bannerbannerbanner
Экономическая теория славянофилов и современная Россия. «Бумажный рубль» С. Шарапова

Валентин Юрьевич Катасонов
Экономическая теория славянофилов и современная Россия. «Бумажный рубль» С. Шарапова

Полная версия

Российские финансовые реформы: беспечность, продажность и невежество

Причин того, что Россия в части, касающейся ее финансов, живет чужим умом, по мнению Шарапова, несколько.

Первая причина. В России к середине XIX века не сложилось необходимого понимания того, как должна выглядеть финансовая система страны. Отсутствие в России собственной финансовой теории привело к пагубным последствиям, дорогим ошибкам, за которые, как говорил Шарапов, «нам еще долго расплачиваться»: «Если бы существовала истинная финансовая наука, если бы государям, начиная с Александра II, не приходилось доверяться искусству выдвинутых общественным мнением или случаем лиц, призванных к заведованию государственным хозяйством, можно было бы смело быть уверенным, что такая же мудрая настороженность (выше автор говорил о той настороженности, которую проявляли русские самодержцы, когда предлагалось выпускать дополнительное количество бумажных денежных знаков. – В. К.) была проявлена и в остальных отраслях финансового дела. Не было бы произведено бесполезной ломки старых кредитных учреждений, были бы найдены иные финансовые основания для великой реформы 1861 года, иначе были бы выстроены русские железные дороги, не было бы сделано столько угнетающих Россию внешних и внутренних займов. Но финансовой науки не было, были теоретики-доктринеры, рядившиеся в западную ученость»[55].

В момент, когда была написана книга «Бумажный рубль…», Россия была на пороге новой реформы – перехода к золотому рублю. А убедительного научного обоснования этой реформы не было. Здравый смысл говорил против этой реформы. Но в России привыкли верить в теории, а не в здравый смысл. Шарапов считал, что для противостояния готовящейся денежной реформе тогдашнего министра финансов С. Ю. Витте нужно было здравый смысл облечь в привычные для чиновников одежды «научной теории»: «Господствовали западные теории, которые к настоящему времени показали свою полную несостоятельность. Необходимо создавать собственную финансовую науку. Актуальность этого возрастает в связи с тем, что власти готовятся переводить денежную систему России на золотой рубль. Альтернативой золотому рублю являются абсолютные деньги». Книга С. Ф. Шарапова «Бумажный рубль…», изданная в 1895 г., призвана была убедительно показать научную альтернативу золотому рублю в виде абсолютных (бумажных) денег. Это было необходимым, но не достаточным условием успеха в борьбе с Витте и его сторонниками по поводу золотого рубля.

Вторая причина: продажность и беспринципность русской «ученой публики», готовой одобрить и обосновать все, что необходимо политической и особенно денежной власти. О ней Шарапов пишет в своем романе «Иванов 16-й и Соколов 18-й (политическая фантазия, продолжение романа “Диктатор”)»: «Значительное число ученых прямо продалось бирже и проповедует то, что ей на руку. Этим, между прочим, мастерски воспользовался Витте. В его время чуть ли не все европейские знаменитости были на содержании у кредитной канцелярии. Из наших он тоже навербовал немало. Вспомните, например, покойного Миклашевского. До Витте дал чудесные работы по бумажным деньгам, затем поговорил с Сергеем Юльевичем – и начал воспевать золото. Также были завербованы Чупров, Постников, Янжул, Озеров и др., я таких знаю человек десять из наших профессоров. Европейцы тоже. Знаете ли вы, что последняя статья Леруа Болье в “Neue Freie Presse”, наделавшая столько шума, была написана в кабинете у Витте? Зачем в Париже сидит Рафалович? Почему ни одна русская газета не напечатает против золотой валюты?» – эти слова произносит герой романа Соколов.

Впрочем, была еще одна причина быстрого продвижения разрушительных для России теорий и реформ – невежество высшей власти, которая не понимала сущности предстоящих преобразований. Невежество сосуществовало рядом со слепой, почти религиозной верой в истинность западных финансовых теорий и вытекающих из них реформ: «Верховная власть волей-неволей санкционировала на веру ряд мероприятий, объема и сущности коих не понимали даже сами их авторы, один за другим сходившие со сцены, натворя бед России», – писал Шарапов.

Кстати, на «собственное недомыслие» как причину наших экономических и финансовых провалов обращал внимание Василий Кокорев: «Финансовая война против России настойчиво ведется Европою с начала 30-х годов; мы потерпели от европейских злоухищрений и собственного недомыслия[56] полное поражение нашей финансовой силы»[57].

Шарапов государственную бюрократию, которая начала финансовые реформы в России, называл «молодыми финансистами». А Василий Кокорев назвал их фирмой «они», подчеркивая, что реформаторы предпочитали действовать анонимно, по крайней мере, без лишней огласки[58]. В своей книге «Экономические провалы» он перечисляет «заслуги» перед Россией этой таинственной фирмы «они»:

1. «Либеральные нововведения, уничтожив для помещиков кредит, лишили десятки тысяч помещичьих семейств возможности жить в своих имениях. На почве этого бедствия вырос нигилизм.

2. Затем фирме “они” принадлежит распространение пьянства посредством безграничного количества кабаков, разрушение сельского хозяйства от уничтожения мелких винокурен.

3. Вовлечение России в заграничные займы вследствие недопущения русского народа кредитовать правительство своим трудом с получением за этот труд беспроцентных бумаг».

Общее следствие: «Совокупность этих зол, конечно, гораздо более причинила вреда России, чем 1812 г., Севастополь, холера и все другие пережитые нами бедствия»[59].

Все сказанное еще в XIX веке В. Кокоревым и С. Шараповым в полной мере относится к нашим современным «реформам» и их «научному» обоснованию. Это «научное» обоснование, в котором участвовали такие украшенные академическими и учеными титулами «умы», как А. Яковлев, Г. Явлинский, Е. Гайдар, Е. Ясин, Г. Попов и др., представляет собой адскую смесь, замешанную на невежестве, продажности и беспечности.

Незатейливое финансовое правило, или удушение России на «научной» основе

Денежные власти России из всей западной финансовой науки выучили только одно незатейливое правило: самое опасное для денежного обращения и экономики – избыток денег. Это правило было ими заучено как религиозный догмат, как «символ веры» религии под названием «экономический либерализм». Поэтому власти для себя выработали еще одно правило: пусть лучше денег будет меньше, чем больше необходимого. Кстати, Шарапов обращает внимание, что религия «экономического либерализма» не могла дать внятный ответ на вопрос: сколько же денег необходимо экономике? Много их в обращении в данный момент или мало? И сегодня проповедники «экономического либерализма» (например, представители экономической теории монетаризма) путаются в ответах на этот вопрос. На вполне «научной основе» денежные власти России в течение полувека (с момента реформы начала 1860-х гг. до Первой мировой войны и революции 1917 года) «сжимали денежную массу», т. е. душили российскую экономику на радость врагам нашей страны и западным ростовщикам. В середине XIX века на одного жителя России приходилось в среднем около 30 руб., что было эквивалентно 120 французским франкам. К 1914 г. эта сумма сократилась до 10 руб., или 25 франков[60].

 

Вот краткий итог четырех десятилетий (1857–1906) финансовых реформ, направленных на «денежное удушение» русского народного хозяйства, который сделан самим Шараповым в его работе «Земля и воля… без денег»:

«К 1 января 1857 г., по официальным сведениям, в народном обращении находилось… 2 048 297 000 руб. Государственный бюджет в 1857 г. был 255 млн. руб., жителей в империи было 65 млн. человек.

На 1 января 1906 г., согласно балансам Государственного банка, находилось в обращении 2 260 800 000 руб. – всего на 212½ млн. руб., или едва на 10 % более против 1857 г., в то время как государственный бюджет вырос на 700 %, перейдя за 2 млрд. руб.; число жителей возросло в 2½ раза, достигнув 145 млн. душ, причем сельское хозяйство, промышленность и торговля, да и все население, сполна перешедшее с натурального хозяйства на денежное, нуждаются в значительно больших оборотных средствах, чем в 1857 г.»[61].

Русский народ прекрасно понимал, что экономическое неустройство, бедность, разорение хозяйств, низкая конкурентоспособность отечественного товаропроизводителя на мировом рынке порождается нехваткой денег, а нехватка денег подавляет трудовую энергию и желание трудиться. Наиболее грамотные представители народа пытались достучаться до «верхов», объяснить столичному начальству, что надо выпустить дополнительное количество денег в обращение. Вот, например, ростовский купец Г. Паршин направил в 1885 г. письмо тогдашнему министру финансов Бунге. Отметив затруднительное положение промышленности и торговли, вызванное сокращением денег в обращении (дефляцией), Паршин предлагает выход из сложившейся ситуации: «Единственное средство… – это нужно, например, выпустить, примером, на 200 миллионов кредитных ассигнаций и на них начать в разных пунктах России государственные работы за счет казны… А что наш рубль будет стоить дешево на заморском рынке, потому что будет выпущено много, но зато в родной земле будет идти за полную монету и этим достигнется меньший вывоз наших товаров за границу, а все будем покупать в родной земле… а если наш рубль будет идти на заморском рынке полной монетой, то тогда совсем прекратятся фабрикации в России и будет бедствие народа, а при выше сказанном мнении все нужное для построек и нашей обыденной жизни будет работаться на наших фабриках и наш же народ будет зарабатывать… Этим достигнется полная конкуренция России с заграницей»[62]. К сожалению, столичные власти оставляли без ответов и внимания подобного рода призывы русских людей с мест, предпочитая обращаться к финансовым авторитетам на Западе.

Русский народ, как мог, сопротивлялся подобного рода дефляционным экспериментам, проводимым финансовыми властями. Создавал кредитные кооперативы и общества взаимного кредитования. Купцы и предприниматели, где могли, замещали деньги векселями или бартером. А некоторые наиболее энергичные предприниматели даже создавали свои деньги. Наиболее яркий пример – деньги С. И. Мальцева. Мальцев (правильно – Мальцов) Сергей Иванович (1810 – декабрь 1893) – русский промышленник, кавалергард, генерал-майор в отставке, почетный член Общества содействия русской торговли и промышленности. Выдающий представитель дворянского и промышленного рода Мальцовых, Сергей Иванович создавал и использовал собственные деньги в своем достаточно автономном хозяйстве, которое раскинулось в нескольких губерниях и включало несколько десятков фабрик, заводов и иных предприятий. Эти местные деньги назывались денежными расписками Мальцовского заводского округа и ходили в этом округе наряду с законными кредитными билетами[63]. Шарапов восхищается энергией и предпринимательским талантом С. И. Мальцова, который свидетельствует об энергии и предприимчивости русского человека вообще: «А что мы можем работать, что мы умеем вести дело, этому доказательства могут спрашивать только господа, с деловою Россиею незнакомые. Мы так привыкли к поклонению всему иностранному и оплевыванию всего «отечественного» (самое слово-то – ирония), что вовсе не замечаем множества превосходно поставленных у нас дел, не только не уступающих Европе, но и перещеголявших ее, что особенно важно при тех трудностях, которые окружают русского промышленника. Возьмите, например, покойного С. И. Мальцева. По объему им сделанного, по духу дела и по той великой инициативе, которая здесь развернулась, другого такого дела вы мне не укажете ни в Европе, ни в Америке»[64].

Однако знаменитый заводской округ Мальцевых с десятками предприятий и десятками тысяч работников в конце XIX века стал постепенно приходить в упадок. И дело не в каких-то ошибках С. И. Мальцева или даже болезнях, которые его стали одолевать. Дело в том, что власти не могли допустить, чтобы на обширной территории обращались какие-то деньги, не «вписывающиеся» в финансовую теорию (да еще в условиях, когда Министерство финансов готовилось всех «осчастливить» «золотым рублем»). Шарапов с горечью констатирует: отчего же это дело погибло? Оттого единственно, что Мальцеву круто было воспрещено печатать свои деньги (деньги, всегда ходившие al pari и не знавшие злоупотреблений), а государственных в виде нужного кредита не было дано. Из живого организма была выпущена кровь, но организм был рожден такой могучий, что дышит до сих пор, хотя – увы! – пока это калека и заправиться не может»[65].

Недостаток денег, как отмечает Шарапов, угнетает и обесценивает труд: «Политическая экономия определяет капитал как концентрированный прошлый труд, являющийся орудием новому труду. Недостаток денежных знаков, возвышая плату за наем капитала, отделяет, отрезывает его от труда будущего, обесценивает, парализует этот труд, отдает его в кабалу и ставит элементы праздные в положение, господствующее в стране, элементы трудовые – в рабство им». Как это положение актуально для понимания нынешней политики денежных властей РФ, «борющихся с инфляцией» путем сжатия денежной массы! Создание дефицита денег выгодно тем, кто торгует деньгами, т. е. ростовщикам, угнетает главный экономический ресурс общества – труд.

Шарапов прямо говорит, что при сложившейся финансовой системе в России произошла лишь замена форм крепостного права, причем новая форма крепостного права оказалась еще более тяжелой: «Примеряя эти соображения к жизни, легко понять, что это не про Америку говорится, а про матушку Россию, где только благодаря западной финансовой доктрине, отводившей глаза русскому финансовому ведомству за последнюю четверть века, вместо старого добродушного крепостного права юридического создалось новое, в тысячу раз тягчайшее, – крепостное право экономическое.

Господа: биржевики, дисконтеры, спекулянты, рантьеры, чиновники.

Рабы: землевладельцы, земледельцы, промышленники, рабочие.

Вот прямые последствия недостатка денежных знаков и вместе с тем его точные признаки».

Хочу обратить ваше внимание на то, что среди «рабов» оказываются и рабочие, и промышленники! Это противоречит догматам марксизма (желающим понять, почему промышленники оказываются в компании «рабов», рекомендую посмотреть мою критику марксизма в книге «О проценте: ссудном, подсудном, безрассудном»). Также любопытно: в одной компании «господ» у Шарапова оказываются финансисты (биржевики, дисконтеры, спекулянты) и чиновники. Мы сегодня видим этот «брак по расчету» между банкирами и чиновниками – как в России, так и во всем мире. В России недостаток денег в обращении способствовал тому, что на смену юридическому крепостному праву пришло экономическое крепостное право. Как точно! Нынешний строй следует называть не «рыночной экономикой» и даже не «капитализмом», а «экономическим крепостным правом»!

Уроки финансовых реформ: предупреждение С. Шарапова нынешней России

Шарапов постоянно сравнивает две финансовые системы России: ту, которая существовала без малого век до прихода к рулю власти «молодых финансистов»[66], и ту, которая была создана этими «молодыми финансистами»:

«Как ни странно, но мы сами, собственными руками разломали и растоптали очень верную научно, очень удобную практически систему. Накануне самого освобождения крестьян, когда предстояла вопиющая необходимость обновить нашу старую финансовую систему, оживить, расширить кредит, удвоить или утроить количество денежных знаков соответственно ожидаемому увеличению сделок и потребности в деньгах при вольнонаемном труде, пришла группа “молодых финансистов” с Евгением Ивановичем Ламанским и Владимиром Павловичем Безобразовым в качестве дельфийских оракулов и главных инициаторов реформ во главе, захватила руководство российскими финансами, в несколько лет изломала и исковеркала все и после тридцатилетнего владычества сдала Россию в ужасном виде, в котором она теперь находится»[67].

Шарапов приводит перечень печальных результатов использования западной финансовой науки и проводимых на ее основе реформ денежно-кредитного хозяйства страны: «Все это (реформирование финансовой системы. – В. К.) совершалось самым добросовестным образом, согласно последнему слову западной финансовой науки. В результате оказалось:

– четыре миллиарда бесполезного долга, в том числе около половины на золото;

– огромные бюджетные назначения на уплату процентов;

– широко развитая за наш счет германская железная промышленность и машиностроение;

– огромный ввоз иностранных товаров в Россию;

 

– сеть железных дорог, обремененная неоплатным почти долгом иностранцам и не вырабатывающая процентов;

– разорение поместного и земледельческого классов;

– биржевая игра русскими фондами;

– ограбление и истощение земли и сведение лесов по нужде ради самосохранения;

– уничтожение труда, торжество всякой наживы, спекуляции и хищничества;

– понижение нравственного уровня. Отчаяние безвыходности, бесплодие честности и высоких нравственных доблестей. Нигилизм. Анархисты…

Все это дало нам тридцатилетнее господство чужих финансовых доктрин…».

Перечитывая Шарапова, забываешь, что речь идет о событиях в России более чем вековой давности. Мы в России уже пережили двадцать лет господства чужих финансовых доктрин. Промежуточные итоги такого господства видны невооруженным глазом и не отягощенным западными экономическими теориями умом. Но это, как говорится, «еще не вечер». Чем все это может кончиться, можно узнать из работ Шарапова. Хотя он не дожил ни до Первой мировой войны, ни до революций 1917 года и последующих событий, он многое предвидел. Многие его экономические и политические прозрения исполнились. Будем надеяться, что трагическая история первых десятилетий прошлого века не повторится, хотя бы потому, что у нас есть С. Ф. Шарапов. Шарапов, который нас предупредил. Шарапов, который подсказал нам, что делать. С. Ф. Шарапов для нас важнее и нужнее, чем вся нынешняя Академия наук, занимающаяся «пережевыванием» западных лженаучных теорий экономики и финансов.

О западных «семенах» экономического «просвещения» в России

Хотелось бы еще раз вернуться к вопросу: почему западные финансовые и экономические теории и науки приобрели такую популярность в дореволюционной России? Самая главная причина такой неразборчивости и некритического отношения к иноземным учениям – духовное оскудение русского народа, отход от церковной жизни и Православия, заражение части народа (его аристократической верхушки, а затем и «образованных» слоев) агностицизмом[68], атеизмом, материализмом. В сфере познавательной деятельности человека это неизбежно ведет к разъединению и последующему противопоставлению науки и религии. Меняются цели познавательной деятельности: вместо познания Истины – Бога отягощенные материализмом ученые начинают заниматься частными вопросами, часто попадая в различные интеллектуальные тупики. Кроме того, центр тяжести перемещается на решение практических, сиюминутных задач; исследователь занимается «узким» вопросом и не в состоянии видеть мир в его целостности со всеми его сложными взаимосвязями между материальной и духовной сферами. Пораженный духом материализма исследователь добровольно отказывается от накопленного человечеством интеллектуального наследия на том основании, что оно создавалось «темными» и «невежественными» монахами и церковниками (заметим, что в так называемые Средние века научная жизнь в основном была сосредоточена в монастырях).

Русский человек в своем отступлении от Бога отставал от европейца. Европейцы еще со времен Реформации и Просвещения стали создавать свою безбожную «науку». К моменту, когда русский человек стал превращаться в материалиста и атеиста, Запад уже успел создать громадное количество разных теорий и «наук». Поэтому русские «образованные» люди с жадностью набросились на всю кучу этого накопленного с XVI–XVII веков хлама, который они по своей духовной слепоте приняли за истину. Роясь в куче этого хлама, они нашли разные непонятные теории, касающиеся устройства общественной жизни, экономики, финансов, не понимая, по крайней мере, двух простых истин.

Во-первых, те теории, которые создавались на Западе, могли оказаться совершенно непригодными для России. Различия были более чем очевидны: разная вера, разная культура, разный климат, разные природные условия и т. д. Недаром мудрые люди в России говорили: «Что русскому человеку хорошо – то немцу смерть, и наоборот».

Во-вторых, те теории, которые приходили к нам с Запада, вообще не имели никакого отношения к науке, потому что они призваны были не объяснять мир, а обосновывать и оправдывать политику тех, кто эти теории заказывал. Да, да! Эти теории не были результатом свободного творческого поиска истины. Они представляли собой инструмент идеологии определенных групп интересов, которые рвались к власти или уже находились у руля власти. Особенно это касалось общественных «наук». Та же самая английская классическая политическая экономия находилась под сильным влиянием Ост-Индской компании. Давид Рикардо, один из представителей английской политэкономии, сам был биржевым спекулянтом и был близок к Нотану Ротшильду (с которого началось возвышение клана Ротшильдов). Да и Карла Маркса трудно назвать «независимым ученым»: слишком очевидно лукавство его «Капитала», который был на руку банкирам-ростовщикам.

Из романа А. С. Пушкина «Евгений Онегин» мы узнаем, что дворянская молодежь уже в начале XIX века активно интересовалась английской политической экономией. Строки о Евгении Онегине: «…Бранил Гомера, Феокрита; // Зато читал Адама Смита // И был глубокий эконом. // И он умел судить о том, // Чем государство богатеет, // И чем живет, и почему // Не нужно золота ему, // Когда простой продукт имеет».

Другой герой этого романа – Владимир Ленский – получил образование в Германии, откуда привез «учености плоды»: «Он из Германии туманной // Привез учености плоды: // Вольнолюбивые мечты, // Дух пылкий и довольно странный, // Всегда восторженную речь // И кудри черные до плеч». Ленский учился в Геттингенском университете – одном из самых либеральных в Европе – и поклонялся Канту, чья философия в официальных кругах России считалась опасной и вредной, враждебной Христианству. Ленский многозначительно охарактеризован как «поклонник славы и свободы», его отличает благородное «волненье бурных дум», ему свойственно «негодованье, сожаленье, ко благу пылкая любовь». Все это – иносказательное обозначение гражданских настроений, о которых в черновой редакции романа говорилось более откровенно: «Крикун, мятежник и поэт».

Наконец, вспомним Татьяну Ларину, которая зачитывалась французскими романами (хотя из всех героев романа Татьяна по своему душевному устройству была ближе к русской культуре и народу, чем Онегин и Ленский).

При всех различиях в характерах, привычках, образовании Онегина и Ленского они – типичные представители великосветского дворянства своего времени, которые чужды русской культуре, Православию, народу и которых объединяет преклонение перед западными теориями и науками, западной культурой и литературой, французским языком (который они знали лучше русского).

Постепенно «профессиональная наука» стала появляться и в России – в основном на базе университетов. Но это в подавляющем числе случаев было слепое и беспомощное подражание западной «науке». Были, конечно, в России самобытные мыслители (прежде всего славянофилы), но они были не в почете. Их голоса были слабо слышны на фоне голосов официальных профессоров. Голоса таких «ученых» материализовались в «научной» литературе, которая расходилась по России миллионными тиражами и пропагандировала западные идеи материализма и либерализма. Конечно, наибольшим эпигонством отличались науки общественные и гуманитарные. Все они базировались на материализме и представлении о человеке как эгоистическом существе, homo economicus («человек экономический»), абстрагировались от наличия в человеке души и совести.

В 1802–1806 гг. был сделан перевод книги Адама Смита «Исследование природы и причин богатства народов». После этого в «Санкт-Петербургском журнале» (официальном органе Министерства внутренних дел) появилось несколько статей, пропагандировавших произведение Смита. С 1815 г. либеральные идеи английской политической экономии стал активно пропагандировать еженедельный журнал «Дух журналов». На основе труда А. Смита стали писаться учебники работавших в России профессоров. В основном это были профессора иностранного происхождения, которым идеи англичанина были ближе, чем русскому человеку. Тогда на слуху у всех были имена Хр. Шлецера[69], Г. Шторха[70], А. Гакстгаузена[71]. Под влиянием заграничных экономических идей оказались писатели и с чисто русскими фамилиями и именами. Например, Николай Тургенев, написавший в 1819 г. «Опыт теории налогов», где пропагандировались идеи введения в России либерального таможенного тарифа[72]. Полагаю, что увлечение Н. Тургенева западными экономическими либеральными идеями сыграло не последнюю роль в том, что он оказался в рядах декабристов. Ряд других декабристов, как свидетельствуют их биографии, также были воспитаны на идеях английской политической экономии[73].

55Шарапов Ю. Ф. Бумажный рубль (Его теория и практика).
56Курсив мой. – В. К.
57Платонов О. А. Русская экономика без глобализма. – С. 328.
58В связи с этим вспоминается книга доктора И. Ландовского «Красная симфония (откровения троцкиста Раковского)». Первоначально была издана за рубежом на испанском языке, у нас вышла на русском языке в 1996 г. в издательстве «Вестник». Эта книга представляет собой подробное изложение протоколов допросов в Москве во второй половине 1930-х гг. известного партийного и государственного деятеля X. Раковского, обвиненного в связях с троцкистами и мировой «закулисой». Раковский на допросах рассказал много интересного о своих личных связях и связях других троцкистов с мировой «закулисой», представляющей собой всемирную финансовую олигархию. Примечательно, что Раковский предпочитал для обозначения представителей мировой масонской и финансовой элиты использовать слово «они».
59Кокорев В. А. Указ. соч. – С. 28.
60Для сравнения аналогичный показатель по странам Запада был равен: в Германии – 115; США – 125; Англии – 140; Франции – 140 франков (Антонов М. Экономическое учение славянофилов. – М.: Институт русской цивилизации, 2008. – С. 299).
61Земля и воля… без денег. Публичная лекция, прочитанная в апреле 1907 г. в Тамбове, Саратове и Смоленске, и доклад, сделанный Чрезвычайному смоленскому губернскому Дворянскому собранию 1 июня 1907 г. Сергеем Шараповым». – М., 1907. – С. 16.
62Цит. по: Власенко В. Е. Денежная реформа в России 1895–1898 гг. – Киев, 1949. – С. 134–135. Текст приведенного письма приведен в соответствие с современными правилами русского языка. – В. К.
63См.: Парамонов О. В. Денежные знаки Мальцовского заводского округа в XIX веке. Записки Его Превосходительства С. И. Мальцева. – М., 2001.
64Шарапов С. Иностранные капиталы и наша финансовая политика // Шарапов С. Ф. Россия будущего. – С. 193.
65Там же.
66В качестве точки отсчета первого периода Шарапов берет 1769 г., когда согласно указу Екатерины II были выпущены первые бумажные деньги – ассигнации.
67Подробное описание финансовых реформ 1856–1864 гг. дано в работе С. Шарапова «Деревенские мысли о нашем государственном хозяйстве» (глава «Как разоряются государства»). К сожалению, данная работа в собрании работ С. Ф. Шарапова «Россия будущего» отсутствует.
68Агностицизм (от древнегреч. «непознаваемый», «непознанный») – позиция, существующая в философии, теории познания и теологии, полагающая принципиально возможным познание только через опыт (познание объективной действительности) и невозможным познание любых предельных и абсолютных оснований реальности. Так же отрицается возможность доказательства или опровержения идей и утверждений, основанных полностью на субъективных посылках. Применительно к вопросам религиозным агностицизм представляет собой позицию, согласно которой невозможно ни подтвердить, ни опровергнуть существование Бога. Такая позиция неизбежно ведет к безразличию человека к вопросам веры и религиозной жизни.
69В 1805 г. он выпустил книгу «Начальные основания государственного хозяйства» в духе основных идей А. Смита.
70Генрих Фридрих (на русской службе Андрей Карлович) фон Шторх читал лекции по политической экономии будущему императору Николаю I и его младшему брату Михаилу.
71Справедливости ради следует отметить, что А. Гакстгаузен в своих работах достаточно далеко отошел от Адама Смита. Этот немец отдавал предпочтение русскому хозяйственному строю перед западноевропейским и ратовал не за свободную торговлю, а за активное использование протекционизма. А. Гакстгаузен оказал заметное влияние на Е. Ф. Канкрина, который был при Николае Первом министром финансов и последовательно проводил политику протекционизма.
72Не без влияния Н. Тургенева в 1819 г. был введен либеральный таможенный тариф. Противником свободной торговли был знаменитый государственный деятель адмирал Мордвинов. В 1822 г. он добился перехода к протекционистским тарифам.
73Среди них особенно выделяются П. И. Пестель и М. В. Орлов.
1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40 
Рейтинг@Mail.ru