Валерий Ковалев
Сыновья Горгоны
Предисловие
Летом 1963 года в заливе Неелова на побережье моря Лаптевых были обнаружены останки погибшего моряка. Рядом с ним лежала металлическая бляха. Надпись на изъеденной временем пластине свидетельствовала, что ее владелец унтер-офицер кригсмарине, то есть военно-морских сил Германии времен Третьего рейха.
Кто был этот моряк – и, главное, – каким образом он мог оказаться так далеко на востоке, до сих пор неизвестно.
В 1968 году, в том же заливе, недалеко от поселка Тикси, волны вынесли на берег полупустую бочку с керосином, имевшую маркировку кригсмарине*. А спустя семь лет, в 1975 году, экипаж вертолета Ми-8, совершивший вынужденную посадку на одном из островов в дельте реки Лены, обнаружил целый склад горючего, принадлежавший немецким ВМС.
Данные факты, ставшие известными из ряда газетных публикаций того времени, стали предметом нескольких журналистских расследований, которые, однако, потерпели неудачу.
Что же скрывается за этими сенсационными находками? Простая случайность, как это часто бывает, или что-то более важное, о чем мы до сих пор не знаем?
Глава 1
На куполе Мира
Белая медведица, с семенящим сзади пушистым медвежонком, неспешно шествовала среди заснеженных, блестящих под весенним солнцем торосов. Время от времени она останавливалась и ловила носом сырой, налетающий порывами ветер. Там, в нескольких километрах к югу, у кромки растаявшего льда, находились лежбища тюленей и птичьи базары, на которых оголодавшая за зиму медведица, собиралась поохотиться.
Внезапно зверя что-то обеспокоило, он поднялся на задние лапы и чутко прислушался. В то же секунду прогремела автоматная очередь, медведица с ревом повалилась на бок и неподвижно застыла на снегу.
Через минуту, из-за ближайшего тороса, появился облаченный в меховый комбинезон человек в темных очках со шмайсером* в руках и, скрипя унтами, осторожно приблизился к зверю. В нескольких метрах от него человек остановился, вскинул автомат и выпустил вторую очередь в скулящего рядом с матерью медвежонка. После этого обернулся и призывно помахал вдаль рукой.
Где-то среди торосов, в ослепительно искрящемся воздухе, раздался хлопок, затем натужно взревел двигатель и через несколько минут к незнакомцу подполз гусеничный «даймлер». Хлопнули дверцы кабины, и на снег выпрыгнули еще двое людей в такой жеодежде и суконных масках с прорезями для глаз, одетых на лицах.
– С удачной охотой, господин майор! – заорал один из них, с биноклем на груди, а второй, присев на корточки, стал разглядывать неподвижных зверей.
– Спасибо, Вилли. Это было совсем нетрудно, – ухмыльнулся майор Фриц Крюгер и повесил автомат на плечо. – Я был с подветренной стороны. А теперь парни сфотографируемся на фоне наших трофеев и за работу, пока они не застыли.
Сделав несколько снимков извлеченным из кабины тягача «ролленкордом», вся троица вынула ножи, принявшись свежевать добычу.
Через час, забросив шкуры в грузовой отсек и хлебнув в кабине рому из фляг, они двинулись в обратный путь.
Крюгер был командиром эскадрильи, а его спутники летчиками арктической базы «люфтваффе», расположенной на леднике острова Гофмана в районе Земли Франца-Иосифа.
Этот самый северный в Европе архипелаг был совершенно случайно открыт в прошлом столетии австрийцами Карлом Вейпрехтом и Юлиусом Лайнером, и сразу же попал в поле зрения Германии.
В результате, в конце 1941 года, в режиме строгой секретности, немецким командованием здесь была создана специальная база для ведения воздушной разведки акватории Северного Ледовитого океана и нанесения бомбовых ударов по конвоям противника, а также его стратегическим объектам в Заполярье.
На базе, возглавляемой полковником Рудольфом Майером, располагалась эскадра пикирующих бомбардировщиков «Юнкерс-88» и истребителей «Мессершмидт-107» с техническими службами, узел связи, метеостанция, а также рота охраны из горнострелковой дивизии «Эдельвейс».
…Круша траками лед, тягач с ревом перевалил через последнюю гряду торосов и выполз на обширное ледяное плато. С запада на восток, вдоль него тянулась очищенная от снега взлетная полоса, вдоль которой стояли покрытые инеем самолеты, у которых суетились группы людей и ездили бензозаправщики.
На некотором удалении от них, приткнувшись к массиву круто уходящего вверх ледника, располагались несколько смонтированных на тракторных санях щитовых домиков и стационарная наблюдательная вышка, оборудованная прожекторами и антенной.
Миновав их, «даймлер» покатил к леднику и, сбавив обороты, въехал под своды просторной пещеры, причудливо освещенной уходящими в ее глубь фонарями. Там стоял еще один тягач, с установленным на кабине зенитным пулеметом, а вдоль стен, на деревянных помостах, высились штабеля бочек с горючим.
Здесь же, в ледяной камере, оборудованной под мастерскую, возились с разобранным авиационным двигателем несколько механиков в замасленных комбинезонах.
Выключив двигатель, Крюгер приказал спутникам заняться добычей, а сам, выбравшись из кабины и посвистывая, направился по очищенной от снега дорожке в сторону широкой расщелины, видневшейся чуть выше по склону.
Поднявшись туда по вырубленным в фирновом снегу ступеням, майор оказался перед врезанной в ледяную стену, массивной деревянной дверью. С натугой потянул ее на себя, и вошел внутрь. За дверью, обитой изнутри войлоком, находился длинный, обшитый тесом коридор, с несколькими отсеками.
В первых двух, с аккуратно застеленными двухъярусными нарами и всевозможной, висящей на стенах амуницией, было пусто, за исключением дремлющего у жарко пылающей чугунной печки дежурного, а из последнего, в торце коридора, завешенного брезентом, доносилась тихая музыка.
Приподняв брезент, Крюгер вошел в отсек.
Он был несколько меньшим по размерам, но значительно уютней остальных. Вдоль стен стояли четыре металлические койки, в углу, на ящике, светился зеленым глазом «Телефункен» и стоял полевой телефонный аппарат, а с многочисленных фотографий на стенах, томно улыбалась полуобнаженная Марлен Дитрих.
В центре помещения, за небольшим столом, дымя сигаретами, азартно сражались в скат трое мужчин в зимнем егерском камуфляже, а рядом, на дощатом полу, положив голову на лапы, дремала пушистая хаска.
– Привет героям Нарвика и Крита! – приветствовал их майор и потрепал по холке подошедшего к нему пса.
– Рады видеть тебя Фриц! – отложил карты в сторону светловолосый капитан. – Что нового в люфтваффе?
– Да все то же, Макс. Топим американские конвои и бомбим Мурманск. У меня для тебя подарок: гора отличной медвежатины для ездовых собак.
– Очень кстати, у нас как раз намечается вояж.
– Куда?
– Воздушная разведка обнаружила на одном из островов, в сотне километрах к Полюсу, стоянку эскимосов. В интересах секретности, полковник приказал всех их уничтожить.
– Что ж, это резонно. Аборигены могут обнаружить аэродром и сообщить о нем на побережье, русским. Когда отправляетесь?
– Через час, на собачьих упряжках.
– Ну что же, желаю удачи. А теперь я не прочь сыграть партию, – сказал Крюгер, присаживаясь к столу.
В это время сипло захрипел зуммер и Макс Ланге, так звали капитана, чертыхнувшись, взял трубку.
– Тебя, срочно вызывают в штаб, – произнес он через секунду и положил ее на рычаг.
– Сыграем в другой раз, Макс, – усмехнулся майор. – Так не забудь про мясо, мои парни выгрузили его в транспортном хранилище, и привези какой-нибудь эскимосский сувенир. После этого, не прощаясь, он покинул отсек.
Штаб находился в самом большом из щитовых домиков, с пристроенным к нему теплым тамбуром и радиорубкой на втором этаже. Войдя внутрь и повесив на свободный крючок кепи и меховую куртку с капюшоном, Крюгер направился в помещение дежурного, а оттуда в кабинет полковника Майера.
Там, вдоль стен, на венских стульях, уже сидели все командиры эскадрилий, а напротив них, за обширным столом с висящей сзади картой Арктики, в кресле глыбообразно возвышался сам полковник.
– Итак, начнем, господа, – сказал он, когда майор, извинившись за опоздание, занял свое место. – Только что получена радиограмма из Киркенеса о том, что разведка люфтваффе засекла в море, на подходе к острову Медвежий, американский транспортный конвой.
В его составе тридцать пять судов и семнадцать кораблей охранения. Нам предписано атаковать конвой всеми имеющимися силами.
Под Сталинградом началось очередное наступление вермахта и военные грузы с транспортов не должны попасть к русским. В этой связи приказываю немедленно готовить все эскадрильи к вылету. Сигнал – красная ракета. За дело господа, хайль Гитлер!
– Хайль! – рявкнули присутствующие и, вскочив, выбросили руки кверху
Спустя непродолжительное время, база ожила.
У самолетов, расчехляя моторы, забегали механики, экипажи заняли места в кабинах, и машины взревели двигателями. А еще через несколько минут, над штабом взмыла ракета и эскадрильи, одна за одной, порулили на взлет.
Поначалу от льда тяжело оторвались юнкерсы, а вслед за ними в небо устремились мессершмитты. Набрав высоту и выстроившись в боевые порядки, крылатая армада взяла курс на зюйд.
Сидя в командирском кресле своего юнкерса, Фриц Крюгер внимательно обозревал проплывающую далеко внизу ледяную пустыню, которая вскоре сменилась отливающим под солнцем ультрамариновой синью морем. Настроение у него было прекрасное, и приказ о вылете он воспринял как очередную охоту – теперь уже на людей. Майор воевал давно, успешно, и убивать ему нравилось.
В своем «Ju-88» с бронированной кабиной, тремя пулеметами и полутора тоннами бомб, Крюгер чувствовал себя могущественным и неуязвимым. Все это, с предвкушением предстоящего боя, настраивало на мажорный лад, и он затянул свою любимую песню
Отмечен смертью, лечу по-птичьи,
за человечьей живою дичью.
На черных крыльях – патронов строчки,
взбухает бомба могучей почкой.
Под бомбой тучи, чернее ночи,
лечу я в тучах, я – черный ловчий.
Несу вам смерть я не без причины —
охочусь ночью за мертвечиной.
Безлунной ночью я, черный ловчий,
отмечен смертью, лечу над ночью…
Наконец на горизонте показался конвой с густым облаком синеватого, вмсящего над ним дыма. Транспорты и корабли шли походным ордером. Гудящая армада перестроилась в два эшелона (снизу юнкерсы, а над ними мессершмитты) и стала заходить на цель со стороны солнца.
Первая атака была неожиданной и увенчалась успехом.
Спланировав вниз, юнкерсы, с ревом пронеслись над палубными надстройками, сбросив на суда смертоносный груз. Рвущиеся бомбы накрыли два транспорта, и они потеряли ход, а на одном из эсминцев сопровождения, получившем прямое попадание в рубку, вспыхнул пожар, и он отвалил в сторону. Но уже при втором заходе, конвой открыл ответный огонь, и все смешалось в адском грохоте.
С ревом пикировали самолеты, оглушительно рвались бомбы и, сотрясая воздух, гремели залпы корабельных орудий.
Выйдя из пике, Крюгер набрал высоту и, решив добить оставшийся без хода эсминец, направил тяжелую машину в его сторону. Корабль окутался дымовой завесой, из которой в сторону атакующего юнкерса понеслись орудийные и пулеметные трассы.
Зайдя к кораблю с кормы, где их было меньше, майор лег на боевой курс, а бортинженер приник к бомбовому прицелу, в котором стремительно нарастал корабельный силуэт. Когда, едва не задевая надстройку, самолет пронесся над целью, он нажал кнопку сброса, и серия бомб пошла вниз.
В следующую секунду в юнкере попал снаряд, он завалился на крыло и стал терять высоту. Последнее, что увидел Крюгер, были стремительно несущиеся ему навстречу и кипящие от взрывов волны…
Тем же временем, по блестящему под солнцем фирну, от базы эскадры люфтваффе, в сторону Полюса, удалялись три собачьих упряжки. В первой, за спиной рослого ефрейтора – шведа, выполняющего роль погонщика, полулежал с сигаретой в зубах Макс Ланге, а в остальных находились еще четверо егерей.
Вся группа была в арктической экипировке (меховых комбинезонах, защитных масках и темных очках). Их путь лежал к острову Греэм Белл, лежавшему в сотне километрах от базы. Именно там, по сведениям воздушной разведки и находилась стоянка эскимосов, которую следовало разыскать и уничтожить.
Полученное задание не смущало капитана. За время службы в горно-стрелковых частях он привык к такого рода поручениям. Их Ланге не раз приходилось выполнять в свое время в Греции, а потом и в Норвегии.
– Ах, как тепло и солнечно было на Крите, – вспоминал капитан. – А какое вино и женщины? Не то, что здесь, во льдах, где одни медведи и ночные сполохи на небе. Он огорченно сплюнул и толкнул ефрейтора ногой.
– Хельмюрс, вам приходилось иметь дело с эскимосами?
– О да, господин капитан, до войны я плавал на норвежском китобойном судне и видел этих дикарей, – обернулся тот к Ланге. – Мы не раз посещали их стоянки.
– И что они из себя представляют?
– Да как сказать? Это малочисленное племя, обитающее в Гренландии, и еще на ряде островов в Арктике. Кормятся охотой на китов, медведей и рыбалкой. Живут в снежных норах, грязные и очень любят спирт.
– Знаешь ли ты их язык?
– К сожалению, нет, господин капитан.
Первый день путешествия прошел без приключений, и когда солнце повисло у горизонта, егеря остановились на ночлег у отдельно стоящего тороса.
Не выпрягая собак из упряжек, они накормили их мерзлой медвежатиной и разбили три небольших палатки. Затем, разогрев в них на спиртовках мясные консервы, основательно подкрепились, хлебнули шнапса и, забравшись в спальные мешки, завалились спать.
Утром, когда немеркнущее солнце вновь покатилось по небу, стрелки позавтракали, свернули лагерь и двинулись дальше. Через десяток километров, путь упряжкам преградила глубокая извилистая трещина во льду, тянущаяся перпендикулярно их курсу. Ланге внимательно осмотрел ее, выругался и приказал объезжать – препятствие оказалось непреодолимым…
Всю ночь старый эскимос Айаго беспокойно ворочался на своей постели из тюленьих шкур, слушая долетающий со стороны фиорда шорох и треск дрейфующих льдин. Накануне, охотясь в скалах на птиц, его сыновья видели в море стаю китов, и вот уже второй день в заливе для них приготовлена сеть, у которой посменно дежурят мужчины рода.
Он небольшой, всего четыре десятка мужчин и женщин, не считая детей. В эти места род Айаго переселился прошлым летом, приплыв на каяках с северного побережья Гренландии. Путешествие было долгим и утомительным. Во время него погибли две лодки с людьми. Одна утонула во время сильного шторма, а на вторую обрушился тающий айсберг.
Но усилия не были напрасными. Воды вокруг острова кишели рыбой, в скалах гнездилось множество птиц, а в тундре водились белый медведь и песец. На берегу одного из фиордов переселенцы обнаружили несколько бревен с останками кита, которые использовали для постройки трех иглу и рыбных вешал. Здесь же, рядом, вырубили во льду несколько ям для хранения запасов копальхена и рыбы.
Промысел в то лето был небывало удачным. В котлах не переводилось мясо моржа и нерпы, а вешала гнулись под тяжестью жирной трески. Однако за длинную полярную зиму запасы основательно поубавились, их следовало пополнить.
Айаго встал с постели, подживил нерпичьим жиром едва мерцающую плошку и та, весело потрескивая, осветила подземное жилище. Вдоль его стен, увешанных охотничьим снаряжением, завернувшись в шкуры, спали обитатели иглу – мужчины, женщины и дети. Все они были потомками старого охотника.
Здесь же, у низкого, ведущего наверх лаза, свернувшись в клубок и прикрыв морду пушистым хвостом, дремал лохматый Хурх, верный спутник Айаго, не раз спасавший ему жизнь.
Присев на плоский камень у очага, с висящим над ним закопченным котлом, старик набил мхом выточенную из моржового клыка трубку и с наслаждением затянулся.
Неожиданно снаружи донеслись удары в железо и пронзительные крики, – катакак, катакак!
В иглу все пришло в движение и через минуту все его взрослое население, оживленно переговариваясь, выбралось наверх и бегом помчалось к берегу. Из других жилищ туда же спешили и соседи с сыромятными лахтачьими канатами на плечах.
В сотне метрах от берега, в прыгающем на волнах каяке, напряженно трудились несколько мужчин, выбирая тяжелую сеть. Медленно, метр за метром она появлялась из воды и поочередно перехватывалась их руками.
Наконец на поверхности появилась громадная туша белухи со светлыми плавниками и судорожно бьющим по воде хвостом, на который охотники ловко набросили канат. После этого они отпустили сеть и начали усиленно грести к берегу, где их, подбадривая выкриками, с нетерпением ждала толпа сородичей.
Когда лодка врезалась в грунт, толпа, вбежав в легкий прибой, схватилась за ее борта и вытащила на сушу. Затем все – мужчины, женщины и дети, уцепившись за канат, потянули его к берегу, преодолевая усилия сопротивляющегося исполина.
Выбравшийся из иглу последним, Айаго, щуря подслеповатые глаза и посасывая трубку, невозмутимо наблюдал за знакомой и такой приятной картиной.
А тем временем охотники, достав из висящих на поясах ножен острые ножи, приступили к разделке туши. Мясо и жир, распластанные на большие куски, женщины и дети начали перетаскивать в ямы, а сочную шкуру, называемую матак, жмурясь от удовольствия, поедали на месте.
Не забыли люди и повизгивающих собак, вертевшихся под ногами и те, получив свою долю, жадно пожирали внутренности, рыча и скаля острые клыки на собратьев.
Через несколько часов на берегу остался только костяк кита, белеющий громадными позвонками, а над снежными куполами подземных жилищ, появились синеватые дымки – там началось пиршество.
Вынутое из чугунных котлов вареное мясо разделили по числу едоков, за ним последовала жареная на рожнах печень, а на десерт каждый получил по целой миске наваристого бульона.
Потом, сытые и довольные соплеменники собрались в самом просторном иглу, где жил старый Айаго. Теперь жилище ярко освещалось несколькими плошками, в которых, потрескивая, ярко горел китовый жир. Венчая удачу и торжественность момента.
Полулежа на мягкой лежанке из шкур и довольно посасывая трубку, старик рассказывал сородичам очередную сказку, которую они с интересом слушали:
«Шел голодный песец по берегу и нашел выброшенную морем тушу моржа.
– Ого, сколько вкусной еды! – подумал песец и стал есть. В это время к нему подбежал волк и сказал, – я тоже поем с тобой, очень уж проголодался.
– Ладно, ешь, – согласился песец. – Еды много, и я поделюсь с тобой. Стали есть вдвоем. Насытившись, оба от берега на холм пошли. Когда взобрались туда, песец волку предложил, – давай здесь отдохнем, отоспимся после сытной еды.
Волк согласился, они улеглись рядом и уснули.
Но хитрый песец не спал, а лишь притворялся и исподтишка наблюдал за волком. Убедившись, что тот погрузился в крепкий сон, песец сбегал на берег, принес оттуда моржовые позвонки и нанизал их серому на хвост. А после этого стал будить волка и кричать.
– Вставай скорей, сюда идут враги! Вон они, уже близко, на холм поднимаются. Сейчас убьют нас! Спасайся! И убежал в тундру.
Волк тоже вскочил и с испугу понесся, куда глаза глядят. Бежит и слышит, как сзади что-то гремит и хватает его за хвост.
– Ну, думает, – враги совсем близко, уже к хвосту подбираются. Прибавил ходу. А сзади гремит все сильнее, чуть хвост не отрывается. Бежал, бежал волк, пока совсем не обессилел. Упал он на снег и подумал, – все, конец, сейчас враги меня убьют. А потом оглянулся назад – там никого, а на хвосте несколько моржовых позвонков висят. Понял волк, что это песец над ним подшутил и взвыл от злости – поймаю, проклятый песишка, разорву!
С тех пор песец всегда прячется от волка, а тот его постоянно ищет, что б отомстить за злую шутку», – закончил свою сказку старый Айаго.
Затем в иглу начинаются танцы.
В центре, вокруг горящего очага, изображая сцену охоты, под рокот бубна ритмично заскользили несколько молодых охотников, а сидящие вдоль стен соплеменники, начали хлопать в ладони и петь. Звуки бубна и горловые звуки встревожили дремлющих наверху собак и, время от времени, задирая к небу лохматые головы, те стали выть. Переливчато и тоскливо.
…Немеркнущее солнце неподвижно зависло в зените. На вершине вмерзшего в ледяное поле айсберга, у которого на отдых остановились егеря, широко расставив ноги стоял Ланге и внимательно осматривал в бинокль открывшуюся перед глазами панораму острова. Внезапно он заметил три едва различимых, поднимающихся к небу голубоватых дымка у низкой гряды прибрежных скал, удовлетворительно хмыкнул и, оскальзываясь шипованными ботинками начал быстро спускаться.
– Мольтке! – позвал капитан, ступив на лед.
С одной из упряжек вскочил коренастый фельдфебель с бородой и поспешил навстречу командиру.
– Мы у цели, – сообщил ему Ланге. – Впереди, в нескольких километрах, три дыма. По – видимому, там жилища аборигенов. Атакуем их веером, с ходу. Прикажите парням проверить оружие и упряжь.
– Яволь господин капитан! – рявкнул Мольтке и бегом вернулся к саням. Там возникло оживление, сопровождаемое лязгом затворов и визгом собак. Почувствовавших настроение двуногих.
Через несколько минут, по сигналу Ланге, все три упряжки устремились вперед. Все убыстряясь. По мере приближения к скалам, они разошлись веером, охватывая с флангов уже хорошо различимые дымы, относимые поднявшимся ветром в сторону залива.
В полукилометре от стойбища, навстречу саням с рычанием вымахнули эскимосские лайки. С передовой упряжки по ним хлестнула автоматная очередь, две собаки с визгом зарылись в снег, окрасив его первой кровью, а остальные, поджав хвосты, стремглав бросились обратно.
Сделав крутой разворот в вихрях снега, упряжки остановились неподалеку от снежных жилищ, из которых появились встревоженные эскимосы и, выпрыгнув из саней, егеря почти в упор начали расстреливать обезумевших от страха людей. Поливая их градом свинца и весело скалясь. Потом, перепрыгивая через еще шевелящиеся тела и добивая их выстрелами в головы, солдаты подбежали к темным входам в иглу и, одну за одной, выдергивая шнуры из рукояток, стали швырять вниз гранаты.
Через полчаса все было кончено. На окровавленной площадке перед иглу и чуть дальше, в скалах, лежали убитые эскимосы, среди которых, изредка перебрасываясь гортанными словами, бродили егеря. Изредка кто-нибудь из них снова вскидывал автомат и гремела короткая очередь.
По приказу Ланге, Мольтке с двумя солдатами обследовал жилища эскимосов и, не обнаружив там живых, выбрались наверх. Внимание капитана привлек лежащий у самого входа белоголовый старик, в откинутой руке которого была зажата необычного вида трубка. Он нагнулся, вывернул ее из окостеневших пальцев и криво ухмыльнувшись, сунул в карман. Истинный ариец любил экзотические сувениры.
После этого егеря разбили у подножия скал палатки, развели перед ними жаркий костер из обнаруженного в яме белушьего жира, до отвала накормили им ездовых собак и занялись ужином.
Вскоре на походных спиртовках были подогреты аргентинские консервы и распарены шведские галеты, по кругу пошла фляга крепкого арманьяка*. А потом в сполохах северного сияния у горящего костра запиликала губная гармошка, исполняя тирольские мотивы. Заливистые и веселые.
Утром небольшой отряд направился в обратный путь.
Разыгравшаяся метель заметала сзади разгромленное стойбище и окоченевшие тела эскимосов. Мужчин с женщинами, стариков и детей.
Задание было выполнено.
