Валерий Михайлович Краснобородько
Солдат Великой Отечественной
Глава 6 1941 год 21 июня
Начал, Михаил Семёнович, свой рассказ:
– Я, тогда ещё, женат не был, а вот мой дружок Никита Бейборода, уже обзавёлся семьёй. На днях, у него родился сынишка, Ванька. И в тот день, двадцать первого июня 1941 года, в субботу, как сейчас помню, его жену Настю, с малышом выписали из роддома…. И они, как положено, организовали стол и созвали на смотрины друзей и подруг….
Время, переносит нас на улицу небольшого городка. И, мягко останавливает, около одного небольшого приземистого, старинного, двухэтажного дома. Мы, как бы, проходя сквозь окно, попадаем в квартиру довоенного времени, где собралась шумная компания молодых людей, столпившаяся около младенца в деревянной детской кроватки. Девушки, оттесняют молодую мамашу, и начинают щебетать, о том, на кого больше похож, глядя на малыша, на папу или на маму. А парни, с горячностью поздравляют новоиспечённого папашу, протягивая ему подарки того времени. Кто – будильник, чтобы, дескать, не просыпал на работу, после бессонной ночи. Кто – детскую рубашечку. Кто – деревянную погремушку. Кто-то пелёнки и прочую одёжку, ручной работы.
Стук в дверь.
– Это Мишка! – крикнула, из кухни, одна из девушек, что помогала накрывать на стол, подруга Насти.
– Точно он! – уверенно отозвался молодой папаша.
– Что-то, твой закадычный дружок, опаздывает! – светловолосая девушка, по имени Татьяна, в красном платье в белый горошек, с упрёком бросила реплику в сторону хозяина. Но глаза, выдавали её сильные чувства, к человеку, который должен вот-вот показаться на пороге дома.
Она боялась, что я вообще не приду.
Парень, отложил в сторону очередной подарок, перевёл взгляд на говорившую девушку, окинул её взглядом, дружески подмигнул, и направился встречать опоздавшего товарища.
Половина гостей, двинулась за хозяином. Вся компания, смотрит на входную дверь. Та распахнулась, и перед встречающими, стоял широкоплечий парень в белой накрахмаленной рубашке с короткой стрижкой типа «бокс», и держал в руках, детскую металлическую ванночку в одной, а букет цветов в другой. Я, переступил порог дома, с широкой добродушной улыбкой и со словами извинения:
– Прошу прощения, за опоздание! – искренне сказал я, – Подарок долго выбирал…. Это тебе! – протянул другу ванночку, – Что бы сделал из мальчишки, настоящего пловца, со значком ГТО на груди! Как его мама! Да и к тому же, коммунисты, должны закаляться с младенчества!
Никита Бейборода, жмёт мне руку со словами благодарности:
– Мишка, огромное, комсомольское спасибо! Ты, настоящий друг! Я, весь город обошёл, и не смог найти! Везде, быстро разобрали! Сказали, что в понедельник привезут….
– А купать-то ребёнка, сейчас надо! – подтвердила ещё одна гостья, в зелёном ситцевом платье.
– Всё нормально, Никитка. Когда у меня родится сын, то сие, роскошное корыто, передашь мне! Так сказать, по наследству!
– Замётано! – Никита, громко обращается к гостям, – Все слышали?! Следующий в очереди, на это прекрасное творение Советской металлургии, то есть детскую ванночку – Мишка! Просьба, занимать очередь, за ним! – квартира заполнилась смехом гостей.
– А это, твоей Насте! – я протянул букет.
– Сейчас подойдёт, – Бейборода отстраняет от себя цветы, – и ты сам отдашь!
– Слушаюсь, товарищ папа! – весело соглашаюсь я, вытягиваясь по струнке. – Я рад за вас! Поздравляю! Дружище, от души!
В дверях, появилась светловолосая, хрупкая девушка с ребёнком на руках. В её фигуре, читалось изящество и природная скромность. И далеко не каждый, угадает в ней, многолетнего призёра области, и неоднократного победителя, городских соревнований по плаванию.
– Привет! – тихо здороваюсь с Настей, – Вот вы какие! – я скорчил мордочку, маленькому человечку, лежавшему на руках матери. Но тот, прикрыл глаза и повернул свою крохотную головку, к маминой груди. – Это тебе! – протянул я цветы девушке, ещё понизив громкость своего голоса, чтобы не испугать малыша, и чмокнул Настю в щёчку. – Спасибо, что уважила моего закадычного дружка! – провёл рукой, по своим стриженым волосам, – Видишь, лысым уж стал! Так это твой муж, мне всю плешь проел, оттого, как он хотел сына! Хочу сына, хочу сына… Мало хотеть, говорю ему, нужно трудиться над этим и стараться.
– Мы, оба старались! – тихо отозвалась Настя, и чуть громче, обернувшись в комнату, сказала, – Ребята, давайте чуть тише. Малютка засыпает. За ванночку, Миш, тебе большое, человеческое спасибо! Если что, – она хитро подмигнула, – пользуйся, как своей!
Я, как всегда, ответил шуткой на шутку:
– Спасибо! Я знал, что вы настоящие друзья! Правда, я немного подрос с прошлого года, боюсь, не поместится. Но, если ноги поджать….
– Да ладно тебе! – отмахнулась, от меня, Настя. – Это пока не для твоих ног, а для ножек, моего сыночка! Мы будем в ней купаться, и учится плавать. Да, моё солнышко?! – она перевела взгляд, на своего сынишку.
Никита, осматривает всю небольшую квартиру и гостей, собравшихся в ней. И удовлетворённый, не громко произносит:
– Ну, вот, теперь мы все, в сборе! Настенька, приглашай наших гостей за стол!
– Давайте садиться! А я, сейчас, малютку отнесу в кроватку, и присоединюсь. Валь, побудь за меня главной, а я убаюкаю и вернусь! – так же тихо, произнесла Настя.
– Хорошо! – отзывалась Валентина, девушка с каштановыми волосами и такого же цвета платье.
Настя, уходит в другую комнату и, укладывает малыша в кроватку.
Гости быстро расселись на свои места, поскольку некоторые, уже успели расположиться за праздничным столом, пока ждали последнего гостя, которому тут же нашлось место и несколько девичьих рук (в том числе и Татьяны), с разных сторон принялись ухаживать за опоздавшим, да и к тому же холостым, и очень симпатичным молодым человеком. Рюмки и бокалы, быстро наполнились хмельными напитками, и прозвучал очередной тост из уст шумных гостей. Все дружно выпили….
– А почему, наш опоздавший, отмалчивается? А? – вдруг и громко, так чтобы слышали все, спросила девушка в красном платье в белый горошек и бросила не двусмысленный взгляд на парня. – Пришёл давно, а пожелать, ничего не хочет?! Чай, не на своих именинах, то! А, Мишаня?
К этому моменту, Настя, плотно закрыла дверь в детскую и прошла к столу, где села рядом с мужем.
– Я? Не-а! – замотал я головой. – Да я, собственно, говорить, красиво-то, не умею… – и тут же нашёлся, – Да я просто, Настю ждал!
Но мои оправдания, уже никто не слушал. Народ, подогретый интересом, и не только им одним, требовал от Михаила, то есть от меня, тост.
Я встаю со стула.
– Я вот, за здоровье и счастье выпить могу. А вот, говорить тосты… ну как-то, не получается….
– Не робей, Михась! – поддержал меня Васька, один из друзей, темноволосый парень, спортивного телосложения.
– А сколько можешь? – не унималась Татьяна, подзадоривая всю компанию, и меня.
– Да хочь, стакан! – вторил я ей, уже подвыпивший
– Полный стакан? Да ладно! – Таня, не сводила своих карих глаз.
– За сына, моего лучшего друга, легко! – уверенно и решительно.
– Танька, ты смотри, Миша у нас, человек слова! – вмешался в их разговор Гоша, ещё один из гостей, и игриво подмигнул ей. Вся собравшаяся компания знала, что Татьяна, была влюблена в меня, и использовала любой повод, для достижения своей цели, чем и сейчас не преминула воспользоваться.
– Саш, я знаю! – ответила Татьяна товарищу, и тут же, вновь вернулась ко мне, – Свежо придание, да верится с трудом! – кокетливо ответила девушка, показывая всем своим видом, что не верит.
– Мужик, своих слов, на ветер не бросает, и назад не берёт! Сказал, стакан залпом, значит – залпом полный стакан! И, никак по-другому! За здоровье друга и всей его семьи, легко! – я, встретился взглядом с Татьяной.
По квартире, пробежал ропот «Дайте сюда стакан!». Через минуту, кто-то из гостей, принёс граненый стакан с кухни, и подал. Бережно передавая его, из рук в руки, он добрался, наконец, до меня. Спокойно и неторопливо, изредка поглядывая на девушку в красном платье в белый горошек, по имени Татьяна, налил водки до самых краёв гранёного стакана. Отставил бутылку в сторону. Громко щёлкнул пальцами, привлекая внимание сидевших за столом друзей, взял в левую руку солёный огурчик, а правой, поднял полный стакан со стола.
– Миха, не надо! – Никита, попытался остановить своего друга, понимая, что это, провокация со стороны девушки, – Ты, что Таньку, не знаешь?!
Я ответил, не поворачивая головы, и не отводя взгляда от Татьяны:
– Никита, знаю. Но я, никогда, слов на ветер не бросаю. Мужик сказал, мужик сделал! – парень повернулся к другу, и весело продолжил, – Никита… ты с Настей, мои лучшие друзья! Мы, столько лет знакомы, что порой мне кажется, словно мы, одна семья. И ваш первенец, он тоже становится, мне не просто вашим ребёнком, а самым главным членом, нашей большой и дружной семьи. Я вас искренне, и от всей души, поздравляю с рождением пацана! Которого, вы, так оба ждали! – я, пожал руку другу, кивнул Насте. – Ребята, я, правда, за вас очень рад! Пусть растёт настоящим ленинцем и коммунистом! За Вас, и вашего сына! За Константина Никитича! Пусть он у вас будет, не последний!
Все сидевшие за столом гости, стукнулись полными бокалами и рюмками, приготовленными уже к тосту. Первым, выпил я сам, а после, дружных и громких оваций, гости опустошили свои рюмки и бокалы…. Смех. Звон бокалов…. Танцы… Тост. Звон бокалов…. Танцы…. Звон бокалов…. Темнота….
Свет тухнет….
Через секунду, включается и показывает глазами главного героя….
Туман в голове, окутавший всё вокруг, постепенно просветляясь. Вижу окно квартиры, за шторами которого, рассвет уже перешёл в день.
Головная боль, сжимает виски.
Кто-то, громко кричит…. Я, прихожу в себя….
– Мишка! Вставай! – раздаётся, очередной громкий крик пышногрудой девушки. Она, минуту назад, влетела в комнату с испуганным видом, и в своём вчерашнем, красном в белый горошек платье, – Мишка! Война! Миша… война…. Да проснись ты уже! – Татьяна, хорошенько встряхнула меня спящего за плечи, – Слышишь, война началась…. По радио сообщили….
Я, лёжа в кровати, пару раз, сладко потянулся. Встряхнул больной головой. Поморщился. Потом открыл глаза, и посмотрел по сторонам, с трудом припоминая, где нахожусь. Ни черта вспомнить не могу! Голова проясняется и вижу, что лежу в чужой квартире, да ещё в постели и в одних семейных трусах! Быстро накинул на себя тонкое одеяло. Не то от стеснения, не то от попытки вспомнить, чем закончился вчерашний вечер, и вновь закрыл глаза. Но уже через секунду, медленно открыл их и пересохшим ртом, спросил:
– Ты… кто?
– Ну, Михась ты даёшь?! Прям, аж обида берёт. Всю ночь «люблю» говорил, так страстно лобзал! А на утро «ты кто?»! – на симпатичном девичьем лице, появилась игривая гримаса обиды. Таня любезно протянула кружку с рассолом, и я жадно выпил, народное средство от похмелья.
В глазах прояснилось. Стало легче.
– А-а! Это ты, Танюха…. Всё-таки, добилась своего…. Бисова душа….
– Миша, там по радио, объявили… что… что война, началась! – взволнованно сказала она, не обращая внимания на мои слова. Села рядом, и взяла за руку, а глазами, полными любви, тревоги, и ужаса посмотрела на меня. – Возле репродуктора, столько людей собралось….
Я, не понимая, о чём идёт речь, соглашаясь, киваю головой:
– Да-а, это было, похоже на войну! Не хотел, но ты… понимая, что силой нас не возьмёшь, взяла значит хитростью….
– Мишка, это неважно! – кричит Татьяна, – Да проснись ты уже! Малахольный! Важно то, что немец на нас напал! И то, что я тебя, дурака, люблю! И уже, давно люблю! А тут, война… – слёзы навернулись на глаза девушки и покатились крупными каплями по её щекам. – Понимаешь?! Что я буду делать, если ты погибнешь?!
– Война? Какая война?! Немцы?! – потягиваясь, переспросил я, не понимая, о чём мне пытаются рассказать. – Так с ними, у нас пакт…. Пакт, о ненападении….
В полной тишине, совсем неожиданно и как-то зловеще, прозвучал голос Молотова, из уличного репродуктора:
– Граждане и гражданки! Сегодня, в четыре часа утра, без объявления войны, германские войска вероломно вторглись на территорию СССР…
– Твою мать! – выругался я, и как ужаленный вскочил с постели, быстро и на ходу одеваясь. На бегу поцеловал девушку, стоявшую в полной растерянности, в гостиной, около большого обеденного стола и следившей за моими сборами, и выбежал из квартиры. Татьяна, так и осталась стоять у стола, тихо плача и низко опустив голову, слёзы текли по её лицу.
Глава 7 В классе
Ветеран замолчал. Класс, молча сидел и внимательно его слушал. Старшеклассники, сфокусировались на ветеране, сидевшем на стуле перед ними. Он сидел, немного ссутулившись, в его глазах читались яркие воспоминания тех далёких и одновременно светлых, и горестных, для всей страны, дней. Михаил Семёнович, прервал свой рассказ, лишь на мгновение, чтобы набрать в лёгкие больше воздуха, справился со своими эмоциями и продолжил дальше свой рассказ:
– Никто и ничего толком не знал, и не понимал. В первые дни войны, в нашей стране, стояла полная неразбериха. Суета была повсюду, но толку от этого было мало…. Отца моего, в те дни, срочно вызвали на работу. Он был, главным инженером на станкозаводе. Мать же, гостила у бабушки, у своей мамы, в Белоруссии. Деревня, находилась недалеко от государственной границы. Той, сильно нездоровилось. И мама, весь свой отпуск, провела около неё. И со дня на день, должна была вернуться. А когда возвращалась домой, это было раннее утро 23 июня…. Их поезд стоял на узловой станции…. Где… где скопилось из-за большой неразберихи, множество пассажирских и товарных составов…. Когда, налетел десяток фашистских бомбардировщиков, и засыпали всю округу бомбами…. Мама погибла… – ветеран опустил голову. Он, с трудом произносил эти слова, нервно теребил полу своего старенького пиджака. Воспоминания о гибели матери, ему, всегда давались тяжело. Вот и сейчас, Михаил Семёнович словно переживал это ещё раз. Школьники, сидевшие в светлом классе, молчали и не торопили. У Ирины Петровны, на глазах появились слёзы. Чтобы их скрыть от своих учеников, подошла и посмотрела в окно. Но этого никто не заметил. Все внимательно следили за гостем. Только не весть, откуда взявшийся воздушный шарик, несколько раз ткнулся в стекло, замер на секунду и полетел дальше, провожаемый взглядом учительницы. Наконец, Михаил Семёнович заговорил, – Впрочем, с Татьяной, я тоже больше не встречался. Как я потом узнал, немцы угнали её в Германию. Умерла в концлагере… – ветеран, грустно вздохнул и через небольшую паузу, продолжил, – Так, я встретил свой первый день войны, 22 июня 1941 года. А дальше…. Дальше ребятки, была самая, страшная и жестокая, и очень кровавая война…. Мы, молодые ребята и девчата, ещё не понимали этого. Думали, что сейчас, наша Красная армия, поднимет шашки, примкнёт штыки, и через день, второй, враг будет разбит и выдворен с позором восвояси….
Глава 8 Июль 1941 года
Память, как кинохроника, показывает, окрашенное прямо поверх кирпича вишнёвой краской, здание городского военкомата, около которого, уже собралось несколько сотен добровольцев.
Июль 1941.
На крыльцо городского военкомата, вышли два офицера. Капитан, лет сорока с небольшим, и старший лейтенант, военкомовский служака, со списками добровольцев в руках. Они спешно проследовали на центр площади, перед зданием.
Парни, стояли с серьёзными лицами и нещадно дымили папиросами, пытаясь казаться старше, чем им было на самом деле. Молодёжь изредка, поглядывала на стоявшие колонной, грузовые автомобили, из кабин которых, так же с тревожной бравадой, поглядывали на новобранцев, водители.
Я, отслуживший срочную, был опытнее всех этих юнцов и понимал, что нужно держаться ближе к тем мужикам, которые прошли гражданскую или финскую войну. Но, в глубине души чувствовал, это всего лишь способ набраться хоть не много опыта, дабы не погибнуть в первом же бою. А бравада, стоявших рядом парней, весело рассуждавших про то, как они будут лихо бить врага, снося ему головы одним ударом шашки, казалась мне смешной и наивной. Лишь потом, спустя время, я понял, это был, простой человеческий страх. Страх перед неизвестностью и неизбежностью, не только началом самой войны, но и смертью. Страх, перед неизбежной смертью.
Офицер военкомата, громко командует:
– В три шеренги, становись! – громко и как-то знакомо, прозвучала команда. Добровольцы засуетились, выстраиваясь в шеренги. Труднее всего, справились с командой не служившие в армии, но они, очень старались. Ведь сейчас, все стоящие в строю, знали, что на них смотрит множество глаз милых, родных и любимых. Около военкомата, собралась большая толпа провожающих. И их, мокрые от слез, женские глаза, смотрели на своих отцов, детей, братьев, мужей. И в этих любимых и родных глазах, читался страх и неуверенность в завтрашнем дне.
Офицер военкомата, продолжает громко командовать:
– По-о ма-аши-и-нам! – прозвучал очередной приказ, от старшего лейтенанта, державшего списки в руках.
Капитан Игнатенко, стоял рядом и с высоты своего немалого роста, внимательно следил за погрузкой добровольцев в грузовики. И в тот момент, когда хотел уже сам сделать первый шаг, в сторону головной машины, как к нему подбежал молодой лейтенант, что-то быстро, почти на ухо сказал, и вдвоём спешно, скрылись в здании горвоенкомата. На плацу, остался только офицер военкомата. Старший лейтенант, лишь взглядом проводил товарищей, предчувствую беду. А для нас это была, дополнительная минутка для прощания. Именно в эту минуту, я видел последний раз Татьяну. Она пробивалась сквозь толпу ко мне, пытаясь докричаться. И я её увидел….
Новобранцы, прощаются со своими родными. Кто машет рукой. Кто, шлёт воздушный поцелуй. Заплаканные лица матерей, потом остаются навсегда в памяти молодых солдат. И умирая, они шептали «я погиб, выполнив приказ, быть врага до последней своей капли крови…».
Потом присяга. Не помпезная, а настоящая, искренняя. Все знали, зачем шли на войну. Мы шли, защищать свою Родину!
И вот, бойцы Красной армии, грузятся в вагоны, и тяжелогруженый состав, мчит на полном ходу в сторону фронта.
Нам, тогда представлялось, что офицеры, тянут кота за… интересные подробности. И каждая минута промедления, казалась нам, пацанам, роковой ошибкой. Сейчас нужно было быть врага! И все добровольцы, спешили на фронт, дабы, как можно быстрее, приступить к уничтожению противника. Чтобы выгнать, с просторов нашей, необъятной Советской Родины и добить врага уже там, на его территории. Прямо в самом логове! Такова, была тогдашняя, военная политика страны. Мы, готовились воевать не на своей земле, а на территории противника. И нам, юнцам, так и казалось, что вот сейчас, отдайте только приказ, и мы, быстренько сметём фашиста шквальным огнём, нашего могучего и непобедимого оружия. Ведь, для этого, у нас имелись многие тысячи самолётов и танков! Но, на самом же деле, никто не представлял себе, насколько затянется эта война…. И уж тем более, никто не знал, какой страшной она будет…. Лишь те, немногие, кто прошёл гражданскую и финскую войну, и выжили в тех ужасных мясорубках, молча сидели на деревянных полках вагона, и задумчиво глядели вдаль. Вдаль неизвестного будущего, как своего, так и нашего. Понимаете, в то время, было запрещено любое вольнодумство. А за реальную оценку обстановки, и вовсе, могли пришить статью, за паникёрство и предательство. Вот, бывалые люди, старались лишний раз не трепать языком. В нашем вагоне, ехало человек пять таких бывалых мужиков, прошедших свозь ад войны. И лишь один, по странному стечению обстоятельства, не унывал и рассказывал разные прибаутки, но при этом, учил нас салаг, боевым армейским хитростям, которые могли нам, пригодится на войне….
Ефрем Афанасьевич Полудрёмов, был среднего роста, обычного телосложения, крепкий, женат, две дочки. Отроду, сорок лет с хвостиком. Родом из Воронежа. Прошёл три войны. Общительный, жизнерадостный, неунывающий, хорошо знающий тонкости и быт войны, и может научить им, молодых солдат, без нравоучений и навязчивости. Он, собрал вокруг себя мальчишек и, весело рассказывал и показывал новобранцам, простые и главное, жизненные солдатские хитрости, от которых завесила их жизнь. Но не все, из бывалых вояк, отнеслись к идее Ефрема хорошо. Добрая половина, фыркнув, отвернулась к стенкам вагона. Считая и показывая всем своим видом, что это, пустая трата времени. Мол, жизнь, сама научит.
Полудрёмов Ефрем Афанасиевич или просто «Афанасич» прикуривает папиросу, рассказывал и показывал, самые простые вещи:
– Прикурил папироску, держи большим и указательным пальцами огоньком вниз, а ладошкой, прикрывай огонёк папироски сверху. Значица, чтобы чинарик, не сверкал в темноте. Ведь, оно-то как, в темноте, для противника, горящий огонёк цигарки, лучший маячок для прицеливания. Чиркнул спичкой, раскурил папироску и на тот свет! – его голос, всегда звучал ровно, не навязчиво, без нравоучения и по-отцовски тепло. А за вагоном, стучали колёса, отмеряя многие вёрсты войны.
И показал на практике, как это нужно делать.
Мы, сидели и слушали его, с раскрытыми ртами. Прямо скажу, без утайки, далеко не всё сказанное им, мы принимали всерьёз. Ершились, точно так же, как и вы сегодня, считая себя «крутыми». Что-то откладывалось сразу. А что-то, доходило потом, когда пришлось применять самим, в реальном бою.
Афанасич, взял в руки лопатку:
– Лопатка! Вот шо я вам хлопчики скажу, это шансовый инструмент. Если, есть хоть малейший шанс выжить, то она поможет им воспользоваться. Это вам и топор! И сковородка! И подушка, на марше! И лучшее оружие, для рукопашного боя. Штык, конечно «молодец», но, не всегда под рукой. На марше, да и в простом ношении, он опасен. А в окопе и подавно, опасная штучка. Ненароком, можно и своего же дружка нанизать. Поэтому, его никто не носил, а одевали, только после команды «примкнуть штыки»! – говорил Афанасич, крутя лопатку в руках, – Винтовка, сынки, для вас, что мать родна! Как за ней смотришь, так она, о тебе и заботится. Сынки, оружие, спасает в бою только того, кто за ним ухаживает. Малейшая осечка, может вам стоить, жизни. Вашей жизни! – он разобрал и собрал винтовку, быстрыми и отточенными движениями, на глазах у молодых бойцов, и ласково погладил её, как любимую женщину. – Оружие, любит, когда с ним разговаривают и лелеют его…. Вот у меня был случай, ещё в гражданскую…
В воздухе, загудели двигателя вражеских самолётов. Из открытых люков, посыпались, свистя опереньем, нам на головы фашистские бомбы. Они неслись с огромной скоростью, неся с собой смерть всему живому. Взрывы, оглушили весь мир, и наполнили его, адским огнём, осколками, дымом и пылью. Земля затряслась. Машинист резко остановил поезд. Мы, едва удержались на ногах, а те, кто лежал на верхних полках по ходу движения, полетели на пол, разбивая себе носы.
– Что это?! Что делать?! – испуганно, спрашивали новобранцы.
– Сейчас, нас будут бомбить! – громко закричал Афанасич, – Экскурс, в историю закончен! Продолжим, в следующий раз…. А пока, быстро все из вагона!
Капитан Игнатенко, наш командир, выпрыгнул из вагона одним из первых и громко командовал:
– Все из вагонов! – послышался приказ.
Состав резко остановился. Солдаты, через открытые двери вагонов, хватая на бегу своё оружие и вещмешки, прыгали на землю и бросались в разные стороны. Немецкие самолёты, словно издевались, выбросив свой смертельный груз, разворачивались, делали второй заход, опускаясь, почти на головы людей, и расстреливали бегающих в панике солдат, из своих крупнокалиберных пулемётов.
– Ложись! Ложись! – орал злой голос капитана Игнатенко. – Ложись, мать твою! – хватает пробегающего рядом бойца, и силой кладёт на землю.
Наш командир полка, в одиночку пытался положить испуганных новобранцев, и тут ему на помощь, пришёл наш наставник – Афанасич. Он, крепкой рукой, ловил бегающих в безумной панике, необстрелянных бойцов, и силой укладывал их на землю. В траву, в кусты в общем куда придётся. Тех, кто пытался оказать сопротивление, не церемонясь, бил под дых и тогда те, сами падали в траву, хватая воздух ртом, словно выуженные из воды рыбы. Постепенно, приказ был выполнен.
Самолёты, сделав своё чёрное дело, улетели восвояси.
– Вот, суки! – вырвалось у меня из груди. – Я вас, ещё достану!
Эшелон после налёта, представлял собой страшное зрелище. По обе стороны от поезда, зашевелились уцелевшие бойцы, стряхивая с себя пыль, землю, щепки от искорёженных вагонов, и оглядывались по сторонам, словно испуганные звери. Повсюду была кровь, тела, разорванные на части. Стоны раненых, раздавались со всех сторон. Их заглушали, разрывы боеприпасов из горящих вагонов. Я огляделся. Рядом, но чуть позади, лежал молодой парень, лет на пять моложе. Ещё безусый. Лет восемнадцать никак не больше…. Взрывом, у него оторвало левую руку. Ему, от боли хотелось закричать, но как только, его глаза увидели страшную рану, сознание сразу покинуло тело.
Меня, прямо тут же, вывернуло. Но, между приступами рвоты, я всё же, закричал изо всех сил:
– Помогите! Здесь парню, руку оторвало!
Кругом текли реки крови.
Откуда-то, выскочили две молоденькие медсестрички, с сумками наперевес. За ними появились ещё два коренастых солдата, с носилками на руках. Они быстро принялись оказывать помощь раненым. Особо тяжёлых, и моего соседа отнесли в вагон, где полковой врач, тут же приступил к операциям, иначе, этим ребятам, не выжить.
Сколько те врачи и медсестрички, жизней спасли за всю войну, одному Богу известно! Меня самого, штопали не раз! Спасибо им за это! И низкий поклон!
– Лейтенант! – разнёсся над головами, строгий голос нашего капитана. Около него, словно из-под земли, вырос молодой лейтенант, – Организуйте доставку раненых в лазарет. Возьмите несколько бойцов и похороните убитых. Если надо, привлеките для этого, местное население из ближайших населённых пунктов.
Лейтенант, вытягиваясь по струнке:
– Так точно! – а самого, била дрожь.
– Лейтенант, да и ещё, не забудьте у убитых, собрать документы. Да не трясись лейтенант! Всё будет хорошо! – говорил капитан Игнатенко, стараясь приободрить своего подчинённого, у которого при виде крови, побледнело лицо и содержимое желудка просилось наружу. Но никто этого не заметил, поскольку мы сами были в таком же состоянии. Кто-то ещё держался, а кого уже вывернуло наизнанку. Эта деталь, не ускользнула только от взгляда капитана, имевшего опыт ещё с гражданской войны.
Лейтенант борется со своими чувствами и эмоциями:
– Извините, я просто, никогда не видел столько крови….
Капитан Игнатенко, ответил по-отечески:
– Привыкай сынок. Теперь, она всегда будет рядом, – и через паузу добавил, – Так, на чём мы остановились?
– К такому привыкнешь, как же… – с сомнением отозвался лейтенант, – На чём?! А! Привлечь население к помощи…
В голосе капитана, вновь появилась командирская строгость:
– Как выполнишь всё, бегом догоняешь нас! Много погибло личного состава, а у нас, приказ! Понимаешь? – он пристально посмотрел на молодого лейтенанта, – Мы нужны там, на фронте! И сейчас, каждый человек на счету. Вам всё ясно, лейтенант?
Лейтенанта немного попустило:
– Так точно. Разрешите выполнять?
– Давай! Действуй!
Лейтенант, выбрал себе помощников из тех, кто попался ему под руку. И они, удалились выполнять приказ командира. Больше, мы их, никогда не видели. Остальных, тут же построили в колонну по три, и быстрым шагом двинулись в сторону фронта. Всё то, немногое, полковое снаряжение, что уцелело после бомбёжки, тащили на себе. Пот, с нас, катил в три ручья. Солнце же, словно назло, палило нещадно. Но все держались молодцом. Наш наставник, Полудрёмов Ефрем Афанасьевич, он же Афанасич, полагаясь на только ему ведомые чувства, умудрялся в самую нужную минуту, оказаться рядом и подставить по-дружески плечо или руку, иногда даже помочь кому-то из бойцов переложив часть припасов от одного солдата, другому. Колонна шла, по бескрайней, украинской степи.
Меня, в тот момент, не покидала одна жгучая, но справедливая мысль: «А где же наши лётчики, прославленные асы? Их что, не пускают в небо? Не могли же они все, за раз погибнуть?! Этого, не могло быть! Или у них самолёты закончились?» Но, как я не пытался найти решение этой странной загадки, так и ничего не придумал. Ответ, я узнал уже гораздо позже. Лет так, через десять. Когда, просто для себя, решил узнать всё, о первых днях войны и о судьбах своих однополчан. Большая часть советских самолётов и аэродромов, была уничтожена ещё в первые часы войны, поэтому в нашем небе, господствовали фашистские самолёты. Но это было потом, а пока, наш полк, состоявший в основном из новобранцев и добровольцев, двигался вперёд, к месту назначения, невзирая на жару и усталость, наматывал километр за километром по пыльной, украинской степи.
Полк, уже несколько часов кряду, шёл по степи быстрым темпом, к месту расположения.
Приказ нам был дан, тяжёлый, почти невыполнимый. Но вполне нормальный, для того времени. Наш полк, должен пополнить свежими силами, одну из дивизий двенадцатой армии и, закрепившись, остановить врага. А затем, перейти в контрнаступление, для отброски противника назад. Так, мы, молодые солдаты, тоже думали. Нам казалось, что, наконец, наши мысли, были услышаны вождями и генералами! Но мы, как, впрочем, и наши командиры, ошибались…. Тогда, в первые дни войны, информации о положении наших войск на фронтах, не было практически никакой…. Батальоны и полки, даже дивизии дрались, не зная, где сейчас пролегает линия фронта. Если и была, токовая в те дни… и как вообще, обстоят дела в стране…. Не было подвоза боеприпасов, топлива, пропитания, а про данные о противнике, его численности, и главных направления ударов, вообще говорить не приходилось. Стояла полная неразбериха. Дыры в обороне, спешно латались, из того, что было под рукой. Москва и генеральный штаб требовал одно, а на деле происходило совсем другое. Но Красная армия, не драпала, как принято считать, а отступала, с тяжелыми боями и огромными потерями. Это потом, было придумано, что из-за недальновидности Сталина, и не любви народа к коммунистической партии, и её репрессиям, армия была деморализована и разбегалась в разные стороны. Напротив, солдаты, дрались за каждый метр нашей земли, с превосходящим численностью захватчиком….
Но до места назначения, мы так и не дошли. В каком-то смысле, нам повезло. Полк, не попал с прогулки, сразу в мясорубку. По дороге встретили остатки отступающих частей армии генерала Понеделина. Той самой, что и должны были пополнить для наступления на противника. Это была небольшая группа людей, одна из многих, что с боями отступали на восток. Человек триста, не больше. Они все, были уставшими, грязными. Почти каждый из них, имел лёгкое ранение. Практически без боеприпасов. Тяжелораненых, несли на самодельных носилках. Мы же, относительно чистые, в новеньких гимнастёрках, пропитанных потом и от души, приправленных степной пылью, стояли маршевой колонной и смотрели на них. А они, сидели на вершине пригорка и, озираясь по сторонам, словно сторожевые собаки, готовые в любой момент сорваться с места и броситься на чужака, и лишь изредка кидали на нас, оценивающие взгляды. В этих взглядах, была и жалость, и радость, и печаль, и даже ухмылка. Они, уже знали то, чего мы, ещё не успели вкусить. А у нас, в жилах, ещё играла кровь с молоком, вперемешку со страхом. А они, уже знали цену жизни, видели настоящую кровь и разговаривали со смертью на «ты». И это, делало их сильнее, злее что ли. И мы для них, скорее были пушечным мясом, чем хорошим и стоящим пополнением, на которое так надеялись…. Колонна остановилась, и над степью, прозвучал строгий голос нашего командира:
