Возрождается народный балет, неся с собою смягчение нравов, мягкость и изящество движений, пластичность мысли и гармонию вкусов.
Народные школы превратятся в храм искусства, учителя и учительницы сбросят неуклюжие наряды и облачатся в трико, школьные сторожа станут механиками и творцами световых эффектов; место «Родного слова» займет «Дочь фараона», место инспекторов – танцмейстеры, место г. Кауфмана – m-lle Кшесинская[5].
И мужички будут сидеть за чистыми, резными, в русском стиле столиками, пить монопольку и наслаждаться красотой не хуже, чем действительные тайные и просто тайные посетители столичных театров.
Это ли не равенство? Это ли не счастье, не культура? И кому тогда нужны будут всякие социализмы и прочие измы? – Никому!..
А если тогда одесской городской думе придется заключать новый, еще более выгодный контракт с Легодэ[6], неужели вы думаете, Бухштабу и Нагорскому придется произносить скверные слова и их друзьям упражнять кулаки на спинах сотрудников «Одесского обозрения»?
О, нет! Они только станут на кончики пальцев, подрыгают икрами, опишут руками пленительный круг, – и посрамленные журналисты поспешат напечатать в своих отчетах:
«Несть думы – справедливей и бескорыстней черносотенной думы! Несть трамвая – прибыльнее и выгоднее (для города, конечно) трамвая бельгийцев. Несть печати – злокозненнее и коварнее прогрессивной печати!»