«Все звали его пренебрежительным именем «Давыдка», но никому бы не пришла охота принизить его этим именем.
Что-то печально-убогое было в этом человеке, который и улыбался-то какой-то особенной болезненной улыбкой, никогда не шутил, никогда не казался счастливым, хотя себя он и считал счастливейшим человеком из смертных.
– Давыдка живёт… Еге!.. Живёт!.. Нишего, – часто говаривал он…»