Валентин Красногоров
Драмы для 6-7 актеров
АЛЕКСАНДР. Поверьте, я и думать не мог, что этот стишок может вас хоть как-то задеть.
АННА. Конечно, не думали. Вы просто тактично дали понять, что я вешаюсь на шею любому встречному.
АЛЕКСАНДР. Помилуйте, речь шла об Аглае…
АННА. (Прерывая.) Разумеется. Об Аглае. Конечно, не об Анне. Я бы могла сделать вид, что вы прочитали эти стихи ненамеренно, и что они меня не касаются. Однако я не хочу притворяться, что ничего не поняла. Вы хотели меня оскорбить, и сделали это очень ловко.
АЛЕКСАНДР. Мне очень жаль, что вы приняли эту шутку на свой счет.
АННА. Ваши шутки нескромны. Для вас не существует честь женщины.
АЛЕКСАНДР. Для меня честь женщины существует, если она существует для нее самой. Разумеется, к вам это замечание не относится.
АННА. Спасибо за откровенность, с которой вы выказываете мне свое презрение.
Я бы не хотела находиться с вами в одном обществе.
АЛЕКСАНДР. Я понимаю. Рядом с вашей красотой моя уродливость будет еще более бросаться в глаза и оскорблять ваше эстетическое чувство.
АННА. Вы, должно быть, дуетесь на меня за то, что в разговоре с тетушкой я довольно бестактно отозвалась о вашей наружности, и теперь мелочно мстите. Очевидно, вы придаете слишком большое значение внешности, чтобы настолько обидеться. Я же, со своей стороны, ценю внешность намного ниже таланта и была бы искренне рада нашей дружбе.
АЛЕКСАНДР. О какой дружбе вы говорите? Вам просто скучно, и вам нужен шут, который бы вас развлекал в этой деревне, читал вам чувствительные поэмы и писал в ваш альбом льстивые стишки.
АННА. Как вы грубы! А помните, как тогда, при встрече в Петербурге, вы вертелись возле меня и пытались привлечь мое внимание неуклюжими комплиментами вроде «Est-il permis d'être aussi jolie?» – «Ах, разве можно быть такой красивой!»
АЛЕКСАНДР. Я эти комплименты, конечно, забыл, но, раз вы помните их спустя столько лет, значит, они были не такими уж неуклюжими.
АННА. Я их забыла бы, если бы они не были столь смешны.
АЛЕКСАНДР. Конечно, смешно было выслушивать комплименты от какого-то жеманного карлика. Вот и сейчас вас влечет ко мне не склонность, а тщеславие и любопытство. Тогда, в Петербурге, вы и замечать меня не хотели, а теперь, когда я приобрел некоторую известность, я вдруг стал вам интересен.
АННА. Да, не скрою, пока я вас не встретила, вы были мне интересны. Но теперь, когда я вас узнала, этот интерес пропал.
АЛЕКСАНДР. (Насмешливо.) Мне очень жаль.
АННА. Чего вам жаль? Ведь я для вас лишь удобный объект для язвительных насмешек. Еще бы! Полуразведенная жена комичного старого мужа, легкая, почти бесспорная добыча первого встречного. Смешно, правда? Особенно вам, чьи похождения известны всему свету. Но я не прикидываюсь святой. Да и зачем вам добродетельная женщина? Чтобы эту добродетель развращать?
АЛЕКСАНДР. Сударыня, действительно меня не очень привлекают женщины, которые своими стыдливыми глазами робко ищут мужчину, который помог бы им упасть. (С иронией добавляет.) Но вы ведь к ним не принадлежите, не правда ли?
АННА. Я знаю, мужчины не уважают доступных дамочек. Но ведь вам не нравятся и неприступные. Входить в крепость без боя неинтересно и не тешит вашего тщеславия, но безрезультатно осаждать ее годами скучно.
АЛЕКСАНДР. Я смотрю, вы хорошо знаете вкусы мужчин.
АННА. А вы, как поведал мне Алексей, очень хорошо знаете женщин. Очевидно, вы много раз имели случай их изучать, причем на весьма близком расстоянии. Вот почему вы решили, что вправе давать мне уроки благонравного поведения.
АЛЕКСАНДР. Сударыня…
АННА. Нет, уж дослушайте. Вы считаете меня легкомысленной, если не сказать хуже, потому что до вас дошли слухи о моих связях. Но я и не намерена их отрицать и скрывать. Мой муж старше меня на тридцать пять лет, он грубый солдафон, невоспитанный и необразованный. Мне навязали этого генерала, когда мне было шестнадцать лет. Я его не любила, никогда не полюблю и вовсе не считаю себя обязанной хранить ему верность. Я не собираюсь погубить свою жизнь и молодость из-за боязни сплетен женщин, куда более развращенных, чем я. Вы, «певец свободы», не понимаете во мне главного: я хочу быть свободной и буду свободна!
АЛЕКСАНДР. (С удивлением.) Вот вы, оказывается, какая…
АННА. Да, такая! (Сквозь слезы.) Как вы могли? Ce n'est pas bien de s'attaquer à une personne aussi inoffensive. [Нехорошо нападать на столь безобидную женщину. Фр.]
АЛЕКСАНДР. (Смущенно.) Вы правы, с моей стороны было очень некрасиво нападать на беззащитного человека, на женщину. (В волнении ходит по комнате. Потом приближается к ней и целует ей руку.) Поверьте, мне очень стыдно.
АННА ПЕТРОВНА. Обезоруженный моею фразою, он искренно начал извиняться. Он вообще был очень неровен в обращении: то шумно весел, то грустен, то робок, то дерзок, то нескончаемо любезен, то томительно скучен. Но все это я узнала потом, а тогда еще не понимала особенностей его характера.
АННА. Отныне всякие отношения между нами невозможны. Я объявляю вам войну.
АЛЕКСАНДР. С удовольствием ее принимаю.
АННА. (С удивлением.) С удовольствием?
АЛЕКСАНДР. Война с хорошенькой женщиной лучше, чем полное прекращение отношений.
АННА. Но война хуже, чем дружба.
АЛЕКСАНДР. Не всегда. Ведь наша война обязательно кончится чьей-то победой: или вы будете моей, или я вашим. Меня устраивают оба варианта.
АННА. Не пытайтесь загладить свой поступок неуместной галантностью. Уходите. Вы страшный человек. Наверное, многие красавицы уступали вам только потому, что они вас боялись. Вот вы беззастенчиво уничтожили своим пером Аглаю. Но ведь точно так же вы можете несколькими строками смешать с грязью и меня!
АЛЕКСАНДР. Нет-нет, этого не будет…
АННА. Если вы напишете когда-нибудь стих обо мне, то я прошу об одном: покажите его мне прежде, чем другим. Я не хочу получать удар из-за угла.
АЛЕКСАНДР. Я же сказал, вам нечего опасаться.
АННА. Нет, обещайте!
АЛЕКСАНДР. Хорошо, обещаю.
АННА. Все равно вам не будет прощения. Уходите… Нет, лучше уйду я.
АЛЕКСАНДР. (Удерживая ее за руку.) Подождите.
Входит Алексей.
АННА. (Анна вырывает руку у Александра и выходит, бросая на ходу Алексею.) Твой друг несносен!
АЛЕКСАНДР. Пойди за ней, утешь сестричку.
АЛЕКСЕЙ. Что с ней?
АЛЕКСАНДР. Ничего особенного. Помучил ее немножко.
АЛЕКСЕЙ. За что?
АЛЕКСАНДР. Сказать по правде, не знаю. Приступ желчи. Был обижен. Теперь каюсь.
АЛЕКСЕЙ. Представляю, как ей досталось. Тебе на язычок лучше не попадать.
АЛЕКСАНДР. Нечего ее жалеть. Она тоже в долгу не осталась. Вавилонская блудница… (Расхаживает по комнате.) Но хороша, ничего не скажешь. Чертовски хороша.
АЛЕКСЕЙ. Уж не влюбился ли?
АЛЕКСАНДР. Нет. Еще нет.
АЛЕКСЕЙ. Это хорошо. Потому что я уже предпринял первые шаги, и очень успешно.
АЛЕКСАНДР. Вот как?
АЛЕКСЕЙ. Можно сказать, что она уже уступила.
АЛЕКСАНДР. (Остановившись.) Так сразу? Не долго же она сопротивлялась…
АЛЕКСЕЙ. Она вообще не сопротивлялась.
АЛЕКСАНДР. (Посмотрев на Алексея.) Не врешь?
АЛЕКСЕЙ. (Отведя взгляд в сторону.) Зачем мне врать?
АЛЕКСАНДР. Ты человек расчетливый. Для своей пользы и соврешь.
АЛЕКСЕЙ. Смотри, мы договорились: я первый. Потом делай с ней, что хочешь.
АЛЕКСАНДР. Жалею, что научил тебя цинизму по отношению к женщинам, от которого сам уже начинаю исцеляться.
АЛЕКСЕЙ. Ты начинаешь рассуждать, как моя праведная мать. Не она ли на тебя повлияла?
АЛЕКСАНДР. Я просто старше тебя, мой милый, на целых шесть лет. Для твоего возраста это дьявольская разница. А насчет матери, прошу тебя, перестань проезжаться.
АЛЕКСЕЙ. Хочу тебе сообщить еще некоторые пикантные подробности насчет кузины…
АЛЕКСАНДР. Пожалуйста, избавь меня от них. Мне пришли в голову две-три мысли, а я за целый день не могу их записать.
АЛЕКСЕЙ. Да нет, послушай, это интересно....
Входит Зизи.
ЗИЗИ. Я вам не помешаю?
АЛЕКСЕЙ. Помешаешь.
Зизи садится на диван и всем своим видом показывает, что никуда не собирается уходить.
Пойди погуляй. Дай взрослым людям поговорить.
ЗИЗИ. Наверняка о красавице кузине?
АЛЕКСЕЙ. А тебе что?
ЗИЗИ. Ничего. (Устраивается поудобнее.)
АЛЕКСЕЙ. Ну, что ты здесь расселась?
ЗИЗИ. Жду, когда ты уйдешь.
АЛЕКСЕЙ. Ах вот как.
ЗИЗИ. Давно мог бы догадаться. А еще называешься себя взрослым.
АЛЕКСЕЙ. Во всяком случае, взрослее тебя.
ЗИЗИ. Если хочешь знать, женщина в шестнадцать лет – все равно, что мужчина в тридцать.
АЛЕКСАНДР. Жаль. В таком случае ты для меня уже стара.
ЗИЗИ. (Улыбаясь Александру.) Для вас мне по-прежнему шестнадцать.
АЛЕКСЕЙ. Так я не пойму: тебе тридцать или шестнадцать?
ЗИЗИ. Преимущество женщины перед мужчиной в том, что она может менять возраст по своему желанию.
АЛЕКСЕЙ. Так все-таки кто из нас, женщина, уйдет первым?
ЗИЗИ. Конечно ты. Ну, чего ты ждешь? Спеши к Аннет.
Алексей вопросительно смотрит на Александра. Тот кивает головой.
АЛЕКСЕЙ. Что ж, пойду. Действительно, неприлично оставлять гостью одну. (Выходит.)
ЗИЗИ. О чем вы говорили так долго с кузиной?
АЛЕКСАНДР. Так… О том – о сем. Читал ей стихи…
ЗИЗИ. Вот как? Вы уже читаете ей стихи? Как быстро она завоевала ваше расположение. Вот что значит красота! Она ведь неотразима, правда?
АЛЕКСАНДР. Ты опять пришла дразниться?
ЗИЗИ. (Заговорщическим тоном.) Александр, у меня появилась идея. (Понизив голос.) Когда вы в библиотеке, maman никому не разрешает туда входить.
АЛЕКСАНДР. И что?
ЗИЗИ. Так спрячемся там вместе, и нам никто не будет мешать! Хорошо я придумала?
АЛЕКСАНДР. Великолепно!
ЗИЗИ. Так пошли скорее!
Зизи и Александр хотят скрыться, но в это время входит Прасковья Александровна.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Зизи, почему ты здесь?
ЗИЗИ. Странный вопрос. По-моему, я у себя дома. Где еще мне находиться?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Наша гостья брошена, а ты отвлекаешь мсье Александра от дела своей болтовней.
ЗИЗИ. Я отвлекла мсье Александра не от дела, а от его болтовни с Алексеем. А наша гостья вовсе не брошена. Сначала ее занимал разговорами и стихами мсье Александр, а теперь ее развлекает брат.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. И все-таки твое дело – находиться возле Аннет.
ЗИЗИ. Уверяю вас, маман, что общество Алексея ей более приятно. А оставлять мсье Александра одного тоже невежливо. Ведь и он наш гость.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Этот гость мечтает лишь об одном: уединиться в библиотеке с пером в руках.
ЗИЗИ. Когда он со мной, он никогда не выражает такого желания.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Но он часто выражает такое желание при мне.
ЗИЗИ. При вас? (Ехидно.) Это неудивительно.
АЛЕКСАНДР. Зизи, как тебе не стыдно! Извинись немедленно! (Прасковье Александровне.) Сударыня, вы не совсем справедливы. Зизи как раз только что понуждала меня пойти в библиотеку.
ЗИЗИ. Да. Хотя не понимаю, почему он должен все время писать и писать?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. А что, по-твоему, ему следует делать?
ЗИЗИ. Жить! Он же не поденщик какой-нибудь, чтобы не отрываться целый день от пера.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. А стихи, которых от него все ждут?
ЗИЗИ. Без жизни не будет и стихов. В конце концов, он не обязан работать на потомков, не разгибая спины. Пусть немного поживет и для себя.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Не передергивай мои слова. Никто не заставляет его работать. Но нельзя мешать ему, если он того хочет. А теперь марш отсюда. Я не намерена с тобой препираться.
Зизи нехотя уходит, сделав знак Александру, что будет его ждать.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Дерзкая языкастая девчонка. И не в меру шустрая.
АЛЕКСАНДР. Вы слишком строги к вашей милой дочери. Правда, она слишком юна, но – терпение: еще лет двадцать, – и, ручаюсь вам, этот недостаток пройдет.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Признайтесь, что вы ею изрядно увлеклись.
АЛЕКСАНДР. Признаюсь. Но вы знаете: кем я бы ни увлекался, по-настоящему люблю я только вас. (Целует ей руку.)
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Приятно это слышать. Правда, иногда хочется, чтобы вы хоть на один день увлеклись и мною тоже.
АЛЕКСАНДР. Но я вас действительно люблю.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Вы хотите сказать мне что-нибудь приятное, и за это спасибо. Но вы и в самом деле любите меня, хотя сами этого не сознаете.
АЛЕКСАНДР. Как я могу вас не любить? Ведь вы единственная, кто меня понимает.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. (Печально.) Это верно. Хотя понимание не освобождает от горечи. Как жаль, что годы мои ушли.
АЛЕКСАНДР. Не надо ни о чем жалеть. (Снова целует ей руку.) Осенние цветы порою нам милее весенних.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Льстец… Однако вернемся к разговору о Зизи. Не могу решить, кто из вас кого соблазняет: она вас или вы ее.
АЛЕКСАНДР. Я тоже не знаю. Если рука невольно тянется к бутылке с молодым сладким вином, то кто виноват – рука или бутылка?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Если бутылка не ваша, то виновата рука. Перестаньте кружить девочке голову. Вы старше, будьте разумнее, чем она. Мне ее жалко. Я знаю, чем это кончается.
АЛЕКСАНДР. Чем же?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Слезами. Горькими слезами.
АЛЕКСАНДР. Слезы – обычная цена счастья. Но разве это лучше, чем не знать ни того, ни другого?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. И все же постарайтесь оставить ее в покое. Тем более что в доме появилась еще одна добыча для ваших страшных когтей.
АЛЕКСАНДР. Красавица Аннет? Как бы прежде я сам не стал ее добычей! Ее маленькие пальчики пострашнее всяких когтей. Они способны скрутить любого мужчину.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Особенно того, кто не очень хочет им сопротивляться. Она вам понравилась?
АЛЕКСАНДР. Вы лучше спросите ее, понравился ли ей я.
Смеясь, входят Анна и Алексей. Увидев Александра, Анна умолкает и мрачнеет. Короткая пауза.
АЛЕКСЕЙ. Я показал кузине наш парк.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Я смотрю, вы, кажется, подружились.
АЛЕКСЕЙ. Как и должно быть между близкими родственниками.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Я очень рада.
АННА. Как жарко… Алексей, не помнишь, где я оставила свой веер?
АЛЕКСАНДР. (Прасковье Александровне.) Сударыня, я, пожалуй, пойду.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Вам с утра так и не дают покоя. Идите в библиотеку, больше вас никто не будет тревожить.
АЛЕКСАНДР. Нет, меня ждут дома.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. (Удивленно.) Кто может вас ждать?
АЛЕКСАНДР. Кто? Мой кот. Мои собаки. Моя чернильница. Моя бессонница.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Что ж, идите. Не будем держать вас насильно.
АЛЕКСАНДР. Алексей, до свидания.
АЛЕКСЕЙ. До свидания.
АЛЕКСАНДР. (Прощаясь с Анной.) Сударыня…
Анна молча отвечает легким кивком.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Я вас провожу.
Прасковья Александровна и Александр выходят.
АЛЕКСЕЙ. Наш друг сегодня, видимо, не в духе. Его, видишь ли, ждет кот. Важная причина, чтобы откланяться.
АННА. Ушел, и слава богу.
АЛЕКСЕЙ. Он тебе не понравился?
АННА. Я представляла его другим. Более возвышенным, одухотворенным…
АЛЕКСЕЙ. И более красивым.
АННА. Пожалуй.
АЛЕКСЕЙ. (Поддразнивая.) На манер Байрона: горящий взор, кудри до плеч…
АННА. Ну, не так уж я романтична. Но он просто неприятен. Дурно воспитан, небрежно одет…
АЛЕКСЕЙ. В отличие от меня, не правда ли?
АННА. Да. И, в отличие от тебя, как-то непонятен…
АЛЕКСЕЙ. Это уже хуже. Женщины любят непонятных мужчин. Им сразу хочется их разгадать.
АННА. Не буду себя этим утруждать.
АЛЕКСЕЙ. И правильно сделаешь. Я опасался, что ты им увлечешься.
АННА. Нет, никогда. Впрочем, тебе-то что за дело до этого?
АЛЕКСЕЙ. Я бы хотел, чтобы ты увлеклась мною, а не кем-нибудь другим.
АННА. Ты мне нравишься.
АЛЕКСЕЙ. Но ты грустна.
АННА. Немного. Кажется, мне здесь не рады.
АЛЕКСЕЙ. Тебя просто расстроил Александр.
АННА. Да, он невыносим.
АЛЕКСЕЙ. Забудь о нем. Если он тобою пренебрег, незачем о нем думать.
АННА. (Возмущенно.) Что значит «пренебрег»? Я ему себя не предлагала. Скорее я им пренебрегла!
АЛЕКСЕЙ. А он тебя добивался?
АННА. По правде сказать, нет.
АЛЕКСЕЙ. Вот и чудесно. Значит, ничто не будет мешать нам проводить время вдвоем, сколько захочется.
АННА. Не знаю, будет ли это удобно. Твоя не в меру бдительная и властная мать и так читает мне проповеди.
АЛЕКСЕЙ. (Понизив голос.) Послушай, в отдаленной части сада есть домик. Туда никто, кроме меня, не приходит. Мы можем видеться там по вечерам, не привлекая ничьего внимания.
АННА. Как ты скучно и прямолинейно идешь к цели.
АЛЕКСЕЙ. А зачем ходить вокруг да около? Все, что не цель, это потеря времени.
АННА. Я сейчас не в настроении выслушивать такие предложения.
АЛЕКСЕЙ. То, что я предлагаю, – это лучшее средство от дурного настроения.
АННА. И ты думаешь, я соглашусь?
АЛЕКСЕЙ. А почему нет? Какие у тебя могут быть причины противиться?
АННА. Но у меня нет и никакой причины тебе уступать. (Помолчав.) Впрочем, одна причина для согласия у меня есть: мне двадцать пять лет, и уже несколько месяцев ко мне не прикасался ни один мужчина.
АЛЕКСЕЙ. Значит, вечером?
АННА. Не знаю.
Медленно гаснет свет.
КОНЕЦ ПЕРВОГО ДЕЙСТВИЯ
ДЕЙСТВИЕ ВТОРОЕ
Обстановка первого действия. Анна Петровна за столом у камина. Зизи в напряженной позе ожидания сидит на диване. На ней красивое платье, которое она время от времени поправляет у зеркала.
АННА ПЕТРОВНА. Есть воспоминания, которые мы предназначаем для других. Есть такие, которые мы можем поверять только себе. И есть воспоминания, которые мы хотим утаить даже от самих себя. И от них лучше избавляться. (Берет связку писем и бросает ее в огонь.)
Если наши потомки и вспомнят когда-нибудь о нас, то будут восстанавливать события по нескольким письмам, которые мы сочли возможным сохранить. В них мы гладкими фразами на французском языке чаще скрывали свои чувства и поступки, чем признавались в них. Ведь письма случайно или намеренно могли быть вскрыты знакомыми, полицией, мужьями… Разве мы могли и смели писать в них правду? К тому же правила хорошего тона требовали скорее галантности, чем искренности. И все же есть письма…
Берет в руки одно из писем, читает его.
«Снова берусь за перо, ибо умираю с тоски и могу думать только о вас. Надеюсь, вы прочтете это письмо тайком – спрячете ли вы его у себя на груди? ответите ли мне длинным посланием? Пишите мне обо всем, что придет вам в голову, заклинаю вас. Если вы опасаетесь моей нескромности, если не хотите компрометировать себя, измените почерк, подпишитесь вымышленным именем, – сердце мое сумеет вас угадать»…
(Откладывает письмо в сторону.) Мои письма к нему, надеюсь, уничтожены. Его же письма… (Колеблясь, подносит пачку писем к камину.) Нет, я не решаюсь. Хотя бы часть из них я сохраню… Не все, конечно. (Разбирает листки, перечитывает их про себя, бросает некоторые из них в огонь, остальные снова связывает ленточкой и убирает в бюро.)
Входит Анна.
АННА. Доброе утро, Зизи.
ЗИЗИ. (Отрывисто.) Уже давно день.
АННА. Разве?
ЗИЗИ. Мы, деревенские, встаем рано. (И, не удержавшись, добавляет.) А ночью спим. Не то, что некоторые.
АННА. Кто это «некоторые»?
ЗИЗИ. Неважно.
АННА. По ночам я иногда допоздна читаю.
ЗИЗИ. Я уже взрослая. Престань мне врать.
АННА. (Сухо.) В твоем возрасте, Зизи, еще разрешается быть непосредственной, но уже нельзя быть невежливой. Раз ты считаешь себя уже взрослой, умей вести себя прилично.
ЗИЗИ. Не у вас ли с Алексеем мне надо учиться пристойному поведению?
АННА. Что ты имеешь в виду?
ЗИЗИ. Я не слепая.
АННА. И почему тебя это задевает?
ЗИЗИ. Меня? Нисколько. Читайте с ним хоть до утра, мне все равно.
АННА. Так в чем же дело?
ЗИЗИ. А в том, что мало тебе одного Алексея, так ты еще…
АННА. Что?
ЗИЗИ. Ничего.
АННА. Зизи, поверь мне…
ЗИЗИ. Не надо. Я никому теперь не верю.
Пауза.
АННА. Чего вдруг ты сегодня нарядилась? У кого-нибудь именины?
ЗИЗИ. Нет. Но не все же мне в девочках ходить. Ты ведь, например, всегда разряжена.
АННА. (Пытаясь обнять Зизи.) Моя маленькая кузина, что с тобой?
ЗИЗИ. (Уклоняясь.) Ничего. И я не маленькая.
АННА. Пойдем, погуляем в парке.
ЗИЗИ. Не хочу.
АННА. Я смотрю, ты не расположена разговаривать. Не буду больше тебе докучать. (Выходит.)
Зизи ходит по комнате, не находя себе места. Входит Алексей. Зизи встречает его недружелюбно.
ЗИЗИ. (Агрессивно.) Что ты тут забыл?
АЛЕКСЕЙ. Ничего.
ЗИЗИ. Той, кого ты ищешь, тут нет.
АЛЕКСЕЙ. А я, быть может, искал тебя. Что ты ходишь, как потерянная? Все ждешь его?
ЗИЗИ. Отстань.
АЛЕКСЕЙ. У тебя нет гордости.
ЗИЗИ. Вся в брата.
АЛЕКСЕЙ. Не знаю, что мой друг в тебе нашел.
ЗИЗИ. Какой он тебе друг? Ты рядом с ним никто, ты даже тросточки его не стоишь. Просто на этом безлюдье ему не с кем больше слово молвить.
АЛЕКСЕЙ. Что за тон? Перестань на него вешаться, слышишь? Не забывай, я за тебя отвечаю. В конце концов, я твой старший брат и единственный мужчина в этом доме.
ЗИЗИ. Чем ты с удовольствием и пользуешься. Пристаешь ко всем женщинам, не опасаясь конкурентов. При этом еще учишь меня приличиям.
АЛЕКСЕЙ. Придержи язык.
ЗИЗИ. Хорошо, что я тебе родная сестра, а не двоюродная. Иначе бы ты взялся совращать и меня.
АЛЕКСЕЙ. Что с тобой сегодня?
ЗИЗИ. Я еще раз говорю: отстань. И без тебя тошно. Повертись еще раз у зеркала и беги к своей Аннет. Она, кажется, в парке.
АЛЕКСЕЙ. Что за выражения? Что значит «к моей»?
ЗИЗИ. Ничего не значит. Уходи.
АЛЕКСЕЙ. И при чем тут зеркало?
ЗИЗИ. А при том, что ты налюбоваться собой не можешь. Хуже всякой женщины. Нарцисс.
АЛЕКСЕЙ. Ну тебя к черту. (Уходит.)
Зизи снова начинает в нетерпении расхаживать по комнате. Входит Александр, веселый и улыбающийся, с цветком в руке.
АЛЕКСАНДР. Здравствуй, Зизи. (Протягивает цветок.) Это тебе, сорвал по дороге. Правда, красивый?
ЗИЗИ. Спасибо. (Небрежно откладывает цветок в сторону.) А кузине вы, конечно, нарвали целый букет.
АЛЕКСАНДР. Если бы я нарвал для нее букет, тебе я принес бы не один цветок, а большую охапку. Кстати, она дома?
ЗИЗИ. Почему вы так долго не приходили?
АЛЕКСАНДР. Были дела.
ЗИЗИ. Какие у вас могут быть дела?
АЛЕКСАНДР. Ну, не дела, а так… Надо было записать кое-какие мысли. Здесь, как ты знаешь, не получается.
ЗИЗИ. Видно, мыслей было очень много.
АЛЕКСАНДР. Их было мало, но я же ленив, и работалось медленно. Но теперь, слава богу, мысли кончились, голова пуста, и я готов снова проводить время с вами.
ЗИЗИ. Такими же пустоголовыми.
АЛЕКСАНДР. Ты сегодня неприветлива. Пойду поздороваюсь с остальными. (Хочет уйти.)
ЗИЗИ. Останьтесь, прошу вас. Или вы торопитесь к Аннет?
АЛЕКСАНДР. Мы с ней в безнадежной ссоре, зачем мне к ней торопиться?
ЗИЗИ. Да не в такой уж и безнадежной. Вы часто и подолгу с ней беседуете. Красивые глазки и стройненькая фигура обычно вызывают стремление к быстрому примирению.
АЛЕКСАНДР. Но я не обладаю ни красивыми глазками, ни стройной фигурой.
ЗИЗИ. С тех пор, как появилась эта соломенная вдова, вы очень изменились.
АЛЕКСАНДР. (Не очень уверенно.) Неправда. Я все тот же.
ЗИЗИ. Не обманывайте себя и меня. И вообще, в доме не стало покоя: Алексей пыжится и ходит павлином, вы похожи то на яркое солнце, то на черную тучу, мать какая-то странная… И никому, никому из вас нет дела до меня…
АЛЕКСАНДР. Зизи…
ЗИЗИ. Что «Зизи»? Откуда такая сдержанность? Почему вы не обнимете меня, как раньше?
АЛЕКСАНДР. (Смущенно.) Я обещал твоей матери быть благоразумнее. Да я и сам чувствую, что мы заходим слишком далеко…
ЗИЗИ. Ах, Александр, как вам не стыдно? Ну при чем тут моя мама? Не вы ли раньше упрекали меня, что я не смею любить без позволения родных, а теперь говорите про мою рассудительную мать и про благоразумие. Скажите прямо, что увлеклись Анной. Раньше вы не обращали на нее внимания, а теперь не сводите с нее глаз.
АЛЕКСАНДР. Кстати, где она?
ЗИЗИ. (Гневно.) В парке. С моим братом. Вы уже второй раз спрашиваете. Бегите же к ней скорее! Я вас не держу! (С трудом удерживает слезы.)
АЛЕКСАНДР. Зизи…
ЗИЗИ. Вы предпочли кузину, эту опытную кокетку, только потому, что почувствовали, что она доступна. Так спешите же, отнимите ее у Алексея или, если вам так будет удобнее, пользуйтесь ею с ним по очереди.
АЛЕКСАНДР. Ты быстро взрослеешь.
ЗИЗИ. Потому что я страдаю. Счастье делает человека глупее, а несчастье – умнее.
АЛЕКСАНДР. Зизи, милая…
ЗИЗИ. Ну почему вы увлеклись ею, почему? Ведь нам с вами было так хорошо… А если вы хотели… Ну… Я бы вам ни в чем не отказала. Понимаете, ни в чем! Я просто не могу вам ни в чем отказать. У меня нет своей воли, нет гордости, нет ничего… Ничего, кроме вас… (Плачет.)
АЛЕКСАНДР. Зизи, раз ты уже взрослая, давай поговорим откровенно…
ЗИЗИ. Не надо. Я боюсь.
АЛЕКСАНДР. Чего ты боишься?
ЗИЗИ. Того, что вы мне скажете. Я не хочу ничего знать.
АЛЕКСАНДР. И все-таки ты послушай. Я тебя очень люблю. Как родную сестру.
ЗИЗИ. (С горечью.) Как сестру…
АЛЕКСАНДР. Нет, больше. Нежнее. Но подумай сама – к чему это может нас привести? Для семейного блаженства я не создан. Легкую связь с такой чистой девушкой, как ты, я позволить себе не могу.
ЗИЗИ. Просто я вам не нравлюсь.
АЛЕКСАНДР. Ты чудо, но я тебя недостоин. Останемся друзьями. Ты молода, еще не раз одно твое увлечение сменится другим.
ЗИЗИ. Но как же мне теперь жить?
АЛЕКСАНДР. Как все мы. Учись властвовать собой. Думаешь, кто-нибудь из нас не переживал разочарований и сердечных бед?
Входит Прасковья Александровна. Увидев смущенный вид Александра и заплаканное лицо Зизи, она останавливается в нерешительности.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Александр, я не знала, что вы здесь.
АЛЕКСАНДР. Я пришел только что и как раз собирался найти вас, чтобы поздороваться. (Целует ей руку.) Как вы поживаете?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Спасибо, все по-старому.
АЛЕКСАНДР. Все здоровы?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Слава богу.
АЛЕКСАНДР. Где Алексей?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Не знаю. Кажется, гуляет в парке с Аннет.
АЛЕКСАНДР. (Помедлив.) Пойду к нему. (Выходит.)
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. (Подходя к дочери.) Что с тобой, милая?
ЗИЗИ. (Сквозь слезы.) А вы не знаете, что ли?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Догадываюсь. Но ты не плачь, все будет хорошо.
ЗИЗИ. Кому будет хорошо, мне или вам? Вы просто радуетесь, что Александр меня разлюбил.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. А любил ли он тебя?
ЗИЗИ. Конечно! Зачем, зачем вы вмешались? Нам было так хорошо! (Плачет.)
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Вам обоим или тебе?
ЗИЗИ. Ах, мама, как вы можете так говорить? Вы, вы одна во всем виноваты!
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Но почему же я, милая?
ЗИЗИ. А кто заставил Александра отказаться от меня?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Дорогая, успокойся. Никто его не заставлял. Я просто хотела тебя уберечь.
ЗИЗИ. Но я не хочу беречься! Если беречь себя не для него, то для кого же?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Ты не в меру им увлечена.
ЗИЗИ. А как еще можно увлекаться? В меру? В меру я не умею. Да и чем мерить любовь?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Зизи, кроме чувства, в любви нужен еще и разум. И чем сильнее чувство, тем разум нужнее.
ЗИЗИ. Оставьте. Я ничего не хочу слушать про разум!
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Успокойся же ты наконец!
ЗИЗИ. Я знаю, почему вы это сделали. Вы просто ревнуете меня к нему!
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Ты в своем уме?
ЗИЗИ. Да, ревнуете. Думаете, я не вижу? Вы увлечены им больше, чем я.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Зизи, опомнись! Ты говоришь с матерью.
ЗИЗИ. А что, мать не женщина, что ли? А ведь вы уже в преклонном возрасте, вам сорок четыре. Где же ваш хваленый разум, который вы требуете от меня?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Ты сама не знаешь, что говоришь.
ЗИЗИ. Вы и Анну пригласили сюда нарочно, чтобы отвлечь его от меня.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Я пригласила ее год назад, когда Александра здесь и в помине не было. Ты сама об этом просила.
ЗИЗИ. Да, просила, но теперь я и видеть ее не хочу!
Зизи неожиданно для себя обнимает мать и плачет у нее на плече.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Ну полно, полно, доча. Думаешь, я не понимаю, как тебе тяжело?
ЗИЗИ. Ему так одиноко здесь… Кто способен его понять? Ведь он не такой, как все. Ведь такие люди, быть может, рождаются раз в тысячу лет!
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Может быть.
ЗИЗИ. Я понимаю, что я не для него. Кто я? Глупая девчонка. Ему нужна другая. Но ведь не она же, правда?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Правда.
ЗИЗИ. Ему просто нужна искра, чтобы вспыхнуть, зажечься, загореться, чтобы не увянуть совсем в этой глуши, где нет ни развлечений, ни впечатлений. Любая женщина, все равно кто. Но почему она? Почему она?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Не думай об этом.
ЗИЗИ. Как я могу не думать?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Ты напрасно тревожишься. Между ними ничего нет.
ЗИЗИ. Нет, так будет.
Входит Анна. При ее появлении Зизи встает и, не глядя на нее, хочет уйти.
АННА. (Пытаясь ее удержать.) Зизи…
Зизи, не говоря ни слова, вырывается и уходит.
(Прасковье Александровне.) Что с ней?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Пусть выплачется. Каждой из нас когда-то приходится через это пройти.
АННА. А что случилось?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Разве непонятно? Ведь ее личико как открытая книга: можно прочитать все.
АННА. Что она в нем нашла?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Видимо, то, чего не можешь найти в нем ты.
АННА. Не могу найти? Мне кажется, я уже достаточно хорошо его знаю.
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Как тебе сказать… Мы смотрим на море, на бегущие по нему волны, и думаем, что мы знаем, что такое море. Но на самом деле мы видим только его ничтожную часть, только его рябую поверхность. Но дано ли нам знать, что таится в его необъятной глубине? Ведь в нас с тобой, дорогая, нет ничего, кроме этой поверхности, а его душа бездонна.
АННА. По-вашему я, взрослая женщина, не вижу в нем того, что видит юная девушка?
ПРАСКОВЬЯ АЛЕКСАНДРОВНА. Зизи чувствует его сердцем, а твое сердце молчит и поэтому слепо. А теперь, извини, я должна пойти к дочери.
Прасковья Александровна уходит. Входит Алексей.
АЛЕКСЕЙ. Что на этот раз проповедовала тебе маменька?
АННА. Ничего.
АЛЕКСЕЙ. О чем же вы говорили?
АННА. Об Александре.
АЛЕКСЕЙ. Ее любимая тема. Других она учит приличиям, а ведь сама, несмотря на свой почтенный возраст, поведеньицем-то не отличается.
АННА. Что ты имеешь в виду?
АЛЕКСЕЙ. Я уверен, что у нее с ним что-то есть.
АННА. Алексей, как бы мать себя ни вела, хорошо или плохо, распускать о ней сплетни родному сыну не пристало.
АЛЕКСЕЙ. Я только хочу сказать…
АННА. А я не хочу тебя слушать.
АЛЕКСЕЙ. Ты держишься со мной в последнее время довольно сухо.
АННА. Как обычно.
АЛЕКСЕЙ. С тех пор, как твоя неприязнь к Александру стала ослабевать, между тобой и мной возникли некоторая скука и охлаждение.
АННА. У нас никогда не было особого веселья и пламени.
АЛЕКСЕЙ. Я понимаю, мне его не пересилить. Я лучше тебя увезу отсюда, и там, вдали от Александра, снова возьму свое.
АННА. Опять та же песня. У нас с Александром нет ни малейших отношений.
АЛЕКСЕЙ. Я рад, если это так.
Алексей хочет обнять Анну. Входит Александр. Увидев их вместе, он останавливается. Неловкая пауза.
АЛЕКСАНДР. (Сухо.) Здравствуйте, сударыня. Как поживает подагра вашего супруга?
