В. Э. Багдасарян
Мир под прицелом революции

Полная версия

Идеология «цветных революций»

Классический революционный сценарий реализуется в три этапа: формирование идеологии – массовое партстроительство – приход во власть. На первом этапе создается группа идейных соратников, которая детально прорабатывает доктрину построения новой системы государственного устройства. Создание партийных коалиций возможно только после того, как достигнута идеологическая определенность внутри группы. Большевизм, напомним, начинался с идеологического размежевания с меньшевизмом. Второй съезд РСДРП, на котором В. И. Ленин выступил с острой полемикой в отношении позиций Г. В. Плеханова и Ю. О. Мартова, стал отправной точкой формирования ленинской партии.^[16]

Привлечение сторонников в ряды партии происходит на втором этапе сценария. Революционеры всеми доступными средствами транслируют обществу ценности и цели, которые были определены на предыдущем этапе. Классические революции характеризовались жесткой определенностью идеологии. Идти в народ без наличия проработанной идеологии считалось принципиально невозможным.

На третьем этапе идеологически и организационно сформировавшаяся массовая партия осуществляет захват власти.

Развитие «цветных революций» происходит иначе. Их идеология четко не формулируется – и поэтому практически неуловима для критики. Из-за идеологической неопределенности революционных сил власти труднее вести контрпропаганду.

«Неясно, чего они хотят», – упрекали сторонников белоленточного движения в России. «Где их собственная конструктивная программа?» Но в том-то и дело, что собственной программы ни одна из «цветных революций» принципиально не выдвигала. В этом их особенность.

Отказ от выдвижения собственной идеологии определяется, во-первых, установкой на протест. Некоторый уровень протестной энергии в обществе существует всегда, он не может быть нулевым ни в одной из социальных систем, но протестные настроения можно целенаправленно подогревать и усиливать. На это и делают ставку «цветные революции». Из-за несовершенства самой жизни протестность пропагандистски неуязвима. Всегда найдется то, в чем можно упрекнуть власть.

Другое дело – выдвижение какой-либо конструктивной программы. Это гораздо сложнее, ведь такая программа может сама стать предметом критики. И не факт, что заявленная в ней идеология окажется привлекательнее той, которой руководствуется правящий режим.

Отказ от формулирования собственной идейной платформы неизбежно приведет к отсутствию стратегии развития государства в случае прихода оппозиционных сил во власть. Но такая стратегия «цветным революциям» не нужна. Их цель, напомним, десуверенизация страны, следовательно, революционная деятельность должна быть направлена на лишение государства собственных стратегических ориентиров.

Во-вторых, отказ от формулирования идеологии позволяет организаторам «цветных революций» скрыть свои подлинные замыслы. Цель – осуществление десуверенизации и подчинение мировому центру, естественно, не может быть озвучена публично. Отсюда постоянная пропагандистская ложь.

На самом деле цели «цветных революций» знает только их руководящая верхушка. Распространение этой информации на нижние уровни движения способно враз подорвать революционные силы, а потому категорически не допускается. То есть идеология «цветных революций» все же существует, но скрыта от общества.

В-третьих, «цветные революции» стараются привлечь максимально широкий спектр сил вне зависимости от идеологии последних. Наступление единым фронтом создает иллюзию общенародного движения, а коалиционность сглаживает идеологические различия участников.

Во всех «цветных революциях» либералы выступали рука об руку с националистами. Такой альянс существовал и при организации диссидентского движения в СССР. Борьбу против советского проекта вели с разных сторон одновременно либералы-западники, приверженцы русского консерватизма и национализма монархического толка (по типу общества «Память»), сторонники социал-демократической – европейского образца – платформы и адепты национально-сепаратистских движений, но координировалась она из одного внешнего центра. С началом перестройки отдельные публичные акции антикоммунистического содержания проводились различными организациями совместно. Среди защитников Белого дома во время августовских событий 1991 г. находились представители всех перечисленных выше сил. В их числе были, к примеру, будущий олигарх Михаил Ходорковский и будущий террорист Шамиль Басаев. Белоленточное движение опять-таки выстраивалось по принципу всеидеологического подхода – либералы (Б. Немцов), националисты (Э. Лимонов), коммунисты (С. Удальцов). Фигура Алексея Навального, позиционирующегося на нескольких идеологических платформах одновременно, особо характерна для контекста «цветных революций».^[17]

Согласно данным социологических опросов, идеологические предпочтения участников митинга на Болотной площади 4 февраля 2012 г. (самого масштабного, по оценке ГУВД, митинга оппозиции) распределись следующим образом: левые – 38 %, демократы – 30 %, либералы – 27 %, националисты – 14 %.^[18] Таким образом, оказался охвачен весь идеологический спектр. Специфическим моментом белоленточных выступлений стало доминирующее участие в нем сторонников левой идеологии. В других «цветных революциях» коммунисты, как правило, участия не принимали, равно как и не блокировались с либералами.

Синхронная поддержка различных идеологических сил гарантирует организаторам революций контроль пришедшего к власти правительства при любом раскладе. Показательна в этом отношении политическая деятельность М. Б. Ходорковского, финансировавшего до своего ареста сразу несколько оппозиционных партий, стоящих на принципиально различных идеологических платформах (включая КПРФ).^[19] Любой победный исход революции оказывался бы выигрышным для ее заказчика. Именно таким образом действовали еще в девятнадцатом столетии Великобритания (знаменитый принцип «разделяй и властвуй»), а сегодня – США.

Пропаганда «цветных революций» раскручивает определенные темы: автократичность, попрание демократических принципов и коррупцию.

По сути, каждая «цветная революция» создавала центральный отрицательный образ автократора. Во время «бархатных революций» в таком качестве были представлены, в частности, Эрих Хонеккер, Николае Чаушеску, Рамиз Алия, Тодор Живков, Густав Гусак, Янош Кадар.^[20] Революция в Ливии была сфокусирована на культе Муаммара Каддафи, а в Египте – Хосни Мубарака. Одним из главных объединяющих факторов протестного движения Евромайдана стал консенсус в неприятии фигуры Виктора Януковича. Ряд информационных ресурсов целенаправленно бил именно по фигуре украинского президента. Впрочем, сам Янукович давал широкие возможности для такой критики: по рейтингу дороговизны государственных лидеров (отношение размера зарплаты президента и премьер-министров к среднему уровню зарплат в государстве) он занимал третье место в мире.^[21]

В образе автократоров могут выступать и исторические фигуры. Это происходит в тех случаях, когда с находящимся во власти лидером связываются надежды на поддержку революционных изменений. Такие надежды в период перестройки в СССР адресовались М. С. Горбачеву. Историческими же символами системы позиционировались И. В. Сталин и Л. И. Брежнев.

Обвинения в попрании правящей группировкой заявленных в Конституции демократических принципов также традиционны для всех без исключения «цветных революций». Не случайно катализатором многих из них оказывались выборы. Сценарий устойчиво повторяется: оппозиция обвиняет власти в фальсификации итогов голосования. Затем следует обращение к народу опротестовать совершенный подлог. Народ выходит на улицы и сметает действующую власть либо принуждает ее к перевыборам. Пойдя на перевыборы, морально проигравшая власть признает совершенный подлог, терпит поражение. Обвинения в нечестности выборов выдвигаются вне зависимости от того, были ли реально подтасовки или нет.

«Цветные революции» используют и такой мотиватор протестных выступлений, как обвинение правящего режима в тотальной коррумпированности. В этом отношении «индекс восприятия коррупции» может рассматриваться в качестве индикатора подготавливаемой революции. Восприятие коррупции – это психологическая величина, нетождественная реальному масштабу коррумпированности: она может оказаться как выше, так и ниже реального уровня коррупции в стране.

Система коррупционных связей складывается годами, а потому резкие изменения – рост или падение индекса – свидетельствуют о наличии информационно-психологической кампании. Низкий показатель в баллах (по шкале от 0 до 10) указывает на высокий уровень восприятия коррупции и наоборот. Индекс рассчитывается с 1995 г., охватывая все более широкий круг стран.

В преддверии революций показатели индекса в соответствующих странах начинают падать, то есть в представлении населения масштабы коррупции в государстве возрастают. Это указывает на то, что общество целенаправленно разогревается в ожидании времени Ч.

В России представления о коррумпированности государственной системы стали усиливаться именно с того момента, когда обозначились геополитические расхождения ее позиции с Западом. Одновременно с началом изменений динамики восприятия коррупции в российском обществе началось формирование внесистемной оппозиции. Минимальный показатель индекса пришелся на 2010 г., то есть на время, непосредственно предшествующее принятию ключевого решения о будущем президенте и началу выборной гонки (рис. 2).

Рис. 2. Индекс восприятия коррупции в России

Социальная база «цветных революций»

Социальная база классических революций достаточно широка, недаром в марксистской теории противопоставлялись буржуазные, демократические и пролетарские революции. Они различались по двум параметрам: по целям и по определению революционного гегемона (движущей силы). Гегемоном буржуазной революции выступала буржуазия, пролетарской – пролетариат. Понятие демократической революции было введено для отражения переходного состояния. Предполагалось, что движущей силой в ней выступят широкие социальные слои общества.

П. Сорокин в своем ставшим классическим труде «Социология революции»^[22] пишет о социальных лифтах, которые возникают благодаря революции. Классическая революция позволяет представителям низших слоев подняться по социальной лестнице. В этом отношении «цветные революции» развиваются совершенно не по классической схеме.

П. Сорокин связывал возникновение революций с подавлением биологических инстинктов большинства населения. Катализаторами революции, согласно ему, могут стать:

1) голод как подавление инстинкта питания (при диссонирующем обстоятельстве – сверхпотреблении элиты);

2) обнищание как подавление инстинкта собственности (диссонирующее обстоятельство – роскошь элитаристских групп);

3) неудачная война и/или государственный террор как подавление инстинкта самосохранения (диссонирующее обстоятельство – неспособность элиты привести к победе над внешним врагом, причастность ее к репрессиям);

4) любые формы подавления полового инстинкта (диссонирующее обстоятельство – демонстративная половая распущенность, половой аморализм элиты);

5) цензура и запрет на миграцию как подавления инстинкта свободы (диссонирующее обстоятельство – свобода для избранных);

6) сословные ограничения как подавление инстинкта самовыражения (диссонирующее обстоятельство – интеллектуальное и профессиональное вырождение элиты).

Все эти факторы и по сей день могут стать катализаторами социальных волнений.

Однако причины «цветных революций» принципиально иные. Они не являются ни движением за расширение каналов социальных лифтов, ни движением большинства против элиты. Напротив, элита и оказывается движущей силой этих революций. Соответственно, их ориентир – дальнейшая элитаризация социальной системы. Элита понимается в данном случае как находящаяся по факту в привилегированном положении часть общества. При этом одна часть элиты может выступать против другой ее части – верхушки существующего бюрократического аппарата. Но победа над ней не расширяет возможности социальных лифтов, а приводит исключительно к перестановкам внутри элиты.

Представители элиты – инициаторы «цветной революции» – нашли новый образ позиционирования: «креативный класс» («креаклы» в терминологии их противников).^[23] На вооружение была взята соответствующая теория Ричарда Флориды.^[24] Однако из этого «класса» оказывается исключена часть лиц интеллектуального труда, которые не достигли соответствующего уровня материальной обеспеченности. Учителя, врачи, большинство ученых в России не относятся к «креативному классу», а соответственно, и к социальной базе «цветных революций». «Креативный класс» контекстен офисной субкультуре. Для обозначения низшего звена сил «цветной революции» со стороны ее противников используется понятие «офисный планктон», введенное в широкое хождение экономистом М. Хазиным. Хазин охарактеризовал «офисный планктон» как круг «молодых людей, привыкших получать тысячи долларов просто за факт своего существования».^[25]

Противники белоленточного движения использовали также другие идентификационные обозначения, в частности «бунт норковых шуб». Это подчеркивало достаточно высокий материально-социальный статус участников протестного движения. Согласно опросу, определение сущности «болотных» волнений как «бунта норковых шуб» набрало наибольшее количество голосов – 26,3 %.^[26]

Со своей стороны белоленточники в отношении пропутинского большинства использовали набор дискредитационных идентификаторов – «быдло», «анчоусы», «ватники», «собако-люди», – подчеркивающих социальную и даже антропологическую дистанцию.

Классические революции создавали образ рабочего – борца. Для «цветных революций», напротив, рабочий, человек физического труда – фигура отрицательная, выражающая архаические черты, служащая опорой режима. Тема презрения элиты к человеку труда была удачно использована командой В. В. Путина как контрпропаганда во время президентских выборов 2012 г. И. Холманских персонифицировал образ рабочего с «Уралвагонзавода», осуждающего «продвинутых бездельников, которые присвоили себе право говорить от имени всего народа».^[27]

Но офисный слой – не единственное действующее лицо «цветной революции». Офисные работники не могли бы радикализовать революционное движение, как это, в частности, имело место на Украине или в ряде арабских государств. Для такого сценария нужны иные социальные силы. Их находят среди различных маргинальных и околомаргинальных групп населения. Фактически к каждой из «цветных революций» примыкают криминал, люди девиантного поведения, из которых формируются «боевые группы» революции.

Еще немецкий философ Герберт Маркузе указывал, что движущими силами новых революций будет уже не интегрированный в потребительское общество рабочий класс, а радикальное студенчество, иммигранты, различные маргиналы.^[28] И действительно, во время «цветных революций» возникают своеобразные союзы представителей «креативного класса» и маргиналов. При этом первые обеспечивают начальный мирный этап выступления оппозиции, а вторые выходят на авангардные позиции при переходе к силовому этапу.

Организационные структуры «цветных революций»

Главным руководящим органом в классических революциях выступала революционная партия. Поэтому, например, в большевистской идеологии уделялось особое место именно революционному строительству партий. Создаваемая организация определялась В. И. Лениным как «партия нового типа». Организационно она была сродни древним религиозным сектам. Партия сковывалась железной дисциплиной. Ее ядро формировалось из профессиональных революционеров, фанатично верящих в провозглашаемую идеологию. Во главе партии стоял признанный и непререкаемый вождь – «великий учитель». И. В. Сталин в дальнейшем уподоблял созданную В. И. Лениным партию «ордену меченосцев».^[29] Именно такой тип партии оказался более эффективен в условиях революционной ситуации, чем традиционные партии парламентского типа (как, к примеру, Конституционно-демократическая партия).^[30]

Большевистский опыт революционного партстроительства был взят на вооружение во многих странах мира – Германии, Италии, Китае, государствах Ближнего Востока и Латинской Америки. На тех же принципах – жесткая дисциплина, идеологическая вооруженность, консолидация вокруг вождя – выстраивалась, в частности, Национал-социалистическая немецкая рабочая партия.^[31]

Организационная структура «цветных революций» формируется принципиально иначе. В них нет ни четко идентифицируемого партийного ядра, ни однозначно признаваемого революционного лидера. Это предохраняет структурные ячейки революции от превентивного разгрома. Даже если власти нейтрализуют кого-то из революционеров, это не дезорганизует революционное движение. Революционные ячейки действуют по сетевому принципу, что дает им принципиальную устойчивость.

Но возникает естественный вопрос: как такая политически аморфная, не имеющая управленческой иерархии сила способна осуществлять скоординированные оперативные действия, опережающие действия власти? Конечно же, стихийным такое движение быть не может. Но только управляется оно не какой-то национальной партией, находящейся внутри страны, а внешними структурами. Современные коммуникационные возможности это вполне позволяют. За пределами страны находится и «касса» «цветной революции». В лидере движения внутри страны просто нет необходимости, потому что лидерские полномочия закреплены за структурами внешнего управления.

Революция – дорогостоящее предприятие. Она требует значительных ресурсов, а значит, должны существовать организации, ее финансирующие. Каналом Государственного департамента США финансирование «цветных революций» не ограничивается. Наряду с внешними источниками финансирования включаются и внутренние источники (поддерживающие революцию представители национального капитала). Это объясняется включенностью (а значит, и зависимостью) подавляющей части крупного бизнеса в систему мировых финансовых отношений. Олигархат оказывается перед дилеммой: лишиться собственного бизнеса либо профинансировать «цветную революцию».

«Цветные революции» не имели бы шансов на успех, если бы в их организации не участвовала часть бюрократического корпуса – прежде всего представители силовых структур.

На выступление оппозиции государство всегда имеет возможность ответить применением силы. Такой вооруженный ответ дало в 1989 г. руководство КНР. В результате с революционной перспективой было покончено за один день 4 июня. Почти двадцать лет после этого угроза «цветной революции» в КНР не возникала.^[32]

На применение силы в отношении оппозиции пошел и Муаммар Каддафи. Низложение его режима стало возможным только после прямого военного вмешательства внешних сил.^[33] Еще один пример силового ответа представил сирийский президент Башар Асад. Несмотря на жесткое внешнее давление, ему в итоге удалось переломить складывающуюся не в его пользу ситуацию.

В подавляющем большинстве других случаев власть свое право применить силу против оппозиционеров не использовала. Не в последнюю очередь это определялось двойственностью позиции силовых структур. Как только оппозиционеры получали сигнал, что военные силы использованы не будут, их выступления становились более радикальными.

Особая роль в объединении экстремистски настроенной молодежи принадлежит футбольным фанатским организациям. Околоспортивный профиль этих организаций выводит их из зоны особого внимания органов госбезопасности. Между тем в уличных стычках участников различных фан-клубов, а также фанатов и иммигрантов эти структуры получают практический опыт и превращаются в готовые боевые дружины. Идейно фанаты придерживаются, как правило, ультранационалистической платформы. А значит, весьма вероятен сценарий «цветной революции» как выступления против «инородцев». Катализатором такого выступления может оказаться любое столкновение на национальной почве. О потенциальном масштабе подобной акции в России можно получить представление по беспорядкам декабря 2010 г. на Манежной площади.^[34]

Представители несистемной оппозиции часто оказываются активными участниками межэтнических столкновений, что позволяет рассматривать эти акции как отработку революционного сценария. Последовательность его такова:

1) резонансное правонарушение, возможно, убийство, осуществленное представителями неславянского населения;

2) призыв защитить русский народ, заявления лидеров несистемной оппозиции;

3) «стихийная» погромная акция против инородцев;

4) вмешательство властей, правоохранительные органы принимают меры в отношении погромщиков;

5) направление народного гнева против власти, обвинение ее в антирусской политике;

6) массовое антивластное выступление с перспективой свержения режима.