В. П. Эфроимсон
Генетика этики и эстетики
Посвящается 100-летию со дня рождения В. И Эфроимсона
Библиотека журнала «Экология и жизнь»
Издание 2-е
Художник серийного оформления П. Ефремов
Восприимчивость к красоте и гармонии записана в генофонде
М.Д. Голубовский
Есть что-то символическое в том, что книга о биологических основах этики и эстетики принадлежит перу классика отечественной генетики Владимира Павловича Эфроимсона (1908—1989). Именно над генетиками история, и история науки в частности, поставила в СССР особенно жесткий эксперимент по социальной психологии. Эксперимент по отбору на честность, порядочность, совесть, на стойкость к жизненным испытаниям. В.П. Эфроимсон относится к той небольшой плеяде биологов, что выдержала самые суровые испытания. И, если угодно, заслужил право писать и размышлять о природе добра и зла в природе и обществе.
Три ярко выраженные черты характера в особой степени отличали личность Эфроимсона: страсть к знаниям, любовь к справедливости, стремление к личной свободе. Этим доминантным чертам сопутствовали горячий темперамент, потрясающая работоспособность, прекрасная память, рыцарское бесстрашие и куртуазное обращение с дамами. Как ученый Владимир Павлович сложился в знаменитой московской школе эволюционной генетики с ее основателями биологами Н.К. Кольцовым и С.С. Четвериковым. Это были биологи-эволюционисты, высокообразованные русские интеллигенты, люди независимые, не способные прислуживаться. И конечно, они подвергались преследованиям режима. Эфроимсону не пришлось окончить университет. Когда в 1929 г. по ложному доносу был арестован заведующий кафедрой генетики проф. С.С. Четвериков, студент Эфроимсон выступил в защиту учителя несмотря на «непролетарское» происхождение, арест отца.
Оставив вынужденно университет, Эфроимсон вступил в большую науку, как бы минуя период ученичества. Он начал работать в Государственном рентгеновском институте, где изучал действие облучения на мутационный процесс. С.С. Четвериков был арестован и выслан из Москвы (без суда, по приговору «ОСО»). Москву покинули все его ученики, участники знаменитого кружка «Дрозсоор». С 1929 по 1932 г. Эфроимсон работал вместе с учеником С.С. Четверикова Н.К. Беляевым в Закавказском институте шелководства. В 1932 г. он сформулировал принцип равновесия между скоростью мутационного процесса и отбора в популяциях человека и на этой основе предложил способ оценки частоты мутирования рецессивных сублетальных генов у человека. Открытие было высоко оценено одним из основоположников радиационной генетики (будущим Нобелевским лауреатом) Германом Мёллером. Эфроимсону было предложено место в открывшемся в 1932 г. в Москве Медико-биологическом институте. К сожалению, ни начать работу, ни опубликовать подготовленную статью Эфроимсон не успел. В том же 1932 г. он был арестован по абсурдному обвинению «за участие в террористической организации». Ему припомнили посещение в годы студенчества заседаний кружка «вольных философов». Следователь требовал дать показания на Н.К. Кольцова. После твердого отказа последовало осуждение на три года.
В 1936 г. Эфроимсону удалось получить работу в Среднеазиатском НИИ шелководства в Ташкенте и продолжить начатые совместно с Н.К. Беляевым исследования. Он жадно погрузился в опыты, по 16—18 часов в сутки, нередко спал тут же, в лаборатории. В итоге работ по генетике тутового шелкопряда им был установлен важнейший общегенетический принцип коррелированного ответа на отбор. Оказалось, что целая серия признаков – вольтинизм (число поколений в год), скорость развития, жизнеспособность, вес кокона – находились под контролем единой гормональной системы. В результате отбор по любому из этих признаков способен привести к быстрому изменению всей их плеяды. Принцип коррелированного ответа был впоследствии применен автором для объяснения быстрых и направленных изменений в ходе эволюции человека. К сожалению, написанная еще в то время монография Эфроимсона осталась неопубликованной. В 1937 г. в обстановке «охоты на ведьм» его исследования были насильственно прерваны дирекцией института, а уникальный опытный материал уничтожен. Пришлось уехать из Ташкента и искать работу. Лишь в 1939 г. ученый смог продолжить исследования в г. Мерефе на Украине, на Всесоюзной станции шелководства. За две недели до начала войны он защитил диссертацию.
Всю войну, с августа 1941 по ноябрь 1945 г., ученый провел на фронте, совмещая работу в санбате и переводчика во фронтовой разведке (немецкий знал блестяще). За боевые заслуги Эфроимсон был награжден многими орденами и медалями. В конце войны он совершил поступок, типичный для его этических принципов. Будучи очевидцем насилий над мирным населением Германии после вступления туда войск Красной Армии, Эфроимсон пишет рапорт-протест высшему командованию, предупреждая, что это усилит сопротивление противника и приведет к ненужным жертвам (так и получилось на деле). Протест послужил затем поводом к очередному аресту.
С 1946 г. Эфроимсон – доцент кафедры дарвинизма и генетики Харьковского университета. В своих лекциях по теории генетики и селекции он критиковал взгляды Лысенко, перевел и распространил среди харьковских биологов критическую рецензию на книгу Лысенко американского генетика и эволюциониста Ф.Г. Добжанского. В 1947 г. Эфроимсон защитил докторскую диссертацию, однако степень доктора ему была присвоена лишь 15 лет спустя (кажется, своеобразный рекорд в советской науке). Приказом министерской комиссии Эфроимсон за свое открытое неприятие лысенковщины изгоняется с работы «за деятельность, порочащую звание советского педагога». Оказавшись вновь без работы, он проводит документальный анализ огромного вреда «новаций» Лысенко для теории и практики сельского хозяйства и посылает свою работу в ЦК КПСС, в отдел науки. Однако события развивались в ином русле. В 1948 г. после августовской сессии ВАСХНИЛ последовал полный разгром генетики и многих сопредельных с ней областей биологии. А в 1949 г. Эфроимсон был вторично арестован. Хотя ему формально вменялся в вину рапорт 1945 г. («клевета на Советскую армию»), по существу это была расправа за открытое противостояние лысенковщине. После отсидки в казахстанских концлагерях (в основном работа кайлом, Эфроимсон долго еще похвалялся бицепсами на руках) он был амнистирован лишь в 1956 г. Удалось устроиться библиографом по естественным наукам в Библиотеке иностранной литературы.
Но даже концлагерь не подавил в Эфроимсоне страсти к исканию справедливости и истины. Еще до реабилитации он посылает объемистую работу под названием «О подрыве сельского хозяйства Советского Союза и международного престижа советской науки» в прокуратуру СССР. Конечно, ответа не последовало. Тогда Эфроимсон публикует серию антилысенковских статей под видом библиографических обзоров и рецензий. Он возглавляет, таким образом, открытую оппозицию лысенковщине.
Одновременно Эфроимсон, работая библиографом, подготавливает уникальную сводку «Введение в медицинскую генетику». Опубликовать эту книгу еще до падения Лысенко было чрезвычайно трудно. В борьбу за ее публикацию включились многие ученые, и не только биологи. Сначала был подготовлен «макет» в количестве 100 экземпляров, и после получения многих отзывов и открытого обсуждения в АМН СССР книга вышла в 1964 г. Она сыграла выдающуюся роль в возрождении медицинской генетики в Советском Союзе.
В 1967 г. Эфроимсон стал заведующим отделом генетики Московского НИИ психиатрии М3 РСФСР. Он, наконец, получил возможность настоящей работы. Эфроимсон буквально фонтанировал идеями, многие из которых за короткое время успел воплотить в жизнь. Его феноменальная работоспособность, богатейшая эрудиция, накопленный опыт позволили вывести лабораторию на ведущее место в отечественной генетике человека и особенно генетике психических болезней. Были сделаны новаторские исследования по генетике нервных болезней, генетике олигофрении, психозов, эпилепсии и шизофрении. Опубликован ряд монографий, в особенности следует отметить книгу «Генетика олигофрении, психозов и эпилепсии» (совместно с М.Г. Блюминой), вышедшую в 1978 г. В этой книге, в частности, дан ключ к разгадке большой изменчивости в характере проявления и наследования шизофрении. Владимир Павлович использовал для объяснения этого сформулированный еще в 20-е годы известным генетиком Б.Л. Астауровым (также учеником С.С. Четверикова) принцип независимого выражения и проявления мутантного признака на каждой из сторон билатерального (двустороннего) органа или структуры. Мозг с его двумя функционально различными полушариями как раз и является такой структурой. Согласно идее Эфроимсона, при шизофрении наследуется предрасположенность к дефекту той или иной мозговой структуры на каждом из полушарий. Одностороннее поражение приводит к разбросу в проявлении и выражении аномалий поведения у шизофренических генотипов. И лишь симметричное двустороннее поражение определенных участков мозга приводит к ясно выраженной болезни.
В середине 70-х годов «век-волкодав» снова достал Эфроимсона. После оттепели началось возвращение к проекту «введения единомыслия». В борьбе с диссидентами правящая партийно-полицейская мафия стала использовать для внесудебной расправы психиатрию (наиболее вопиющий случай – заключение в «психушку» генерала Г.П. Григоренко, см. его воспоминания в журнале «Звезда»). Естественно, это вызвало открытые протесты Эфроимсона, и в 1975 г. ему пришлось уйти из Института психиатрии на пенсию.
С 1976 г. до конца жизни Владимир Павлович работал профессором-консультантом Института биологии развития АН СССР. Он сохранял способность работать по 12—14 часов в день вплоть до 80 лет, мужественно борясь с подступившими недугами. За это время он подготовил две монографии. Одна из них посвящена генетике гениальности, а другая – генетике этики и эстетики. Тем самым Эфроимсон как бы продолжил исследования своего учителя Н.К. Кольцова, начатые в 20-е годы, когда были основаны «Русский евгенический журнал» и Русское евгеническое общество. В этих последних книгах Владимир Павлович выступает не только как генетик, эволюционист, психиатр, но и как прекрасный знаток истории, литературы, поэзии. Обе книги до сих пор не смогли увидеть свет. В основном это результат продолжающегося по инерции господства государственной философии, когда философ-идеолог выступал в роли идеологического надсмотрщика, имеющего исключительное право толковать все, касающееся природы человека. Сводку по генетике человека удалось депонировать в ВИНИТИ в 1982 г. А попытка в то же время депонировать книгу «Генетика этики и эстетики» не удалась, несмотря на официальное представление академического института и рецензии. Потребовали убрать цитированные Эфроимсоном стихи его любимого поэта Н. Гумилева, реабилитированного лишь в период «перестройки».
* * *
Книга «Генетика этики и эстетики» состоит из трех разделов. В двух из них приведены доводы и доказательства в пользу того, что эмоции альтруизма, стремление совершать самоотверженные поступки, а также способность к восприятию красоты и гармонии не есть лишь следствие благонравного воспитания, а возникают на биологической наследственной основе. Впрочем, как и эмоции агрессивности, зла. Эти черты психики развились в ходе эволюции человека как социального животного в результате действия внутри- и межпопуляционного отбора.
В этом смысле Эфроимсон продолжает линию размышлений и исследований Ч. Дарвина в его двух замечательных трудах «Происхождение человека и половой отбор» и «Выражение эмоций у человека», вышедших в 70-х годах XIX в. Основной вывод Дарвина: «Чувства и впечатления, различные эмоции и способности, такие как любовь, память, внимание, любопытство, подражание, рассудок и т. д., которыми гордится человек, могут быть найдены в зачатке, а иногда даже и в хорошо развитом состоянии у низших животных». Дарвин не только подробно обосновывает этот вывод как биолог и зоолог. Он всегда обсуждает данные об изменчивости (индивидуальной и групповой) эмоций и разных форм поведения, а также данные об их наследственной передаче. Все это уже составляет область генетики. Вот лишь некоторые названия эмоций, о которых пишет Дарвин: упадок духа, тревога, горе, уныние и отчаяние, радость, приподнятое настроение, любовь, благоговение, угрюмость, решимость, ненависть, гнев, пренебрежение, презрение, отвращение, гордость, страх, повышенное внимание к себе, стыд, застенчивость, скромность, покраснение при стыде и т. д. Как проявляется способность краснеть от стыда (свойственная лишь человеку эмоция) у разных рас и народов, краснели ли люди от стыда 3— 4 тыс. лет назад? Используя разные подходы для ответа на последний вопрос, Дарвин анализирует Библию и находит в книге пророка Иеремии упрек: «Нет, никакого стыда не чувствуют, даже не знают, что значит краснеть». Дарвин приводит данные, что особенности покраснения могут передаваться по наследству.
С утверждением менделевской генетики в начале XX в. стало возможным подойти к изучению наследования черт психики человека. Обширная и глубоко продуманная программа таких исследований была представлена Н.К. Кольцовым в 1923 г. в статье «Генетический анализ психических особенностей человека» (Русск. евгенич. журн., 1923, с. 253—307). Н.К. Кольцов разбил психические аспекты на три группы – познавательные (разум), эмоции (аффекты) и влечения (воля) – и рассмотрел, как можно изучать изменчивость и наследование элементарных реакций в каждой из этих сфер психики. Физиологическая (материальная) основа познавательных процессов лежит в нервно-психических реакциях и отличается специфичностью и локализованностью. Физиологическую основу влечений и эмоций составляют нейро-гуморальные процессы. В разряд влечений, проявляемых у человека как социального существа, Кольцов отнес волю или влечение к власти. «У стадных млекопитающих этот признак проявляется в борьбе за лидерство в группе, роль вожака. В человеческом обществе воля к власти ярко характеризует всех вождей на разных поприщах деятельности. У людей с ограниченными способностями она проявляется в мелком тщеславии, у сильных людей, организаторов, является необходимым условием их организаторской деятельности. В сочетании с влечением к творчеству воля к власти является самым могущественным двигателем культуры… Каждый выдающийся ученый должен обладать влечением к власти, которая выражается в пропаганде своего учения. Работы ученого без этого влечения остаются незамеченными, и труды его пропадают даром… Генетическое изучение влечения к власти у ученых не менее существенно, чем у политиков, полководцев, деспотов. В сильнейшей степени обладают влечением к власти фанатики определенного учения, стремящиеся покорить ему весь мир, пророки, основатели религий, самозванцы: отсюда постепенный переход к чудакам и параноикам, одержимым манией величия».
Кольцов предложил использовать генеалогический метод для анализа разных способов социального воплощения влечения к власти. В частности, он замечает, что влечение к власти и известное честолюбие помогли выдвинуться из окружающей среды Ломоносову на фоне его выдающихся способностей. Влечение к власти досталось ему, видимо, по наследству от его отца, который в своем селе был первым церковным старостой, ходоком по мирским делам.
Степень влечения к власти может определять выбор человеком социальной ниши, вплоть до предпочтения определенного вида деятельности и выбора определенной теории. Кольцов приводит пример: «В русской коммунистической прессе в дни юбилея партии высказывалось меткое определение: в истории развития партии разница между большевиками и меньшевиками сказывалась не столько в теоретических разногласиях, сколько в темпераменте лиц, распределившихся по обеим фракциям».
Понимание того, что влечение к власти – зависимая от генотипа черта психики, очень важно. Ибо эта необходимая для самоорганизации социума черта характера может пойти во вред социуму, если не будут соблюдаться определенные правила «техники безопасности» в обращении с власть имущими.
Говоря о предшественниках Эфроимсона в области эволюционной генетики поведения человека, невозможно не упомянуть совершенно исключительный труд отечественного биолога и генетика, физиолога и клинициста С.Н. Давиденкова «Эволюционно-генетические проблемы в невропатологии». Этот труд вышел малым тиражом в 1947 г., накануне разгрома генетики. Тираж книги был в значительной степени уничтожен, и она является библиографической редкостью. А между тем в предисловии академик Л.А. Орбели справедливо писал, что эта книга составляет гордость отечественной биологии и медицины. На основе эволюционной нейрогенетики Давиденкову удалось дать естественное истолкование таких явлений в истории человечества, как ритуалы, магия, шаманство. Давиденков сформулировал положение о парадоксе нервно-психической эволюции человека. Парадокс состоит в том, что ослабление естественного отбора при переходе от биологической к культурной эволюции привело к распространению людей слабых, неуравновешенных, инертных типов нервной системы. Инертность, которая встречается чуть ли не поголовно, проявляется по-разному: в нерешительности, постоянных сомнениях, в боязни нового, трудности кончить начатую работу, в навязчивых состояниях, особых расстройствах речи и т. д. Предрасположенность к инертности (а не ее конкретная форма!) наследуется по доминантному типу. Гетерозиготные носители генов, приводящие к патологии психики, нередко отличаются отрицательными эмоциями, направленными на других людей (раздражительность, склонность к конфликтам, немотивированная злобность ит. д.).
Для преодоления широко распространенной наследственной инертности Давиденков предложил программу тренировки подвижности нервной системы начиная с детского возраста. Это новая задача, которую эволюционная нейрогенетика ставит перед педагогами: «Здесь достижения преемственности должны будут победить дефекты наследственности. Но чтобы это действительно могло иметь место, нужно не закрывать глаза, а открыто оценивать действительное положение вещей». Такой вывод был сделан генетиком в 1947 г. Но этот призыв не только не был услышан в СССР, но в последующее десятилетие делалось все, чтобы генетический подход не проник в учение о «социальной сущности» человека. В соответствии с этим учением отвергались данные о генетической компоненте в преступном поведении и считалось, что у советского человека нет никакого секса… И, может быть, в основе всех бед общества и лежит утопическое представление о человеке как о некоей разумной машине без страстей, эмоций и генов.
В этом смысле книга «Генетика этики и эстетики» как нельзя более актуальна. Она обращает нас к путям эволюции человека, современным данным о его генофонде. Эфроимсон убедительно доказывает, что в генофонде записана не только потенциальная способность мыслить, но и способность различать добро и зло. Я не буду здесь обсуждать сильные и слабые стороны доводов автора о путях возникновения и отбора разных форм альтруистического или агрессивного поведения. Важно обсудить положения, которые обычно ускользают от читателя – не генетика, и которые рассмотрены Эфроимсоном в специальной главе о феногенетике поведения.
Следует не упустить из виду следующие генетические положения:
1. Нормальная психическая деятельность, в том числе нормальная система этических реакций и мышление, возможна лишь при условии нормального, не мутантного состояния многих сотен или тысяч генов. Мышление снижается до уровня олигофрении (слабоумия) и начинают проявляться аномалии психики при гомозиготности по любому из сотен уже известных наследственных дефектов, а также при множестве самых разных аберраций хромосом.
2. Очень важно ясное представление о взаимодействии генотип – среда. Вот самый простой пример. Рецессивная мутация фенилкетонурии блокирует превращение аминокислоты фенилаланин в тирозин, и ребенок, гомозиготный по этой мутации, становится олигофреном вследствии отравления тканей мозга предшественниками тирозина. Но если сменить диету и кормить младенца не молоком матери, содержащим фенилаланин, а пищей без фенилаланина, ребенок вырастает вполне психически здоровым. Таким образом, изменением условий среды (в данном случае кормлением) можно устранить дефекты генотипа. Эти и другие подобные факты нередко приводят как довод о неважности генотипа и могуществе среды. Это досадное, но нередко повторяемое (не генетиками) недоразумение. Тот факт, что определенными условиями можно потенциально мутантный фенотип исправить или улучшить до уровня нормы, вовсе не устраняет принципиальных различий между нормой и мутантом! В данном случае именно мутант, а не норма чувствительны к изменению диеты. Когда генетик говорит о наследовании признака, то это следует воспринимать по принципу «два пишем, три в уме». Ибо при этом подразумевается, что становление любого признака, и поведенческого в особенности, происходит по следующему сценарию: наследственная программа (гены) – чувствительный период(ы) – предопределение пути развития – формирование признака («самообучение»). В этологии, науке о поведении животных, хорошо известно явление импринтинга. По аналогии с ним Эфроимсон предлагает новый, очень удачный, на мой взгляд, термин «импрессинг» – для обозначения сверхранних впечатлений детства, которые действуют в чувствительный период и являются жизнеопределяющими. Чтобы «чувства добрые» проявлялись у взрослого человека, они должны быть пробуждены еще у ребенка. И напротив, этический код альтруизма и доброты может быть легко заглушен и извращен групповой этикой (классовой, национальной, узкорелигиозной и т. д.).
Насильственные идеологии распространяются, однако, в «облатке справедливости», а жестокие средства оправдываются высокой целью. В своей работе Эфроимсон делает основной упор на то, как может зависеть от генотипа индивидуальная этика человека, его потенциальная способность к добрым или злым поступкам. Групповая этика осталась как бы в тени. Поэтому редакторы книги сочли вполне уместным поместить в этой книге никогда ранее не публиковавшуюся статью известного биолога проф. А.А. Любищева (1890—1972) «Генетика и этика». Любищев и Эфроимсон были друзьями, они оба явились лидерами оппозиции лысенковщине, но их эволюционные предпочтения сильно различались. Эфроимсон полностью принимал тезис Дарвина о ведущей роли отбора в эволюции живых организмов, включая человека. Для Любищева отбор имел подчиненное значение, для него главное – наличие законов (идеи), ограничивающих многообразие форм. Эфроимсон послал свою статью о генетике и этике (контур данной книги) «на разнос» своему другу Любищеву. Разнос был сделан. Нисколько не отрицая наследственную компоненту в человеческом поведении, Любищев полагает главным в судьбе человеческих популяций и этносов «идеологическую наследственность». Он сопоставляет биологические и социальные основания этики и выявляет роль «идеологических мутаций». «Отказ от всечеловеческой, космополитической морали есть страшный регресс, чудовищные последствия которого пережили люди в XX веке».
Диалог Эфроимсон—Любищев поможет столь необходимой полифонии при обсуждении биосоциальных основ этики и эстетики. В рамках проблемы природы чувства красоты и гармонии у человека совершенно необходимо указать на замечательную книгу «Золотое сечение» (М.: Стройиздат, 1990), написанную архитекторами И. Шевелевым, И. Шмелевым и композитором М. Марутаевым. В этой книге математически строго обосновано, что одни и те же принципы гармонии определяют пропорции в архитектуре и искусстве, законы формообразования в живой природе и психофизическое состояние человека. Проблема красоты в природе хотя и привлекала внимание (например, известная иллюстрированная книга Э. Геккеля «Красота форм в природе»), но остается загадкой. Красота живых форм вовсе не есть случайность. Это идея, воплощенная в материи, – так писал и думал Любищев. И эта мысль оказалась созвучной авторам книги «Золотое сечение». «Эстетический наряд организма должен быть инвариантно созвучен эстетическим покровам среды. Иначе спектакль жизни будет не плодотворным, не уютным в психологическом отношении… Без общения с прекрасным человек обречен на духовный голод, он становится дикарем и вырождается как человеческое существо» (И. Шмелев в кн.: «Золотое сечение», с. 302). Эти мысли хорошо дополняют соображения Эфроимсона о том, что восприимчивость к красоте и гармонии записана в генофонде.
