Василий Брусянин
Рыжаковский пустырь

Полная версия

Наконец, придвинулась к нашему городу мрачная полоса смертных казней. Изловили на большой дороге у города настоящих экспроприаторов, быстро осудили их на военном суде и повесили. А за этими экспроприаторами изловили ещё каких-то людей, ограбивших купца Вахрамеева среди белого дня. И их изловили, быстро осудили и тоже повесили. Попались с бомбами какие-то барышни и студент или учитель в отставке, так и не определили в точности. И их тоже всех перевешали. Попались с какими-то книжками и с револьверами реалисты и гимназисты, и по городу долго ходили слухи, что и их всех перевешают. Но слухи эти не подтвердились, хотя гимназисты и реалисты до сих пор ещё томятся в тюрьме.

Повисли смертной угрозой над нашим городом казни живых людей, и дети на Рыжаковском пустыре стали играть в смертные казни.

* * *

Дети, – маленькие люди, будущие люди, – жили, подражая взрослым. Жадно прислушивались к стройным, красивым аккордам жизни и подражали красивому и стройному. Невольно внимали диссонансам жизни, и зарождающаяся гармония в их душах расстраивалась… И подражали дети взрослым, как подражает голосу человека эхо в горах и лесной поляне, на глади речной. Целые годы взрослые люди говорили и писали о том, как вешают живых людей. И вот они – маленькие, будущие люди, – надумали повесить своего товарища игр – кучерова сына, Кузьку Свищова. И повесили его на старой берёзе, на Рыжаковском пустыре, где когда-то, по своей воле, повесился купеческий сын Павел Рыжаков.

Эту игру выдумали прокурорский сын Женя и сын капитана Лёша. Вначале слишком часто и много в доме прокурора Савичева говорилось о смертных казнях. Приходят к прокурору друзья его, дамы и кавалеры, и за винтом или за ужином говорили о смертных казнях. Говорили и о других интересных вещах: об артистах, о скачках, об авиации, о том, кому дали новый орден и кого повысили в чине, а главное, – говорили о смертных казнях. Там, в суде и в тюрьме, творят смертные казни, а на журфиксах говорят о сотворённом и точно не знают, как заставить себя, чтобы не говорить о них, чтобы забыть о них. И больше других говорят прокурор Савичев и капитан Снегирёв. А иногда оба они в споре с теми, кому казни кажутся не достигающими цели, кричат:

– Всех… всех преступников надо перевешать!.. Надо очистить жизнь от плевелов!..

И слышалась в этом крике какая-то непонятная жажда крови и смерти.

И Женя подслушал, как однажды папа и капитан Снегирёв рассказывали гостям, никогда не видавшим смертных казней, о том, что они чувствовали, и как держали себя осуждённые студенты и барышня. А дня через два, когда Лёша и Женя сошлись на Рыжаковском пустыре, сын прокурора начал хвастаться тем, что он слышал:

– Повели их из тюрьмы ранним утром, привели на задний двор тюрьмы. А там уже и палач готов. Стоит у столбов с перекладинами и ждёт… Прочитали бумагу, какую и надо прочитать. Священник хотел исповедовать преступников, а они помотали головами да и посмеялись над священником… Потом набросили на них саваны чёрные-чёрные да и хвать верёвкой за горло. Повесили безбожников, поболтались они на виселице, а потом их в простые гробы да и в поле… На кладбище таких не хоронят…

Так рассказывал прокурорский сын о том, что он слышал.

По лицу Лёши Снегирёва бродили тени неудовольствия и нетерпения, пока он слушал рассказ товарища. Несколько раз он покушался прервать речь Жени и хотел вставить своё слово, сказать, что он давно уже слышал обо всём этом, что он, если захочет, может рассказать и ещё более занимательное и страшное.

– Ну, об этом я слышал, – наконец с нетерпением выкрикнул он. – Эка невидаль какая!.. Папа рассказывал мне об этом… А вот я знаю ещё историю… Повесили одного цыгана, а он наговор знал… Его повесили, а верёвка-то хвать и оборвалась… Другую верёвку принесли, сделали петлю и опять повесили, а верёвка снова оборвалась… Тут рассердился палач, взял, сложил верёвку вдвое да на двойной петле и повесил… Куда там и заговор цыганский полетел: висит цыган на верёвке да и крутится, а язык высунул на поларшина…

– Языка видно не бывает, – заметил присутствовавший при рассказе Кузька Свищов.

– Чего ты знаешь… сопляк!.. – оборвал кучерова сына сын капитана.