Валерия Чернованова
Похищенная, или Красавица для Чудовища
Глава 7
Донеган ушел, напоследок сказав, что пришлет служанок помочь Мишель переодеться к ужину. Когда за наследником Блэкстоуна закрылась дверь, она счастливо зажмурилась. Переполнявшие ее эмоции искали выход, и Мишель завальсировала по комнате, аккомпанируя себе незатейливым мотивчиком, который часто напевала Серафи.
Гален все-таки в нее влюбился! Нет, конечно же он и раньше испытывал к ней большое и светлое чувство. Просто тщательно скрывал свою любовь от всех. Даже от самого себя. Магия нью-фэйтонской колдуньи лишь открыла ему глаза. И теперь Гален, которому было не занимать ни решительности, ни отваги, поставит своего отца перед фактом: он не женится ни на ком, кроме Мишель.
– Ах, скорей бы только мистер Сагерт вернулся! – охваченная нетерпением, воскликнула она.
Накружившись вволю, принялась не спеша прохаживаться по гостевой комнате, знакомясь с ее незатейливой обстановкой, и по привычке накручивала на палец локон. Мишель всегда так делала, когда о чем-то крепко задумывалась или же предавалась своим мечтам. Она не сомневалась, инициатором нелепой помолвки был не кто иной, как мистер Донеган. Самому Галену и в голову не пришла бы подобная глупость – делать предложение ее сварливой дурнушке-сестре.
Скинув сафьяновые туфельки, перехваченные крест-накрест лентами, Мишель приникла к окну и замерла, чувствуя, как из глубин ее мятежной души поднимается благоговейный трепет. Она впервые была в Блэкстоуне. Впервые дышала его воздухом, напоенным приносимыми с болот запахами, такими непривычными и дурманящими: вязкой сыростью, горечью мха с легкой, едва уловимой примесью гнили. Это вековое поместье, несомненно, окутывал флер некой тайны – нашептывало Мишель ее богатое воображение.
Всего каких-то пару веков назад самый юг Анделианы представлял собой непроходимые чащи, в которых лугару поклонялись многочисленным божествам. У каждого племени был свой покровитель. Кто-то превозносил Великого Бога, а кто-то восхвалял Высшего Духа Моа. Иные прославляли Эстсанатлеи – богиню перемен, имеющую немало иных имен и немало обличий. А некоторые не гнушались молиться Черному Ворону – злому духу и совершать в его честь человеческие жертвоприношения.
Немногим плантаторам Юга повезло построить дома на священной земле лугару и научиться черпать из нее силу. Беланже и Донеганы – потомки первопоселенцев, сумевших очистить от племен оборотней эти края, были одними из таких счастливчиков.
Оттого и сила у всех была разной. Та, которой владел Гален, казалась Мишель одновременно и интригующей и опасной.
Она невольно поежилась, припомнив, что именно здесь, на болотах, лугару поклонялись Черному Ворону, и название Блэкстоун очень даже подходило этому месту. Мрачное и немного зловещее. Совсем не нежное и не мелодичное, как у их усадьбы Лафлер.
Отогнав от себя пугающие картины прошлого, нарисованные буйной девичьей фантазией, Мишель устремила взгляд на посыпанную гравием широкую подъездную аллею. По обеим ее сторонам росли разлапистые кедры. Заходящее солнце золотило темные кроны, раскачивающиеся из стороны в сторону под резкими порывами ветра. Создавалось впечатление, будто деревья, склоняясь друг к другу, о чем-то заговорщицки перешептываются. Быть может, сплетничают о прекрасной гостье, которая в скором времени станет женой молодому лорду и их новой хозяйкой.
Эту приятную мысль, всякий раз вызывающую радостное волнение и легкую дрожь по всему телу, развеял стук в дверь. Явились служанки – высокие, крепко сложенные девицы. Черноглазые, с гладкой, лоснящейся кожей, как будто высеченной из эбонита.
Они слаженно поклонились и, стараясь не встречаться с Мишель взглядами, ринулись к ее сундуку.
«Нелюдимые какие-то», – с недовольством подумала девушка после нескольких безуспешных попыток их разговорить.
Нет, рабы Беланже тоже не отличались болтливостью, но, если уж к ним обращались с вопросом, будь то хозяин или гость, старались угодить как могли. А эти еле-еле языками ворочают да только и делают, что пялятся на ковер. Может, ворсинки в нем считают или выискивают невидимые пылинки на деревянном полу.
Оставив попытки пообщаться с прислугой и ненавязчиво расспросить об обитателях Блэкстоуна, Мишель позволила себя выкупать и переодеть в одно из ее любимых платьев – кремового цвета с воланами и широким лиловым поясом, подчеркивающим ее осиную талию. Когда с переодеванием было покончено, служанки занялись густыми, чуть волнистыми волосами гостьи, растрепавшимися во время сна.
Наконец со сборами было покончено, и одна из рабынь тихо проговорила:
– Вас ждут в столовой, мисс.
После чего обе пугливыми пташками упорхнули за дверь.
– Чудны́е, – хмыкнув, пожала плечами Мишель, пребывающая в прекрасном расположении духа.
Пощипав себя за щеки, чтобы и без того симпатичное личико стало еще краше благодаря румянцу, Мишель нежно улыбнулась своему отражению, подмигнула весело и поспешила вниз, где за накрытым столом, освещенным огнями свечей, восседало семейство Донеганов в своем неполном составе.
Родную сестру Галена звали Катрина. Мишель никогда ее не видела, лишь имя девушки изредка проскальзывало в разговорах. А вот о наличии у Донегана кузины она даже не подозревала и невольно почувствовала укол ревности, когда увидела девушек.
Обе были дивно как хороши: темноволосые, с тонкими чертами лица и глазами с поволокой. У той, что казалась помладше, они были черные как смоль, у другой же – светло-серые.
Переступив порог столовой, Мишель почувствовала на себе совершенно одинаковые взгляды – холодно-настороженные. Взгляд же Галена, при появлении гостьи подскочившего с места и ринувшегося ей навстречу, казалось, наоборот, мог обжечь.
И, наверное, обжег-таки бы, если бы внимание наследника не привлек внезапный грохот и звон разбиваемого стекла. Это рабыня, что несла к столу высокие бокалы, запнулась на ровном месте и уронила поднос.
Что-то в женщине показалось Мишель смутно знакомым. Но она не стала зацикливаться на этой мысли, позабыла о служанке.
Сразу после того, как Гален приказал, недовольно поморщившись:
– Немедленно убери. – Вернув своему лицу обаятельную улыбку, сосредоточился на смущенно потупившейся гостье. Предложил Мишель устраиваться рядом с одной из девушек, назвав ее кузиной.
«Значит, та, которая черноглазая, – двоюродная сестра», – не без ревности подумала Беланже, продолжая украдкой поглядывать на девицу и пытаясь отыскать в ее внешности хоть какой-нибудь изъян. К разочарованию Мишель, Аэлин казалась идеальной.
Она была фигуристой и совсем не хрупкой, как большинство аристократок Юга. Но зато могла похвастаться красивой грудью и тонкой талией. Почти такой же тонкой, как у самой Мишель. Губы яркие, сочные, словно припухшие от поцелуев. И волосы блестящие и такие густые, что казалось, золотистая сетка, их удерживающая, вот-вот порвется. Наверняка кузина Галена ими страшно гордится.
На вкус притязательной гостьи, Аэлин была слишком смуглой. Не мулатка, скорее всего, квартеронка, бабку которой привезли из Каррики невольницей и сделали постельным развлечением для кого-нибудь из Донеганов. А значит – Мишель выдохнула с облегчением – девица ей не соперница.
Только Мишель немного расслабилась, как снова почувствовала, что ее начинает снедать беспокойство, а сердце точит другое чувство, от которого нет спасения. Ей вспомнились слова няни. О том, что джентльменам подавай таких вот экзотических пышногрудых красавиц. Не для женитьбы, конечно, – для развлечений.
Увы, Мишель пышных форм не имела. Но и делить будущего мужа с какой-нибудь цветной профурсеткой вроде этой, понятное дело, не собиралась.
«Подумаешь! Страсти в них больше. Все это ерунда!» – негодовала она, вспоминая разглагольствования старой Чиназы. О том, что белая леди должна принимать мужа в спальне только для того, чтобы зачать ребенка. А в остальное время разрешать ему развлекаться с рабынями или где придется. Главное, самой не переутомляться, чтобы, не дай Всевышний, не подорвать свое хрупкое здоровье.
«Я скорее мужу здоровье подорву, – распалялась Мишель, из-под полуопущенных ресниц поглядывая на наследника. – Если тому хватит смелости и безрассудства искать удовольствий на стороне!»
– Прошу, – не догадываясь о воинственных мыслях гостьи, Донеган галантно поклонился и отодвинул для нее стул.
– Спасибо. – Опомнившись, Мишель робко улыбнулась.
Вздрогнула, когда пальцы молодого человека как бы невзначай коснулись ее плеча и задержались на нем чуть дольше, чем было положено.
Ей почудилось, что от этого мимолетного прикосновения в венах закипает кровь и в комнате становится невыносимо жарко.
Благо ледяные взгляды родной сестры и кузины Галена охлаждали лучше любого сквозняка или опахала.
В отличие от кузины Катрина являла собой образец истинной леди. Стройная и изящная, со светлой матовой кожей, тонкими дугами бровей над холодными миндалевидными глазами и бледными губами, в данный момент надменно поджатыми. Мисс Донеган имела такой вид, словно находилась не за обеденным столом, а восседала на троне.
Впрочем, Аэлин от нее недалеко ушла. При виде гостьи резко выпрямилась, будто ее подобно курице насадили на вертел. Мишель подумалось, что еще немного, и девушка закудахчет. Недовольство, которое сквозило во взгляде, отражалось и в ее напряженной позе.
– Совсем забыл! – запоздало спохватился Гален. – Мисс Аэлин Кунис, моя дражайшая кузина. Катрина-Элинора Донеган, – перевел взгляд на девушку, что продолжала самозабвенно расправлять у себя на коленях ажурную салфетку, – моя младшая, горячо любимая сестра. Ей, как и Флоранс, скоро исполнится двадцать три. А это, дамы…
– Мы все прекрасно знаем, кто она! – позабыв о великосветских манерах, зло выкрикнула Катрина.
Мишель поежилась, услышав, что голос будущей родственницы звенит от едва сдерживаемого гнева.
– Катрина. – А вот в голосе Галена, нарочито мягком, ей слышалась сталь.
– Я не голодна! – Мисс Донеган подскочила с места.
– И все же, пожалуйста, останься, – обронил Гален вкрадчиво. Пристально посмотрел на сестру.
Секунда, две, и она словно загипнотизированная покорно опустилась обратно на стул.
Подали блюда, источавшие головокружительные ароматы, и Мишель вдруг вспомнила, что с утра ничего не ела. Рот сразу наполнился слюной. Которую она незаметно сглотнула и, на время позабыв о негостеприимных обитательницах Блэкстоуна, сосредоточила все свое внимание на молчаливых слугах, заставлявших стол всевозможными кушаньями.
У Мишель глаза разбегались. Хотелось отведать и жареной тыквы с фасолью, и цыплят, дразнивших не только запахом, но и своим аппетитным видом. А вон еще блюдо с тонко нарезанным беконом. Да и для десерта не помешало бы оставить немного места. Наверняка подадут бланманже или какой-нибудь торт.
Взглянув на Галена, Мишель велела себе быть стойкой, не поддаваться искушению и не в пример Катрине демонстрировать исключительно хорошие манеры, коими должна обладать настоящая леди. Иными словами, глазами есть, а ртом только клевать, изображая воробышка.
– И надолго вы к нам? – растянув губы в притворной улыбке, нарушила молчание Аэлин.
Мишель растерялась, застигнутая врасплох столь неожиданным вопросом.
Благодарно посмотрела на Галена, когда тот ответил за нее:
– На несколько дней.
С невозмутимым видом он приступил к трапезе. Вот только обозначившиеся желваки свидетельствовали о том, что внешнее спокойствие было обманчивым.
– И что же, – это уже Катрина, – ваши родители вот так просто отпустили вас к нам?
– А почему приехали без сестры? – явно получая удовольствие от допроса, подхватила Аэлин. – Или я что-то путаю и ты, Гален, помолвлен не с Флоранс?
– С Флоранс, – усмехнулась, откидываясь на спинку стула, Катрина. – По крайней мере, так было до сегодняшнего дня. А потом его словно подменили… Может, ты уже раздумал жениться на старшей дочери Беланже?
Мишель никак не могла взять в толк, отчего обитательницы Блэкстоуна отнеслись к ней с такой враждебностью. Конечно, то, что она появилась в их доме внезапно, без приглашения, да еще и в качестве гостьи Галена, было, мягко говоря, нетипично. Или, если по совести, – неприлично. Но, будь она на их месте, сохранила бы хотя бы видимость радушия.
А эти…
– Может, и раздумал.
Оставалось только гадать, как Катрина, сидевшая рядом с братом, не примерзла к стулу под его ледяным взглядом. Аэлин тоже не оставили без внимания. Стоило девушке заглянуть в опасно потемневшие глаза кузена, как она поникла, точно комнатный цветок, выставленный жестокосердным хозяином на мороз.
– Впрочем, вас это не касается, – не сказал, отрезал.
Мишель нахмурилась. Уж очень ей не понравились произнесенное сквозь зубы «может» и категоричное «не касается». Своим-то близким мог бы и признаться.
Пусть все знают, что в скором времени они с Галеном обвенчаются!
Но, как будущая супруга Донегана, Мишель не имела права за него отвечать.
«Как же мне надоели эти условности! Дурацкие правила приличия, которые всегда и везде требуется соблюдать! Они у меня уже в печенках сидят!» – с досадой подумала Мишель.
Проглотив обиду, нарочито безразличным тоном проговорила:
– Только скажите, и я уеду. Если я каким-то образом стеснила вас своим появлением…
Негостеприимные девицы переглянулись и синхронно, словно по мановению дирижерской палочки, раскрыли рты. Однако вердикт хозяек Блэкстоуна так и не был озвучен. У входа в столовую раздался оглушительный грохот: это блюдо под крышкой в виде серебряного колокола вместе с подносом улетело на пол, и несколько запеченных окороков под сочным соусом живописно украсили ковер.
– Да что с тобой сегодня такое?! – растеряв все свое самообладание, прогремел Гален и замахнулся, борясь с желанием метнуть в рабыню, рухнувшую на заляпанный жиром ковер, бокал с пуншем.
В последний момент сдержался, и то лишь потому, что, взглянув на Мишель, прочел в ее глазах испуг.
Он досадливо поморщился и велел замершим в тени комнаты служанкам:
– Помогите ей. – Сам же поднялся. – Я обещал показать нашей гостье дом. – Донеган галантно поклонился и, стерев с лица раздраженное выражение, протянул Мишель руку. – Если, конечно, мисс Беланже не против. Или предпочитаете дождаться десерта?
Мишель с радостью вложила свои тонкие пальчики в раскрытую ладонь Галена.
– Ужин был чудесным, но, боюсь, десерт в меня уже точно не влезет.
Она была рада покинуть недружелюбное общество будущих родственниц. Оказаться подальше от колючих взглядов и каверзных вопросов. От неуклюжей служанки, по вине которой ковер в столовой, вероятно, придется заменить новым.
Оказавшись в холле, Мишель поежилась, вспомнив, как в темных бездонных глазах женщины пламенел страх, и снова подумала, что уже где-то видела ее прежде.
– Вы побледнели. Немного свежего воздуха пойдет вам на пользу. – Гален решил начать экскурсию с сумеречной аллеи.
Весна давно вступила в свои права, и пусть вечера еще оставались прохладными, это была приятная прохлада. Ветер больше не набрасывался оголодавшим зверем, а ласково касался кожи. Кружил в высоких кронах, застилал нежно-розовой дымкой дорожки и газоны вокруг дома, срывая лепестки с кизиловых деревьев.
Под сенью одного из них они остановились. Гален заботливо накинул на плечи Мишель, облаченной в легкое с короткими рукавами платье, свой сюртук.
– Прошу, не обижайтесь на моих сестер. Катрина и Аэлин порой бывают невыносимы.
Мишель блаженно зажмурилась, подставляя лицо невесомой ласке ветра, и только потом с грустной улыбкой проронила:
– Они беспокоятся за вас. Это сразу видно. Если бы вы… ты объяснил им, что я здесь делаю… Иначе, боюсь, мое присутствие в Блэкстоуне лишит их покоя.
– Не знаю, чего лишатся они, но меня покоя ты уже точно лишила.
Вот она стояла, прижимаясь к дереву плечиком, окутанная теплом и запахом любимого человека. А мгновение спустя Гален уже обнимал ее, и губы, приоткрытые для первого в жизни поцелуя, согревало его дыхание.
Идеальный момент, о котором Мишель грезила так долго. Так долго жила в своих мечтах, которые, вдруг исполнившись, напугали ее.
Она отстранилась, потупившись.
– Нам нельзя.
– А мы никому не скажем, – притянув ее за края сюртука, жарко прошептал Гален.
Будь она героиней любовного романа, непременно прикрыла бы глаза и подставила лицо для поцелуев. Но, увы, несмотря на то что голову кружило от счастья, терять ее Мишель не собиралась.
Сначала официальная помолвка, а потом уже, так и быть, она позволит жениху украсть у нее поцелуй. Может, два.
– Я так устала. – Мишель изобразила жалостливый вид: надула губки и часто захлопала ресницами. – И так перенервничала из-за вашего слуги, бессовестно меня похитившего. – Не обращая внимания на хмурое выражение, наползающее на лицо любимого, заискивающе попросила: – А давайте вы мне завтра дом покажете. – Зевнула, смущенно прикрывая рот ладошкой. – Потому что сегодня я не смогу оценить красоту Блэкстоуна.
– Как вам будет угодно, – недовольно процедил Гален.
После чего, подхватив гостью под руку, повел обратно в дом. В холле Донеган был вынужден распрощаться с девушкой. Его окликнул управляющий – тот самый мерзкий тип, что так напугал Мишель в поезде и силой увез с собой.
Одарив наглеца уничижительным взглядом, Беланже гордо вздернула подбородок и царственной походкой направилась к лестнице. Степенно преодолев один пролет, дальше рванула бегом, мечтая как можно скорее оказаться в гостевой комнате, нырнуть под теплое одеяло и снова и снова прокручивать в уме чудесные мгновения, что провела наедине с Галеном.
Мишель преодолевала ступень за ступенью, думая о приятном, не замечая ничего вокруг. И когда в темноте коридора раздался похожий на змеиное шипение голос:
– Мисс Мишель. Мисс! – вздрогнула и лишь усилием воли сумела подавить в себе крик.
– Мисс Мишель, – повторил кто-то.
Она шагнула на верхнюю ступеньку. Вглядываясь в плещущую вокруг тьму, с трудом различила одетую во все черное служанку. Ту самую, что сегодня за ужином подносы роняла.
– Ты напугала меня!
Вместо того чтобы извиниться и поспешить убраться с глаз хозяйской гостьи, рабыня схватила ее за руку и притянула к себе, чтобы зашептать Мишель на ухо:
– Вам нужно бежать отсюда. Бежать как можно скорее!
Глава 8
Дерзкое поведение служанки разозлило Мишель. А вот ее слова, произнесенные срывающимся от страха голосом, привели в смятение, хоть она и отказывалась себе в этом признаться.
Все было замечательно. Пусть и немного неправильно, но тем не менее Мишель была счастлива. И никакой рабыне не удастся испортить ей настроение. В такой-то день!
– Да что ты себе позволяешь?! – возмутилась гостья и выдернула руку из огрубевших пальцев невольницы. – Хочешь, чтобы я пожаловалась твоему хозяину? По тебе и так плетка плачет!
– Вы меня не помните?
Тень надежды, мелькнувшая на лице рабыни, исчезла, стоило ей поймать хмурый взгляд девушки.
Мишель хмыкнула, не считая необходимым давать более пространный ответ. Делать ей больше нечего, как помнить какую-то там рабыню. Тем более торчать с ней в темноте и вести беседы.
Комкая в руках накрахмаленный ситец юбки, служанка с грустью пробормотала:
– Нет, конечно, не помните. Вы ж были совсем еще крошкой, когда мистер Вальбер, ваш батюшка, продал меня в Блэкстоун. Я тогда так радовалась, так радовалась, что Донеганы меня откупили. Думала, заживем счастливо на одной плантации с Торнсом, моим мужем. Он раньше был здесь над слугами старшим. А потом… – Рабыня всхлипнула и, дрожа всем телом, затравленно огляделась по сторонам. Казалось, появись в коридоре кто-либо из хозяев поместья, и она поседеет от ужаса. – Пожалуйста, уезжайте отсюда. Уезжайте, пока еще можно. Это страшное место!
Мишель почувствовала, как ее охватывает беспокойство и дрожь, бившая служанку, передается и ей. В горле пересохло, язык как будто прилип к нёбу.
Оттого не сразу прорезался голос.
– О чем ты? С тобой жестоко обращаются? Мистер Донеган? Гален? Скажи!
Мишель вдруг вспомнила странную реакцию нью-фэйтонской колдуньи, когда та услышала имя Донегана. С кем Мари Лафо его сравнила? С чудовищем? Животным?
Нет, это же бред какой-то!
– Ну что ты молчишь? Отвечай!
Поглощенная своими переживаниями, Мишель не сразу заметила, что рабыня поменялась в лице. Отшатнулась от гостьи, точно от прокаженной, и, всхлипнув, прижалась к деревянной панели, коими были обшиты стены коридора.
– Все в порядке, мисс?
Бесшумно, будто намеренно подкрадываясь, к ним поднимался управляющий.
При виде мужчины Мишель передернуло от отвращения. Отныне только это чувство способен был вызывать в ней этот омерзительный человек.
Что там говорил про него Гален? Шутник? «Шуточки» вроде похищения леди не прощались и уж точно не забывались. Пусть он выполнял приказ хозяина, но Гален наверняка не приказывал пугать ее и так бесцеремонно с ней обращаться!
– Так все в порядке, мисс? – повторил он, поравнявшись с гостьей и полумертвой от страха рабыней.
Насилу совладав со своими эмоциями, Мишель холодно проговорила:
– Я попросила принести мне горячего молока. Иначе не усну. А еще взяла на себя смелость отругать эту растяпу и пригрозила, что ее накажут, если она и впредь будет бить хозяйскую посуду и ронять что ни попадя на пол. Да еще и в присутствии гостьи. Немыслимо!
Надо же было как-то объяснить испуг служанки, если сама служанка и двух слов связать была не в состоянии.
Мужчина усмехнулся в свои густые, по-щегольски закрученные кверху усы:
– Пробуете себя в роли хозяйки, мисс?
– А если и так? – бросила с вызовом.
Управляющий имением поклонился, но сделал это как-то уж больно небрежно, если не сказать, пренебрежительно.
– Предоставьте мне воспитывать этих бездельников. Уж я-то хорошо знаю, когда давать им кнут, а когда баловать пряником. Возвращайтесь к себе, мисс. Молоко вам сейчас принесут.
Бросив последний взгляд на серое, будто перепачканное в известке, лицо рабыни, Мишель поспешила в гостевую спальню. Прикрыв за собой дверь, прижалась к ней и перевела дыхание.
Пыталась упорядочить мысли – не вышло. Противоречивые чувства наслаивались друг на друга, заглушая поочередно то голос разума, то шепот сердца.
Чуть не прокусив губу, так сложно было сдержать крик смятения, Мишель все же не выдержала и воскликнула:
– Никакое он не животное! – Шумно выдохнув, продолжила тихо размышлять: – Может, с сестрицами что не так? Ну а что? Вполне логичное объяснение. То-то они мне сразу не понравились. Очень неприятные особы. И, наверное, потому никогда не покидают Блэкстоун. Что-то с ними однозначно нечисто. Вот только я не уверена, что хочу знать, что именно.
Противореча самой себе, Мишель нетерпеливо вышагивала по комнате в ожидании служанки. Быстро-быстро, из одного конца спальни в другой, словно мечущаяся канарейка, вдруг осознавшая, что угодила в клетку. За несколько коротких минут она успела так себя накрутить, что чуть не набросилась на рабыню, когда та проскользнула в дверь.
Лишь чудом удалось не выбить у нее из рук поднос и сдержать стон разочарования. С расспросами приходилось повременить. Помочь ей подготовиться ко сну явилась другая служанка. Одна из тех молчаливых девиц, у которых взгляд не отлипал от пола.
Переодевшись в ночную сорочку и отпустив тихоню-помощницу, Мишель легла в постель. Но сон не шел. Мысли, темные и сумбурные, и, наоборот, светлые, полные радостного предвкушения грядущей помолвки, роились в голове, попеременно сменяя друг друга.
Мишель извертелась в кровати, чужой, а оттого показавшейся ей страшно неудобной. Жесткой. Хоть на самом деле перина была воздушной. Такой же мягкой, как у них в Лафлере.
– Уф! – Мишель села на постели, облизала пересохшие губы и обвела усталым взглядом посеребренную лунным светом комнату, вспоминая, где оставила стакан с недопитым молоком.
Он обнаружился на столике у окна. Там же стоял и кувшин с водой, и маленький тазик для умывания. Лицо пылало, и Мишель не терпелось плеснуть в него прохладной водой.
Только свесила ноги на пол, как тут же вернула их обратно. Сжалась в комок, обхватив колени руками, и замерла. Скрип половиц, до этого вроде бы почудившийся, раздался снова. Громко и отчетливо. Ему вторило чье-то тяжелое дыхание, доносившееся из коридора.
Кто-то стоял за дверью спальни и уходить, по-видимому, не собирался.
Мишель зазнобило. Дрожа как осиновый лист, она не сводила со створки напряженного взгляда. Такой хрупкой на вид, что казалось, коснись ее, и щепки полетят в стороны. Едва ли дверь могла стать преградой, если кому-нибудь (кому?!) вздумалось бы пробраться к гостье в спальню.
Мелькнула мысль позвать слуг, но язык не слушался. Тело – тоже. У Мишель никак не получалось ни пошевелиться, ни хотя бы пропищать мольбу о помощи. С трудом удалось оторвать взгляд от тонкой деревянной перегородки, за которой по-прежнему раздавались подозрительные звуки. Как будто неизвестный топтался на месте и раздумывал, войти сейчас или же повременить, еще немного помучить парализованную страхом гостью.
Сделав над собой усилие, Мишель оглядела полутемную комнату в поисках чего-то, что можно было бы использовать в качестве оружия. Появилась мысль натянуть на голову мерзавцу, потревожившему ее покой, тот самый фаянсовый таз, расписанный желтыми и алыми розами. Или хорошенько огреть кувшином из того же комплекта.
Чтобы больше неповадно было сопеть под дверями чужих спален.
Но ближе всего оказалась масляная лампа. Она стояла на высоком комоде у изножья кровати, и Мишель, услышав, как снова пугающе громко скрипнула половица, прижала к груди свою сомнительную защиту. Приказав себе не трусить (если понадобится, завизжит так, что ее услышат и в Майроке – соседнем поместье), белесым призраком соскользнула с постели. Затаив дыхание, прильнула к двери.
Минуту или две ничего не было слышно. Кроме ударов сердца, исступленно колотившегося в груди юной авантюристки. Закралось подозрение: а вдруг ей все почудилось, вдруг перепутала реальность со сном?
Мишель тихонько вздохнула, мысленно уговаривая себя успокоиться. А потом испуганно взвизгнула и отскочила на середину комнаты. Дверная ручка задергалась, словно больной в эпилептическом припадке. Несколько раз описала в воздухе дугу, поблескивая в приглушенном лунном сиянии.
– Я… я закричу! – Голос предательски дрожал на пару с коленками. Оттого угроза больше походила на комариный писк.
Мгновение, растянувшееся в вечность, и снова скрипнули половицы под чьей-то тяжелой поступью. Этот зловещий звук быстро затих, забрав с собой мистера Инкогнито.
Уронив непослушное тело на постель, Мишель в изнеможении прикрыла глаза. Долго еще сидела, боясь пошевелиться, вслушиваясь в заполнившую ночной особняк тишину. Пока, сморенная пережитым волнением и усталостью, не забылась тревожным сном.
Галену не спалось. Не сиделось на месте. Даже дышать без нее получалось с трудом. Полыхавшее в груди пламя, вместо того чтобы угаснуть, ведь теперь Мишель была рядом, в его власти, наоборот, разгоралось. Сжигало его изнутри.
Ни бешеные полуночные скачки по дороге, лентой стелящейся меж рисовых и хлопковых полей, ни встреча с Элиш – недавно купленной рабыней, которая ему еще не успела наскучить, не сумели погасить этот демонический огонь. Ласки девушки только еще больше раздразнили его, распалили воображение. И вместе с разрядкой, дрожью прокатившейся по телу, пришла злость.
Оттолкнув от себя рабыню, пугливо сжавшуюся на холодном полу, Гален небрежно поправил одежду. В последний раз скользнул взглядом по своей бессловесной игрушке и вышел в коридор.
Ему всегда нравились покорные невольницы, готовые на все, лишь бы хозяин остался довольным. Но сегодня покорность эта раздражала. Хотелось, чтобы Элиш была хоть немного похожа на их гостью. Чтобы, прикрывая глаза от удовольствия, на месте рабыни он представлял Мишель.
Но они были как день и ночь. Бойкая, своенравная красавица с горящим взглядом. Едва ли кто-то мог ее заменить.
«Да и зачем, – подумал Гален, – «давиться суррогатом», играть в никому не нужные игры, если я уже сегодня могу ей овладеть».
Одурманенный этой мыслью, наследник Блэкстоуна поспешил наверх, к спальне, в которой сном ангела спала его пленница. Не поднялся – взлетел по лестнице и замер на последней ступени, беззвучно выругавшись. Высокая грузная фигура точно скала, непонятно каким образом выросшая посреди коридора, нависала над темным прямоугольником двери. Заветной двери, к которой Гален так стремился.
– Катрина, чтоб тебя! – сквозь зубы выцедил он.
Точно знал, сестра намеренно именно этой ночью отпустила своего голема послоняться по дому. И наверняка посоветовала ему поближе познакомиться с гостьей. Чтобы уже завтра, не помня себя от ужаса, Мишель визжала и требовала вернуть ее домой.
Но исполнить это желание кареглазой красавицы Гален был не в силах.
Бесшумно, стараясь не производить ни звука, Донеган приблизился к рабу. По крайней мере, Адан раньше им был, работал в поле, пока не превратился в личную игрушку Катрины. Игрушку, которая ненавидела и боялась мужчин этой семьи всеми фибрами своей замутненной чарами души. Страх – единственное, что сдерживало Адана от смертоубийства.
А мысль о безопасности сестры – единственное, что помогало Галену бороться с искушением вырвать сердце из груди марионетки. Приходилось признать, Катрина и Аэлин нуждались в его защите.
От своих же близких.
– Пошел отсюда. – Гален едва шевельнул губами, боясь разбудить Мишель.
Ноздри великана затрепетали. Дыхание участилось, уродливо растопыренные пальцы сжались в кулаки, и на плечах, обтянутых видавшей виды рубахой, взбугрились мышцы.
Донеган был высок, но даже ему пришлось приподнять голову, чтобы встретиться с взглядом черных, будто бездонные провалы, глаз. Лишь на короткий миг в них мелькнула чистая, незамутненная страхом ярость, а потом взгляд стал таким же пустым и потухшим.
– Уходи.
Горестно засопев, голем развернулся и, скрипя половицами, отправился по длинному коридору, пока тьма безлунной ночи окончательно не поглотила его большую сутулую фигуру.
Пару минут Гален стоял у двери не двигаясь. Раздумывал, войти или повернуть обратно. А потом решительно направился к лестнице. Встреча с рабом немного отрезвила. Схлынула страсть, и Донеган велел себе придерживаться первоначального плана – искусить и соблазнить невинную овечку. Это должно было быть несложно и интересно. Просто требовалось немного терпения.
Ну а если желание снова затуманит ему разум… Что ж, к его услугам все рабыни Блэкстоуна и лучшие шлюхи Нью-Фэйтона. Уж как-нибудь да сумеет укротить поселившегося в нем демона.
