В. Н. Бузин
Дегуманизация медиапространства: проблемы и решения
Рецензенты
С. А. Кравченко профессор, доктор философских наук Ф. И. Шарков профессор, доктор социологических наук
© Когито-Центр, 2021
© В. Н. Бузин, 2021
Предисловие
Предлагаемая вниманию читателю монография посвящена разработке теории управления сложно-сетевым медиапространством на основе системно-деятельностного подхода к гуманизации российского социума. Необходимость разработки этой темы вызвана целым рядом причин: формированием в российском медиапространстве гуманистического стержня, адекватного усложняющимся социоприродным реалиям, адаптацией человека к возникающим сложным рискам, уязвимостям, турбулентностям, недостаточной разработанностью теоретических концепций и методов социально-ответственного гуманистического управления российским медиапространством. Сюда же недо добавить выявленные автором противоречия между: 1) постоянным усложнением российского медиапространства (необходимо учиться управлять «фрагментирующимся социумом» (Горшков, 2016) в условиях разрывов, деформаций реалий в «обществе травмы» (Тощенко, 2004, 2007), «нормальной аномии» (Кравченко, 2013, 2018)) и сохраняющимися традиционными «универсальными» методами управления медиапространством, которые ориентированы на большие структурированные общности; 2) существующими теоретическими представлениями о структуре российского медиапространства и социальной практикой формирования социальноуправленческих воздействий, не учитывающих его сложно-сетевую природу, а также региональную и национальную специфику страны; 3) традиционными схемами анализа функциональных связей между объектами и субъектами медиапространства и возросшим в современном медиапространстве разнообразием элементов и связей, входящих в основные механизмы управления.
Отмечена тенденция к сближению естественно-научного, социального и гуманитарного знания на основе методов системно-деятельностной модели управления. Социологическая наука накопила значительный объем знаний о социальном управлении и процессах реформирования социальной среды, однако до сих пор она не дала ответы на вопросы а) о структуре российского медиапространства как объекта социального управления; б) о специфике российского медиапространства в современных условиях турбулентности; в) о новых трендах в управлении происходящими в медиапространстве процессами в условиях регионального и национального многообразия России; г) об оптимальных социоцифровых технологиях; д) о предложении новых методов, обеспечивающих социально-гуманитарное управление медиапространством, под которыми понимается целенаправленное конструирование социального мира. Важно также обосновать несостоятельность западных подходов, ориентированных на формальный рационализм и «меркантилизм». В новых формах они получили выражение в ориентациях на формирование «постчеловека» и «постгуманизма» (Braidotti, 2013), которые фактически ведут к дегуманизации человеческих отношений, уравниванию разума людей с искусственным интеллектом роботов. Они, по существу, игнорируют возможность создания современного типа управления как цивилизованного, рационального и гуманистического способа взаимодействия людей. «Управление, – отмечает А. В. Тихонов, – которое не выполняет в обществе гуманистическую функцию, превращается в манипулирование людьми, в технологию достижения любой, в том числе аморальной и асоциальной, цели (в терроризм, например). Такое „управление” становится опасным источником социальных деформаций» (Тихонов, 2007, с. 128).
Идея предлагаемого исследования сформировалась на стыке представленных на рисунке 1 гипотез.
С одной стороны, это положение о том, что медиапространство – часть социального пространства, и для управления социальными процессами в медиапространстве необходимо понимание его структуры и функции; наиболее приемлемой для этого методологией является системно-деятельностный подход.
С другой стороны, проблема дегуманизации общества связана с проблемой дегуманизации медиапространства.
На основе этих двух выводов, а также предположения, что должна существовать простая и наглядная концепция медиапространства, появилась данная работа.
Рис. 1. Формирование идеи исследования
Надеюсь, что эта монография будет полезна для социологов, специалистов по СМИ, сотрудников рекламных и PR-служб, в том числе работающих в медицинских и общественных организациях, – при подготовке и проведении информационных кампаний. А разработанная теория социального управления медиапространством внесет вклад в решение методологических проблем социологии управления.
Автор выражает глубокую благодарность за помощь в работе над книгой и интересные идеи по развитию темы исследования вице-президенту Российского общества социологов и вице-президенту Профессиональной социологической ассоциации, академику Международной академии наук высшей школы, члену Международной академии коммуникологии, заведующему кафедрой социологии Московского государственного института международных отношений (МГИМО-Университета) МИД РФ профессору С. А. Кравченко, а также заслуженному деятелю науки РФ, заместителю декана факультета журналистики, заведующему кафедрой общественных связей и медиаполитики Института государственной службы и управления РАНХиГС, Президенту Международной академии коммуникологии профессору Ф. И. Шаркову за внимательное отношение и полезные замечания.
Введение
Обоснование теории управления сложно сетевым медиапространством в контексте гуманизации российского социума на основе системно-деятельностного подхода, а также методов этого управления в условиях современного динамично-усложняющегося общества создается на стыке различных отраслей знания. Как показывают результаты анализа научных исследований, можно выделить семь важнейших направлений теоретического осмысления проблемы управления медиапространством.
Первое направление – исследования в социологии и философии усложнений социального пространства, подверженного эффектам «стрелы времени» (Пригожин, 1986). В настоящее время тема сложных пространственных характеристик активно разрабатывается российскими социологами А.А. Давыдовым (Давыдов, 2005), А. Ф. Филипповым (Филиппов, 2008), С. А. Кравченко (Кравченко, 2012) и др. Однако в этих исследованиях уделяется недостаточно внимания либо самому медиапространству, либо его структуре с соответствующими функциями. Проблематика исследования категории пространственных характеристик социальных явлений ведет происхождение от основоположников социологии и классической философии и разрабатывалась рядом зарубежных ученых – Г. Зиммелем (Simmel, 1997), М. Вебером (Вебер, 1990), П. Сорокиным (Сорокин, 2006, 1992), Т. Парсонсом (Парсонс, 1998), П. Бурдьё (Бурдьё, 2007), Дж. Урри (Urry, 1995), А. Мелником (Melnik, 1989), А. Лефевром (Lefebvre, 1991) и др., обосновавшими фундаментальность понятий пространства и поля для научного мышления и теоретизирования, выражающих природу конструирования социальной деятельности, весьма важного для социального субъекта (ныне – рефлексивного актора) и понимания формирования его жизненного мира и смыслов.
Второе направление – обоснование правомерности существования медиапространства как подсистемы пространства социального, как отдельного социологического объекта, имеющего свою структуру, функционирующего в системе социального пространства, обладающего специфическими социально-акторскими свойствами. В рамках анализа институтов социально-цифрового общества российскими и зарубежными учеными – Д. В. Ивановым (Иванов, 2000), Ф. И. Шарковым (Шарков, 2011), А. Аппадураи (Appadurai, 1996), М. Уотерсом (Waters, 2001), Ю. Аватани (Awatani, 2010), Р. Парком и Е. Берджесом (Park, Burgess, 1969), Б. Латуром (Latour, 2005) и др. – рассматривались критерии выделения такого пространства, в частности, отношение к производству и потреблению массовой информации. Но в рамках задач, которые ставили перед собой эти ученые, проблемы методов гуманизации управления сложно-сетевым медиапространством практически не рассматривались.
Третье направление – исследования СМИ как важного социального института, производящего ценности и нормы, смыслы, коды сигнификации. Здесь сформировалось несколько принципиально различных подходов. В отечественной литературе общетеоретические и методологические проблемы СМИ применительно к российской медиасреде рассмотрены в работах Б. А. Грушина (Грушин, 1987), В. В. Егорова (Егоров, 2006), Б. М. Фирсова (Фирсов, 1977). Теория массовой коммуникации, развивавшаяся в СССР в 1960—1970-е годы, включила социальные параметры в общетехническую конструкцию (Лауристин, 1975). Основным тенденциям развития современных медиа посвящены работы М. Кастельса (Кастельс, 2000), Н. Лумана (Луман, 2007), М. Маклюэна (Маклюэн, 2003), Э. Тоффлера (Тоффлер, 2004), Ю. Хабермаса (Хабермас, 2001), Ж. Бодрийяра (Бодрийяр, 2006), Б. Латура (Latour, 2005) и других социологов. Особенно следует отметить разработку идеи необходимости гуманистического стержня в социологических теориях, в том числе при рассмотрении вопросов социального Добра и появившегося ныне «текучего» Зла (Бауман, 2004; Кравченко, 2008).
Четвертое направление – системные исследования сложных социальных объектов, функциональность которых обусловлена совокупностью внешних и внутренних причин. Существенный вклад в формирование методологических и методических подходов к изучению управления ими внесли: И. В. Блауберг, В. Н. Садовский и Э. Г. Юдин (Блауберг, Садовский, Юдин, 1970), А. А. Давыдов (Давыдов, 2004), В. А. Лефевр (Лефевр, 1973), Г. П. Щедровицкий (Щедровицкий, 1995), а также Р. Акофф и Ф. Эмери (Акофф, Эмери, 1974), Н. Винер (Винер, 1958), О. Ланге (Ланге, 1969) и др. В контексте социологии системный подход разрабатывался А. А. Давыдовым (Давыдов, 2004), В. Вайдлихом (Вайдлих, 2010), Ю. Е. Волковым (Волков, 2009), Д. С. Клементьевым (Клементьев, 2010), Н. Луманом (Луман, 2007), Ю. Хабермасом (Хабермас, 2001) и другими исследователями, однако проблемы применения этого подхода к медиапространству ими не рассматривались.
Пятое направление – разработка теории деятельности применительно к управлению сложными социальными объектами и акторами. Деятельностный подход в социальных науках разрабатывали А. Н. Леонтьев (Леонтьев, 1977) и Т. Парсонс (Парсонс, 1998). Проблематика социального действия в контексте жизненных миров индивидов, их динамики, присутствует в феноменологической концепции А. Шюца (Щюц, 1994), предложившего методологию сложного понимания, отличную от веберовской; в конструкционистской версии интерпретативной программы П. Бергера и Т. Лукмана (Бергер, Лукман, 1995), в этнометодологии Х. Гарфинкеля (Гарфинкель, 2006), в реляционной социологии М. Эмирбайера и Э. Мише (Emirbayer, Mishe, 1998). Собственно, современный системно-деятельностный подход обоснован в теории структурации Э. Гидденса, работах М. Арчер (Archer, 2000), П. Штомпки (Штомпка, 2005), а также в творчестве российских ученых – В. А. Ядова («диспозиционная теория личности», см.: Ядов, 2006) и Н. И. Лапина («антропо-социетальный подход», см.: Лапин, 2018), Т. И. Заславской (обоснование механизма регуляции в теории социальной трансформации, см.: Заславская, 2004) и А. В. Тихонова (проблемы гуманизации управления и отделения его от власти и собственности, см.: Тихонов, 2007).
Шестое направление – новые исследования функционирования актантов как систем с искусственным интеллектом, имитирующих деятельность человека (Латур, 2002), цифровизации общества и человека в контексте влияния этих процессов на управление информационными кампаниями в современном медиапространстве. Однако большинство авторов оставляет без должного внимания такой аспект, как социально-цифровое управление медиапространством и его необходимую гуманистическую составляющую.
Седьмое направление — разработка теории вступления человечества в этап сложного социума, сущностной чертой которого является нелинейное развитие с сопутствующими рисками, травмами, разрывами, парадоксами, которая утверждает, что адекватная интерпретация этих процессов, «диагностика сложного социума» (Горшков, 2106; Sztompka, 1991), требует социального порядка иного качества (Urry, 2005) и делает необходимым гуманистический поворот в социологии (Кравченко, 2018; Тихонов, 2007) – чтобы наиболее эффективно осуществить гуманистически ориентированную модернизацию социума, нацеленную на раскрытие многогранных духовных и интеллектуальных потенций Человека (Кравченко, 2018).
Все эти исследования, несмотря на фрагментарную разработанность вопросов управления медиапространством и его структуры, внесли неоценимый вклад в развитие теоретической базы исследования медиапространства. Вместе с тем, в современной отечественной социологии не было осуществлено комплексное исследование российского медиапространства. Остается актуальным изучение специфики его структуры и методов управления им.
В данной монографии автор попытался создать социологическую концепцию управления сложно-сетевым медиапространством с гуманистическим стержнем в рамках социологии управления и разработать на ее основе системно-деятельностные методы эффективного управления им.
Автор считает, что социальное управление медиапространством эффективно при применении специальных управленческих принципов, учитывающих его структуру и функциональные связи основных составляющих в динамике, а само медиапространство является составной частью более широкого понятия – социального пространства – и обладает свойствами последнего. Предполагается, что эти пространства имеют деятельностную природу. Структуру медиапространства возможно выделить в процессе его системно-деятельностного анализа. Поскольку системный анализ предполагает идентификацию и описание специфического для каждого объекта анализа понятия – базового системного элемента, при помощи которого можно описать различные проекции изучаемого объекта, – такой базовый системный элемент существует и для медиапространства. Выявление реальной структуры и базового элемента системного анализа медиапространства позволит более глубоко и подробно описать процесс управления им и сформулировать основные принципы контроля реализации управленческих решений.
В предлагаемом вниманию читателя исследовании автор раскрывает существующие противоречия между уровнем развития современного российского медиапространства и уровнем концептуальных подходов к эффективному управлению им, формулирует научно обоснованную концепцию социального управления с гуманистическим стержнем и исследует социальные механизмы и способы управленческого воздействия на медиапространство.
1. Теоретико-методологические основы исследования медиапространства как объекта и актора социального управления
1.1. Становление сложного внетерриториального медиапространства рефлексивного типа
В последние десятилетия категория пространства занимает все более значимое место в понятийно-концептуальном аппарате социологических теорий. Эта категория научного знания имеет довольно длительную историю – изначально она зарождается и получает распространение в естественных науках и философии.
Интерес к пространству в социологии возник в контексте кантовских представлений. Теория пространства и времени И. Канта излагается как в «Критике чистого разума» (Кант, 1993), так и в «Пролегоменах» (Кант, 2008). Согласно Канту, есть два пространства: субъективное и объективное. Существенной заслугой философа является то, что пространство рассматривается им как антропологический феномен: пространство предстает не в качестве чего-то наличного (вещи в себе), но как то, что обнаруживает себя в человеческом опыте: «Следовательно, только с точки зрения человека можем мы говорить о пространстве, о протяженных сущностях и т. п. Если отвлечься от субъективного условия, под которым единственно мы можем получить внешнее наглядное представление, именно поскольку мы способны подвергаться воздействию предметов, то представление о пространстве не означает ровно ничего. Этот предикат приложим к вещам лишь постольку, поскольку они нам являются, т. е. суть предметы чувственности» (Кант, 1993, с. 54).
В интерпретации кантовского понятия пространства А. Мелником (Melnik, 1989), развивающим кантовский аргумент активности, фундаментальная природа пространства состоит в том, что оно формируется через деятельность. И это, на наш взгляд, весьма важное положение, к которому более поздние исследователи практически не обращались. Этот тезис о деятельностной природе пространства будет использован нами в дальнейшем.
Пространственность является одной из основных характеристик социального бытия, и социальная теория в своем развитии оказалась перед необходимостью интерпретировать социальную реальность в пространственном контексте. Категория пространства в процессе своего длительного существования в различных научных парадигмах оказалась нагружена дополнительными смыслами, коннотативными значениями. Не избежала этой полисемичной неоднозначности и трактовка категории пространства в социологической науке.
Ввиду многообразия трактовок категории социального пространства в социологическом дискурсе, мы считаем необходимым остановиться на них, прежде чем приступать к анализу сложной природы собственно современного медиапространства как части многомерного социального пространства. Особый акцент сделаем на критическом и социокультурном анализе подходов к изучению динамично изменяющихся и усложняющихся реалий пространства, чтобы оценить их возможности для инструментального использования в нашем исследовании.
В самом общем виде в социологии пространство интерпретируется, во-первых, в единстве со временем как пространственно-временной континуум (Ярская, 1989), во-вторых, как форма существования материи, включающая нас в социальную реальность, т. е. изначально социологов интересует природа социального пространства как места, в котором происходят социальные интеракции и люди проводят свое время. Вместе с тем, подчеркнем, социальное пространство несет в себе черты конструирующей социальной деятельности, некие важные для социального субъекта жизненные смыслы. Один из взглядов на реальность, в которой мы живем, способов познания окружающего мира – социальные смыслы, в которых мы эту реальность воспринимаем. Говорим ли мы о смыслах знаков, коллективных и индивидуальных действиях, о том, что несут в себе с точки зрения взаимодействия те или иные характеристики объекта или какое социальное значение приобретает пространство, мы стараемся определить, какой значимый смысл вкладывается в явления и материальные объекты. Для А. Шюца социальное пространство – это прежде всего жизненное пространство, понимаемое как «интерсубъективный мир» человека (Шюц, 2004).
В представлении Г. Зиммеля, основоположника «социальной геометрии» (Ritzer, 2000, p. 268), пространство – область, характеризуемая диалектикой отдаленности и близости (Simmel, 1971). Пространство также рассматривалось им как результат деятельности субъекта, синтезирующей чувственные данные, и как проявление общего правила, согласно которому внешние ощущения должны принять форму пространства. Всё дело не в пространстве как таковом, но в субъекте и том содержании, которое эту форму наполняет и зависит от других содержаний, а вовсе не от пространства (Simmel, 2009).
Г. Зиммель неоднократно подчеркивает важность для рассмотрения социальных явлений их пространственной формы. Взаимодействие между людьми воспринимается им, помимо всего прочего, и как наполнение пространства (Филиппов, 2008). Эта идея Г. Зиммеля о взаимодействии будет весьма полезна для последующего анализа современного медиапространства.
Таким образом, наиболее интересными для нас положениями концепции социального пространства Г. Зиммеля являются следующие: социальное пространство многообразно, характеризуется диалектикой отдаленности и близости; оно может разъединяться на части, которые очерчены границами; наполнение социального пространства является результатом социального взаимодействия; социальное пространство не есть совокупность всех конкретных мест, а является следствием чувственного восприятия индивидов; проводится различие между социальным пространством и физическим местом; пространство воздействует на общество многообразно – в том смысле, что всё воздействует на всё.
А. А. Давыдов разрабатывает концепцию подобия понятий социального пространства и геометрического пространства, отмечая, что социальное пространство подобно геометрическому – что соответствует общесистемному принципу подобия (Давыдов, 2004).
Современные геометрические представления о социальном пространстве используются в концепциях социологов. Так, А. Г. Здравомыслов отмечает, что «власть – это определенная совокупность средств организации социального пространства через соответствующие точки напряжения, через линии искривления пространства» (Зравомыслов, 1996, с. 45).
Э. Дюркгейм внес большой вклад в понимание природы этого социального феномена. В «Элементарных формах религиозной жизни» социолог говорит, что представления о пространстве, порождаемые в социальной группе, следуют из ее собственных характеристик. Социальная организация – это модель, копируемая в пространственной организации (Durkheim, 2008).
Другой важнейший результат Э. Дюркгейма – самоочевидность пространственности устроений для членов общества, которые относятся к порядку размещений и общему видению пространства так же, как к нормам (интерпретация Т. Парсонса). Если бы нормы в полном смысле осознавались, действующий относился бы к ним как к элементу ситуации, предоставляющей разные возможности выбора. Но действующий именно не осознаёт нормы, они – нечто само собой разумеющееся. При этом действия на основе сознаваемых и несознаваемых норм внешне выглядят совершенно одинаково. Только внутренняя ориентация действующего при этом совершенно иная (Durkheim, 2008). По Э. Дюркгейму, пространственное представление, по существу, заключается в первичной координации данных чувственного опыта.
Таким образом, основным свойством пространства, по Э. Дюркгейму, является его дифференцированность и неоднородность, имеющие ценностно-нормативную основу, а пространственная организация – это форма репрезентации социальной организации.
По П. Сорокину, пространство – фактор сохранения коллективных единств (Сорокин, 1993). При этом к анализу пространства социолог подходил интегрально (Сорокин, 1992): его качества формируются под воздействием ряда факторов – физических, биологических, социально-психологических, но прежде всего – социокультурных. Он пришел к выводу, что эти изменения, в конечном счете, обусловлены характером флуктуаций чувственной, идеациональной / идейной и интегральной культур: «Ни идеациональный, ни чувственный типы культур никогда не существовали в чистом виде, но все интегрированные культуры в действительности оказываются состоящими из различных соединений этих двух чистых логико-смысловых форм. В некоторых преобладает первый тип, в некоторых – второй; в каких-то они оба смешаны…» (Сорокин, 2000). Эти изменения пространства как фактора сохранения коллективных единств в конечном счете влияют на характер социальных групп, мышления и действия людей. По существу, в качестве основы для социального действия выступило резидентное пространство для Т. Парсонса (Парсонс, 2000).
Обозначенные выше весьма разные социологические подходы к интерпретации пространства относятся к первому, индустриальному модерну. На их основании можно утверждать, что в тот исторический период изменения в собственно социальном пространстве происходили относительно медленно и с доминированием линейных тенденций. Это в значительной степени определяло качества медиапространства эпохи индустриализма: 1) оно имело достаточно четкие границы, определяемые национальными культурами; 2) происходило во время, измеряемое жестко определенной системой единиц отсчета, принятой в данной культуре; 3) все смыслопроизводящие институты создавали практически единые ценности и нормы, что формировало в целом предсказуемое поведение людей, различавшееся их принадлежностью к разным социальным группам; 4) общий характер пространства был детерминирован трендами флуктуации между идейной и чувственной культурами; 5) в любом случае такое медиапространство формировало индивидов как объектов управления.
Природа пространства стала радикально изменяться в период вхождения общества во второй, рефлексивный модерн. Его структуры, включая медиапространство, все более обретали рефлексивные качества, что, соответственно, стало сказываться на природе людей – индивиды становились не только объектами, но и субъектами, а затем и акторами, что потребовало выработки принципиально новых подходов к управлению ими.
Данные обстоятельства потребовали переосмысления понятия пространства. В последние десятилетия пространство приобретает статус особо значимой социологической категории. Зададимся простым, на первый взгляд, вопросом: можно ли счесть случайным, что одним из достаточно заметных исследовательских трендов последних десятилетий в социальных и философских науках стала проблема пространства. Почему тема, считавшаяся до недавнего времени периферийной в социологических исследованиях, вызвала неожиданный интерес, и каковы причины обращения к тематике социального пространства. История учит за любым «поворотом» в науке искать кризис «старых» реалий и переход к новым. Если попытаться найти самую общую формулировку для описания кризиса, с которым связана пролиферация «поворотов»[1] в современных социальных и гуманитарных исследованиях, то таковой, пожалуй, окажется «кризис индивидуальной и коллективной идентичности» (Хёсле, 1994), маркирующий собой качественно новый этап в развитии общества, который М. Бубер назвал бы «эпохой бездомности» (Бубер, 1995, с. 167). Рефлексивные реалии подвергают «дом» дисперсии. По существу, пространство дома с его достаточно жесткими и стабильными качествами исчезает. Вот как А. Шюц в свое время трактовал дом: «Мы будем понимать под домом нулевую точку системы координат, которую мы приписываем миру, чтобы найти свое место в нем… Дом означает различные вещи для разных людей. Он означает, конечно, отцовский дом и родной язык, семью, друзей, любимый пейзаж и песни, что пела нам мать, определенным образом приготовленную пищу, привычные повседневные вещи, фольклор и личные привычки, – короче, особый способ жизни, составленный из маленьких и привычных элементов, дорогих нам» (Шюц, 2004, с. 550). Такой дом ныне практически исчез. Современный же дом формируется рефлексивным медиапространством – его качества становятся столь «текучими» (Бауман, 2004), что дают основание говорить об утверждении пространства бездомности.
Таким образом, любое серьезное изменение в направлении социальных и гуманитарных исследований, по словам С. А. Кравченко, на поверку оказывается осознанной учеными практической необходимостью, продиктованной усложняющейся динамикой современного общества рефлексивного модерна и связанными с нею изменениями: кризисами, коллизиями, травмами, разрывами и противоречиями практической жизни (Кравченко, 2012).
Положение о необходимости учета качественно нового пространственного аспекта человеческого существования следует понимать в контексте следующего. Во-первых, мы ни в коем случае не говорим об открытии понятия пространства в социальных науках, ибо сама эта тема является далеко не новой, особенно для социологии и философии. Речь идет о «переосмыслении» пространства. Во-вторых, акцент смещается с пространства самого по себе как предмета исследования – на рефлексивное, становящееся пространство.
По П. Штомпке, становление – результат современной усложняющейся динамики, придающей социуму характерную, невиданную ранее черту постоянной незавершенности развития, что проявляется в огромном разнообразии и разноликости форм социальной жизни (Sztompka, 1991). Рефлексивный социум и его становление, соответственно, потребовали нового типа социологического воображения и инновационного рефлексивного мышления (Штомпка, 2005). Современные реалии мы рассматриваем как проблему, несущую принципиально новые вызовы для управления и требующую, соответственно, новой исследовательской парадигмы. И наконец, проблема эта оказывается социально релевантной: существует тесная связь между интерпретациями рефлексивного, становящегося пространства и «текущего» общества (в качестве постоянно обновляемого контейнера, сети, потоков людей, капиталов, смыслов и т. д.). Здесь центральное значение приобретает методологическое прояснение вопроса «переосмысления» пространства в той его части, которую мы называем медиапространством.
Действительно, что касается проблемы пространственного, то, по мнению Дж. Урри, социология уделяла недостаточное внимание тому, что социальные практики оформлены пространственными паттернами, которые оказывают на эти практики серьезное содержательное воздействие (Urry, 1995, p. 54).
Идеи «переосмысления» пространства разрабатывались Э. Гидденсом, который дал методологическое обоснование такого направления, как временная география, изучающая пространственно-временные пересечения людей в процессе повседневной деятельности. По его мнению, социальная жизнь происходит в «постепенном утекании времени и незаметном исчезновении пространства» (Гидденс, 2005). Социальная организация неотделима от ее «исчезающих» пространственных границ.
Без контроля пространственного расположения индивидов осуществление власти невозможно, что определяется фактом соответствующего обустройства рефлексивного, постоянно становящегося пространства. Социальную жизнь, считает Э. Гидденс, нельзя изучать в отрыве от ее новых пространственно-временных характеристик. Социальная интеграция определяется как взаимодействия в контексте соприсутствия, а изучение взаимодействия индивидов требует анализа способов организации усложняющейся среды, в которой оно происходит. Структурная организация и рутина, с его точки зрения, являются непременными условиями устойчивости процессов социальных взаимодействий. Рутинизация социальных практик становится условием социальной стабильности в условиях крайнего динамизма и разрывов, характерных для современности. Она обеспечивает адекватное взаимное восприятие поступков индивидов и не требует при этом приведения рациональных аргументов. Кроме того, «рутина обеспечивает целостность личности социального деятеля в процессе его/ее повседневной деятельности, а также является важной составляющей институтов общества, которые являются таковыми лишь при условии своего непрерывного воспроизводства» (Гидденс, 2003).