Вадим Исмагилов
Я фотографировал туман в Подмосковье, а на снимках оказались дети, которых там не было
Глава 1. Гости из тумана
Фотоаппарат щелкнул, запечатлев очередной кадр молочно-белой пелены, окутавшей яблоневый сад за старой школой. Я просмотрел получившийся снимок на дисплее и нахмурился. На фоне серебристой дымки между деревьями проступал силуэт, которого я определенно не видел, когда делал кадр.
Стоя на холодной ноябрьской земле, я почувствовал, как по шее пробежал холодок – и вовсе не от пронизывающей сырости. На фотографии отчетливо виднелась фигура ребенка – девочки лет десяти в странном старомодном платье с белым воротничком.
– Откуда ты здесь взялась, малышка? – пробормотал я, увеличивая изображение.
Лицо девочки было неестественно четким, несмотря на туман. Она смотрела прямо в объектив с выражением, которое я не мог точно определить. Не улыбка, не испуг – скорее сосредоточенное ожидание, словно она позировала для портрета.
– Эй! – крикнул я в молочную пелену. – Есть тут кто?
Тишина. Только капли конденсата стекали с голых веток на землю.
Я сделал несколько шагов вперед, в то место, где должна была стоять девочка. Никого. Туман словно расступался передо мной, а потом смыкался за спиной. В такой погоде звуки обманчивы, расстояния искажаются, но все же не настолько, чтобы потерять ребенка в десяти метрах от себя.
Сделав ещё несколько снимков, я решил вернуться в школу. Первая неделя на новом месте выдалась странной. Переезд из Москвы в подмосковный поселок Туманный (название которого я сначала принял за ироничное совпадение) должен был стать новым началом. История – вот что никогда не предаст, в отличие от людей. Преподавать ее детям в тихой сельской школе казалось идеальным способом зализать раны после аварии, унесшей жизнь моего пятилетнего сына Миши.
Я оглянулся на школьное здание – двухэтажное, кирпичное, построенное ещё в пятидесятых. Первый этаж окрашен в голубой, второй – в желтый. Краска облупилась, обнажая прежние слои – охру, зеленый, снова голубой. Сколько поколений детских голосов эти стены слышали?
В учительской было пусто и тепло. Местные педагоги не спешили задерживаться по пятницам. Директриса Вера Павловна, сухощавая женщина с пучком седых волос, встретила меня в коридоре.
– Сергей Андреевич, вы что, гуляли в туман? – в ее голосе звучало неподдельное беспокойство.
– Фотографировал для своего блога, – пояснил я, стараясь не выдать, насколько меня озадачил странный снимок. – А что не так с туманом?
Вера Павловна поджала губы, словно сдерживая то, что хотела сказать.
– Местные предпочитают в такую погоду детей домой забирать пораньше. Традиция, – она произнесла последнее слово с особым нажимом, давая понять, что разговор окончен. – Берегите себя, Сергей Андреевич. Первый месяц всегда самый сложный.
Мой съемный дом находился в десяти минутах ходьбы от школы. Небольшой, но уютный одноэтажный сруб с печным отоплением и удобствами на улице – настоящая деревенская экзотика для бывшего москвича. Я снимал его у бабы Клавы, древней старушки, живущей по соседству. Хозяйка дома регулярно приносила мне пироги и расспрашивала о личной жизни с прямолинейностью человека, который уже ничего не боится в этом мире.
Туман сгустился настолько, что я едва различал дорогу. Фонари на столбах превратились в размытые оранжевые шары, парящие в белесой мгле. Звуки стали глухими, расстояния – обманчивыми. Мне вдруг почудились детские голоса – где-то совсем рядом, будто за спиной.
Я резко обернулся. Никого.
Но голоса не исчезли. Они звучали приглушенно, словно из-под воды:
– Он нас видит… Смотрите, он нас видит! – Тише ты! Спугнешь… – Учитель, учитель…
Последнее слово повторялось несколько раз, превратившись в жуткое эхо: "учитель-читель-читель…"
В горле пересохло. Я ускорил шаг, стараясь убедить себя, что усталость и стресс играют со мной злую шутку. Наконец показался мой дом – темное пятно в молочной пелене. Я почти бегом преодолел последние метры, запнувшись о ступеньку крыльца.
Оказавшись внутри, я торопливо запер дверь на два оборота и прислонился к ней спиной, тяжело дыша. Глупо. Я веду себя как ребенок, испугавшийся собственных фантазий.
Вечер я провел за разбором фотографий. Открыв снимки на ноутбуке, я вздрогнул – девочка в старомодном платье была не на одном, а на пяти кадрах. На каждом следующем она находилась немного ближе к объективу. На последнем можно было разглядеть ее глаза – удивительно светлые, почти прозрачные.
А затем я заметил детали, от которых мурашки побежали по коже. На одном из снимков за девочкой виднелись другие фигуры – размытые, но определенно детские силуэты. Четыре… нет, пять фигур между деревьями. И что-то с ними было не так. Присмотревшись, я понял – они будто парили над землей, не касаясь ее ногами.
Я закрыл ноутбук и потер глаза. Усталость и игра света в тумане – вот и все объяснение. Чертова депрессия, чертовы таблетки! Год психотерапии после аварии не избавил меня от панических атак и ночных кошмаров, в которых я снова и снова пытался вытащить Мишу из искореженной машины.
Сон не шел. За окном клубился туман, плотный, почти осязаемый. Несколько раз мне казалось, что в белесой мгле мелькают тени. В какой-то момент я задремал, но проснулся от ощущения, что кто-то смотрит на меня. Открыв глаза, я увидел на запотевшем окне отпечаток маленькой ладони. Изнутри.
Утром туман рассеялся, а с ним – и ночные страхи. Следа на окне не было. Измученный бессонницей, я отправился в местный магазин за продуктами. Продавщица, полная женщина средних лет с крашенными в ярко-рыжий волосами, оживилась, увидев меня.
– А, новый учитель! Как вам у нас? Обживаетесь?
– Потихоньку, – я выложил на прилавок хлеб, молоко и консервы. – Скажите, а что за странные байки про туман ходят? Вчера директриса что-то говорила про традиции…
Женщина мгновенно помрачнела.
– Сергей Андреич, верно? Вы бы поспрашивали старожилов. Баба Клава вам соседка? Вот ее и спросите.
– Да что такого в тумане? – не отставал я.
– Ничего такого, – отрезала продавщица. – Просто детям в нем гулять не положено. С вами, взрослыми, ничего не случится.
Последнюю фразу она произнесла с такой интонацией, что у меня по спине пробежал холодок.
Возвращаясь домой, я решил заглянуть к бабе Клаве. Старушка встретила меня на пороге, словно ждала, и без лишних церемоний усадила за стол. На плите шипел чайник со свистком, в доме пахло сушеными травами и старостью.
– Что, учитель, страшилки наши услышал? – она хитро прищурилась, разливая чай по треснувшим чашкам.
– Если честно, толком ничего не услышал, – я взял предложенное печенье. – Все будто воды в рот набрали, когда речь заходит о тумане. А он тут часто бывает?
– Чаще, чем хотелось бы, – баба Клава вздохнула. – Особенно осенью и весной. Болот вокруг много, вот и затягивает все белым саваном, – она перекрестилась, произнеся последнее слово.
– А почему детей не пускают гулять в туман?
Старушка долго смотрела на меня, словно решая, стоит ли говорить. Наконец она произнесла:
– В войну, когда немец наступал, у нас тут детей эвакуировать не успели. Автобус с ребятишками из детского дома попал под бомбежку, прямо на окраине поселка. Никто не выжил… С тех пор говорят, что в туманные дни они возвращаются. Ищут дорогу домой.
– Призраки детей? – я не смог сдержать скептическую улыбку.
– Называй как хочешь, – баба Клава не обиделась. – Только факт остается фактом: за последние семьдесят лет в туманные дни у нас пропало семеро детей. Уходили из дома и не возвращались. Искали их, конечно, но… – она развела руками. – Болота у нас коварные.
– А взрослые? С ними что-нибудь случалось?
– Нет, – старушка покачала головой. – Взрослых они не трогают. Говорят только, что если увидишь детей тумана – жди беды.
Она внимательно посмотрела на меня.
– А ты видел, да? Потому и спрашиваешь.
Я не стал отпираться и рассказал про странные фотографии. Баба Клава слушала, не перебивая, только качала головой.
– Покажи, – потребовала она, когда я закончил.
Я сходил домой за ноутбуком. Старушка надела очки в толстой оправе и долго вглядывалась в экран, где я открыл снимки.
– Это Аня Воробьева, – наконец произнесла она, указывая на девочку в белом воротничке. – Она старшей была в той группе. Их всех похоронили на старом кладбище, за церковью. Памятник общий стоит – гранитный обелиск с именами. Можешь сходить, посмотреть.
– Откуда вы знаете, как ее звали? – я почувствовал, как по спине пробежал холодок.
– Я-то? – баба Клава криво усмехнулась. – Я здесь всю жизнь прожила, с сорок второго года. Мне тогда шесть было. Меня мамка в погреб спрятала, когда бомбежка началась. Я и не видела, что с автобусом сталось, только потом уже… – она замолчала, погрузившись в воспоминания.
Повисла тяжелая пауза. Я не знал, что сказать. Баба Клава вдруг подняла на меня глаза:
– А ты чего сюда приехал, учитель? Убегаешь от чего-то?
– Почему вы так решили?
– Молодой, москвич, а в нашу глушь забрался. От хорошей жизни в столице не уезжают.
Я не стал вдаваться в подробности аварии и смерти сына. Просто сказал, что хотел сменить обстановку после тяжелого года.
– Понятно, – протянула старушка. – Только знай, учитель, от себя не убежишь. И горе свое тоже с собой притащил, оно в глазах у тебя плещется.
Когда я уходил, баба Клава окликнула меня с порога:
– Сергей! Будь осторожен. Они чувствуют горе и боль. Тянутся к таким, как ты. Хотят помочь по-своему, да только их помощь… – она не закончила фразу, просто перекрестила меня издалека.
Вернувшись домой, я долго думал над ее словами. Рациональная часть меня отказывалась верить в призраков и проклятия. Должно быть какое-то разумное объяснение и странным фотографиям, и голосам в тумане.
Я решил проверить информацию о детском доме и бомбежке. Интернет в поселке работал с перебоями, но мне удалось найти несколько упоминаний о трагедии в архивных документах. Действительно, 17 ноября 1941 года при эвакуации детского дома погибли двадцать три ребенка и двое воспитателей. Автобус был обстрелян немецким самолетом на дороге рядом с поселком.
Следующие несколько дней прошли спокойно. Туман не появлялся, и я почти убедил себя, что все произошедшее – игра воображения и случайные совпадения. В школе шли обычные уроки, я знакомился с учениками и коллегами. Дети в поселке оказались любознательными, особенно когда речь заходила о войне и местной истории.
В среду я решил провести для шестиклассников необычный урок – предложил нарисовать карту поселка времен войны, отметив на ней исторически значимые места. Одна из учениц, тихая девочка по имени Ксюша, подняла руку:
– А можно нарисовать то место, где автобус с детьми разбился?
В классе повисла тишина. Я заметил, как несколько учеников обменялись встревоженными взглядами.