Плещееву, старому гуманисту и лирику, трудно было найти себе место в этой борьбе. Его муза любви и скорби была вытеснена музой мести и печали. И он остался чуждым новым веяниям, остался не у дел.
Но и внутреннее состояние его не соответствовало более требованиям борьбы. Тяжелые условия ссылки, жизнь солдата, походы, потом канцелярская служба, такие чуждые его мягкой, нежной душе, подорвали в корне его душевные силы. И это тот Плещеев, который за десять лет перед тем говорил любящей девушке: