Вадим Башкиров
Тайна картины девочки в розовом
«Мы не получаем наследство – мы его заслуживаем.»
И. В. Гёте
Спасение
Шел неспокойный 1918 год. Большевики уже правили Россией, а в Петрограде полным ходом шли чистки, направленные против оставшихся в городе представителей высшего сословия и буржуазии. Поздно вечером, ближе к полуночи, в роскошной меблированной квартире одного из домов на Гороховой улице в окнах тускло мерцал свет. Хотя у графа Константина Орлова и его супруги Ольги было новомодное электрическое освещение, они предпочли зажечь свечи, чтобы не привлекать лишнего внимания с улицы.
Граф Орлов был видным мужчиной лет сорока, с ухоженной бородой и интеллигентным выражением лица. Он владел небольшим коммерческим банком, чем когда-то очень гордился. Теперь же он ясно понимал, что его социальное положение стало смертным приговором в глазах большевиков.
В этот вечер граф был необычайно взволнован и суетлив, но старался держать себя в руках, чтобы не пугать жену. Он ждал прибытия грузовика контрабандиста, который обещал вывезти его семью в Финляндию за немалую плату. Периодически он подгонял Ольгу, которая тщательно собирала вещи, укладывая их в дорогие дорожные чемоданы Louis Vuitton.
Граф Орлов искренне любил свою супругу – кроткую, семейную, но при этом утонченную и привлекательную женщину. Дочь обедневшего новгородского помещика, она окончила курсы машинисток и в 1913 году устроилась работать в его банк. Именно там они и познакомились. Их роман был тихим, но наполненным взаимной влюбленностью и обожанием. Вскоре они поженились, а через год на свет появился маленький Алешенька, будущий граф Орлов младший.
Жизнь четы Орловых казалась сказкой. Банк процветал, клиентов становилось все больше, а в семейной жизни царила идиллия. Они воспитывали сына, путешествовали по Европе, покупали и обустраивали поместья, занимались меценатством. Константин Сергеевич никогда не был так счастлив. Но всему пришел конец.
Тем временем Ольга закончила собирать вещи и занялась одеванием Алешеньки. Мальчик был необычайно красив: большие голубые глаза, густые, почти девичьи ресницы, загнутые кверху. Алеша был воспитанным ребенком, умел слушать и не перебивать. Он терпеливо ждал, пока мама надевала на него теплое пальто и с трудом натягивала валенки – на дворе стоял декабрь.
Лишь изредка он спрашивал, скоро ли они поедут на каникулы в Гельсингфорс. Родителям приходилось врать, что это просто очередное путешествие, чтобы не травмировать детскую психику. Но делать это становилось все труднее. На прошлой неделе в парадной раздался громкий шум: чекисты арестовали их соседа, Андрея Веньяминова, врача и дворянина. Его квартиру обыскали, а самого увезли в неизвестном направлении.
Ольга надеялась, что им удастся выбраться из страны и начать новую жизнь где-нибудь в Европе. Ей хотелось бежать от кошмара, в который революции ввергли Россию. Покидать родину было тяжело, но выбора не оставалось. Она уже представляла, как откроет небольшое швейное производство, наймет девушек-иммигранток из России и будет помогать семье. Алешеньку она планировала устроить в местную школу – английский и французский он знал неплохо. Ольга мечтала, чтобы сын влился в новую среду и начал счастливую жизнь с чистого листа.
Константин Сергеевич в очередной раз взглянул на часы, висевшие на стене, – они показывали без четверти двенадцать. Договорённость была на полночь. Он подошёл к окну и посмотрел на улицу: машины всё ещё не было. Глядя на опустевшую Гороховую, освещённую керосиново-калильными фонарями, он перебирал в памяти, когда и при каких обстоятельствах познакомился с Йоргом Свенсоном, контрабандистом, который обещал всё устроить.
Перебирая в памяти прошлое, Константин Сергеевич вспомнил, что этот Свенсон – тёмный и скользкий тип – ещё в 1911 году продал ему партию краденых английских бриллиантов. Контрабандист предложил выгодную цену, а граф нашёл способ легализовать драгоценности сомнительного происхождения. Сделка прошла гладко, и с тех пор они изредка встречались в трактире на Загородном, где Свенсон сообщал ему о новых «возможностях».
Граф, конечно, избегал подобных знакомств, но в мире финансов, где он вращался как опытный делец, без таких связей было не обойтись. Официальных доходов редко хватало, и приходилось прибегать к полулегальным схемам. Люди вроде Свенсона оставались для него неприятной необходимостью. Теперь же судьба всей семьи зависела от этого контрабандиста – без его помощи бегство из Петрограда становилось невозможным.
Швед мог беспрепятственно пересечь финскую границу благодаря своему гражданству, укрыв беглецов в фургоне. Даже если бы на границе устроили досмотр, граф рассчитывал откупиться пачкой банкнот. Но теперь всё решалось минутами: успеет ли Свенсон? А его всё не было…
Размышления графа прервала Ольга, которая легонько прикоснулась к его плечу. Он тут же повернулся к ней и увидел, что жена держала в руках небольшую картину в аккуратной рамке, размером примерно фут на два. На полотне была изображена маленькая девочка в розовом платье, держащая в руках букет полевых цветов. Константин Сергеевич заказал эту картину у малоизвестного портретиста – Анье Бруссо. Девочка на портрете была крестницей графа, дочерью главного казначея его банка – Андрея Ивановича Бурцева.
Этой картиной Константин Сергеевич дорожил больше всего – разумеется, после жены и сына. По его просьбе Анье Бруссо поместил под холст тонкий конверт с шифром. Этот код открывал доступ к банковской ячейке в Цюрихе, где граф хранил около пяти миллионов рублей в золотых слитках. Константин Сергеевич опасался забыть комбинацию, но записывать её считал слишком рискованным. Эти деньги были его надеждой при переезде в Европу: они должны были обеспечить Орловым безбедную жизнь на чужбине.
Граф попросил Ольгу завернуть картину в плотную оберточную бумагу. Когда дело было сделано, чета решила присесть на дорожку. За большим обеденным столом Константин Сергеевич налил себе и супруге по рюмочке настойки, привезенной из Португалии. На душе было тяжело, ехать вовсе не хотелось, но оставаться здесь было нельзя – нужно было спасаться. Выпив настойку, граф снова подошел к окну. На улице не было никаких перемен, лишь часы неумолимо отсчитывали время, показывая десять минут первого.
Достав из кармана пиджака пачку папирос фабрики Асмолова, Константин Сергеевич закурил, не отрывая взгляда от темной улицы за окном. Внезапно его внимание привлекли фары подъезжающего автомобиля. «Неужели Свенсон?» – мелькнула у него мысль. Однако, присмотревшись, граф понял, что это не грузовик, а старый добрый Ford Model T.
Машина остановилась у входа в дом. Из нее вышли двое крепких мужчин в черных кожаных куртках и фуражках. Быстрым, уверенным шагом они направились во двор. Сердце графа сжалось: это были люди из ЧК! К нему ли они шли или в другую квартиру, оставалось неясным, но страх, холодный и неумолимый, уже овладел Константином Сергеевичем.
Он резко повернулся к Ольге и тихо, но твёрдо приказал ей собрать вещи и вместе с Алёшенькой идти в комнату прислуги. Ольга, привыкшая не перечить мужу, молча кивнула. Схватив заранее приготовленные чемоданы, она взяла за руку испуганного сына и поспешила в маленькую комнату, где жила прислуга. Там был отдельный выход во двор, которым пользовались кухарка и ее муж. Мальчик, не понимая до конца, что происходит, но чувствуя тревогу, крепко сжал мамину руку.
Граф остался один, прислушиваясь к каждому шороху за дверью. Его пальцы нервно сжимали папиросу, а мысли, словно перепуганные птицы, метались в поисках выхода из нависшей угрозы. Он понимал: времени почти не осталось.
После недолгих раздумий он принял решение – отправить семью на улицу, а самому остаться, чтобы встретить чекистов. Если они явятся, он рассчитывал задержать их ценой собственной жизни, пока его близкие незаметно скроются со Свенсоном. В лучшем случае Константин Сергеевич надеялся выбраться из страны в одиночку. Но надежда была тонкой, как дым от его папиросы.
Объяснив план Ольге, граф на прощание крепко обнял сына и вручил ему аккуратно завернутую картину – ту самую, с девочкой в розовом. Мальчик заплакал. Константину Сергеевичу стало невыносимо грустно: он понимал, что, возможно, это их последняя минута вместе. Но времени на эмоции не было. Граф посмотрел сыну прямо в глаза и, собрав всю решимость, раскрыл ему секрет картины. Он строго наказал Алёше беречь её как зеницу ока, а конверт, спрятанный под полотном, достать только тогда, когда он окажется в полной безопасности.
Их прощание прервал резкий звонок в дверь. Значит, всё-таки пришли! Проводив семью, Константин Сергеевич быстро направился в свой кабинет. В просторной, роскошно обставленной комнате стоял массивный стол из красного дерева. Граф открыл ящик и достал оттуда пистолет – Кольт M1911, подаренный ему заместителем Бурцевым. Проверив обойму и перезарядив оружие, он положил его в карман пиджака и твёрдым шагом направился к двери.
Чекисты вошли решительно и сразу направились в гостиную, даже не вытерев обувь о коврик. Старший из них, судя по его властному виду, резко спросил о местонахождении остальных членов семьи. Граф Орлов, сохраняя внешнее спокойствие, ответил, что семья на даче в Царском Селе. Тем временем второй чекист с интересом рассматривал дорогие картины и массивные люстры, а его губы искривила ухмылка при виде этой роскоши.
Ложь о даче не убедила старшего по званию чекиста. Он прохаживался по квартире, словно волк, вынюхивающий добычу. Время от времени он останавливался у предметов быта: взял в руки бутылку с настойкой, прочитал название на этикетке, приоткрыл её и вдохнул аромат дорогого алкоголя; прикоснулся к патефону, осмотрев его со всех сторон; открыл ящики стола и бегло просмотрел документы. Казалось, он не хотел упустить ни одной детали.
Затем чекист спросил Константина Сергеевича, знает ли граф о цели их визита. Конечно, граф понимал, что происходит, и даже не пытался вникать в разговоры большевиков, которые звучали как прелюдия к совершенно будничному аресту «деклассированного элемента». Вместо этого он медленно, стараясь не привлекать внимания, отошёл к окну, чтобы оценить обстановку на улице.
Слава богу, Ольга и Алёшенька были уже снаружи, возле фургона, который наконец-то подъехал за ними! Они о чём-то беседовали со Свенсоном – скандинавом в тёплом тулупе и треухе, из-под которого торчали его соломенно-жёлтые волосы. Ольга передала шведу пачку денег, и вскоре они с сыном погрузились в фургон. Граф с облегчением выдохнул, но его эмоции тут же заметил старший из опричников.
Он подошёл к Константину Сергеевичу, схватил его за грудки и начал грубо трясти, требуя признаться, где находятся жена и ребёнок. В какой-то момент чекист бросил взгляд в окно и заметил недалеко от своего «Форда» фургон, который был уже заведён и изрыгал клубы дыма. Тут же он оттолкнул графа в сторону и криком приказал подчинённому бежать на улицу, чтобы остановить грузовик для досмотра.
Константин Сергеевич понял, что нужно действовать, и достал из кармана свой «Кольт». Пока старший чекист провожал взглядом выбегавшего из гостиной подчинённого, граф снял с предохранителя пистолет и выстрелил ему в спину. Опричник обернулся, сделал пару шагов в сторону убийцы и, сдавленно простонав от боли, рухнул на пол.
Константин Сергеевич на несколько секунд уставился на свою жертву, не веря, что убил человека. В это время на звук выстрела в квартиру ворвался младший чекист. Граф повернулся к нему, но не успел выстрелить – пуля пронзила его грудь. Младший чекист оказался метким стрелком и не промахнулся. Константин Сергеевич начал медленно терять сознание, прекрасно понимая, что умирает.
Тем временем Ольга с Алёшей уже ехали в фургоне, укрывшись тёплым пледом. Машину сильно трясло, а внутри было холодно. Графиня думала о муже, её сердце сжималось от тревоги. Что с ним? Жив ли он? Сможет ли выбраться? Алёша же молча разглядывал маленький образок, висевший у него на шее.
Швед уверенно вёл грузовик по знакомым маршрутам, зная, где могут стоять заставы большевиков. Город был почти пуст: изредка попадались конные извозчики, редкие прохожие, бредущие по тротуарам, и единичные автомобили, ещё сохранившиеся с прежних времён. Петроград был неузнаваем: исчез тот столичный лоск, что наполнял его до революции. Теперь обнищавший город заполонили бездомные и пьяницы, ставшие привычной частью городского пейзажа.
В какой-то момент Ольга и Алёша уснули, убаюканные монотонной тряской. Их разбудил резкий тормоз грузовика. Графиня встревожилась: прошло слишком мало времени, и до границы они добраться ещё не могли. Снаружи послышались голоса. Один говорил по-русски с явным скандинавским акцентом – это был Свенсон. Другой, грубый и командный, принадлежал незнакомцу. Досмотр, поняла графиня!
Свенсон не ожидал, что сразу после выезда за город наткнётся на заставу большевиков. По информации, которую он получил от своих надёжных источников в ЧК, дорога сегодня должна была быть свободна. Трое проверяющих, все матросы с «мосинками» на плечах и штыками наготове, окружили грузовик. Один из них, не церемонясь, приказал шведу выйти из машины. Свенсон, понимая серьёзность ситуации, решил не спорить и подчинился.
Красноармейцы задали обычные вопросы – куда следует, цель поездки и происхождение акцента. Швед, заранее подготовивший ответ, объяснил, что направляется на свою дачу в Карелии, откуда он родом.
Тем временем один из проверяющих обошел грузовик и заглянул в кузов. Обнаружив там Ольгу с ребенком, он немедленно сообщил об этом начальнику поста. Тот без промедления направился осматривать неожиданных пассажиров.
Приподняв брезент, военный увидел перепуганную графиню с мальчиком, и по его лицу скользнула ехидная усмешка. Позвав шведа, он потребовал объяснений. Свенсон попытался выдать беглянку за жену, а ребенка – за сына, но начальник лишь презрительно усмехнулся – слишком уж нелепо выглядела версия о родстве изысканной барыни с грубым чухонцем.
Однако швед был готов к такому повороту. Намекнув на ящик водки в кузове, он предложил закрыть глаза на его «небольшие дела». Но, к его удивлению, матрос, назвавшись большевиком, отверг алкоголь – взятки его не интересовали. Тогда Свенсон, не моргнув глазом, достал из тулупа конверт и отсчитал солидную сумму.
Деньги подействовали на командира куда сильнее. Проверяющий пересчитал купюры, затем, сказав, что нужно посовещаться, отошел с подчиненным в сторону. Швед остался под присмотром третьего матроса, нервно сжимая в кармане револьвер – сдаваться он не собирался.
Вернувшись, командир уже не скрывал жадного блеска в глазах. Он потребовал сумму втрое больше – для дележа с командой. Свенсон внутренне содрогнулся: это были почти все его деньги. Но выбора не оставалось. Стиснув зубы, он отсчитал требуемое.
Грузовик снова отправился в путь. Оставшуюся дорогу швед ехал в мрачном настроении: его терзала злость из-за потерянной прибыли. Ольга с сыном, однако, выдохнули с облегчением. Во время досмотра им казалось, что вот-вот всё закончится и их арестуют. Но удача всё ещё сопутствовала беглецам!
Не доезжая двадцати вёрст до границы, Свенсон остановил машину и вывел графиню с сыном из грузовика. Ольга была удивлена и не понимала, что происходит. Швед подошёл к ней ближе для разговора, но долго не мог начать, словно стесняясь своих слов. Наконец, собравшись с мыслями, он заявил, что хочет ещё вознаграждения, так как большевики забрали у него все деньги.
Графиня остолбенела от его требований. Денег при себе она имела мало – Константин Сергеевич, опасаясь конфискации, намеренно ограничил сумму. Основные средства находились в швейцарском банке, а код доступа к счету был скрыт в подрамнике картины девочки в розовом.
Ольга хотела объяснить шведу, что не может заплатить больше, но Свенсон лишь сжал губы в недоверчивой усмешке. Его пальцы нервно постукивали по рукояти револьвера, висевшего на поясе. Графиня умолкла, понимая, что любые объяснения бесполезны – швед явно решил, что она скрывает от него деньги.
Времени на переговоры не оставалось. Графиня достала из чемодана пачку иностранных банкнот и протянула их шведу. Тот, пересчитав деньги, заявил о недостаточной сумме – граф заплатил ему впятеро больше.
Ольга не смогла сдержать возмущения. В ответ Свенсон молча достал револьвер и прижал ствол к её груди, заставив графиню мгновенно замолкнуть. Холодным тоном он пояснил, что при отсутствии должной компенсации готов убить её здесь же, в этой глуши.
Ольга, дрожа, сняла с себя серьги и ожерелье, протянув их шведу. Тот тщательно осмотрел драгоценности, повертел их в руках и засунул в карман тулупа. Затем он вырвал из рук Алексея картину с девочкой в розовом, сорвал упаковочную бумагу и бегло осмотрел полотно неискушённым взглядом.
Мальчик в отчаянии бросился к Свенсону, пытаясь вырвать картину. Контрабандист, разъяренный этой дерзостью, сильным толчком отшвырнул ребенка. Ольга поспешно подхватила сына, укрывая его дрожащими руками.
Свенсон, хладнокровно поправив рукав, пояснил, что располагает нужными знакомствами среди новых властей – те охотно приобретают подобные произведения искусства. Его голос звучал спокойно, но в глазах читалась непреклонность.
Графиня предложила все свои вещи в обмен на полотно – модные платья, дорогие шарфы, изысканную обувь, не уступающую парижским образцам. Но швед лишь презрительно усмехнулся – возиться с багажом ему не хотелось.
Графиня осознавала жизненную необходимость картины: банковский шифр обладал такой сложностью, что запомнить его она не могла. Константин Сергеевич со своей феноменальной памятью удерживал в уме пароли ото всех счетов, тогда как Ольге в этом не было нужды – муж неизменно занимался делами самостоятельно. Но Свенсон не поддавался уговорам: алчность и беспринципность определяли его действия.
Швед направил ствол на графиню и резким жестом велел садиться в фургон. Прихватив картину, он забрался в кабину за руль. Двигатель взревел, и грузовик вновь покатил к границе.
Пятнадцать минут тряски по разбитой дороге – и перед ними выросла пограничная застава – скромный пост с деревянной будкой и поднятым шлагбаумом, где несли службу двое красноармейцев в фуражках и потрёпанных шинелях. Свенсон, пропустив вперёд карельских крестьян с телегой, подкатил к будке и протянул охраннику потрёпанный документ.
Пропуск, выданный Наркомторгпромом, формально разрешал торговым агентам пересечение границы по государственной надобности. Фальшивка, конечно, не выдержала бы проверки у бдительных чекистов, но для полупьяных пограничников с окраины сгодилась – печать наркомата блестела убедительно.
Красноармеец мельком просмотрел документ и небрежным жестом разрешил проезд. Второй боец, медленно поднимая шлагбаум, пропустил грузовик. Свенсон без колебаний двинулся вперед, к финскому пограничному посту.
Там шведа тоже ждал теплый прием. Финские пограничники были хорошо знакомы с темной репутацией Свенсона и его сомнительными делами, но закрывали на это глаза – редко его грузовик пересекал границу без ящиков отменной русской водки, которую он им регулярно привозил.
Сделав щедрое «подношение» пограничникам в виде ящика спиртного, Свенсон беспрепятственно миновал контроль. Грузовик покатил по проселочной дороге к ближайшему селению.
Остановку он выбрал в уединённом месте – среди молодого сосняка у самого озера, приютившегося на окраине деревни. Швед тяжело спрыгнул на землю, распахнул задние дверцы и властным жестом велел пассажирам выходить.
Ольга, ступив на траву, припорошенную тонким слоем снега, замерла. Перед ней открылась картина, столь разительно чуждая пережитому кошмару: уютная финская деревушка с тёплыми дымками, струящимися из труб, покосившимися сараями, и это молчаливое, скованное льдом озеро, в котором теперь отражалось бледное небо.
Швед холодно заявил графине, что свою часть соглашения выполнил, и попросил не сердиться за конфискованные драгоценности и картину. Он пояснил это деловой необходимостью – все его усилия должны были окупиться.
Ольга, с трудом сдерживая дрожь в голосе, в отчаянии повторила просьбу о возврате картины. Но Свенсон лишь равнодушно пожал плечами, демонстративно игнорируя её мольбы. Всё, что смогла выдавить сквозь ком в горле оскорблённая графиня – горькое: «Подлец…»
Алеша, не сдержав детской непосредственности, резко заявил, что Свенсон – жалкий мошенник, и будь здесь отец, он бы ему показал. Швед лишь криво усмехнулся, снисходительно потрепал мальчика по волосам, демонстрируя пренебрежение к его словам, и молча направился к грузовику. Через мгновение двигатель взревел, и машина, поднимая клубы пыли, исчезла в направлении границы.
Теперь, когда угроза миновала, перед ними открылась другая реальность – жизнь на чужбине, где всё придётся начинать заново. Ольга на мгновение закрыла глаза, почувствовав тепло детской ладони в своей руке, затем твёрдо шагнула вперёд – к новой судьбе, к незнакомому завтра.