Уильям Мейкпис Теккерей
История очередной французской революции
Из подготовленной к изданию «Истории Европы»
ГЛАВА I
Историку не часто выпадает на долю увековечить события более необычные, нежели те, которые имели место в нынешнем году, когда из-за французской короны соперничали ни много ни мало четверо претендентов, обладавших равными правами, достоинствами, отвагой и популярностью. Первым мы назовем его королевское высочество Людовика-Антуана-Фредерика-Сэмюела-Анну-Марию, герцога Бретонского и сына Людовика XVI. Бедному принцу, который вместе со своими несчастными родителями страдал в заточении в Темпле, удалось бежать из темницы, спрятавшись (негодяи тюремщики так бесчеловечно с ним обращались, что юный принц невообразимо исхудал и стал совсем крошечным) в треуголке члена Конвента Редерера. Ведь широко известно, что в бурные революционные времена носили треуголки немалой величины.
Значительную часть своей жизни он прожил в Германии; тридцать лет томился в казематах Шпильберга; а когда ему удалось бежать оттуда в Англию, то и там его заточили в лондонский Тауэр, якобы за долги, но в действительности это было делом рук его политических противников. Не следует путать его с теми самозванцами, что выдают себя за потомков несчастной жертвы первой революции.
О втором претенденте, Генрихе Бордосском, мы располагаем несколько более обширными сведениями. В 1843 году он, бежав за границу со своим небольшим двором, снял меблированные комнаты в заброшенном лондонском квартале, именуемом Белгрейв-сквер. Множество французских дворян съехалось туда к нему, невзирая на преследования узурпатора, восседавшего на троне; некоторые из виднейших представителей английского дворянства – в числе которых можно назвать и прославленного рыцаря без страха и упрека герцога Дженкинса, – также помогали безрассудно храброму молодому принцу советом, деньгами и своей доблестной шпагой.
Третьим претендентом был его императорское высочество принц Джон Томас Наполеон – пятнадцатиюродный брат усопшего императора и, как утверждают некоторые, принц Гомерсальекого дома. Он справедливо доказывал, что, поскольку прямые наследники прославленного корсиканца отказались от своего права на престол, он, принц Джон Томас, ближайший после них родственник, несомненно, должен унаследовать освободившийся трон Империи. Добиваясь короны, он возлагал надежды на верность французов и на свою верную шпагу.
Незачем и говорить, что скипетр, которым три вышеупомянутых принца так жаждали завладеть, держал в своих руках прославленный монарх, его величество король французов Луи-Филипп. Есть основания полагать, что этот мудрый монарх не пользовался у своих подданных почтением, достойным такого государя. Напротив того, легкомысленному народу, пожалуй, стало в тягость его правление. Этот народ невзлюбил премилое королевское семейство, для которого его величество, с присущим ему скопидомством, старался обеспечить пристойное содержание. И были все основания подозревать, что высшие государственные мужи в стране, которым его величество сильно досадил, испытывают отнюдь не верноподданнические чувства к королевскому двору и к его священной особе.
От вышеупомянутых претендентов Луи-Филиппу, этому величайшему из государей (тогда ему было без малого сто лет), и пришлось защищать свою корону.
Город Париж, как известно, укреплен ста двадцатью четырьмя фортами, каждый из которых имеет тысячу орудий, на длительное время обеспечен боеприпасами и провиантом, и все устроено таким образом, чтобы в случае необходимости подвергнуть обстрелу дворец Тюильри.
Так что если бы чернь напала на дворец, как в августе 1792 и в июле 1830 года, его можно было за какой-нибудь час сровнять с землей; и в то же время столица была надежно защищена от чужеземного вторжения. Не менее надежной защитой от чужеземцев было состояние дорог. С тех пор как английские компании отказались от участия в деле, во Франции было построено всего полмили железнодорожного пути, и всякая армия, привыкшая, как все современные армии Европы, продвигаться со скоростью шестьдесят миль в час, была бы до смерти раздражена, прежде чем добралась бы от любой из границ – с побережья, от Рейна, с Альп или с Пиренеев – до столицы Франции. Французский народ, однако же, был возмущен этими недостатками путей сообщения в своей стране и явно вопреки здравому смыслу утверждал, что пятьсот семьдесят пять триллионов франков, затраченных на укрепления, следовало бы вложить в какое-нибудь более мирное предприятие. Однако король жил спокойно под защитой своих фортов.
Поскольку мы поставили перед собой цель как можно живее обрисовать тогдашние необычайные события, а равно действия и чувства участвовавших в них людей и сторон, самое лучшее, что мы можем сделать, это обратиться к документам того времени, которыми мы располагаем в изобилии. Забавно в наше время читать на страницах «Монитора» и «Журналь де Деба» сообщения об удивительных событиях тех дней.
1884 год начался на редкость спокойно. При королевском дворе в Тюильри царило необычайное веселье. Двадцать три младших английских принца, сыновья ее величества королевы Виктории, украшали балы своим присутствием; русский император со всем семейством нанес королю Франции традиционный визит; король бельгийский, как всегда, посетил своего августейшего тестя якобы ради исполнения родственного долга и удовольствия повидать родича, но в действительности чтобы вытребовать приданое королевы Бельгии, которое Луи-Филипп Орлеанский упорно отказывался выплатить. Кто подумал бы, что среди столь праздничной обстановки таилась опасность, среди такой тишины зрел мятеж?
Самым большим из парижских сумасшедших домов был Шарантон, и именно эту резиденцию ехидные журналисты из «Журналь де Деба» прочили претенденту на престол Людовика XVI.
Но на следующий же день, а именно в субботу 29 февраля, в той же самой газете появилась статья гораздо более серьезного и даже потрясающего содержания; в ней сквозь маску беззаботности явно проглядывала тревога правительства.
