Василий Ершов
Звёздные маяки
– Главного-то ты как раз и не понял. – Гостья повела плечами, и с крыльев золотым дождём посыпалась волшебная пыль (или это ему только показалось?). – Я ведь тоже тебя обманула. Перед тобой никакая не фея. Просто незнакомая девушка, на каникулы приехавшая в деревню к родственникам. От них и узнала, что здесь поселился настоящий художник. И не смогла справиться с любопытством. Не каждый день встречаешь такого человека… Прости, что разочаровываю.
– Разочаровываешь? – Он шагнул к ней, уловив грусть в её голосе. Поддавшись внезапному порыву, вложил её ладонь в свою. – О нет, нет, это не так!
– Так. Смешно и странно признаваться в таких вещах, но я самый обыкновенный человек. Живу в городе. Работаю в музыкальной школе, руковожу детским хором. А зовут меня…
Мастер остановил её, приложив палец к губам.
– Тс-с-с! Ни слова больше! Кто ты ни есть, а для меня всегда будешь чудесной Феей. Запомни это раз и навсегда!
Сказка – ложь, да в ней намёк, не правда ли?
Девушка смотрела на Мастера с теплотой, нежностью, и держаться за руки вдруг оказалось очень здорово. «Настоящий художник» решил, что не позволит ей исчезнуть так запросто. Не в этот раз.
– Останься со мной сегодня.
Фея на то и фея, чтоб исполнять желания!
– Тогда… покажешь мне ту репродукцию, что обещал? С цветущей магнолией и вишней.
Картине, на которой юная девушка в летнем платье обнимала молодое деревце магнолии, не суждено будет побывать в музеях и выставочных залах. Некоторые вещи остаются личными. Как талисманы, фотографии. Как дневники, в которых люди изливают свою душу. В которые заносят мысли и воспоминания, понятные и близкие только авторам строк, с целью однажды вернуться к записям. Чтобы подумать над ними вновь, обращаясь к опыту прожитых лет. Чтобы убедиться в очередной раз: душа человеческая – потёмки. И если ты сам однажды не сумел понять себя до конца, то будь уверен: никто другой не смог бы этого сделать.
Но, возможно, смог бы подтолкнуть тебя в верном направлении.
Они стояли, держась за руки, посреди комнаты. Под склеенным из плёнки и картона фигурным фонарём-абажуром, который смог превратить простую лампочку в маленькое солнце. Они смотрели друг на друга, Мастер и Фея, и не могли насмотреться.
Впоследствии художник станет известной фигурой в области изобразительного искусства. Его прославит цикл чернильных рисунков-миниатюр с лаконичными броскими названиями, объединённых глубокомысленной фабулой «Великое в Малом». Сами по себе рисунки не будут представлять собой чего-то экстраординарного в плане художественной ценности. Это – следствие камерных сюжетов, каждый из которых ограничится всего одним изображаемым объектом. Предельная самодостаточность и завершённость. Но что есть один-единственный предмет? Всего лишь точка в пространстве. Изюминкой цикла станут названия работ. Внешне – столь же простые и ясные, как собственно рисунки. Всё поменяется при сопоставлении изображения и букв под ним. Понятия, на первый взгляд не имеющие прямого отношения к написанным тушью предметам, станут ещё одной точкой координат. Одинокая точка сама по себе стоит немного. А вот если рядом появится вторая… Тогда их можно будет соединить воображаемой прямой. Бесконечной прямой образов, смыслов, знаков и символов. И чем больше людей сделают это, тем больше возникнет различных плоскостей, приютивших соседние точки, тем больше будет прямых, рассекающих эти плоскости. Прямых, не имеющих начала и уходящих в бесконечность. Каждый человек, проникнув в замысел автора, увидит, услышит, почувствует что-то своё. Откроет для себя что-то новое, что-то уникальное. Осознает многозначность и многомерность Вселенной. И восхитится мастерством художника.
Но всё это будет потом. Магнолии на занавесках, точно живые, склоняли свои ветви к окну. На стёклах расцветали морозные узоры. Сад за окном искрился светом. Мастер обрёл Фею. И вместе с ней обретал кое-что ещё – действительное понимание одной простой, но очень важной идеи.
«Так мало нужно для счастья!»
Все великие вещи складываются из мелочей. Прекрасный образ на большой картине – из тысяч чернильных точек на благодатной белизне. Зима – из бессчётного количества снежинок. Море – из мириад солёных капель. Жаркое солнце – из лучей. Ночное небо – из звёзд. Время – из секунд и мгновений. Жизнь – из поступков и их последствий. Счастье – из простых человеческих радостей. Из путешествий и возвращений домой. Из новых впечатлений. Из добрых дел, совершённых по велению сердца. Из случайных встреч, мимолётных взглядов, тёплых слов, искренних улыбок. Из надежды встретиться вновь. Из желания быть вместе. Счастье – это стремление открывать мир. Счастье – это желание поделиться открытиями с тем, кто рядом.
Счастье – не где-то там. Оно здесь и сейчас. В каждом из нас. В том, что мы есть друг у друга.
И всего-то!
Была ещё одна мысль, что пришла тогда Мастеру в голову Мысль старая, но, благодаря Фее, воспринятая совершенно по-новому
«…В молчании слово, а свет лишь во тьме…» Не бывает моря без суши.
На письменном столе дожидался своего часа рисунок, положивший начало будущему циклу. «Море» – гласило название работы. На белой бумаге чёрной тушью был изображён предмет, привычный и знакомый всем. Опустевшее жилище доисторического брюхоногого моллюска. Ракушка.
Астероидный тральщик
Письмо космонавта
Привет, Макс! Привет, Соня!
У меня сейчас нарисовалось немного времени – дан, думаю, напишу своим ребятам письмо! Как у вас дела? Небось, готовитесь к экзаменам с утра до ночи? Помню, как готовился я – света белого не видел. Но всё же, если найдёте несколько минут для ответа, буду очень признателен. Я ведь тут совсем оторван от жизни. А она, наверное, кипит! Вот в последнем письме, например, мама хвастала, что Соня и её партнёр прошли в финал регионального танцевального конкурса, набрав при этом чертовски высокий балл и заслужив самые лестные оценки судей. Это замечательно, я горжусь тобой, Сонечка! Безмерно рад! А помнишь, как вначале тебе совсем не нравился этот акробатический рок-н-ролл? Но вот теперь вы в финале и, уверен, покажете там класс! Ваше выступление, конечно, выложат в сеть, но у меня – увы – не будет возможности сразу его посмотреть. Вы же понимаете: работа, занят сильно. Уже месяц в рейсе, а сесть за корреспонденцию получилось только сейчас. Чего уж говорить про развлечения? Да и видеоролики через полсистемы пока что транслировать затруднительно. Словом, обязательно сообщите мне результат выступления в следующем письме!
Да, кстати, вспомнил просьбу Макса – рассказать подробней о моей нынешней работе. Просьбу выполняю.
Я теперь работаю на астероидном тральщике, уже почти полгода. За это время совершили два рейса, сейчас третий. Мой корабль называется «Аюма». На самом деле это то ещё ведро с гайками, старая посудина, у которой обновлены только самые важные системы. Постоянно что-то ломается, и приходится долго чинить повреждённый узел. Хлопот добавляет бортинженер Рассел Донаван, или попросту Расти. Он тот ещё техносадист (Макс, если Соня не поймёт этого слова, объясни ей как можно деликатнее). Расти постоянно что-то изобретает, в основном всякие сомнительные апгрейды для корабля. Руки у нашего механика золотые, а в голове – ветер; никогда не знаешь, чего ждать от его очередного ноу-хау, и постоянно происходят всякие курьёзные случаи. Вот, например, три недели назад Расти установил в гальюне новый воздушный насос собственной конструкции. Сказал, что эта рационализация сэкономит кучу энергии и сильно улучшит сбор и сброс (прости, Соня!) отходов. Ещё уверил, что в этот раз всё будет работать как надо. Испытал ли он новинку до установки? Как бы не так! Сделать это невольно пришлось нашему шкиперу Дженкинсу. Он использовал санузел по назначению, не подозревая о внесённых изменениях. Ну и насос, конечно, сработал не так, как должен был, а как обычно у всех примочек Расти и получается – через одно место! То есть буквально: шкипера натурально присосало к сидению! Бедняга Дженкинс торчал в гальюне и сотрясал воздух отборной бранью почти час, после чего вывалился в коридор со спущенными штанами и унитазом на заднице. Чтобы освободиться, шкиперу пришлось вывинтить болты и снять сидение с гнезда. Ха-ха! Представьте только, картина была ещё та! Расти за эту проделку крепко досталось, а шкипер, наверное, ещё долго будет посещать гальюн с опаской.
На борту, не считая меня, ещё пять членов экипажа: уже упомянутые шкипер Дженкинс и бортинженер Расти, а также астрогеолог Дойл и тралоператоры Игонин и Пак. Это довольно много: на современном судне обошлись бы одним Игониным или одним Паком, а геолога полностью заменил бы нейросканер. Но ведь я уже говорил, что «Аюма» – динозавр промышленного флота. Моё дело – астронавигация. Помните, я без конца болтал о тонкостях своей специальности, когда приезжал из Академии на каникулы? Да-а, тогда-то я и помыслить не мог, что попаду на ТАКОЙ корабль. Как все юнцы на курсе, мечтал об огромных красивых межпланетных лайнерах. Грезил о просторной личной каюте, о форме с иголочки, о лучезарных улыбках стюардесс. А как всё вышло? Получил свой диплом с отличием, прекрасную рекомендацию, прошёл короткую практику на каботажном танкере «Вестник солнца»… и загремел на «Аюму». Скажу вам честно, ребята: сначала было очень тяжело. Раскисал, считал себя неудачником. Но после первого рейса в порту на орбите случайно встретился с капитаном Родригесом, преподавателем из Академии. Он старый звёздный волк. Посидели мы с ним в баре, как старые друзья, поболтали за жизнь – он меня и успокоил. Оказывается, все так начинают, никто сразу не попадает в шоколад. Сказал мне: полетаешь, мол, годика два по рутинному маршруту на какой-нибудь развалюхе, обвыкнешься, хлебнёшь трудностей малого флота, закалишься. Ну и заслужишь репутацию, конечно. Вот тогда крупные компании тебя с руками отрывать станут!
Задача «Аюмы» и подобных ей тральщиков – доставлять к орбитальным заводам астероиды М-класса, то есть те, из которых можно получить определённую металлическую руду Такие небесные тела добывают в основном в Поясе между Марсом и Юпитером. Туда мы и летаем. Астероиды отличаются друг от друга составом, массой и размерами. Потому и тральщики бывают трёх типов: лёгкие, средние, вроде «Аюмы», и тяжёлые – для самой серьёзной добычи либо одновременной доставки нескольких глыб поменьше. Вне зависимости от типа половину внутреннего объёма любого тральщика занимает силовая установка, питающая двигатели и генераторы лучевых фалов. Прости меня, пожалуйста, Соня, что так сыплю терминами. Тебе, может быть, скучно? Если так – дай, пожалуйста, знать в следующем письме, чтоб я вспоминал больше весёлых случаев и приключений! Теперь же, специально для Макса, расскажу подробнее о технологии траленья. Первым работает старик Дойл – он у нас, как я уже говорил, спец по астрогеологии, на раз отделяет зёрна от плевел. По его наводке мы подлетаем к нужному астероиду, максимально сближаемся с ним и синхронизируем скорость корабля с его скоростью, одновременно ложась на параллельную орбиту. Тут приходит час Игонина и Пака. Они расстреливают поверхность небесного тела специальными якорями-маяками – астероид «заякоривается», или, как мы иногда шутим, наживляется. Внешне корабль с астероидом никак не связан, но это только видимость. К слову, раньше для траленья использовали углеродные нанокабели, но теперь от них отказались в пользу силовых лучей: их установки практичнее, легче и компактней. Так вот, когда астероид «заякорен», запускаются ЭМИ-генераторы; с этого момента силовые лучи – фалы – накрепко привязывают корабль к добыче. Мы начинаем выходить из Пояса с прежней скоростью, но под очень острым углом, постепенно отклеиваясь от первоначальной орбиты груза. Траектория полёта в этот момент напоминает начало спирали. Это позволяет использовать центробежную силу для «подсекания» астероида. Ну чтобы выдернуть его с насиженного места, потратив минимум энергии. Когда влияние других обитателей Пояса сходит на нет, буксир покидает спиральный курс и ложится на новый, параболический… К этому моменту Соня, наверное, уже задремала от скуки? Прячу улыбку и ещё раз прошу меня простить. Но тебе-то Макс, всё ещё интересно? Думаю, да, раз ты тоже метишь в покорители дальнего космоса. Сейчас, почти прикончили самое скучное. Последний этап транспортировки заключается в доставке астероида к орбитальному заводу. Всё время полёта небесная громадина тащится за кораблём, прикованная к нему электромагнитными фалами. В конце, когда пункт назначения достигнут, тральщик направляет астероид в гравитационную ловушку, затем отцепляется, двигатели переводятся на реверс, и корабль резко сходит с курса. Вуаля: добыча по инерции летит прямо в расставленные для него сети. Миссия тральщика выполнена.
Пожалуй, самые лёгкие обязанности у тралопера-торов и астрогеолога: они действуют до и непосредственно в момент ловли. Остальное время полёта они отлёживаются в анабиозных камерах либо выполняют несложные вахтенные обязанности. Самая сложная задача – на мне, и я сейчас не шучу и не хвастаюсь (разве что самую малость). Я смотрю за курсом и пространством, корректирую маршрут, отслеживаю траектории возможных угроз, ищу гравитационные аномалин. Не отвлечёшься ни на минуту! Даже во время ручного управления, когда шкипер маневрирует, я его направляю, страхую, высчитываю наилучшие варианты. В открытом космосе корабль может вести автопилот, и у шкипера не так много полётной работы. Зато у меня – хоть отбавляй. Правда, Дженкинс, как старший по званию, несёт ответственность за имущество и экипаж… Словом, из шести человек офицерский чин есть только у него и у меня. Соответственно, и премиальные у нас самые высокие. Впрочем, по-другому и быть не может: поди поуправляй таким судном, как «Аюма»! Навигационные системы и компьютеры, конечно, стоят современные, но это всё равно что на средневековый парусник радиолокатор поставить…
Сейчас пролетаем мимо Марса, всего-то в четырнадцати тысячах километров над поверхностью. Не буду лукавить – специально так рассчитал наш гравитационный маневр. Впервые вижу его в натуре, и это… потрясающее зрелище, доложу я вам! Совсем не то, что на экранах и снимках. Ради таких картин стоит идти в космический флот! Но, сказать по правде, и грусть этот кирпичный шарик тоже навевает. Напоминает мне, где я и как далеко от Земли. И как одиноко тут, в космосе, особенно на одиночной вахте. Одиноко, тихо и печально. Странно: всю жизнь рвался сюда, на простор и свободу, а теперь… Я скучаю по вам, ребята. Скучаю по семье. Вот сейчас, сдав смену Расти, я не отправился сразу на боковую, в тесный анабиозный кубрик. Я сел писать это письмо.
Ладно, надо закругляться. «Аюма» в пути уже месяц, за кормой болтается двухсотметровый кусок железа, и через двадцать дней будем на орбите Земли. Сразу по прибытии постараюсь выбить небольшой отпуск – и рвану к вам. А пока что не скучайте, ребята. Передавайте привет всем домашним и соседям: маме, папе, тёте Шуре, дяде Гене, бабушке Хане, всему семейству Данильчек и господину Юсуфу из двадцать пятой квартиры. Для тебя, Соня, ответственное задание: приглядывай за малюткой Римом (по крайней мере, до тех пор, пока он не научится ходить). И, если кто-нибудь из вас случайно встретит Мелиссу, пусть ничего не говорит о письме. Я написал ей отдельно. Предвижу кривляния Сони, а потому грозно напоминаю: дразнить самого старшего брата и его невесту нехорошо. Без подарков можно остаться. Дождитесь, пока мы к вам сами приедем, и уж тогда отрывайтесь по полной.
Горячо обнимаю вас, ребята! Скоро увидимся!
С любовью, ваш старший брат, астероидный тральщик Н……
29.05.2091
Действия населения при угрозе зомби-апокалипсиса
Иронический прогноз
«И разверзлась земля, и воцарился в мире людей ад кромешный.
Имя было ему – Апокалипсис!»
Вот это я загнул! Раньше вроде не блистал талантом сочинять, да ещё так заковыристо. А вы, небось, подумали, будто я это где-нибудь вычитал? Нет уж, это на самом деле моё, так что забирайте в цитатник, если зашло. Касаемо же апокалипсиса – зомби-апокалипсиса, кстати, – так ведь он и в самом деле наступил. Причём, как это принято в американских ужастиках, именно его-то никто и не ждал.
Для нас с братом первым признаком конца света стал панический крик, заставший меня и Сашку за зубной щёткой и унитазом соответственно. Кричала как будто бы наша соседка, тётя Фёкла. Сперва мы не поверили своим ушам: из всех соседей так вопить мог кто угодно, только не она! Но крик повторился, уже под звон и грохот. Пока Саня спешно натягивал штаны в туалете, я уже выскочил на балкон – он как раз граничил с соседским. Прислушался к шумам из чужой квартиры и понял, что тётя Фёкла – о диво! – яростно защищалась от мужа, дяди Севы. Это вообще ни в какие ворота не лезло, ведь обычно происходило наоборот: муж-то у неё – типичный худосочный очкарик-подкаблучник. Тем не менее на балкон тётя Фёкла вылетела со скоростью, с какой даже дед Перегар – местный чемпион по литроболу – за опохмелом в ларёк не бегал. Вслед за насмерть перепуганной тётей с подозрительным рычанием вывалился её муж, который был сам на себя не похож. Ей-богу, если бы дядя Сева всегда был такой, как в тот день, за него бы даже тётя Фёкла не вышла бы! Страшный, как цены на недвижимость, глаза горят, изо рта чёрная жижа капает. Он свои руки растопырил, как рыбак, который уловом хвастает, и в атаку на жену пошёл. А она, не будь дурой, с грацией лани через ограждение перемахнула и, уцепившись за балкон пальцами, повисла над двором, что твой флаг над Рейхстагом. Я от таких кульбитов малость офигел: тётя Фёкла и в лучшие свои годы меньше ста двадцати кило не весила. А тут – держится, визжит, ножками дрыгает. Только вот не помогло ей это. Дядя Сева в момент нагнулся и ка-ак вгрызётся зубами в пальцы своей жёнушки! Тут уж нервы (и физподготовка) у тёти Фёклы не выдержали, и она, вереща, полетела с высоты третьего этажа во двор – только полы халата развевались, как плащ у Бэтмена. Или Супермена. А вообще, её полёт завершился не так уж и бесславно. Внизу, под балконами, был тротуар, по которому обычно прогуливались мамочки с колясками. Но в тот момент по тротуару от спятившего почтальона улепётывал наш дворник-таджик. Так вот, тётя Фёкла, чудом не задев дворника, всеми своими килограммами рухнула на почтальона – тот даже пикнуть не успел. Дворник, впрочем, продолжил молча драпать. Даже «рахмат» тёте не сказал.
Интересно было узнать, для кого падение соседки оказалось фатальнее – для осатаневшего письмоносца или для неё самой? Но дядя Сева засёк меня, зарычал страшнее Джигурды и – ну лезть на наш балкон! Честно признаюсь: жуть, как я испугался! Надо бы делать ноги, а их от страха точно в бетон залили. Стою истуканом и смотрю, как жуткий сосед на меня прёт. И пришла бы мне крышка, но тут из-за моей спины прыгнул Санька. Красиво прыгнул, как Майкл Фелпс – за новой медалью. Дядя Сева хотел его сграбастать, но Санька извернулся, как угорь, ловко зашёл агрессору в тыл и с размаху приложил его по чайнику сковородкой с антипригарным покрытием. Сковородкой – по чайнику… гм… Словом, по башке его трахнул. Дядя Сева тут же и упал. А брательник мой как ни в чём не бывало опустился на одно колено рядом с упавшим и ещё раз сковородой замахнулся.
– Rest in peace, dude, – и прописал соседу… контрольный.
Тогда и я в себя пришёл:
– Ты… ты когда за сковородкой сгонять успел?
– У меня от кухни к туалету дорожка натоптана, – невозмутимо ответил Сашка. – А ты тоже хорош: чего застыл? Не тормозить надо, а действовать в таких ситуёвинах!
Брат у меня не промах, во всяких форс-мажорах ориентируется на раз. Даже завидую.
– В каких таких… ситуёвинах? Что тут вообще происходит?
– Песец происходит, братюнь, – ответил Сашка. – Толстый Полярный Лис.
Всё-таки мой брат нереально крут. Всего на год старше меня, а первый заводила и во дворе, и в школе. Удерживает неофициальный рекорд по вызовам к директору. А ещё он – тот ещё приколист. Его хлебом не корми – дай обывателя разыграть. Вон, я позавчера только из лагеря домой вернулся. Так первое, что увидел, – очередной Сашкин прикол, древний, как дерьмо мамонта, но всё равно смешной. Короче, он сто рублей к одному концу лески привязал, а с другим в кустах спрятался. А тут как раз шёл дед Перегар своей фирменной походкой – зигзагом. Елядь: посреди тротуара купюра лежит. Ну, дед, естественно, наклонился, чтобы добычу захватить. Ему ж надо на что-то новый пузырь покупать! А купюра дёрнулась – и от него. Прошелестела мотыльком пару шагов, остановилась. Дед Перегар не понял ничего, опять стольник в фокус поймал, руку к нему протянул. И опять – фигушки! Упорхнула так денежка пару раз, а потом дед решил хитрость применить. Сделал вид, что разглядывает облака, а сам подобрался весь, что твой кот на охоте, выбрал момент и бросился на жертву, как вратарь на мяч. И что же, думаете? А то: допрыгнул он аж до столба, в который лбом и вписался. Хех! Пока Перегар в отключке лежал, брательник мой из кустов выбрался. Ухмыляется, стервец, и антипростофильную снасть мне показывает. Однако дед Перегар очень быстро в себя пришёл, нас глазами нащупал и выдал:
– А, это вы, пацаны… Ик! Тут это… стольник часом пролетал? Жёлтенький такой.
Санька орудие преступления за спиной спрятал, а сам головой отрицательно мотает: дескать, нет, мол, не видели. Тогда дед Перегар поднялся на ноги, потёр свежую шишку, обругал зачем-то американцев и по своим делам двинул. Мне ещё тогда, глядя на него, строчки вспомнились: «Идёт бычок, качается…» Ну, и так далее.
А Сашку от смеха чуть не разорвало, еле сдержался. Словом, он тот ещё фрукт, ну вы поняли!
А зомби-апокалипсис, похоже, уже почти весь город захватил. Телефоны пищали короткими гудками, по зомбоящику передавали помехи да какую-то чушь: что-то там про действия населения во время чрезвычайной ситуации… Какие, на хрен, действия?! Сашка так и сказал, когда телек вырубал. А я с балкона посмотрел, что во дворе творится. А творилась там адовая дичь. Отовсюду – дикие крики, звон, грохот, глухие удары (возможно, битой по чьему-то черепу). Где-то завывали сирены; изредка хлопали звуки, похожие на выстрелы. Из окна пятого этажа в доме напротив, с треском выломав оконную раму, выбросилось тело. По всему двору метались люди с зомби вперемешку; и тем и другим мешали путавшиеся под ногами собаки. Чья-то машина парила разбитым радиатором, врезавшись в тополь у детской площадки. Бардак, в общем. Как в девяностых. Ну я-то, конечно, их не застал, но от взрослых был наслышан.
Сашка сказал, что в квартире сидеть нет смысла и надо наваливать из города. Я ответил, что нужно найти отца – он ведь на работу с утра уехал. Брат подумал и согласился и велел мне захватить всякие документы из шкафа и набить какую-нибудь сумку продуктами из холодильника. Кто знает, когда ещё выйдет жратвой затариться? Тем более мы так и не позавтракали. Пока я всё собирал, Сашка из шкафчика в отцовской комнате достал ружьё – предок наш охотой увлекался. Когда один ездил, когда с нашим дядькой на пару, а несколько раз даже нас брал. И мы даже по банкам постреляли тогда! А тут я, когда брата с оружием увидел, немного растерялся:
– Ты зачем, – спросил я, – папину двустволку достал? Он ведь строго-настрого запретил её трогать!
– Сам ты «двустволка»! – огрызнулся Сашка. – Это – «шотган», так все ружья в шутерах про зомби называются. Башкой своей подумай: по улицам толпы голодных мертвецов бродят, а ты с голым задом за батей намылился? Да тебя вмиг схарчат! Вот увидишь, найдём батю, так он нам ещё сам спасибо скажет за то, что огнестрел догадались взять. И да, зови меня теперь Эш Уильямс. Эх, сделать бы обрез…
Квартиру я, когда уходили, всё же запер. Мало ли? Убедились, что на лестнице никого, и стали спускаться вниз: Сашка впереди с шотганом наперевес, я – на тылах, со всё той же фартовой сковородкой. Братец на ней даже крестик нацарапать успел – то есть на счету у сковороды один фраг. Вышли из подъезда и сразу же вляпались в… пардон, в происходящее: дед Перегар насмерть схватился с каким-то зомби. Дед был пьяным, зомби – злобным. В общем, силы были примерно равны. Наверное, до нашего появления Перегар отмахивался от мертвечины авоськой с бутылками, поскольку теперь они перетягивали эту авоську, как канат на школьных соревнованиях. Зомби хотел вытащить застрявшие пальцы из ячеек авоськи, её хозяин не хотел отдавать заветную тару. Не успели мы ничего сделать, как авоська с треском разорвалась надвое. Бутылки, блестящим косяком пролетев над нашими головами, живописно раздолбались об асфальт. Ой-ёй-ёй! У деда сделался такой вид, будто на его глазах Ленина из мавзолея выселили! И дальше произошло немыслимое: Перегар, не отличавшийся ни ростом, ни силой, а совсем даже наоборот, так с размаху зарядил зомби кулаком в челюсть, что этот зомби навернул сальто назад, как заправский гимнаст, и смачно шлёпнулся на тротуар. Перегар же на ватных ногах подбрёл к месту гибели своих бутылей, опустился на колени и – не поверите! – зарыдал.
– Поди проверь, что с ним, – скомандовал Сашка, а сам водит мушкой туда-сюда – угрозы, значит, выискивает.
Я подошёл к деду и тронул его за плечо. А ему хоть бы хны: сидит себе, погибшее зелье оплакивает. Тогда я его уже основательно так потряс; он на меня мутными глазами уставился и сказал:
– Отзынь, малой. Не вишь, горе у меня?!
– Дед, не узнаёшь, что ли? Это ж я, Витька из второго подъезда!
Перегар всмотрелся в меня внимательней, печально улыбнулся, слёзы по лицу кулаком размазал:
– А, Ви-итька. Ик! Ясен пень, узнал, как же…
Я его за плечо потянул:
– Деда, валить надо. Зомби кругом. Сейчас и этот оклемается.
– Не скоро он оклемается. У меня в армейке разряд по боксу был – ик! – в лёгком весе.
Я на брата посмотрел, а тот плечами только пожимает: мол, разбирайся сам, только резче. А дед – на своей волне:
– А лучше б и оклемался, да поскорей. Уж я с него за всю боль спрошу, за все склянки мои побитые! У-у, вражина звёздно-полосатая, чтоб ему пусто было! Ик!
Ну вот, снова-здорово!
– Я говорю, валить отсюда надо! – заорал я деду чуть ли не в ухо. И тут меня осенило. – Зо… американцы! Американцы напали!
– Ам-мериканцы? – изумился дед.
– Ага. Забросили, понимаешь, биологический десант из ходячих мертвецов. И ещё бомберы с крылатой демократией на подлёте. Надо рвать когти.
Но какие там когти? Деда вконец накрыло:
– Америкосы гнилые кокосы! Ну-ну, пусть летят, пусть приходят! Пусть встретятся – ик! – с отставным сержантом спортроты. Я им устрою – ик! – дипломатический приём! А то – ишь, самое дорогое у человека отнять готовы, ничего святого для них нет!
– Деда…
– Вот что, хлопцы: вы бегите, а я их задержу, – тут он схватил меня за грудки и хорошенько встряхнул. – Доложите людям по всей форме: Илья Данилыч пал – ик! – смертью храбрых! Честно отдал жизнь за Отечество, за свой двор… и за водку «Столичная»!
С этими словами Перегар поднялся, отряхнулся и быстро, решительно затопал в одному ему известном направлении. Потрясая, значит, кулаками, поминая разбитые бутылки и матеря янки на чём свет стоит. Не человек, а картина маслом!
– Маразм крепчал, но танки наши быстры… – присвистнул я. – Как тебе наш пьяный мастер?
– Он дело говорит, – ответил суровый Сашка. – Давай, шевели батонами. Он тут без нас разрулит.
– Я буду по нему скучать, – вздохнул я напоследок.
Больше зомби рядом не было, а те, что были не рядом, не обращали на нас внимания, гоняясь за другими выжившими. Сашка решил, что надо добывать машину, потому что двигать в другой район города пешком – натуральный суицид. Выбрал он тёмно-зелёную «Ладу», как раз припаркованную возле нашего подъезда.
– Это же соседская, дяди Севина машина!
– Тем лучше: ему уже не пригодится, – отрезал братец. – Отойди, я дверь взломаю!
С минуту он ковырялся в замке, потом двинул по нему раз-другой прикладом – дверь и открылась. Медвежатник хренов! Я даже и спрашивать не стал, откуда у него такой скил.
– Прыгай ты за руль, – бросил мне «медвежатник». – Я буду на заднем сидении погоню отстреливать.
Я позлорадствовал в душе, но промолчал и сел за баранку.
Так-то я знаю, почему Санёк меня за руль посадил. Дело в том, что он, как бы помягче сказать… не дружит с машинами. Всё у него получается, всё легко даётся, а вот рулить – ну никак.
Помню, гостили мы прошлым летом в деревне у дядьки Прохора. У того, который охотник. Он, в общем-то, мужик серьёзный – как-никак лётчик-истребитель в отставке – но по крупным праздникам имеет свойство добреть. Вы понимаете, эти праздники с застольями… Так вот, подобрел он как-то раз настолько, что Сашка рискнул попросить у него ключи от «Нивы» – покататься. А тот возьми да и разреши. Ну, погрузились мы в тачку: Сашка – за руль, я – рядом. Брательник движок запустил, с ручника снялся и потихоньку поехал: теорию ведь каждый пацан с детсада знает! И всё шло неплохо, пока он на главную (и единственную) деревенскую улицу не вырулил, где решил газку притопить. Машина с места ка-ак рванёт! И тогда-то Сашку, похоже, переклинило: вцепился в руль, как младенец в титьку, глаза вытаращил и знай себе на педаль давит. Гляжу: дело плохо, раз даже обленившиеся собаки из-под колёс стали шарахаться. Я кричу: «Сашка, болван, тормози, пока не сбили никого!» А он – ноль внимания, застыл, как статуя моаи, только рулём крутит туда-сюда. Я у него стал руль вырывать, а он не даёт. Такую мы потасовку в кабине затеяли, уже и не замечаем, что курицы с перепугу на крыши начали взлетать. А тут, как назло, ещё на кнопку клаксона надавили – так машина ка-ак заорёт во всю ивановскую! Тут уж даже самые невозмутимые сельчане всполошились, из садов и огородов с вилами-косами повыскакивали. А мы с эскортом из лающих собак более-менее счастливо деревню проехали. За деревней дорога поворот делает; мы с «Нивой» на этом повороте с дороги вылетели, кювет перескочили, поле пересекли и на ферме очутились. И тут же на скорости снесли кусок изгороди у коровьего загона. Но лучше б не сносили: стадо такой вой подняло – клаксону и не снилось! Тут мне как раз удалось единолично рулём завладеть. Да только Сашка знай себе на педаль давит! И пришлось мне только что и уворачиваться от рогов да от копыт. А ведь коровы завсегда всем стадом бегают, но только не туда, куда безопасно, а как дуры – то есть, в данном случае, от нас. Ну и нарезали мы так круги по грязи, как гонщики NASCAR. Наконец мне надоело всё это, и я поехал по прямой, ведь всё равно из-за коров не видел, куда еду. Оказалось, прямо на противоположную сторону изгороди. А коровы-то перед машиной бежали! Так они эту изгородь так красиво и академично перемахнули, будто и не коровы, а скакуны на конкуре. В тот день под изгородью отсыпался местный зоотехник. Будучи мертвецки пьяным, он не проснулся даже от наших «смертельных гонок» в загоне. А вот от бурёнок, сигающих через изгородь, проснулся. С тех пор он ни капли в рот не берёт, клянётся, что своими глазами летающих коров видел. А дядька мой, как бывший лётчик истребительной авиации, в ответ ехидствует: мол, никак быть того не могло, ведь в тот день погода была нелётная… А «Ниву» я всё-таки остановил – загнал её в пожарный пруд за хлевом. Потом её оттуда трактором доставали. Влетело нам у-ух как крепко, а дядька Прохор дал зарок: никогда в жизни транспортного средства племянникам не доверять. И сами расшибутся, и других зашибут!