Вадим Гринёв
Оружие Бизанца
– Так, что – это ваша выдумка?! – перешел на визг престарелый негодяй, возвышаясь над присевшей от страха девицей.
– Мне нужны были деньги – у меня больная мать… больная мать… – повторяла, как заклинание , Мика.
Подполковник отскочил от нее на середину кабинета, как будто ужаленный коброй. Его любовница невольно продолжала изобличать его «высочайшее эс-дечество» перед молодыми абверовцами. Я глянул на Штрейхера и Функа. Они тоже восхищались этим «спектаклем». Жаль этого не видел наш «шеф» адмирал Канарис, он бы точно присвоил нам очередные звания за показательное унижение СД-ка.
Столкнувшись на середине комнаты с юным лейтенантом Штрейхером, – виновником данной ситуации, – шеф Ковельского СД, подполковник Штиглиц, видимо понял, кого еще недавно собирался погубить. Он подскочил к Мике, свернул бумаги трубочкой и приподнял ее лицо.
– Значит, ты и раньше вытягивала из меня таким образом деньги?! – уже нормальным голосом проорал подполковник.
Дурочка Мика, наконец, поняла в какой переплет она попала. Мы молодые офицеры ждали, что вот – вот наступит кульминационный момент – «удушение возлюбленной». Мика безудержно зарыдала. Стыд, позор, унижение. Она задыхалась от рыданий. Перекошенное лицо с размазанной косметикой, сгорбленная, ставшая бесформенной фигура, сделали ее похожей на старуху. Штрейхер мне потом признался, что ему на мгновенье даже стало страшно. Все мы, присутствующие на этом спектакле офицеры НКВД, понимали, что Штиглиц уже принял решение спрятать концы в воду – Мика должна исчезнуть.
Отелло в припадке ревности задушил свою возлюбленную и потом терзался совестью, как всякий нормальный человек. Подполковник же, как тысячи фашистских преступников, сам мог убить немецкую девушку не поморщившись. Порядочный офицер, неважно, – русский или немецкий, после рюмки, другой коньяка застрелился бы. Но где у таких как подполковник совесть? Как ни странно, по сравнению с ним, я себя почувствовал «благородным абверовцем».
Думаю, что мои офицеры, как и я, видевшие сцену прощания «Отелло» и «Дездемоны» были безумно рады, что натянули нос самому начальнику Ковельского СД. Подполковник прекрасно понимал, что все они знают, что его карьера находится на грани краха: вместо наград и повышения в звании, из Берлина может прийти срочное предписание о его аресте. Его взгляд еще недавно свирепый и надменный стал потухшим и заискивающим. Он с мольбой смотрел на меня и моих офицеров.
Я же думал совсем не о карьере подполковника. У него в руках находилась информационная мина замедленного действия, подложенная под всю команду. Если приедет комиссия из Берлина, пусть даже для ареста подполковника, – все равно проверок нам не миновать. Не исключена вероятность, что кто-то из этой комиссии мог знать лично кого-то из команды (один раз нам повезло при проверке полковника Рокито), но везение постоянным не бывает. Команде придется уходить к партизанам. Но какой ценой? Какие будут потери? Поможет ли на этот раз протекция Рокито?
Я терзался мыслью – как завладеть папкой подполковника с доносом на нашего лейтенанта, не обращаясь к нему, чтобы не вызвать излишних подозрений. Мое беспокойство прервалось ворвавшимся в кабинет капитаном. Он тяжело дышал и на мгновение смутился, увидев большое скопление офицеров и гражданских. Капитан подскочил к подполковнику и что-то прошептал ему на ухо. Брови подполковника поползли вверх, глаза еще больше выкатились. Они подошли к топографической карте и с полминуты, о чем-то тихо разговаривали, водя по ней пальцами.
Потом подполковник подошел к столу и нажал невидимую кнопку. В дверях появился дежурный. Подполковник, с гримасой отвращения, указывая пальцем на Мику, прорычал дежурному:
– Арестуйте и спрячьте эту гадость от меня подальше! – он все еще держал в руке донос на лейтенанта Штрейхера.
– Вон отсюда, дурачье! – заорал он других задержанных.
В кабинет вошел майор СД. Когда закрылась дверь, подполковник подошел к столу и попытался открыть какой-то ящик одной рукой. Ему это не удалось, – ведь в другой руке он все еще судорожно сжимал компромат. Изобразив брезгливую мину, и не глядя на меня он, протянул мне исписанные листки.
– Заберите это и уничтожьте, – примирительно предложил подполковник.
Я бегло, с пренебрежительной миной, просмотрел листки доноса и передал их Тиссену. Он, пожав плечами, спрятал их в карман кителя. Подполковник достал из ящика топографическую карту, разложил ее на своем огромном столе, и уже уверенным, начальственным тоном сказал :
– Я вас, господин капитан, понял, – все будет исполнено, но сейчас нет свободной минуты! Мы получили тревожные данные от своего агента. Он сообщил приблизительное место, где планируется высадка русского десанта. Сейчас это для нас первоочередная задача.
Подполковник, вместе с капитаном и подошедшим майором изучали карту. Он поднял голову и жестом подозвал меня и Тиссена к столу.
– Вы только посмотрите, господа, какую они выбрали местность! -
подполковник указал на карту, и мы увидели, что острие карандаша упирается в села Заречье и Стобиховка в районе озера Сомин (мы там начинали запускать нашу дезу). Капитан СД пояснил :
– Место выбрано идеально – труднодоступное для поиска диверсантов. Кругом леса и болота.
Я поддержал его.
– Какие у вас, майор, будут соображения по захвату этого десанта?
– Я, – сказал майор, – в 3 часа ночи получил от «Зеленого» информацию. Его приятель из села Доротища по секрету ему сообщил, что на днях в их районе будут сброшены русские парашютисты. Я тут кое-что набросал.
– Вижу, майор, вы времени зря не теряли. Излагайте свои соображения!
– Территория предполагаемой высадки десанта по периметру занимает не менее 80-90км. Это лесная местность, окруженная болотами. Проселочные дороги малопригодны для прохода наших грузовых машин, так утверждает «Зеленый». Проехать можно только в двух местах – здесь и здесь, – майор показал на карте. Я пришел к выводу, что переброску войск на машинах можно сконцентрировать максимум в трех пунктах – это села: Доротище, Скулин и Тойкуш. А из этих сел только пешим порядком по тропкам можно скрытно окружить предполагаемый район высадки десанта. В зависимости от обстановки мы можем продержать этот район под наблюдением 3-5 дней. Можно и больше.
– Сколько, господин майор, по вашим расчетам, потребуется живой силы и техники, чтобы уничтожить десант? – спросил заносчиво капитан СД.
Майор не обратил внимания на иронию, прозвучавшую в голосе младшего по чину и спокойно ответил :
– Все, конечно, предвидеть невозможно. Я успел примерно подсчитать количество солдат, которое могут выделить части нашего гарнизона. Итак, из наших 20-25 человек, жандармерия – 15-20, полицейских, включая районных, 35-40, городская комендатура 15-20, войска СС 25-30. Таким образом, уже сейчас мы могли бы направить туда 100-125 солдат.
Подполковник постепенно приходил в себя Он уставился на меня своим стеклянным взглядом, как бы призывая дать оценку расторопности и стратегическому мышлению своих подчиненных. Мне нужно было что-то сказать.
– Разрешите, господин подполковник! Я из своей команды мог бы выделить несколько десятков солдат, но у меня предписание моего начальства, – с сожалением сказал я, – мы должны были еще вчера вечером выехать в Лемберг, а этот непредвиденный случай вынудил нас задержаться на целые сутки. Очень жаль, господин подполковник, мои ребята с удовольствием постреляли бы этих красных птенчиков.
Я внутренне улыбался – как это мы будем ловить нашу выдумку.
– Я хорошо понимаю вас, капитан! – ответил подполковник с «дружеской» улыбкой, – заверяю вас, что с провокациями и провокаторами покончено раз и навсегда. Думаю, мы обойдемся без вас. Я потребую у коменданта станции выделить нам на 5-6 суток еще 100-150 солдат. Он недавно получил пополнение для усиления борьбы с партизанами. В конце концов это тоже его территория.
Подполковник тут же поднял телефонную трубку и уже спокойным, повелительным тоном, потребовал соединить его с комендантом станции. Пока телефонистка соединяла, он спросил майора :
– Вы эти свои списки уже согласовали с командирами подразделений?
– Это только предварительные наброски, господин подполковник, – смущенно ответил майор.
Подполковник был в своей стихии. Он успевал говорить сразу с несколькими людьми.
– Говорит начальник Ковельского СД подполковник Штиглиц. Прошу срочно явиться ко мне, – приказал он коменданту.
Уловив паузу и, делая вид, что начавшиеся разборки по поводу поимки «красного десанта» меня мало интересуют, я снова обратился к подполковнику.
– Господин подполковник! Разрешите нам быть свободными! Еще раз сожалею, что не смогу принять участия в охоте на красных. Желаю вам успеха в этой операции.
– Не стоит беспокоиться, господин капитан! Будьте осторожны, вам предстоит дальний путь! Сказал подполковник и протянул руку на прощанье.
Я еле сдерживал свои эмоции, хотя хорошо понимал, что приходится пожимать руку врага ( к этому я уже привык), но и мерзавца и подлеца, – к какой бы армии он не относился.
Мы с Тиссеном вышли в приемную к своим офицерам. По дороге к своим машинам заместитель заметил :
– Слава Богу, что не оставили своих следов в СД. Да и узнали много важного!
– Этот Штиглиц – карьерист похлеще фон Альбрехта! Все они страшно боятся берлинского начальства. Неудачи на фронте заставляют их делать ошибки и в тылу. Головы летят без разбору. Ну так им сволочам и надо! – отвечая Тиссену, я обернулся и увидел хмурое лицо Штрейхера.
–Лейтенант, что приуныли?! Все уже позади!
– Господин капитан! Я понимаю рисковать надо обдуманно, но мне не дает покоя мысль, что где-то я допустил грубую ошибку! – виновато заключил Штрейхер.
– Успокойтесь, Карл, все обошлось как нельзя лучше, а впереди у нас дело еще более рискованное.
– Я переживал, конечно, за себя, господин капитан, когда подумал, что могло произойти, если бы я попал в СД! Но еще ужаснее – провал всей команды, даже если бы я выдержал пытки!
– Война есть война, а наша работа – это ежедневный, ежеминутный риск. Выдержка и еще раз выдержка! Вы поняли, лейтенант?!
– Понял , товарищ капитан!
– Какой, к черту, «товарищ»?! Все ! Закончили и забыли об этом!
ОПЕРАЦИЯ КОВЕЛЬСКИЙ ВОКЗАЛ
В расположении команды я собрал весь офицерский состав. Мы с Тиссеном заслушали результаты наблюдений за подходами к главным стрелкам ж/д станции Ковель. Были определены объекты и группы, которые будут минировать эти объекты.
Ответственный за материальную часть автоколонны сержант Гинзбург все еще возился с четырьмя машинами, поставленными на колодки. Мы начали погрузку имущества, когда в Турийск явился водитель, задержанной нами, легковой машины, принадлежащей СД. Дело шло к вечеру, и в неспешной беседе с Гинзбургом он проболтался, что практически все машины СД, груженные солдатами, и пятнадцать машин из железнодорожной охраны куда-то выехали из Ковеля, а его шеф, – подполковник Штиглиц, должен будет выехать на следующий день рано утром.
В 18-30 мы получили данные нашей разведки, что в районе станции снято двадцать постов, а на пятнадцати главных стрелках оставлены малочисленные группы из одного солдата, одного полицая и одного стрелочника. В 21-00 старшие подрывных групп получили последние наставления. По рации согласовали время подрыва стрелок со временем подлета наших бомбардировщиков. Намечены маршруты распределения подрывников после завершения операции. Часть автомашин направилась на Лукив и Любомль, а другая группа на Голобы, Рожище, Торчин. К концу вторых суток все должны были собраться во Владимере – Волынском.
В 21-20 основная колонна наших автомашин выехала из Турийска в направлении на Владимир – Волынский. В 22-55 мы остановились возле здания комендатуры. Я с Тиссеном зарегистрировали свое прибытие и спросили, где нам разместиться. Дежурный майор сказал, что в городе разместить такую большую команду нет возможности и предложил за рекой в селе Заречье занять здание школы. Я поинтересовался у майора, имеются ли во Владимир – Волынском лагеря военнопленных. Майор сказал, что возле моста, через реку, есть монастырь, где содержится около тысячи человек, но все вопросы с руководством лагеря можно будет решать только завтра утром.
Мы поблагодарили дежурного и направились в Заречье. Пока колонна переправлялась на левый берег, мы с Тиссеном заехали в лагерь военнопленных и поинтересовались об утреннем прибытии начальника лагеря. Мы сознательно оставляли везде, где только возможно свои «следы».
Было уже около трех часов ночи. Никто не спал. Все волновались за исход операции. Наконец, со стороны Ковеля послышались глухие взрывы и, появилось далекое зарево – это сработали наши минеры. Спустя несколько минут мы услышали разрывы авиабомб, и все небо озарилось красно-коричневым пламенем, – это взорвались цистерны с бензином.
– Теперь главное, чтобы ребята не попали под свои бомбы, – заметил Тиссен.
– Как-будто мы все рассчитали, Йоган. Все должно закончиться хорошо. Нам тоже не мешает поспать.
На следующий день мы посетили лагерь военнопленных. Чтобы потянуть время в мучительном ожидании своих подрывников, мы с Тиссеном провели ряд бесед с узниками и даже пытались их вербовать.
Наступило расчетное время возвращения наших диверсионных групп, и я послал своих офицеров дежурить возле комендатуры, чтобы возвращающиеся уже не заходили туда. Нужно было исключить лишние вопросы и подозрения.
Первая группа, возглавляемая лейтенантом Розенбергом, прибыла в назначенное время. Группа лейтенанта Гумера заставила поволноваться – они появились почти ночью, уже после 23-х часов. Потерь и раненных к счастью не было. Все возвратились усталые, но довольные своими успехами.
Мы заслушали отчеты старших групп. Розенбергу ставилась задача: подрыв путей и стрелок с западной стороны станции. Оттуда прибывали эшелоны с живой силой и техникой.
Все шло по намеченному плану. Группа осмотрелась и подготовилась к минированию. Были выставлены охранные заслоны, чтобы ничто не помешало диверсии. Для временного укрытия непосредственных исполнителей был выбран канализационный колодец. Четыре входных стрелки охраняли всего трое: молодой, лет 18-19-ти немецкий солдат, полицейский и стрелочник – мужчины в возрасте до 35-ти . Они только заступили на пост в час ночи. Стрелочник и полицай осмотрели стрелки, освещая их тусклым керосиновым фонарем, и возвратились в сторожевую будку, где сидел солдат и что-то наигрывал на губной гармошке. Войдя в будку, они скрутили «козьи ножки» с махоркой и прикурили от пламени фонаря. Солдат закашлялся от едкого дыма и вышел наружу. Он уселся на скамейку и продолжал пиликать на своей гармошке. Звуки мелодий покрывали легкие, но неизбежные шорохи подрывников.
В 2-25 ночи с запада прибыл воинский эшелон. Розенберг насчитал 24-е платформы с танками и самоходками, 10 цистерн с горючим, 7 платформ с орудиями крупного калибра и 12 вагонов с солдатами и офицерами, включая 4 вагона с боеприпасами. Когда эшелон остановился, охранники проверили и заперли стрелки, после чего вернулись в свою будку.
Полицай вынул из вещмешка кусок сала и хлеб. Порезав все, он роздал бутерброды своим напарникам. Немец восторженно воскликнул «О, сало!» с удовольствием съел свою порцию, и пока полицай со стрелочником медленно доедали свои порции , он вытер рот рукавом и снова стал пиликать на гармошке.
Времени, пока охранники перекусывали, вполне хватило для установления нашими подрывниками восьми мин – по две на каждую стрелку. Взрыватель одной мины срабатывал от внешнего давления, а другая мина взрывалась через бикфордов шнур. В 02-52 подрывники подожгли шнуры из расчета три минуты для того, чтобы успеть подальше отбежать.
В это время раздался сигнал воздушной тревоги. Только, что въехавший эшелон начал выезжать со станции. Охранники выскочил из будки и быстро побежали к стрелкам. Тут сработали мины. Одновременно со взрывами появились бомбардировщики. Послышались взрывы зенитных снарядов.
Были взорваны все выходные стрелки. У пытавшихся выехать со станции эшелонов начали переворачиваться вагоны с солдатами и цистерны с бензином. Горючее загорелось, и пламя перекинулось на платформы с техникой и на вагоны с людьми. Пламя пожара служило хорошим ориентиром для наших бомбардировщиков. Выскакивающие в панике из горящих вагонов немцы попадали под осколки наших авиабомб. Наши подрывники отсиживались в укрытиях и ожидали конца организованного ими ада.
Руководитель «восточной» группы, лейтенант Гумер, рассказывал что «их» немец был не такой беспечный, как сопляк на западных стрелках. Это был бывалый солдат, имевший нашивки за ранения. В то время, когда полицай со стрелочником дулись в карты, немец через каждые 4-5 минут выходил, и сделав по 10-15 шагов в обе стороны, возвращался назад. В 2-55 подрывники рассчитали очередной выход солдата, и тихо сняли его. Они быстро заложили мины, на главных стрелках и укрылись в бетонном тоннеле. После окончания бомбежки, дождавшись, когда утихнут взрывы подорванных боеприпасов, подрывники выбрались из своих убежищ и пошли на станционные пути как бы разыскивая своих. На самом деле они решили определить хотя бы приблизительно результаты своей работы.
Еще час спустя после бомбежки повсюду все горело. Кругом валялись трупы и раненные. На наших специально вымаранных и изодранных минеров никто внимания не обращал. Некоторые подрывники сходили к зданию вокзала. Оно было частично разрушено, и кое-где горела крыша. Горели складские помещения и депо. Примыкавшие к зданию вокзала городские дома также горели.
Одновременно с работой подрывников происходили не менее важные и интересные события на месте высадки «десанта». По плану, согласованному с Центром, несколько наших самолетов должны были отвлечь внимание войск Ковельского гарнизона. Засада, организованная подполковником Штиглицом, наблюдала группу советских самолетов в районе Заречья и Озера Сомин. Прожектор высветил, как из люков самолетов посыпался «десант». Немецкие зенитки начали расстреливать, сбрасываемые чучела «парашютистов». По плану же наши ударные бомбардировщики и штурмовики зашли с противоположной стороны от района лжедесанта .
Утром наш капитан Эбергард с «плавающей точки» передал в Центр краткое сообщение: « Полностью уничтожено: 8 паровозов, 40 цистерн с горючим, 60 платформ с военной техникой, 150 крытых вагонов с людьми и боеприпасами. Убито и ранено около700 военнослужащих, повреждено: 4 паровоза, 16 платформ, 90 вагонов. Разрушено: станционное здание, складские помещения, водокачка, депо, пристанционные складские здания и строения. В Ковеле множество пожаров».
Центр поздравил нас с успешной операцией и пожелал успехов во Львове.
В ту далекую августовскую ночь 1943-го после выполнения операции и счастливого возвращения наших групп подрывников мы с Тиссеном, лежа в просторном классе сельской школы на походных матрасах, уложенных прямо на полу, долго не могли уснуть. Усталость и переживания давили не только сердце, но и мозг. Мысли переключались с одних событий на другие. Я попытался сделать несколько глубоких вдохов – не помогло. Сон не шел. Тиссену тоже не спалось – он просматривал при свете карманного фонарика газету «Львовские вести» полуторагодичной давности, случайно сохранившуюся в нашем помещении. Мне захотелось разделить с ним радость завершения, успешно проведенной операции.
– Ты тоже не можешь заснуть, Йоган? Слишком много рискованных событий произошло в последнее время. У Гитлера каждый танк, каждый солдат на счету. Мы в Ковеле этот счет укоротили. Хорошо поработали ребята. Движение эшелонов прервано минимум на 10 дней. Нам есть чем гордиться.
– Вилли, у меня тоже радостное удовлетворение от нашей работы. Но вот, не выходит из головы одна жуткая мысль: что могло бы случиться с командой, если бы немцы захватили Штрейхера?! Ведь счет шел на секунды, когда агенты СД могли опередить наших. Карл подвергся бы пыткам.
– Мне тоже не дают покоя эти мысли , но я их все время гнал , пока разворачивалась операция. Ты, конечно, прав – нам дорого обошелся бы Ковель, не подоспей вовремя наши ребята. Если бы его захватило СД, я думаю, я уверен, – он бы ничего им не выдал. И операция развивалась бы по намеченному плану, пока Штрейхер сидел в тюрьме СД. Их здание разбомбили наши, но уцелел бы Карл при таких разрушениях, вот вопрос? Но более важный вопрос, Йоган, который мне не дает покоя, – мне кажется, в своей работе мы что-то недоучли.
– Женский фактор. Такая, как Мика, могла очаровать не только «железного» Карла, но и тебя, и меня, и любого из нас. Ты только посмотри, как эта сучка, окрутила Штиглица! Начальник СД пишет сам себе доносы, арестовывает по ним немецких офицеров, выносит им смертные приговоры, ставит себе «зачетные» галочки, получает повышение, а ей платит за любовь деньгами, конфискованными у этих же офицеров.
– Они оба друг друга стоят. Ведь ты понял, что Штиглиц не возражал, когда его называли полковником? Когда в детстве я общался с немцами у нас в Кичкасе, я слышал о какой-то их национальной психической болячке, но видеть среди своих знакомых психов мне не доводилось.
– Эта болезнь называется шизофрения. Это, когда человек воображает из себя невесть что. Он может вообразить себя Наполеоном, Цезарем или папой римским. У шизиков явно просматривается мания величия, хотя они могут быть талантливыми математиками, изобретателями или учеными. Вилли, а как ты думаешь, Штиглиц расстреляет Мику?
– Думаю, что да. Зачем ему свидетели его темных делишек? Но меня другое интересует, – Гитлер шизофреник или маньяк? Он же вообразил, что может завоевать весь мир и всюду насадить свой «новый немецкий порядок».
– Наверное, он скорее, маньяк. А может то и другое. Но в первую очередь он фашист. Для него уничтожить несколько миллионов людей – раз плюнуть.
– А ты вспомни, Йоган, как тебя чуть не арестовал фон Альбрехт. У него ведь тоже была мания величия, он хотел подчинить себе все абвер группы юга Украины. Альбрехт шизик или маньяк ? Как ты считаешь?
– Хрен его знает. Этот псих, попортил нам тогда крови и тебе и мне. Тоже ведь могла повернуться судьба команды не тем боком, не поспей ты вовремя в Мелитополь. Вилли, мы так с тобой за разговорами и не уснем.
– Хорошо, помолчим и попытаемся уснуть. Завтра, как всегда, тревожный день.
Заканчивалась последняя декада августа. Мы продолжали, готовить агентов из местного концлагеря. Тиссен высказал опасение, что начальника Ковельского СД, – подполковника Штиглица, вдруг осенит проницательность, и он направит за нами погоню, осознав, кто ему подсунул ложный десант и взорвал станцию. Эту мысль Йоган высказал, когда мы делали утреннюю гимнастику.
– Йоганн ! Связываться с нами он не захочет. Даже, если будет установлено, что вся команда – это советские разведчики. Его же немедленно расстреляют, как идиота и непрофессионала. Ведь Штиглиц проворонил крупную диверсию врага. Это тебе не шуточки, – сорвать снабжение фронта ресурсами больше, чем на неделю. Это, фактически, срыв контрнаступления вермахта!
– Я как- то, Вилли, не подумал об этих тонкостях. Порой, с твоим беспощадным анализом, Вилли, ты мне кажешься таким циничным, особенно учитывая, какую форму мы носим!
– Но нам и дальше должно помогать праведное чувство мести фашистам. Ведь, какие бы мы не были «дикие безбожники» в их глазах, – это они, тевтоны, пришли с войной на нашу землю, а не мы к ним! Никакой пощады! Мстить до полного уничтожения!
– Да кто же против! Если посмотреть, что они сделали с нашим народом, так мне кажется, понятие фашизм надо судить и уничтожить на корню, чтобы у других Гитлеров и Муссолини не было даже мысли начинать войну!
– Во – во, и я о том же! Обязательно должен быть суд! А пока подскажи мне, когда мы должны встретится в Жовкве с группой, которая поехала на разведку во Львов?
– Нам надо до 12-00 выехать, чтобы к 15-00 быть в Жовкве.
– Тогда, получается, у команды есть утром полтора – два часа свободного времени.
– Ну, да. А к чему это ты клонишь, Вилли?
– Йоган, ты хороший историк, и ты должен будешь просветить нам всем историческое лицо Львова. Я вот получил образование на Украине, но не могу понять, – чей же это город, – украинский, польский или австрийский. Я хотел бы уяснить, как нашим солдатам и офицерам, как себя вести с местным населением? На каком основном языке разговаривают гражданские, какие коренные национальности? Как они относятся к немцам? Какого мнения о советской власти, – ведь с сентября 1939-го Галиция входила в состав СССР.
– Вилли, ты сразу поставил столько вопросов! Я так сразу не готов на них осветить. Давай дождемся наших из Львова, – я что-то расскажу, – они добавят, – и тогда картина будет более полной.
– Все, конечно, мы не узнаем, но предложение твое правильное. Тогда лекция переносится в Жовкву, и у нас будет больше времени на сборы.
ИСТОРИЯ УНИАТСКОГО ЛЬВОВА
Команда прибыла в Жовкву. В ожидании группы лейтенанта Паульса из Львова, офицеры команды посетили городской католический собор, строительство которого началось в 17-ом веке еще при гетмане Жовкевском. Собор был величественным и его громада, возносившаяся ввысь над старинными крепостными стенами, как бы увековечивала власть папы римского на западных украинских землях. На богослужении присутствовало человек пятьдесят местных жителей. Тиссен слабо понимал западный украинский диалект и все переспрашивал меня, о чем говорит священник.
– Кто такие «москали», Вилли?
– Йоган, ты же историк! Это трансформированное название жителей Московского княжества. Раньше, при крепостной России, когда служба в царской армии была 25 лет, забрать в «москали», означало пребывание в солдатах полжизни. А теперь все русские стали для них «москалями».
– Без поллитры хрен поймешь. И это наши братья, славяне?
В принципе, братья. Они же в 1939 – ом проголосовали за присоединение Галиции к Советской Украине.
– А, что такое «совьиты»?
– Это священник так называет наших представителей власти. Вместо «советы», – он говорит «совьиты»
– А какой смысл его проповеди?
– Да нет в ней никакого смысла. Этот служитель культа призывает свою паству сплотиться и помочь немцам остановить наступление Красной Армии.
– Вот тебе и братья!
– А как ты думал?! Их греко- католическая церковь управляется Папой Римским и подчиняется Ватикану. Она настраивает местный украинский народ против «москалей» – русских. Ватикану никогда не нравилось православие. Это еще нам – детям, в Кичкасе, рассказывал отец Антоний. И, вообще, они коммунистов, а заодно всех русских считают безбожниками, то есть людьми примитивными и жестокими, которых надо уничтожить.
– А как же любовь к ближнему?
– Это только на бумаге. Я помню, что вытворяли католические священники в Испании, в 1938 году. Они не только настраивали простых испанцев против воинов – интернационалистов из разных стран, но и с оружием в руках сражались в армии Франко. Священники во всех странах должны славословить светскую власть, иначе эта власть не даст им получать доходы от верующих.
– Да нет, Вилли, ты загнул. У нас в Саратове я знал священников, которые выступали против Советской власти. Они делали это не явно, а косвенными намеками, как бы порицая государственный атеизм. После того, как в России начали разрушать церкви, некоторые, глубоко верующие люди, считали, что от коммунистической власти исходит основное зло в мире.
– Йоган, а ты атеист или веруешь?
– Да как тебе сказать… Конечно, я как всякий человек в момент опасности призываю на помощь Бога, как это было в Мелитополе. Ты знаешь, и Бог мне тогда помог!
– Помог тебе не Бог, а я! Хотя я тоже призывал отца Антония и патера Густава обратиться к Богу и спасти тебя от фон Альбрехта! Священники считаются посредниками между землей и небом. Но не всем посредникам можно верить. Я с детства привык доверять только украинцу Антонию и немцу Густаву и менять их не собираюсь!
Эту дискуссию о роли религии и священников в жизни человека, мы, советские разведчики, вели уже выйдя из церкви на немецком языке. Наша горячая дискуссия обращала на себя внимание прихожан, расходящихся после проповеди. Мы не могли знать, кто был из них за немцев, а кто против.
Группа лейтенанта Паульса вернулась только к вечеру. Команду мы разместили (на школы нам везло) в местной школе. С интересом все слушали рассказ директора этой школы о том, что в 1914 – ом, в Первую Мировую войну, под Жовквой, наш русский летчик, киевлянин Нестеров протаранил австрийский самолет. Директор школы, худой мужчина с умными, карими глазами, говорил довольно сносно на немецком. Мне показалось, что рассказывал он как-то бесстрастно, точнее осторожно, не отдавая предпочтения ни русскому ни австрийскому авиаторам. Он показал нам место, где на окраине города, после столкновения в небе, самолеты упали на грешную землю. Подвиг русского летчика приободрил нас.
Как только прибывшие «львовяне» отдохнули, я собрал команду на небольшом школьном подворье. Первым я предоставил слово Паульсу, посчитав, что информация о нынешней ситуации во Львове будет намного важнее, чем история города, которую собирался рассказать Тиссен. Он хорошо подготовился и немного обиделся, что не ему первому я дал слово. Я привел Тиссену сильный довод :
– Йоган! Нас на курсах в Москве психологи учили, что недавно полученная путем наблюдений информация, ценная в своих деталях, держится в мозгу у человека 5-6 часов. Потом многие мелочи (которые могут оказаться совсем не «мелочами») забываются, когда человек уже расслабился. Доклад Пуальса я не ограничивал во времени.
Паульс начал с личных впечатлений, и это было ценно. И ему, и разведчикам его группы, Львов показался сначала хмурым, враждебным и совершенно не похожим на наши города. От военного коменданта города, к которому Паульс обратился, предъявив свое командировочное удостоверение, мой лейтенант узнал прежде всего расположение концентрационных лагерей, где наша команда могла продолжить работу по вербовке агентов.
Я дал Паульсу, на всякий случай, телефон и данные о подполковнике Бизанце, друге полковника Рокито по абверу. К счастью, ему не пришлось пользоваться этим телефоном.
Паульсу, кроме коменданта города, удалось пообщаться и с другими представителями оккупационных властей Лемберга. Это название немцы дали Львову в начале 1942 года, что в переводе с немецкого означало «Глиногорск». В окрестностях города было открыто множество карьеров прекрасного глинозема, из которого производились прочные кирпичи. Незадолго до Первой Мировой войны власти Австро – Венгерской империи выстроили из этого кирпича огромный фортификационный комплекс «Цитадель». Этот комплекс, находившийся в центральной части города на высоком холме, своими основными сооружениями был развернут на северо-запад, в сторону Российской империи. Но ни в первую, ни во вторую мировые войны Цитадель не использовалась как оборонительное сооружение. Фашисты нашли ему другое применение: в казематах крепости они расположили концлагерь для военнопленных со всей Европы. Паульса туда не пустили. Да и не мог нашу команду заинтересовать этот лагерь. Нам нужны были лагеря с русскоязычными узниками. Паульс разузнал, что самым большим лагерем, откуда мы могли брать «полуфабрикат» (прошу извинения у людей, прошедших ад фашистских концлагерей) для переработки его в диверсантов был Яновский трудовой лагерь. В этом лагере содержалось около 15 тысяч заключенных: украинцев , поляков , русских. Расположенный на западной окраине города, лагерь тщательно охранялся эсэсовцами, так как в нем производилась военная продукция.