Признания Ната Тернера – Уильям Стайрон

Первый вопрос, с которым следует определиться современным читателям этой книги, заключается в том, насколько достоверный образ главного героя удалось создать автору. Вопрос не праздный, потому что в нашем случае предполагается, что русскоязычный читатель начала 21 века должен оценить степень правдоподобия у белого свободного американца, в середине 20 века писавшего от лица чернокожего раба, жившего в первой половине века 19. Это безнадежное дело, вне всякого сомнения. Мы можем только принимать все на веру, и порукой нам будут талант и воображение автора, который однако, надо признать, свою историю создавал не совсем на пустом месте: ведь есть же исторический документ – записки адвоката Ната Тернера. Наверняка есть и другие источники. В общем, лично я склонен Уильяму Стайрону верить.Как и в своем главном романе «Выбор Софи», в «Признаниях» Стайрон поднимает исключительно неоднозначную и противоречивую тему, точнее, сама-то тема ясна и понятна, однако она преподнесена так, что для нее не может быть простых оценок и отношения. Рабовладение – одна из черных и позорных страниц в истории США – несомненно. Нельзя бесконечно унижать человека и втаптывать в грязь его достоинство – тут тоже мало кто будет спорить. Каждое действие рождает противодействие – это закон. Поэтому остается только удивляться тому, что негритянские бунты на американском Юге не происходили постоянно и с большим размахом. Однако одно дело, когда мы представляем себе охваченных благородным гневом рабов, восставших против жестоких хозяев, и совсем другое дело, когда читаем версию Стайрона, изложенную под несколько другим углом. В его видении грань между преступниками и жертвами несколько размывается. Да, были жестокие, бесчеловечные рабовладельцы; но наравне с ними были и нормальные, даже вполне просвещенные люди. Да, рабы унижены, запуганы, изнурены тяжелой работой, вынуждены прозябать в грязи и невежестве. Однако далеко не всех захватила идея восстания! Некоторые даже стали на защиту своих хозяев.Вообще, невежество, наверное, и стало глубинной причиной всей той мрачной истории. Невежественны рабы, настолько, что сама идея о возможности взять свободу в свои руки оказывается им чужда. Невежественны их хозяева, пребывающие в заблуждении относительно расовой неполноценности чернокожих и при этом не замечающие собственных пороков и распущенности. Невежественны восставшие, превратившие борьбу за свободу в кровавую вакханалию – а разве могло быть иначе? Что еще могли сделать почувствовавшие вкус вседозволенности рабы? И, наконец, невежественнен сам Нат Тернер. Да-да, сам Тернер, исключительно образованный для чернокожего раба, умный грамотный, набожный, он невежественнен в своем фанатизме, в своей увлеченности библейскими мотивами, в своей уверенности в предстоящей ему «великой миссии». Как я ни старался, я не смог найти в себе ни капли сочувствия к предводителю бунта. К его сторонникам, доведенным до отчаяния, загнанным в угол, униженным и озлобленным – да. К невинно погибшим среди белых – да. Но не к Тернеру, только не к нему. Пусть даже он стремился создать новый, лучший мир для своих собратьев, пусть даже не вполне понимал, что именно творит – сочувствия нет.Вообще, конечно, образ Тернера доведен до максимальной точки противоречивости, и я прекрасно понимаю, отчего Стайрона обвиняли в расизме. Потому что вот он – чернокожий раб, которому дали зачатки образования, научили читать, писать, понимать карты и другим премудростям. И что из этого вышло? Он обратил свои знания против господ, он способствовал их уничтожению. Что же получается – неграм образование и развитие только во вред? Но это уже действительно попахивает расизмом, а ответа, как водится, нет. Стайрон дает читателю возможность самостоятельно решить эту проблему для себя, хотя это не так просто.Потомки рабов живут в современной Америке. И из всего, что мы слышим из-за океана, можно сделать один вывод: проблемы существуют до сих пор, причем огромные. Афроамериканцы – значительная часть населения США, и противоречия никуда не делись, они только видоизменились. Можно ли их разрешить? Ответить на этот вопрос может только сами американцы, и насколько им может оказаться в этом полезен роман Уильяма Стайрона – тоже решать им.

Это сложная и неоднозначная книга. Такие книги, наверное, и не могут быть простыми и не вызывать споров. Тема рабства одна из самых тяжёлых в истории Америки. А расизм одно из самых грязных и несмываемых пятен в истории всего человечества, сравниться с ним может разве что религиозная нетерпимость. Да и все прочие производные ксенофобии, будь то сексизм или гомофобия, будучи затронуты в литературе, непременно поднимают вокруг себя шумиху и вызывают разногласия, особенно, если сделано это хоть сколько-нибудь талантливо. Всегда будут недовольные с одной или другой стороны. И всегда будут те, кого книга задела за живое, заставила задуматься, может быть, даже потрясла. Приступая к чтению, я понимала, что мне предстоит определиться, к кому же отнесу себя я.

Какое впечатление произвела на меня эта книга? Расизма, в котором обвиняли автора, я не заметила. Впрочем, это не значит, что его там нет, как и то, что кто-то его обнаружил, не означает, что он там есть. Для меня эта книга стала, в первую очередь, историей трагедии одной личности. Не смотря на то, что посвящена она восстанию рабов, на первый план выходит один единственный человек, предводитель этого восстания. Он не герой в привычном понимании этого слова, не зря какой-то марксист обвинил автора в «искажении образа народного героя». Нат Тернер просто несчастный человек, и от этого, на мой взгляд, его образ делается ещё трагичней. Он обманулся в своих ожиданиях, а если точнее, его обманули, сначала поманили надеждой на лучшее будущее, а затем оставили и забыли. Все мы тяжело переживаем ложь и предательство, а когда обида так горька, когда все твои иллюзии развеиваются дымом по ветру и впереди ничего не ждёт, кто-то смиряется, а у кого-то в сердце сама собой зарождается ненависть. И именно через трагедию этого человека понимаешь весь ужас рабства, особенно рабства подкреплённого расизмом, осознаёшь всю несправедливость и недопустимость того, что на первый взгляд выглядит – сейчас я это произнесу – не так уж страшно. Ну да, большинство хозяев, действительно, не были чудовищами и совсем неплохо обращались со своими рабами, они были к ним добры, заботились о них. С чего вдруг эти черномазые, которых вовсе не избивали и не морили голодом, восстали против белых господ? Откуда такая лютая ненависть к тем, кто, казалось бы, не сделал им ничего плохого? Белые люди ведь только отняли у чёрных людей свободу, зато они дали им кров и взяли на себя обязанность принимать за них все самые сложные решения. А взамен всего лишь лишили главного – человеческого достоинства. Никаких зверств по отношению к чёрным, здесь чёрные будут убивать и резать, но что их на это толкнуло? При удачном раскладе раб мог рассчитывать на равнодушное пренебрежение к любым потребностям, кроме тех, что способствуют качественному выполнению обязанностей – хороший хозяин забоится о своём имуществе. Не беспрестанные ли унижения довели до греха Ната и тех, кто пошёл за ним? Человеку, который знает, что он человек, который хоть однажды почувствовал себя человеком, трудно мириться с положением скотины.

Да, одним только насилием и кровопролитием ничего нельзя решить, мятежники были обречены. Но верили ли они в победу, или просто отчаяние и ожесточение двигало ими? Хотя их предводитель предпочитал называть это верой. Он, человек, которому так и не удалось найти своё место в жизни, всюду чужой, неприкаянный и потому озлобленный, и вправду верил? Или, в стремлении изменить своё положение, просто хотел верить, разве это не естественно для любого из нас? И разве не стоило хотя бы попытаться? В их-то положении, как иначе они могли действовать? Столько вопросов…

А в итоге наряду с виновными, и даже в большей степени, чем виновные, пострадали невинные люди. Так бывает всегда, вот что самое печальное.Дальше…

Как я уже упоминала, в этом, как будто бы социальном, романе автор на первый план выводит внутренний мир своего героя. Конечно, мир этот напрямую связан с положением, в котором тот находится, и хотя исторический фон выписан очень правдоподобно, по-моему, он здесь не так важен, как может показаться на первый взгляд. Если поместить героя в другие, но сходных условия, думается мне, он испытывал бы очень схожие чувства. И для того, чтобы понять переживания Ната, не обязательно быть чёрным, пережившим угнетение белых. Если мы хоть раз находились в зависимом положении от кого или чего-либо, страдали от несправедливости происходящего и собственного бессилия, и жаждали хоть как-то повлиять на ситуацию, нам будут близки и понятны его чувства. А чтобы мы раз и навсегда могли осудить расизм, фашизм и прочие ”-измы”, главному герою этой книги совсем не обязательно быть идеалом, достойным подражания, ему вообще не обязательно быть героем и даже просто приятным во всех отношениях человеком, который вызывает безусловную симпатию. Сочувствовать и желать всех благ тому, кто нам очень нравится, согласитесь, гораздо проще. Что ж, это не та книга, к которой меня беспрестанно тянуло, и от которой я не могла оторваться. Возможно, так и должно быть, ведь это не развлекательная литература, и тема здесь затронута непростая. Зато сколько мыслей породила она в моей голове. Не знаю только, удалось ли мне оформить эти мысли во что-нибудь более-менее пристойное. Знаю только, что в конце я едва сдерживала слёзы. Перед смертью чёрный проповедник, который всю жизнь презирал белых, и не без оснований, надо отметить, приходит к тому, что Бог есть любовь, а в любви все равны. Юная девушка открыла ему, редкостному знатоку библии, истинного Бога. И в первый момент думаешь – на что намекает автор, ведь кожа у этой девушки белая, но потом понимаешь – в том-то и суть, что для Любви цвет кожи не имеет значения.

Мне всегда было интересно, за что книги и их авторы получают премии. Вот например, «Признания Ната Тернера», за которую Стайрон получил Пулитцера – за что? За то, что очень вовремя опубликовал свой роман? Всего-то через три года после принятия закона о гражданских правах, запретившего расовую сегрегацию…Нет-нет, говорят мне, Стайрон задумал свой роман еще в сороковых, а непосредственно до публикации писал пять лет, запрет сегрегации тут ни при чем!Ну да, ну да, отвечаю я, ведь принятие закона – это такая неожиданность! Никто ж не знал, не подозревал. Не было предшествующих двадцати лет выступлений, не было Движения за гражданские права чернокожих. Конечно, все неожиданно. Вот проснулись утром законодатели и всем им в голову одновременно пришло – А давайте ка запретим сегрегацию? И Стайрон такой – ой, а я ж как раз книгу пишу, ни сном, ни духом, но на очень актуальной волне. А попечители фонда такие – оу, ну надо же, какой прекрасный роман, такой глубокий, изящный (или что там они говорили?) и совсем-совсем не про политику. Ага, так все и было.Но да фиг с ней, с премией. Что по роману?А по роману тоже все интересно. Белый Стайрон во второй половине 20-го века пишет о мыслях и чувства чернокожего раба Тернера из первой половины 19-го. Причем, реально существовавшего раба. Хотя, не принципиально, что именно раба. Важно, что это реальный исторический персонаж, оставивший заметный такой след в истории страны. И даже есть какой-никакой документ – статья местного адвоката, которая содержит рассуждения последнего и запись бесед с Тернером перед казнью.И вот Стайрон берет реального человека, который жил на 150 лет раньше, по факту – в другой стране, который относился к другому социальному слою, другой расе, о котором известно только из записей другого белого – и пытается описать его душу, его внутренний мир. Полноценный такой роман от лица исторической личности, с претензией на достоверность.Ну давайте серьезно – так нельзя. Нельзя засунуть свои мозги в чужую голову. Нельзя узнать чужие мысли по протоколам допросов. Нельзя, просто нельзя искажать исторические факты; опираясь на предвзятые записи – тем более нельзя. Читающие книгу Стайрона представляют реального негра-раба-проповедника Натаниэля Тернера, хотя его словами с читателем говорит отнюдь не он сам, а белый Стайрон, знать не знающий, что такое рабство.Выдумать – можно. Выдумать другого героя, который «видел своими глазами, слышал своими ушами» все происходящее в Виргинии, придумать похожие события в похожих местах, но – придумать! Даже просто хоть чуть-чуть изменить что-нибудь в герое, хоть одну букву в имени… Но нет, зачем? Так же круче! Масштабней! Глубже!Вместо того, чтобы создать персонажа, поместив его в реалистичное окружение, Стайрон взял реального человека, поместил его в слегка измененный социум и наделил всех своими догадками. А общество радостно приняло эту фальсификацию.Взять хотя бы самое простое – семью Ната. У Стайрона – Натаниэля вырастила и воспитала мать, подвергавшаяся домогательствам и насилию белого (ирландца-управляющего). У Грея, который записал слова Ната, – бабушка (которую Стайрон «похоронил» в юном возрасте, сразу после родов матери).Я нашла и прочитала «The Confessions of Nat Turner» Грея – там нет ни слова о сексуальном или каком-то ещё влечении Тернера к убитой им девушке. Вообще ничего. Пряталась, нашел, ударил, добил. Все! Но вот же, у Стайрона, целая история – и на коляске они катались, и в глаза друг другу смотрели, и… Или история сексуального насилия над самим Натом – да откуда, *****?! Объясните мне, зачем так издеваться над исторической памятью?Ну хорошо, предположим… нет – представим! – что Стайрон не писал о реальном человеке, а сам выдумал персонажа для самолично придуманной истории. Если бы это было так, то это была бы печальная история изгоя, который недостаточно хорош для одной половины человечества, но при этом считает вторую половину уже недостойными себя. У которого от такого положения вещей тупо едет крыша и он находит себя в общении с Всевышним. Помнится, есть исследования на эту тему, типа насколько вообще была здорова Орлеанская Дева и прочие трансляторы воли Божией. В наши дни это описывается коротким анекдотом:Если ты говоришь с Богом – это молитва.Если Бог говорит с тобой – это шизофрения.Короче, если бы Стайрон не эксплуатировал Историю в своих целях, это могло бы быть интересно. А так – просто бесит.P.S. Несколько слов о переводеВ одном кто-то ходил со свечой: мерцающий свет переместился из спальни в горницу, в сени, потом на кухню, где, в конце концов, и остался – желтоватый, дрожащий. Что, *****? Горница? Какая, *****, горница? Какие, *****, сени?! Это роман об американском юге или лубочные русские сказки?В камере полно было жирных осенних мух; тихо жужжа, они простегивали воздух беспорядочными зигзагами, иногда вспыхивая золотистым светом, заинтересованно кружили над парашей, нервно ползали по засаленным желтым перчаткам адвоката, по его жилету, по рукам, лежащим неподвижно у него на коленях.Синонимов конечно не нашлось… Никакого тебе «отхожего места», например. Параша. Ну, так и запишем.