bannerbannerbanner
Опасная седина монет

Валерий Пушной
Опасная седина монет

Полная версия

4

Весточку о гибели своих людей Дусев получил быстро. Стало известно, что положили его подручных не менты, отсюда Папа для себя сделал вывод, что, по всей видимости, это были люди Корозова. Больше некому. А девушка пропала. Папа не сомневался, что это была Александра, – она была увертливой, могла смыться, но точно так же могла оказаться в руках Корозова. Сейчас он нещадно корил себя, что в спешке не узнал у крепыша, от кого тот принял информацию о местонахождении Александры. Не мог теперь покопать глубже. Не совсем понимал, почему Александра прячется от него. Не отвечает на телефонные звонки и не звонит сама. Шевельнулась, правда, какая-то задняя мысль, что, скорее всего, отводит ментов от него. Возможно, до ДТП где-то с Мишей наследили.

Слушая информацию, Дусев с мрачным тяжелым лицом недвижимо лежал в комнате на диване. Мебели вокруг немного, но вся дорогая. На стенах картины в резных рамах. Рядом с ним, выставив вперед острый подбородок, высоко вскинув голову, сидел врач Кагоскин. Внешне Папа был спокоен, не показал вида, что неудача привела его в бешенство. В конце доклада принесший весть Ваня Кот, широченный в плечах и узкий в бедрах, с блеклыми глазами и взглядом исподлобья, выразил сожаление по поводу гибели колченогого крепыша. На что Папа отреагировал властно и зло:

– Подставился, дурак, не сумел развести стрелку – туда ему и дорога!

Как-то мигом поникнув, Ваня стал похож на побитого пса, словно поджал хвост и, пятясь, убрался за двери, оставив их приоткрытыми.

– Ты слышал? – хмуро посмотрел на Кагоскина Дусев.

– Мое дело телячье, Папа! – уклончиво отозвался тот. – Я лечу тебя и твоих людей, для прочего мои уши пробками забиты!

– Ты меня за баклана держишь? – словно ударил под дых тяжелым недоверчивым голосом Папа.

Торопливо изогнувшись, оттопыривая зад, врач на миг замер, длинное лицо вытянулось еще больше, близко посаженные глаза словно сошлись к переносице:

– Папа, я не интересуюсь твоими делами, – наконец вытолкнул из себя, – мне своих делишек по горло хватает! Тебя вот надо на ноги поставить!

– Не фасонь передо мной! – скосился Дусев, отчего неровная кожа на лице стала более грубой. – Что скажешь по этой информации?

– Ты оказался прав, Папа! – осторожно ответил Кагоскин. – Корозов, шкура, прикрывает Александру. Боюсь, ты и по-другому поводу прав, Папа. Наверно, Мишу они вместе угробили! И по твоим монетам они наверняка вместе кашку варят. Ты бы поручил проверить: может, этот неизвестный Виктор – человек Корозова?

Опустив ноги с дивана, морщась от боли, Папа сел, глядя на Кагоскина удивленным сверлящим взглядом. Он внимал его словам, но явно не принимал его мыслей:

– Ты это все только сейчас выдумал или давно вынашиваешь, лекарь? Я тебе такого не говорил! – Задумался на некоторое время, после чего хрипловато бросил: – Твоя логика ущербна, лекарь! Ты на Александру не наговаривай. Она хоть и молодая, но ветра в голове у нее нет. Со мной вступать в конфликт не станет. Еще неизвестно, на каких дрожжах у нее заварилась каша с фармазонщиком.

– Прости, Папа, я не это имел в виду, – промямлил врач.

– Вижу, что ты имел в виду! – отрубил Дусев.

– Ты бы лежал, Папа! – угодливо засуетился Кагоскин. – Так быстрее все заживет! Ты всем нам живой нужен!

Снова погрузившись в себя, Папа скрестил на груди руки. Этот неприметный, но старательный врач нравился Дусеву; иногда, правда, его заносило, как, например, сейчас, но иногда он подбрасывал Папе свои мысли, над которыми тот начинал раздумывать и находить здоровое зерно. О том, что Виктор может быть человеком Корозова, Папа прежде не помышлял. Но вот теперь Кагоскин забил клин. А почему, собственно, этого не должно быть? Надо проверить, и если это подтвердится, тогда прояснится роль Корозова в афере с коллекцией монет. Тогда можно будет принимать бесповоротное решение, как поступить с ним. Сначала, конечно, нужно вернуть монеты, а уж потом сам черт не брат! Ну а за то, что охрана Корозова положила его подручных, Корозову придется воздать с лихвой. Откладывать в долгий ящик этого нельзя, недопустимо. В таком случае его авторитет будет поставлен под сомнение.

Пригнувшись к Дусеву, врач доверительно проговорил:

– Тебе надо быстрее встать на ноги, Папа, чтобы разобраться со всеми. Нужны положительные эмоции! – Смекнув, какие мысли мучают Папу, он вкрадчиво заметил: – У Корозова, говорят, красивая жена, он любит ее до потери пульса, и утратить ее для него было бы ударом на всю жизнь.

Раскусив, к чему клонит Кагоскин, Дусев недовольно выпятил тонкие губы. Папе не понравилась эта мысль. Он вообще не любил отыгрываться на бабах – считал, что это не соответствовало его положению. Бить всегда должно по главной цели, а щипать через жен и любовниц – это дело недостойное.

Как будто опять сметив, над чем ломает голову Папа, все же неплохо он изучил его за тот период, пока пользовал от ран и болячек, Кагоскин как бы незаметно напомнил:

– Бабы разные есть, Папа. От иных бывает вреда больше, чем пользы, а иных нужно еще при рождении удушить!

Вдруг Папе пришло на ум, с чего начиналась история с монетами. Как-то раньше совсем вылетело из головы, что первый раз о коллекции он услышал от Александры. А та где-то подхватила слушок. Уж не от фармазонщика ли? С этого и закрутилось все. Но при чем тут рассуждения Кагоскина о бабах и о жене Корозова? Тот определенно изо всех сил старается помочь.

– Ты что же мне предлагаешь, пустить в расход жену Корозова? – угрюмо спросил Дусев.

– Ни в коем случае, Папа, – интенсивно отрицательно замотал головой врач, – это было бы неразумно! Как я могу тебе предлагать? Ты – Папа. А я – кто? Это тебе решать. Есть и другой вариант.

– Вариант?

– Можно умыкнуть жену Корозова и посадить на иглу, а потом вернуть. Останется живая, но кому она будет нужна такая? Как думаешь, что он испытает: радость или ужас? До конца жизни это станет преследовать его. А чего тянуть с этим? Завтра и организовать похищение.

Смотря на Кагоскина, Дусев думал, что тот не только хороший врач, но и хороший психолог. Такой вариант принять вполне можно. Палить из пистолетов ума большого не надо. А вот копнуть так, чтобы Корозову вся оставшаяся жизнь показалась адом, куда разумнее. Не дурак Кагоскин, умишком располагает. Дусеву нравилось это. Он любил, когда в разборках участвовал интеллект. Это придавало особый привкус любому событию. Довольный найденным решением, Папа проговорил:

– Помоги лечь!

Привстав со стула, врач помог ему. Укладываясь, Папа внезапно спросил:

– Как думаешь: кто все-таки угнал авто Корозова и стрелял в меня?

Опешив на мгновение от вопроса, Кагоскин быстро оправился и отозвался своим вопросом, снова поразив Дусева:

– Прости, Папа, я как-то никого не вижу. Хотя… тебе опять это не понравится, но вдруг это Александра устроила? – Потом точно испугался крамольной мысли, торопливо поправил себя: – Это не мое дело, Папа! Ты спросил – я сказал. Но это не мое дело.

– Ты что мелешь? – Дусев даже привстал на локоть, потемнев лицом. – Мозги растерял, что ли? Я быстро вправлю их тебе!

– Я просто не представляю, кто это может быть, – оправдываясь, обмер на стуле врач.

– Так и говори! – грубо осек Папа. – А не городи чушь!

– Прости, Папа, вырвалось.

Положив голову на подушку, Дусев умолк, задумался. Лекарь, конечно, перегнул палку с Александрой. Само собой, она изменила ему с фармазонщиком; впрочем, в этом надо еще разобраться, что на самом деле было, но в измышления лекаря поверить Папа не мог. Не хотел. Девушка глубоко засела в его сердце. Лекарь, естественно, знал об этом, потому не имел права совать свой нос в столь тонкие дела.

5

Ольга, жена Глеба, закончила уроки в музыкальной школе, где преподавала по классу фортепиано. Отпустила последнего ученика, собрала нотные тетради, положила в стопку на столе. Перед зеркалом поправила прическу, вишневую легкую блузку, ремешок на поясе юбки. Закрыла класс и вышла на улицу.

Машина уже ждала. Водитель – сутуловатый, похожий на медвежонка, в летней светлой куртке, – зная, когда у нее заканчиваются уроки, подъехал раньше. Ольга села на заднее сиденье, и водитель вырулил на середину дороги. Немного проехав, глянув в зеркало заднего вида, настороженно сказал:

– С утра за мной мотается белый «Жигуль». Надо Исаю сказать.

Оглянувшись, Ольга мельком посмотрела через заднее стекло, скользнула красивыми, с дымчатым оттенком глазами по автомобилям, но в потоке машин ничего не увидела, спросила мягко:

– Может, тебе показалось?

– Да нет, не показалось, – ответил водитель, покосился на приборную панель. – Заедем на заправку.

Автомобиль свернул на АЗС. Остановившись у колонки, водитель вышел, сказал заправщику, каким бензином заправлять, и заметил «Жигули», застопорившиеся на въезде. Направился в кассу. Вошел в двери магазинчика и далее не видел, как из «Жигулей» выскочили двое парней в джинсах и черных рубашках, как два брата-близнеца, и авто уехало.

Двое прошли следом за сутуловатым парнем внутрь магазинчика. Покрутились у стеллажей с товарами, делая вид, что рассматривают их, но краем глаз наблюдая за водителем. Когда тот расплатился и пошел к выходу, они двинулись за ним.

Не увидев на АЗС «Жигулей», водитель повеселел, выхватил из кармана ключи от машины. И в этот миг сзади получил сильный удар по голове, стал падать. У него из руки выдернули ключи. Ольга не успела опомниться, как двое заскочили в салон, один – за руль, второй на заднее сиденье – рядом с нею. Машина сорвалась с места. Заправщик, не успев закрыть крышку бака, что-то закричал вдогонку.

Рядом с Ольгой был черноволосый парень с бородкой клинышком, как у козла. Женщина рванулась к двери, но он проворно и жестко обхватил ее, сдавил плечи и предупредил:

– Не советую копошиться, глупая!

 

Не растерявшись, Ольга ударила его локтем и вцепилась в пегие волосы водителю, сильно притянув его голову к подголовнику, вырывая волосы с корнем, закричала:

– Останови машину!

Водитель – длинноволосый, с большой открытой челюстью – заскулил от боли, крича своему подельнику:

– Убери ее грабли! – Его голова запрокинулась назад, трудно было вести машину.

– Отцепись, глупая! – Подельник саданул Ольгу кулаком по ребрам.

Не обращая внимания на боль, Ольга вонзила ногти ему в лицо. Он взвыл так же, как скулил парень за рулем. А Ольга царапала и визжала, разъяренная. Парень с козлиной бородкой не ожидал столь напористого и яростного сопротивления. Начинал защищаться вместо того, чтобы скрутить ее. Борьба на заднем сиденье приобретала упорное противоборство. Казалось, уже давно Ольга должна была бы, как женщина, ослабнуть и покориться обстоятельствам. Но этого не происходило. Она вулканически извергала из себя энергию.

Неоднократно Ольга бывала в подобных обстоятельствах и, как отче наш, знала, что сдаваться женщина не должна, что сопротивляться нужно до последнего.

Схватив наконец Ольгу за руки, черноволосый парень с бородкой, как у козла, попытался сбить ее буйство. Но она стала кусаться. Он завопил, когда ее зубы впились ему в предплечье. Отпустил ее руку и стал жестоко бить в живот:

– Тварь тупая! – хрипел зло.

Задохнувшись от ударов, Ольга осела, продолжая слабо цепляться пальцами за его рубаху.

С водительского сиденья оглянулся длинноволосый, в злом оскале показывая всю челюсть:

– Ну, упаковал дьяволицу? Что у тебя с рожей?

Чувствуя жжение на коже лица, напарник коснулся его ладонью, на ней была кровь. Он еще раз с негодованием ударил обессиленное тело Ольги, ответил:

– Упаковал тупую!

Трудно дыша, Ольга медленно возвращала сознание. Зная о последних событиях, происходивших с Глебом, она догадалась, что ее теперешнее похищение связано с этими обстоятельствами.

Опасаясь такого развития событий, Глеб предупреждал, чтобы она была осмотрительнее. Но не верил в подобное до конца – все-таки надеялся, что Дусев не пойдет на открытый выпад, не станет наводить на себя полицию. Папа был достаточно осторожен и умен, чтобы переть напролом. Глеб не учел одного – что кроме осторожности и ума Папа обладал еще способностью рисковать. Вдобавок Дусев был мастером изворотов. Находясь в центре многих событий в городе, он умел перекрыть к этим центрам все подходы, умел вовремя обрывать концы.

Машина свернула в переулок. В глубине на обочине дороги стояли «Жигули». Оправившись, Ольга тихо ждала, что будет дальше. Парень с козлиной бородкой рядом ругался, не подбирая слов.

Подъехав к «Жигулям», водитель остановил авто. Выскочил на дорогу, открыл пассажирскую дверь. Ольга полулежала с закрытыми глазами. Длинноволосый пригнулся. Сунулся головой в салон:

– Не очухалась, дьяволица? – Тряханул женщину за плечи.

И в эту секунду она изогнулась, выбросила руку вперед и схватила бандита между ног. Сжала все в кулаке.

Завопив, тот выпучил глаза. Ольга толкнула его из салона и сама выпрыгнула на дорогу. Длинноволосый скорчился, подвывая по-собачьи. Женщина побежала.

Вылетев пулей на другую сторону машины, подельник с козлиной бородкой пустился вдогонку. Догнал, вцепился пятерней в нее, остановил. Рывком развернул к себе, сильно ударил кулаком по голове. У Ольги в глазах поплыли радужные круги, она потеряла сознание. Бросив ее себе на плечо, понес к «Жигулям». Проходя мимо корчившегося напарника, зло сказал:

– Кончай хрюкать! Потопали!

– Я ее, дьяволицу, изувечу! – Бормоча дрожащими губами, он, приседая и корчась, поплелся следом.

Машину Ольги бросили.

Запихнув женщину на заднее сиденье «Жигулей», парни с двух сторон влезли туда же.

Очнулась Ольга, плотно зажатая крепкими телами парней. Перед глазами все плыло, медленно приобретая свои очертания. В машине было душно. От взмокших парней несло по́том. Но стекла в авто закрыты. Тот, что с козлиной бородкой, сразу предупредил:

– Колыхнешься – изувечу!

До сих пор чувствуя боль между ног, длинноволосый сыпал в ухо ей скабрезные угрозы. За рулем сидел незнакомый молчаливый парень, он ни разу не оглянулся, и Ольга видела только его неровный затылок с круглыми завитками волос на нем. Она попыталась присмотреться, куда ее везут. Но ей заломили руки за спину, надели наручники и завязали глаза.

Когда «Жигули» остановились у подъезда старого двухэтажного дома с осыпающейся штукатуркой на стенах, старыми деревянными дверями, длинноволосый вылез, осмотрелся. Двор небольшой, неухоженный. Вокруг – никого. Небольшая цветочная клумба напротив подъезда заросла травой. Парень повернулся к открытой двери авто, буркнул:

– Давай. Все тихо.

Быстро высадив Ольгу из машины, ее под руки провели в подъезд дома. Здесь сняли с глаз повязку. Парень с козлиной бородкой сказал:

– Топай сама! Прямо. Вякнешь – башку снесу!

Лестничные марши были деревянными, ступени под ногами, истертые посередине подошвами обуви, поскрипывали. Массивные деревянные перила чуть пошатывались, когда на них опирались.

Вошли в квартиру на первом этаже. Ольгу толкнули в спину, направляя из прихожей, где в одном углу торчала вешалка для одежды, а в другом – тумбочка, в комнату. Здесь в нос ударил терпкий запах, который обычно скапливается в непроветриваемых помещениях. Глаза Ольги невольно пробежали по закрытой форточке окна. И только потом – по всему остальному.

Комната была полупустая: кровать, стол, два стула. На стене – маленькое зеркало. На кровать небрежно наброшено старенькое зашарпанное покрывало. Подушка плоская, как камбала. Стол шаткий, весь истыкан ножом. Стулья рассохшиеся, расшатанные, неустойчивые.

Осмотревшись и остановившись посредине комнаты, Ольга взглядом уперлась в зеркало и не узнала свое отражение. Лицо с кровоподтеками, волосы растрепаны. Следом в дверях возник длинноволосый. Боль между ног у него прошла, осталась только злость и ярость в душе. Он молчком остановился в проеме. Второй, с козлиной бородкой, протопал в кухню. И Ольга услыхала, как из нее раздался незнакомый приглушенный голос. Он спросил:

– Кто тебе так морду разукрасил? Она, что ли? Хорошее дело. Довезли нормально?

– Бешеная овчарка! – пропыхтел в ответ черноволосый.

– Ничего, пластырем заклеишь! – сказал незнакомый голос и приказал: – Готовьте ее!

В комнату, отодвинув с дороги длинноволосого, вошел парень с бородкой, снял с Ольги наручники, показал на кровать:

– Ложись!

Отступив к стене, Ольга настороженно приготовилась защищаться. Ничего не говорила, смекнув, что никакие слова сейчас не помогут. Ее просто не услышат, потому что слушать ее никто не собирался.

– Не боись, – хмыкнул парень, сообразив, чего она испугалась. – Твоя попка нам не нужна! Хотя там есть чего помацать.

– Прикоснетесь – глаза выковырну! – вырвалось у нее из груди.

Подойдя к ней ближе, парень резко ударил по лицу. Она прижалась к стене, едва удержавшись на ногах. Вскрикнула и вдруг, оттолкнувшись от стены, вцепилась парню в глотку.

Засипев, тот стал отрывать ее руки. Подскочил длинноволосый и оглоушил женщину. Ольга обмякла, разжав руки, скользнула по парню на колени. Тот ладонью потер себе шею, зло оторвал женщину от пола и бросил на кровать. Завязал ей глаза. Ольга закрутила головой, потянулась к повязке, чтобы сорвать ее, но оба парня насели на нее, зажав руки и ноги. Тот, что с бородкой, громко произнес:

– Она приготовлена! – И позвал: – Заходи!

И тут она сообразила, зачем ей завязали глаза. Чтобы не видела того, кто был в кухне и вошел в комнату на зов подельника. Почуяла запах лекарства.

Высоко вскидывая голову, вытягивая вперед острый подбородок, в комнате появился Кагоскин в белом халате и со шприцом в руке, в котором был наркотик. Остановился перед кроватью, по-деловому сказал:

– Руку. Мне нужна ее рука.

Длинноволосый вытянул ее руку вдоль туловища, зажал выше локтя. Ольга поняла, что ей приготовили укол. И, напружиниваясь, стала биться, сопротивляясь. Вырваться из рук двух крепких парней было невозможно, но женщина сопротивлялась как могла. Закричала во весь голос. Этот крик расколол тишину комнаты, заставив парней вздрогнуть.

Отодвинувшись от кровати, Кагоскин нервно расширил близко посаженные глаза, раздраженно поспешно распорядился:

– Заткните ей глотку!

Ладонь длинноволосого, отпустив Ольгину руку, зажала ей рот. Крик женщины захлебнулся. Она согнула руку в локте, намереваясь сорвать с глаз повязку. Но Кагоскин угрожающе предупредил:

– Не трепыхайся, одержимая! Сорвешь повязку – придется тебя убить! Лежи смирно! Ничего страшного не будет! Сделаю укол, и ты уснешь!

Мыча сквозь пахнувшую табаком ладонь парня, Ольга хотела крикнуть, что не хочет спать, не хочет укола и не хочет, чтобы они прикасались к ней, но ничего не могла произнести. Парень перехватил ее руку, которой она потянулась к повязке, и вновь вернул ее вдоль туловища.

– Упрямая бабешка! – крякнул врач, жгутом перетягивая ей руку. – Не колотись! Все это бесполезно. У нас не детский сад; поцарапалась немного, а теперь займемся делом. Не волнуйся, мы вернем тебя Корозову, только немного позже, когда придет время. Он еще полюбуется тобой. Слышали, он тебя любит. Вот и хорошо.

Новая попытка Ольги вырваться ни к чему не привела.

Найдя у нее на изгибе руки вену, Кагоскин ввел иглу и наркотик. Длинноволосый спросил:

– Ну что, отпускать?

– Идиот! – вспыхнул врач. – Куда спешишь? Я еще не ушел. Пусть отключится сначала!

Эти слова в сознании Ольги поплыли, постепенно теряясь где-то. Наркотик начинал действовать.

Вернувшись в кухню, Кагоскин бросил в пустое пластмассовое мусорное ведро шприц. Неторопливо сложил весь инструмент, что лежал на подложке на столе, в потертый черный портфель. Сбросил с плеч белый халат, аккуратно свернул его и сунул туда же. Защелкнул портфель. После чего тщательно помыл руки, достал из кармана зеленого пиджака носовой платок и вытер их. Затем поправил ворот рубахи и чубчик, который торчал, как гребешок у петуха в курятнике. И, превратившись в добропорядочного гражданина, взял портфель и осмотрелся. Ничего не забыл? Кажется, нет. По стареньким шкафчикам не лазил, старенький стол чист, раковина пуста, в старенький холодильник также не заглядывал, на стульях – тоже пусто. Крепче сжал ручку портфеля, направился к входной двери. По пути приостановился у комнатного проема, сказал:

– Я пошел. Закройте дверь и сидите тихо. Я приеду опять, когда она придет в себя. Сделаю ей серию уколов. И не забывайте про повязку на глазах. Да, и еще. Не вздумайте упражняться с нею, пока она под наркотиком! Папа вам головы поотрывает за это. Слышали?

– Не глухие, – вяло отозвался парень с козлиной бородкой.

У входной двери врач прислушался. За дверью никаких шумов. Он вышел из квартиры и, стараясь не скрипеть ступенями, быстро-быстро пошел из подъезда.

Наркотик сделал свое дело. Ольга была обездвижена. Лежала на кровати совершенно беззащитная.

Глянув на напарника жадно горящими глазами, длинноволосый задрал ей подол юбки выше трусиков, ухмыльнулся:

– Ух ты! Цимус! – Провел шершавой ладонью по ее ногам.

– Не суйся, фраер! – предупредил подельник. – Башку потерять хочешь?!

– А кто узнает? – вновь ухмыльнулся длинноволосый, трогая ее грудь. – Ты же не выдашь?

– За тебя рисковать своей шкурой? – спросил напарник. – Нет, поищи тупого на стороне! Козел! Обойдешься! Наслаждайся мыслью.

– С тобой каши не сваришь, – кисло сощурился длинноволосый.

– Я не люблю кашу, – отозвался подельник.

С сожалением бросив подол юбки, длинноволосый отошел к столу, сел на скрипучий стул.

Прислонившись спиной к дверному косяку, подельник опустился на пол, вытянул вперед ноги и прикрыл глаза, затылком прижимаясь к стене.

– В картишки, что ли? – спустя минуты три-четыре просипел длинноволосый.

– Раскладывай, – оторвал голову от стены подельник.

Потянулись часы. Двое лениво перекидывались в карты. Ольга ничего не чувствовала, не видела и не знала, что с нею происходит.

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21 
Рейтинг@Mail.ru