Да на этот раз чужого голоса Рядом с нею уж не слышалось. И скатился с плеч у молодца Будто груз какой, гора тяжелая. Как тут мимо поля братнина Проходил он, видит: поле пашется; И соха, и лошадь братнины; Да идет-то за сохой не брат его, А какой-то человек неведомый. Только примется, кажись, за полосу – Глядь, назад другую бороздит опять. Из-под рала[1] комья так и валятся, Так и лезут сами из сырой земли; Валуны и пни корявые, Словно щепки, так и сыплются. „Ай да пахарь! исполать тебе! – Похвалил мужик работника удалого. – Как назвать, не знаю, величать тебя?“ „А зовут меня Судьбою-счастием Твоего родного брата старшего. Он баклуши бьет; а я тем временем На него без устали работаю“. „А мое куда же Счастье делося?“ „А твое вон под кустом лежит; Под кустом лежит да без просыпу спит“. „Погоди ж ты! – говорит мужик. – У меня небось еще напляшешься“. Взял он, тут же плетку знатную Срезал с дерева ракитова Да как вытянет ленивца по боку! Пробудилось Счастье, разбранилося: „Что дерешься-то, за что про что?“ „А за то, что люди добрые Землю пашут знай, в поту лица, А тебе и горя мало: растянулося, День-деньской без дела проклажаешься“. „Да коль ваше дело-то крестьянское Не по нраву мне, не по сердцу? Хоть на месте разрази сейчас – Не могу пахать, и только!“ „Что же можешь ты?“ „Торговать могу. Займись торговлею. Батраком, увидишь, не нахвалишься“. „Хорошо сказать: займись торговлею! Да на что ее вести-то, коль и гроша нет?“ „А продай домишко свой; что выручишь – В оборот пусти: вернешь сторицею“. „Так ли, ой ли?“ –