал или проходил, разве что мелкие дикие животные, которые все еще жили так близко от рудника. Наконец у подножия утеса дорога окончательно исчезла, и Аннализа соскользнула со спины пони.

– Оставь свою лошадь здесь.

Шаса стреножил пони и с любопытством огляделся. Он никогда не забирался так далеко. Похоже, они уехали не меньше чем на три мили от бунгало.

Здесь каменистый склон резко обрывался вниз, а земля была изрыта трещинами и ямами, заросшими колючим кустарником.

– Идем! – приказала Аннализа. – У нас мало времени. Скоро стемнеет.

Она нырнула под какую-то ветку и начала спускаться по склону.

– Эй! – предостерег ее Шаса. – Не надо туда ходить! Ушибешься!

– Да ты испугался! – поддразнила его она.

– Нет!

Насмешка подстегнула его, и он тоже полез вниз по щебнистому склону. Один раз Аннализа остановилась, чтобы сорвать с куста веточку с желтыми цветами, и они продолжили путь, помогая друг другу на опасных местах, пробираясь под ветками, балансируя на валунах и перепрыгивая через расщелины, как пара горных кроликов, пока наконец не добрались до дна ущелья и не остановились, чтобы перевести дыхание.

Шаса запрокинул голову и посмотрел на утес, возвышавшийся над ними, крутой, как крепостная стена, но Аннализа потянула его за руку, привлекая внимание:

– Это секрет. Ты должен поклясться, что никому не расскажешь, особенно моему брату.

– Хорошо, клянусь.

– Надо это сделать как следует. Подними правую руку, а левую прижми к сердцу.

Она торжественно приняла его клятву, а потом взяла за руку и подвела к поросшей лишайником груде валунов.

 

– Опустись на колени!

Шаса повиновался, и девушка осторожно отодвинула зеленую ветку, что скрывала за собой нишу между валунами. Шаса задохнулся и отшатнулся, едва не встав на ноги. Эта ниша оказалась чем-то вроде святилища. На полу были расставлены стеклянные банки, и стоявшие в них дикие цветы увяли и потемнели. За цветочным подношением лежала куча белых костей, аккуратно сложенных в маленькую пирамидку, а венчал ее человеческий череп с зияющими глазницами и желтыми зубами.

– Кто это? – прошептал Шаса, его глаза расширились в суеверном страхе.

– Горная ведьма. – Аннализа взяла его за руку. – Я нашла ее кости здесь и соорудила это магическое место.

– Откуда ты знаешь, что она была ведьмой?

По коже Шасы побежали мурашки, голос дрожал и срывался.

– Она мне так сказала.

Это вызвало в голове у Шасы такие пугающие образы, что он больше не стал ни о чем спрашивать; череп и кости и без того ужасали, но голос, что мог прозвучать из них, был во сто раз хуже, и у Шасы встали дыбом волосы на затылке и на руках. Он наблюдал, как Аннализа меняла увядшие цветы на свежие желтые цветы акации, а потом села на корточки и снова сжала руку Шасы.

– Эта ведьма исполнит одно твое желание, – прошептала она.

Шаса задумался.

– Чего тебе хочется? – Девушка потянула его за руку.

– А я могу пожелать что угодно?

– Да, что угодно, – кивнула Аннализа, нетерпеливо глядя ему в лицо.

Шаса смотрел на побелевший череп, и его страх угасал; он вдруг уловил некое новое ощущение. Словно нечто тянулось к нему, некое чувство тепла и знакомого уюта, какое он знал прежде, будучи младенцем, когда мать прижимала его к груди.

На высохшем черепе кое-где оставались клочки волос, похожие на коричневый пергамент, и местами – мягкие пушистые шарики, такие же, как на головах домашних бушменов, пасших молочных коров у станций отдыха на дороге из Виндхука.

– Что угодно? – повторил Шаса. – Я могу пожелать что угодно?

– Да, всего, чего тебе хочется.

Аннализа прислонилась к его боку, и она была мягкой и теплой, а ее тело пахло свежим сладким молодым потом.

Шаса наклонился вперед и коснулся белого костяного лба черепа, и ощущение тепла и покоя усилилось. Шаса осознавал доброе ощущение любви, слишком сильное, чтобы выразить его в словах, да, любви, словно за ним присматривал некто или нечто, глубоко заботившийся о нем.

– Я желаю, – произнес он тихо, почти как во сне, – я желаю огромной власти.

Ему показалось, будто что-то укололо кончики его пальцев, касавшиеся черепа, вроде электрического разряда, и он резко отдернул руку.

Аннализа разочарованно вскрикнула и одновременно отодвинулась от Шасы.

– Глупое желание. – Она явно была задета, но Шаса не понимал почему. – Ты глупый мальчишка, и ведьма не исполнит такое глупое желание.

Она вскочила на ноги и закрыла нишу веткой.

– Поздно уже. Нужно возвращаться.

Шасе не хотелось покидать это место, он медлил.

Аннализа окликнула его уже со склона:

– Идем, через час станет темно.

Когда он снова вышел на тропу, она сидела, прислонившись к скале, лицом к нему.

– Я оцарапалась!

Она произнесла это как обвинение. Они оба раскраснелись и тяжело дышали после подъема.

– Мне жаль, – выдохнул Шаса. – Как случилось, что ты поранилась?..

Аннализа подняла подол своей юбки до середины бедра. Одна из колючих ветвей зацепилась за нее, оставив длинную красную царапину на гладкой светлой коже внутренней стороны бедра. Царапина получилась неглубокой, но на ней выступила цепочка капелек крови, подобно ожерелью из крошечных ярких рубинов. Шаса уставился на них как зачарованный, а девушка снова прислонилась к скале, приподняла колени и раздвинула бедра, смяв юбку между ними.

– Промой ее слюной! – велела она.

Шаса послушно опустился на колени между ее ногами и намочил слюной указательный палец.

– У тебя грязный палец! – предостерегла его девушка.

– Что же мне тогда делать? – Шаса растерялся.

– Облизни… смажь ее языком!

Он наклонился вперед и коснулся царапины кончиком языка. Ее кровь имела странный металлически-соленый вкус.

Аннализа положила одну руку ему на затылок и погладила темные вьющиеся волосы.

– Да, вот так, очисти ее, – пробормотала она.

Ее пальцы погрузились в его волосы, она удерживала голову Шасы, прижимая его лицо к своей коже, а потом направила его выше, медленно отодвигая юбку свободной рукой, по мере того как его губы продвигались вверх.

А потом, заглянув между ее разведенных ног, Шаса увидел, что она сидит на собственном белье, белой ткани с рисунком из розочек. И тут до него дошло, что за те несколько минут, что Аннализа оставалась одна, она, должно быть, сняла трусики и подстелила их под себя как подушку на мягкой, покрытой мхом земле. Под юбкой на ней ничего не было.

Шаса резко проснулся, не понимая, где находится. Спиной он ощущал твердую землю, в плечо впился какой-то камешек, на грудь что-то давило, мешая дышать. Он замерз, вокруг стояла тьма. Престер-Джон топтался и фыркал где-то рядом, и Шаса увидел голову пони, силуэтом обрисовавшуюся на фоне звезд.

Внезапно он вспомнил. Нога Аннализы была перекинута через его ногу, а ее лицо уткнулось ему в шею; она наполовину лежала на его груди. Он оттолкнул ее с такой силой, что она с криком проснулась.

– Уже темно! – глупо воскликнул он. – Нас уже ищут!

Он попытался встать, но его бриджи оказались спущены до колен. Шаса ярко вспомнил, как девушка опытной рукой расстегивала их и спускала ниже бедер. Он резко натянул штаны и стал неловко застегивать ширинку.

– Нужно возвращаться. Моя мать…

Аннализа уже стояла рядом с ним, прыгая на одной босой ноге и пытаясь второй попасть в трусики. Шаса посмотрел на звезды. На горизонте сиял Орион.

– Уже больше девяти часов! – мрачно бросил Шаса.

– Не надо было засыпать, – уныло возразила девушка и схватилась за его плечо, чтобы не упасть. – Мой папа меня выпорет. Он говорил, что в следующий раз убьет меня.

Шаса оттолкнул ее руку. Ему хотелось поскорее убраться подальше от нее, но он знал, что не может.

– Это ты виноват! – Она наклонилась, подхватила у лодыжек трусики и натянула их до талии, а потом расправила юбку. – Я так и скажу папе, что это ты виноват. Он на этот раз хлыстом меня изобьет! Ох! Да он просто шкуру с меня спустит!

Шаса отвязал пони, руки у него дрожали. Он не мог думать отчетливо, оставаясь еще полусонным.

– Я ему не позволю. – Его голос прозвучал нерешительно, и галантность вышла неубедительной. – Я не позволю ему причинить тебе боль.

Похоже, это лишь разозлило девушку.

– Да что ты можешь сделать? Ты же просто ребенок! – Это слово, похоже, вызвало что-то еще в ее сознании. – А что произойдет, если ты сделал мне ребенка, а? Он же будет бастардом; ты подумал об этом, когда совал в меня свою штуку? – раздраженно бросила она.

Шаса обожгло несправедливостью ее обвинения.

– Ты сама показала мне, как это сделать! Я бы ничего и не сумел без тебя!

– Ни шиша хорошего теперь не будет! – Аннализа уже плакала. – Лучше бы нам просто сбежать!

Эта идея нашла отклик в душе Шасы, но он с неохотой отказался от нее.

– Пошли, – сказал он и подсадил девушку на спину Престер-Джона, а затем забрался позади нее.

Они увидели факелы поисковых групп на равнине под собой, когда обогнули выступ горы. На дороге тоже горели огни – фары машин, ехавших медленно, явно шарили по обочинам, и до них донеслись крики поисковиков, когда пони добрался до леса далеко внизу.

– Мой папа точно убьет меня на этот раз. Он узнает, чем мы занимались, – хныкала Аннализа, и ее жалость к самой себе раздражала Шасу.

Он уже отказался от попыток ее успокоить.

– Да как он узнает? – огрызнулся он. – Его там не было.

– Ты же не думаешь, что ты был первым, с кем я это делала, – резко произнесла Аннализа, желая ранить Шасу. – Я этим со многими занималась, и папа дважды меня поймал. О, он все равно узнает!

При мысли о том, что Аннализа проделывала этот странный и удивительный фокус с другими, Шаса почувствовал жаркий прилив ревности, который вскоре остыл под влиянием рассудка.

– Что ж, – сказал он, – если он знает обо всех остальных, ты вряд ли сможешь свалить вину на меня.

Аннализа попалась в собственную ловушку и испустила очередное душераздирающее рыдание; и когда они столкнулись с группой искавших их людей, шедших вдоль водовода, она продолжала театрально плакать.

Шаса и Аннализа сидели в противоположных концах гостиной бунгало, инстинктивно держась как можно дальше друг от друга. Когда они услышали, как снаружи остановился «даймлер» с горящими фарами, Аннализа снова заплакала, шмыгая носом и потирая глаза, чтобы добыть побольше слез.

Они услышали быструю легкую поступь Сантэн на веранде, и за ней звучали более неторопливые шаги Твентимен-Джонса.

Когда Сантэн появилась в двери гостиной, Шаса встал и сложил перед собой руки в жесте кающегося грешника. На ней были индийские бриджи, сапоги для верховой езды и твидовый жакет, на шее красовался желтый шарф. Сантэн пылала, она одновременно испытывала облегчение и пребывала в ярости, как мстительный ангел.

Аннализа, увидев ее лицо, испустила тоскливый вой, притворяясь лишь наполовину.

– Заткнись, девица! – тихо приказала ей Сантэн. – Или я обеспечу тебе настоящую причину рыдать. – Она повернулась к Шасе. – Кто-то из вас пострадал?

– Нет, мама.

Шаса повесил голову.

– Престер-Джон?

– О, он в прекрасном состоянии.

– Ладно, значит, все в порядке. – Она не стала ничего уточнять. – Доктор Твентимен-Джонс, не отведете ли вы эту юную леди к ее отцу? Я не сомневаюсь, он знает, как с ней обойтись.

Сантэн коротко переговорила с отцом Аннализы около часа назад – это был крупный лысый мужчина с татуировками на мускулистых руках, агрессивный, с красными глазами, вонявший дешевым бренди и сжимавший волосатые кулаки, когда высказывал свои намерения относительно своей единственной дочери.

Твентимен-Джонс взял девушку за запястье, поднял на ноги и повел ее, хнычущую, к двери. Когда он проходил мимо Сантэн, выражение ее лица смягчилось, и она коснулась его руки.

– Что бы я делала без вас, доктор Твентимен-Джонс? – тихо произнесла она.

– Подозреваю, что вы прекрасно справились бы самостоятельно, миссис Кортни, но я рад, что могу помочь.

Он выволок Аннализу из комнаты, и тут же загудел мотор «даймлера».

Лицо Сантэн снова стало жестким, когда она повернулась к Шасе. Он поежился под ее взглядом.

– Ты проявил непослушание, – сказала Сантэн. – Я тебя предупреждала, чтобы ты держался подальше от этой маленькой потаскушки.

– Да, мама.

– Она переспала с половиной мужчин на руднике. Нам придется показать тебя врачу, когда мы вернемся в Виндхук.

Шаса содрогнулся и невольно посмотрел на свои штаны при мысли о туче отвратительных микробов, ползающих по самым интимным его частям.

– Непослушание само по себе плохо, но что ты сделал по-настоящему непростительного? – резко спросила Сантэн.

Шаса мог бы назвать не меньше дюжины нарушений.

– Ты вел себя глупо, – продолжила Сантэн. – Ты оказался настолько глуп, чтобы попасться на удочку. А это худший из грехов. Ты выставил себя на посмешище перед всеми на руднике. Как ты теперь сможешь возглавлять людей и командовать ими, если настолько себя унижаешь?

– Я об этом не подумал, мама. Я вообще ни о чем особенном не думал. Это просто как-то само собой получилось.

– Так подумай об этом теперь, – приказала Сантэн. – Пока ты будешь долго принимать горячую ванну с половиной бутылки лизола, подумай обо всем этом как следует. Спокойной ночи.

– Спокойной ночи, мама… – Шаса подошел к ней, и, помедлив мгновение, она подставила ему щеку. – Прости, мама. – Он поцеловал ее. – Прости, что заставил стыдиться за меня.

Ей хотелось обнять его, прижать к груди его прекрасную любимую голову и сказать, что она никогда не будет его стыдиться.

Но…

– Спокойной ночи, Шаса, – повторила она, стоя неподвижно, пока сын выходил из гостиной.

Она услышала, как его шаги безутешно удаляются по коридору. Затем ее плечи поникли.

– О, мой милый… мое дитя… – прошептала она.

Внезапно, впервые за много лет, она ощутила нужду в успокоительном. Она быстро подошла к тяжелому застекленному шкафу, налила себе коньяка из графина и сделала глоток. Спиртное обожгло ей язык и вызвало слезы на глазах. Проглотив, она отставила стакан.

– Это не слишком поможет, – решила она и ушла к своему письменному столу.

Сев в кожаное кресло с высокой спинкой, Сантэн вдруг почувствовала себя маленькой, хрупкой и уязвимой. Для нее подобные чувства были чужды, и она испугалась.

 

– Это случилось, – шепнула она. – Он становится мужчиной. – И тут же она возненавидела ту девушку. – Маленькая грязная шлюха! Он еще не готов к этому. Слишком рано она выпустила демона, демона крови Тири.

Сантэн была прекрасно знакома с этим демоном, потому что он всю жизнь преследовал ее. Дикая страстность крови де Тири.

– О, мой дорогой…

Сейчас она теряет какую-то часть сына… уже потеряла, осознала она. Одиночество навалилось на нее, как голодный зверь, все эти годы подстерегавший ее в засаде.

Существовало лишь двое мужчин, способных смягчить это одиночество. Но отец Шасы погиб в своей хрупкой машине, слепленной из холста и дерева, а она беспомощно стояла и смотрела, как он сгорает… Другой мужчина отодвинул себя слишком далеко и навсегда, совершив один жестокий и бессмысленный поступок. Майкл Кортни и Лотар де ла Рей… оба теперь были мертвы для нее.

После них у нее были любовники, много любовников, краткие мимолетные связи, переживаемые исключительно на уровне плоти, простое противоядие от кипения крови. Ни одному из них не позволялось заглянуть в глубины ее души. Но вот теперь зверь одиночества вырвался сквозь охраняемые порталы и залег в ее потаенных местах.

– Если бы только был хоть кто-нибудь, – сокрушалась Сантэн.

Такое с ней случилось только раз в жизни, когда она лежала на постели, на которой дала жизнь золотоволосому бастарду Лотара де ла Рея.

– Если бы был хоть кто-то, кого я могла бы полюбить и кто мог бы полюбить меня…

Она наклонилась вперед и взяла со стола фотографию в серебряной рамке, фотографию, которую она возила с собой, куда бы ни поехала, и всмотрелась в лицо молодого человека, стоявшего в центре группы пилотов. Впервые она заметила, что снимок поблек и пожелтел, а черты Майкла Кортни, отца Шасы, размылись. Она смотрела на красивого молодого человека и отчаянно пыталась сделать изображение ярче и четче благодаря собственной памяти, но оно как будто уплывало все дальше от нее.

– О Майкл, – снова зашептала Сантэн. – Все это было так давно… Прости меня. Пожалуйста, прости меня. Я должна стараться быть сильной и храброй. Я должна стараться ради тебя и ради твоего сына, но…

Снова поставив снимок на стол, она подошла к окну и долго смотрела в темноту.

«Я теряю свое дитя, – думала она. – И потом я однажды останусь одна, старая и уродливая… и я боюсь…»

Сантэн заметила, что дрожит, и обхватила себя руками, но тут же ее мысли обрели четкость.

«Нет времени для слабости и жалости к себе на том пути, который ты выбрала для себя. – Она встряхнулась и выпрямилась, стоя одна в тишине спящего дома. – Ты должна идти вперед. Нельзя повернуть назад, нельзя колебаться, ты должна идти до конца».

– А где Штоффель Бота? – резко спросил Шаса у контролера дробилки, когда сирена рудника подала сигнал к перерыву на обед. – Почему его здесь нет?

– Кто знает? – пожал плечами контролер. – Я получил записку из главного офиса о том, что он не придет. Они не объяснили мне почему. Может, его уволили. Я не знаю. Да мне и все равно, он в любом случае был дерзким маленьким ублюдком.

Весь остаток смены Шаса пытался справиться с чувством вины, сосредотачиваясь на потоке руды на грохочущем конвейере.

Когда прозвучал сигнал окончания работы и черные рабочие стали кричать друг другу: «Shabile!» – «Время вышло!», Шаса вскочил на Престер-Джона и повернул его к ряду коттеджей, где жила семья Аннализы. Он знал, что рискует навлечь на себя гнев матери, но дерзкое чувство рыцарства гнало его вперед. Он должен был выяснить, какие неприятности и горести он причинил.

Однако у ворот территории дробилки его остановили.

Мозес, старший с промывочной площадки, возник перед Престер-Джоном и схватил пони за недоуздок.

– Вижу тебя, Хорошая Вода, – приветствовал он Шасу мягким низким голосом.

– О, Мозес… – Шаса улыбнулся от удовольствия, забыв на мгновение о своих тревогах. – Я собирался навестить тебя.

– Я принес твою книгу. – Овамбо протянул Шасе толстый экземпляр «Истории Англии».

– Но ты не мог еще прочитать это! – возразил Шаса. – Не так быстро! Даже мне понадобилось несколько месяцев!

– Я и не стану это читать, Хорошая Вода. Я уезжаю с рудника Ха’ани. Завтра утром с грузовиками отправляюсь в Виндхук.

– О нет! – Шаса соскочил из седла и схватил Мозеса за руку. – Почему ты решил уехать, Мозес?

Шаса изобразил неведение из-за чувства вины и соучастия.

– Дело не в моем желании или нежелании. – Высокий парень пожал плечами. – Многие завтра уезжают с грузовиками. Доктела их выбрал, а леди твоя мать объяснила причину и выдала нам месячное жалованье. Человек вроде меня не задает вопросов, Хорошая Вода. – Он грустно и горько улыбнулся. – Держи свою книгу.

– Оставь ее себе. – Шаса оттолкнул книгу. – Это мой подарок тебе.

– Отлично, Хорошая Вода. Она будет напоминать мне о тебе. Оставайся с миром.

Он отвернулся.

– Мозес… – произнес Шаса ему в спину, но понял, что не находит слов.

Он импульсивно протянул руку, но овамбо отступил назад. Белый человек и черный человек не пожимают друг другу руки.

– Иди с миром, – сказал Шаса, настойчиво не убирая руки, и Мозес почти украдкой огляделся, прежде чем ответить на пожатие.

Его кожа была до странности прохладной. Шаса задумался, у всех ли черных такая кожа.

– Мы друзья, – сказал он, задерживая руку Мозеса. – Ведь так?

– Я не знаю.

– О чем ты?

– Я не знаю, возможно ли для нас быть друзьями.

Он мягко высвободил свою руку и ушел. Он не оглянулся на Шасу, когда обходил ограду и удалялся к домикам рабочих.

Колонна тяжелых грузовиков ползла по равнине, соблюдая интервалы, чтобы пыль, поднятая предыдущей машиной, не мешала следующей. А пыль высоко взлетала во все еще горячем воздухе, как желтый дым горящих кустов.

Герхард Фурье в первом грузовике ссутулился за рулем, его большой живот свисал до колен; ему пришлось расстегнуть пуговицы рубашки, выставив наружу волосатый пупок. Каждые несколько секунд он поглядывал в зеркало заднего вида над головой.

Кузов грузовика был набит вещами и мебелью семей, как черных, так и белых, которых уволили с рудника. Поверх мешков сидели их невезучие владельцы. Женщины повязали головы шарфами, защищаясь от пыли; они придерживали младших детей, когда грузовики подпрыгивали и раскачивались на неровной дороге. Старшие дети устроили себе гнезда среди багажа.

Фурье протянул руку и немного поправил зеркало, чтобы видеть девушку за своей спиной. Она приютилась между старым коробом из-под чая и ободранным чемоданом из кожзаменителя. Откинувшись на свернутое в рулон одеяло, она дремала, и ее светлые, неровно выгоревшие волосы болтались от движения машины. Одно колено было слегка приподнято, короткая юбка задралась, и когда девушка заснула, колено опустилось набок, и Фурье мельком заметил ее трусики в розочках между гладких молодых бедер. Потом девушка резко проснулась, сомкнула ноги и повернулась на бок.

Фурье потел, и не только от жары; капли пота поблескивали на темной щетине его щек и подбородка. Он дрожащими пальцами вынул изо рта окурок сигареты и осмотрел его. Рисовая бумага намокла от слюны и покрылась желтыми табачными пятнами. Фурье выбросил окурок в боковое окно и закурил другую сигарету, ведя грузовик одной рукой и ожидая, когда девушка снова пошевелится. Он уже попробовал эту юную плоть, он знал, как она нежна, тепла и доступна, и мучился болезненным желанием добраться до нее еще разок. Он готов был ради этого пойти на любой риск.

Впереди из дымки жары выплыла группа серых акаций. Фурье так часто ездил по этой дороге, что она обрела для него свои знаки и ритуалы. Он посмотрел на карманные часы и хмыкнул. Они уже ехали на двадцать минут дольше положенного. Но ведь машины были перегружены жалкими пожитками целой толпы только что уволенных.

Он остановил грузовик у дороги рядом с деревьями и, неловко встав на подножку, закричал:

– Эй, ребята! Маленькая остановка! Женщины налево, мужчины направо! Кто не вернется через десять минут, останется здесь.

Он первым вернулся к грузовику и тут же занялся левым задним колесом, делая вид, что проверяет давление, но при этом высматривая девушку.

Она вышла из-за деревьев, расправляя юбку. Покрытая дорожной пылью, она выглядела раздраженной и разгоряченной. Но, заметив, что Фурье наблюдает за ней, она вскинула голову и демонстративно не обратила на него внимания.

– Аннализа, – прошептал Фурье, когда она подняла ногу, чтобы перебраться через борт грузовика рядом с ним.

– Пошел ты, Герхард Фурье! – прошипела она в ответ. – Оставь меня в покое, или я пожалуюсь папе!

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46  47  48  49  50  51 
Рейтинг@Mail.ru