bannerbannerbanner
Хроники Реликта. Том I

Василий Головачёв
Хроники Реликта. Том I

Полная версия

Нападение любопытника

Около месяца исследования продолжались обычным темпом. Планетологи завершили детальное картографирование «отпущенной» им области, открыли шесть месторождений радиоактивных руд, в которых сильно была заинтересована земная и чарианская промышленность, и заложили две шахты для изучения двух значительных масконов – линзовидных утолщений какого-то невероятно плотного вещества в коре планеты. Работа планетологов вообще была «более осязаема», что ли, более заметна. Остальные группы: физиков-пространственников, радиологов и волновиков, что называется, накапливали информацию, по крохам отпускаемую им природой планеты.

Спустя месяц на базах стали происходить странные события, которым сначала не придали должного значения. Например, некоторые из наблюдателей начали жаловаться на… сон во время бодрствования и частые головокружения, на снижение общего тонуса организма и на ослабление памяти. Специалисты этого профиля из кораблей не выходили, как и многие из обслуживающего персонала баз, но случаи странного заболевания происходили именно с ними. Служба здоровья провела полное медицинское обследование всего личного состава баз и не нашла значительных отклонений от нормы ни у кого из обследуемых, кроме наблюдателей. Кто-то из ученых обратил внимание на то, что над выносными наблюдательными пунктами активность паутин максимальна по сравнению с тем, как они ведут себя над остальными группами построек баз, и тут выяснился печальный факт: несмотря на то что люди располагали Т-полями и мощной силовой защитой, паутины все же каким-то образом продолжали воздействовать на организм человека, вызывая в нем качественные изменения, с которыми медицина не была подготовлена вести борьбу.

После двух суток заседаний научный совет Станций принял решение постепенно свертывать исследования Тартара и к концу года, до которого осталось два месяца, полностью очистить планету от присутствия на ней человека.

Впервые в истории неразобщенной земной цивилизации человечество в лице исследовательского отряда получило довольно неприятную моральную травму, споткнувшись о порог научной тайны. Очень возможно, что жизнь Тартара, физические ее основы даже для исполина, каковым считался человек, вышедший на просторы Галактики, непонятны принципиально; что всех знаний, накопленных за многовековую историю, оказалось недостаточно, чтобы найти эквивалент жизни Тартара с известным человеку понятием; что, может быть, для решения этой проблемы земной цивилизации предстоит пройти еще немалый путь, осмыслить сотни иных, отличных от земных, жизней, и только тогда вернуться к исходному – к Тартару, но, может, тогда уже этот возврат к Великой Тайне и не окажется нужным, и какой-то мальчишка, играя, вскроет планету одним пальчиком…

Такие, не слишком стройные и серьезные, мысли бродили в голове Молчанова после разговора с Банглиным. Тот с явным облегчением говорил о возвращении кораблей с планеты к поясу Станций. Однако и он вынужден был признать, что, образно выражаясь, человек прищемил пальцы дверью тайны, оказавшись не homo sapiens galaktos – человеком разумным, галактическим, а homo vulgaris – человеком обыкновенным, не доросшим еще до больших открытий, знаний, озарений – как хотите, так и называйте. Все это было, конечно, не смертельно, и каждый воспринимал происходящее по-своему, не стоило волноваться за все человечество сразу. Так сказал Банглин, и, когда Молчанов остался перед пустым виомом, ломая голову над причиной непонятного возбуждения председателя Комиссии по контактам, он вдруг понял, что не «мыслью единой жив человек», что он еще имеет право на кое-какие эмоции, на внимание со стороны друзей, на теплоту во взглядах, на дружеское слово и на многое другое, о чем он обычно не задумывается, но коль уж нет этого – жизнь оказывается неполной, неудавшейся, незначимой… Так подумав, Молчанов увидел себя как бы со стороны, седого, холодного, отчужденного и одинокого… Впрочем, одинокого ли? Нет, так сказать он был не вправе, но и веселого было мало. Дожил до седин, а друзей не нажил… Были друзья, но так давно, что и не вспомнишь. А, ладно… зачем лгать самому себе, все-то он помнит отлично, вот только мысли эти все чаще возвращаются, и нет тепла от них, и нет спокойствия. Устал? Или планета эта странная наводит «флюиды»?..

Молчанов прошелся по отсекам базы, с виду спокойный и собранный, как всегда. Поговорил с учеными, о чем – не помнил, и вернулся в центр управления, где здоровенный Мишин, командир десантолета, кого-то разносил могучим голосом, не жалея голосовых связок. Ему-то не надо было казаться хладнокровным более, чем он был на самом деле.

С утра все валилось из рук Габриэля, все приелось ему: однообразные виды местности, одинаковые дни, походы на танке к Городу, похожие друг на друга, как две молекулы одного вещества, ровное настроение товарищей, державшееся где-то между категориями «плохо» и «очень плохо». Может быть, виной этому было то обстоятельство, что Полина ушла на корабле космологов к Тине, светилу Тартара, и поговорить с ней не удавалось третьи сутки подряд.

В этот раз с ними пошли еще четверо волновиков, торопившихся провести нужные исследования, – базу скоро собирались сворачивать. У Города произошла заминка, потому что Тенишев хотел остановиться, а волновикам непременно надо было войти в Город. После пятиминутных дебатов Тенишев сдался, и Габриэль, помедлив ровно столько, сколько требовалось, чтобы взвесить все «за» и «против» (из соображений безопасности право решающего голоса принадлежало ему), повел «Мастифф» к черному массиву, почти скрытому под массой шевелящихся паутин.

У выхода из неглубокой лощины, выводящей к Городу, танк, миновав шишковатые кристаллические образования, повстречался с группой серых призраков, наиболее загадочных и редких существ Тартара. И люди познакомились с новым поразительным явлением: призраки, напоминающие исполинских медуз, летели на высоте метров полутораста над почвой, а за ними, точно в кильватере их следования, в каменном склоне оставались глубокие дымящиеся борозды, словно невидимые плуги с треском вспарывали слой камня. Габриэль ощутил на себе странный давящий взгляд, с легкостью проникающий в мозг, в душу, в тело. Призраки, не останавливаясь, перевалили через гребень лощины и скрылись, только треск был слышен да легкое содрогание почвы, говорящее о массе «плугов». Вслед за ними, стелясь над каменным крошевом, проплыло несколько паутин.

– Да-а… – озадаченно проговорил Тенишев, переглянувшись с Греховым. – Хозяева? А? Характеристики засекли?

– Ионизация – нуль, – отозвался один из ученых.

– Электромагнитные поля – нет записи… Излучения – нуль.

– Масса до миллиона тонн…

– Т-поле – около тысячи единиц.

– Да-а, – повторил Тенишев. – Как говорят у нас на родине: поди туда – не знаю куда, принеси то – не знаю что.

Габриэль усмехнулся и тронул машину с места. Серых призраков уже не было видно, скрылись за скалами, только почетный их эскорт – паутины – еще светился белесым пятнышком над кручами.

В Город вошли без остановок, сообщив об этом на базу лишь в последний момент: волновики боялись, что руководство категорически запретит им сделать этот рискованный шаг. Габриэль предупредил всех, что они пробудут в Городе не более часа, добавив при этом, что второй раз взрываться танку он не позволит. Один из физиков, быстроглазый и молодой, заметил было ехидное: «Осторожность – мать удачи…» – но Тенишев посмотрел на него своим оценивающим взглядом, и тот поспешил сделать вид, что занят работой.

Знакомое ощущение прощупывания охватило людей в кабине. Сотни пронзающих взглядов уперлись в спину, в мозг, кололи иглами затылок, лоб, виски, неприятным зудом отзывались в позвоночнике, странные шепоты опять ворвались в уши, приводя в смятение мысли и чувства…

Грехов с любопытством понаблюдал за поведением специалистов, незнакомых еще со взглядом Города, и до отказа вывел регулятор, усиливая поле. Неприятные ощущения тут же исчезли.

– Помогает, – сказал Тенишев удовлетворенно.

А физики все еще оглядывались по сторонам и оторопело вслушивались в собственные ощущения, невольно пригибаясь, когда танк проходил под арками из сплетенных черных волокон – «мостов» Города.

Этот Город был самым мрачным из всех, виденных Греховым, к тому же он был буквально нафарширован паутинами всех сортов и расцветок. Формы же гигантских черных «зданий»-скал превосходили возможности человеческой фантазии. Они были сказочны, невообразимы и неправдоподобны, от них исходило нездоровое возбуждающее тепло, они казались живыми и осмысленными, они все чаще сплетались над улицами в неповторимых позах, и наконец стало казаться, что танк ползет в жуткой пещерной стране, лишь иногда показываясь на поверхность. Габриэль оглянулся: все были заняты, никто не охал и не ахал – как-никак это были специалисты высокого класса, энтузиасты, оптимисты и кое в чем скептики. В такой компании всегда приятно работать.

Час прошел, и Габриэль вдруг понял, что потерял ориентацию. Иногда он с трудом находил поворот в месиве черных ниш и втискивал громоздкое тело танка в узкую щель «улицы». Иногда приходилось возвращаться назад, потому что «улица» оканчивалась тупиком либо суживалась настолько, что танк едва не застревал в ней, царапая борта о выступы черной породы. Защитные поля в такие моменты приходилось выключать, и уже несколько раз паутины кидались на них сверху, как ястреб на воробья.

Когда они наконец выехали из «пещер» в тусклый день и оказались на широкой улице, лаково-черная поверхность которой была ровной и чистой, словно зеркало, Габриэль вынужден был признаться, что не знает, каким образом выехать из Города. Ответом было настороженное молчание: ученым это было на руку, и вряд ли их сейчас заботило что-либо иное, кроме пищи для изысканий, а ее вокруг хватало. Только Тенишев, достаточно опытный, чтобы не обращать внимания на мелочи, подсел к Габриэлю, и они, советуясь друг с другом, попытались сориентироваться в обстановке.

 

В Городе царило два цвета: черный и серый, их постоянное чередование навевало тоску и меланхолию. «Улицы» казались одинаковыми глубокими реками с абсолютно прозрачной водой, сквозь которую видно черное дно, но при движении танка эта иллюзия быстро пропадала. «Мастифф» продолжал углубляться в дьявольский паноптикум черных изваяний, сросшихся боками в шеренги стен.

Через несколько поворотов в сплошном массиве «зданий» показался просвет. Грехов увеличил скорость, но, вспомнив случай на плато Рубиновых Жил, решил не торопить судьбу. Просвет приближался медленно, то показываясь, то скрываясь за гладкими черными боками изваяний. Наконец он очутился рядом, распахнулся вправо и влево, и танк выехал на широкую площадь в кольце зданий, покрытую странным рельефным узором. Танк только-только запрыгал на жилах этого узора, а тот вдруг вспыхнул белым мерцающим светом и плавно отделился от площади. «Мастифф» задрал нос и сполз с «узора», едва не перевернувшись. Все, кто стоял, в том числе и Тенишев, загремели куда-то в угол кабины, а гигантская паутина – это была паутина – зазвенела сердито и сильно, как тысяча трансформаторов вместе, и легко пошла в небо, выгибаясь куполом. Вот она достигла серого покрывала облаков, легко пронзила его и стала невидимой. Вслед за ней, кружась, поднимался одинокий тусклый пластун, истекающий малиновым пламенем. Еще не поднявшись над уровнем Города, он бесследно растаял.

– Развели тут пауков, – сказал кто-то сзади с сопением. Никто не засмеялся в ответ на шутку. Подошел Тенишев, на левой щеке у него багровела свежая царапина, но он был бодр и неутомим и с ходу подал дельный совет: пересечь площадь и по перпендикуляру от нее пройти Город – не бесконечен же он!

Осторожно миновали площадь, похожую на круглое озеро, заполненное блестящей черной смолой. Несколько совсем крошечных паутин что-то делали возле одной из фигур Города, оттуда доносились отчетливый свист и потрескивания.

– Минуточку! – взмолился Логунов, старший группы волновиков, лихорадочно настраивая свои приборы. – Мне только несколько замеров…

Габриэль притормозил танк и оглянулся. На другой стороне площади паутины отлетели от черной фигуры, и между ними и ею закружил хоровод ярких огоньков, похожих на кошачьи глаза. И тотчас же громко, заставив всех вздрогнуть, зазвенел гамма-радиометр. Вместе с «кошачьими глазами» появилось плотное гамма-излучение. И вдруг: бамм! – черный столб рассыпался на множество угловатых глыб, и глыбы эти, в которых все узнали любопытников, собрались в стаю и умчались, подгоняемые паутинами.

Радиация пошла на убыль, звонок гамма-радиометра стих.

Тенишев кивнул, и Грехов погнал «Мастифф» по улице, стараясь ехать строго по указке светящейся стрелки координатографа. Свет померк. Снова пошел гулкий тоннель с неровными бугристыми стенами и нависшим сводом. Тоннель тянулся довольно долго, потом впереди забрезжил рассвет, еще минута – и они выскочили на… площадь! С разбегу танк выехал на ее середину и остановился. Габриэль сразу же узнал ту самую площадь, с которой они только что ушли.

– Не понимаю. – Тенишев посмотрел на водителя.

– Я ехал прямо, – тихо сказал Грехов.

– Может, это другая площадь?

– Нет, очертания те же, я помню…

– И все же мы где-то повернули, – заметил Логунов, наблюдавший за дорогой. – В этих чертовых скалах заблудиться не проблема.

– Паутина, – предупредил один из физиков.

На площадь спускалась огромная паутина – несветящаяся, серая; если бы не ее размеры, то по рисунку ее можно было бы принять за обычную паутину, которую сплел паук-крестовик между ветками дерева, а ветер оторвал и понес…

Паутина почти накрыла танк и вдруг резко остановилась, вспыхнула. Габриэль почувствовал тяжесть в голове, неприятный жар пошел толчками по телу, и мутная пелена слез застлала глаза. Почти не видя, куда едет, он направил машину в первую же улицу и остановил только тогда, когда голова прояснилась и появилась возможность разобраться в обстановке.

– Не надо останавливаться, – шепотом сказал Тенишев, все еще оглядываясь назад. – Вот тебе и высшая защита! И Т-поле не помогает, а?

Габриэль кивнул, и движение продолжалось. Вслед людям продолжал смотреть кто-то тяжелым немигающим взглядом. Опять тишина, ощутимое присутствие невидимого наблюдателя, тусклый свет серого дня и черный, могильной черноты, цвет стен. Потом длинная «пещера», похожая в колеблющемся свете прожекторов на вход в ад. И наконец выход и… площадь! И узор паутины на ней.

– Ну и дела! – сказал Логунов.

Грехов резко вывернул кольцо штурвала, танк развернулся на одной гусенице и уперся срезом башни в выпуклый бок «здания». Все было так же, как и в первый раз, и паутина лежала на площади рельефным узором, а потом, гудя, полезла вверх, но уже не трогая танк, потому что он не успел наехать на ее край.

Габриэль подумал, качнул вдруг головой и быстро прочитал записи координатографа. Потом подключил к вычислителю машинную память и задал курс. Танк заворочался в теснине «улицы», взревывая, как недовольный зверь, и покатился прочь от злополучной площади, которую никак не могли миновать люди. Координатограф тихонько урчал и позванивал суммреле, производя те же эволюции, что и Габриэль раньше, танк шел по памяти той же дорогой, что и прежде, совершая те же остановки и повороты. Еще раз выехали на знакомую площадь, но уже пустую, без паутины, постояли в центре. Габриэль даже улыбнулся в ответ на недоумевающие взгляды товарищей и коротко пояснил:

– Память…

Тенишев ничего не сказал, только посмотрел на часы.

Прилетели три паутины, выстроились одна над другой и в таком порядке долго следовали за танком. Снова стало появляться ощущение «пяти мизинцев» на руках, а иногда очертания черных скал по бокам искажались, начинали струиться, и тогда казалось, что они бесшумно движутся, наклоняясь над танком. Излучение Города пробивало все-таки и Т-поле, хотя без него, наверное, было бы еще хуже. Габриэль мог заставить себя не чувствовать боли, отключиться от действительности, не бояться смерти, мог сутками не спать и не казаться при этом утомленным, но здесь было иное: Город и паутины излучали нечто такое, чего еще не знали люди, что действовало на психику, проникая сквозь все барьеры и защитные реакции организма, и только один барьер сопротивлялся пока внушению извне – барьер собственной воли, но и он уже начинал сдавать.

Габриэль как бы невзначай коснулся педали пуска антимата и отдернул ногу. Сташевский уже пробовал антимат на Городе… и безрезультатно. Сташевский… Был бы он рядом – насколько было бы спокойнее… Ладно, лучше думать о другом. Например, что же это за вещество, которое не поддается даже страшной разрушительной силе антимата? Теоретики до сих пор утверждают – такое вещество не имеет права на существование. Разве что силовой кокон, шар, сфера, пузырь, свернутое на себя гравиполе может противостоять излучателю антиматерии. Любое материальное тело он мгновенно превращает в плазму, в электронно-фотонный газ. Так, может, «здания» Городов в самом деле представляют собой свернутые поля? Недаром же Тенишев назвал Города реликтовыми пространствами, закапсулированными гравитационным полем. Может быть, Города – скопления праматерии?

Габриэль бессмысленным взором скользнул по лицу Тенишева, проговорившего что-то, очнулся и пробормотал:

– Извините, что вы сказали?

– Никогда не прощу себе, что разрешил поход в Город, – повторил Тенишев. – Прав будет Молчанов, если отстранит меня от работы.

«И меня, – подумал Грехов. – Чем я лучше? Ведь я, как никто другой, знал, чем заканчиваются прогулки по Городу…»

И в этот момент что-то случилось за бортом танка. Людям показалось, что их накрыла в падении черная скала. Экраны погасли, потолок кабины вогнулся, лопнул, и в образовавшуюся щель просунулся блестящий черный клин.

Тенишев, демонстрируя отличную реакцию, выхватил деформатор и разрядил его вверх. Черная мгла ответила гулким треском, людей бросила на пол волна отдачи… Последним движением Грехов, лежа у пульта, дотянулся до педали пуска анимата и вдавил ее слабеющей рукой.

Сеятель-1

Танк Тенишева не вернулся из рабочего похода. Молчанов ждал три часа, потом вызвал Станцию.

– Группа Тенишева опаздывает с возвращением на три часа, – сказал он осторожно.

– Три часа? – переспросил Свекольников. – Это что – первый раз?

– Не первый, но…

– Остальные группы?

– Вернулись. Дело в том, что Тенишев исследует Город.

– Понятно, – задумался Свекольников. – Подождем еще час. Не вернутся – пошлем два танка на розыски. Черт!.. Неужели Тенишев так увлекся? На него не похоже, меня всегда удивляла его пунктуальность. Сколько в его группе?

– Пятеро вместе с ним и четверо волновиков.

– Что-о?! Девять человек в одном танке?!

– Десять, – виновато пробормотал Молчанов. – Десятый водитель, Грехов. Это последние рейсы, и ребятам хочется сделать как можно больше.

– Ну, Эвальд, не ожидал я от тебя… Десять человек! Посылай танки немедленно! Экипажи из двух человек, подбери опытных спасателей. Советую Диего Вирта и Зубавина. Ну, и водителей. И держи меня в курсе…

– Конечно.

Молчанов выключил виом.

– Объявите тревогу, – сказал он тихо дежурному инженеру.

Танки вернулись глубокой ночью. Поиски группы Тенишева закончились безрезультатно. Молчанов доложил обо всем Банглину, потом вновь отправил их в поиск.

Через два часа позвонил Свекольников и, выпячивая толстые губы, хмуро сообщил, что со Станций наблюдаются необычные скопления паутин у Городов.

– Пришло распоряжение руководства УАСС – свернуть исследования Тартара в течение двух суток. Понимаешь?! Да, – помрачнев, добавил Свекольников, – все было бы хорошо, если бы не этот случай. Как там мои ребята, справляются?

– Нормально.

– Предупреди их еще раз, пусть будут повнимательней. Реакция на опасность у них неплохая, но…

– У них большие полномочия, – сухо сказал Молчанов.

– Что?.. Да, это необходимо. У тебя есть какие-нибудь замечания?

Молчанов покачал головой, замечаний у него не было. Предчувствия были, а замечаний не было.

Свекольников отошел от виома, и перед седым коммуникатором появилось нежное лицо Полины Греховой. Она ни о чем не спрашивала, но Молчанов постарался улыбнуться и сказал тяжело, словно ворочал языком гири:

– Все нормально, девочка, все будет нормально…

Утром вернулись поисковые группы. Один из танков попал под удар любопытников и дополз до базы только на нервах водителя. Машину Тенишева так и не нашли: все десять человек ее экипажа исчезли бесследно.

Молчанов постарел за полсуток поисков больше, чем за последние несколько лет. Он было решил снова отправить группы, теперь уже на «черепахах», но Свекольников пока запретил выходить из корабля. И хотя Молчанов понимал, что начальник аварийно-спасательного патруля прав, он все же накричал на него, обозвав перестраховщиком и кнопконажимателем. Свекольников повздыхал в ответ и выключил связь.

Сознание вернулось, как после щелчка переключателя. Тело еще помнило тяжесть удара и напряглось в усилии сбросить с себя эту тяжесть, но Грехов уже понял, что кошмар кончился, и расслабил мышцы.

Он находился внутри слабо освещенного сетчатого мешка. Свет был голубой и неровно пульсировал, то сжимая свободное пространство, то расширяя. Какие-то стремительные контуры мелькали за полупрозрачными стенами мешка, словно он летел с огромной скоростью над скалами, но движения Грехов не ощущал. Сориентировавшись, он попытался двинуться с места и тут же почувствовал стремительное падение. Еще через несколько секунд он стоял на подгибающихся ногах в круге фиолетовых скал, а рядом тихо опускался серый призрак – серое переливчатое облако, просвечивающее по краям, как пелена тумана.

«Снова серый призрак… И тогда, после гибели Сташевского… и сейчас… Что это? Или, может быть, кто это?»

Словно в ответ на мысли Грехова серый призрак грузно осел, словно его заполнили водой, а из его прозрачного нутра выбрался… человек в голубом трико, без скафандра, и направился к Грехову. Остановившись, он разглядывал его, словно наслаждаясь достигнутым эффектом, и Грехов вдруг понял, что видит самого себя. Секунду он стоял, оглушенный, потом глубоко вздохнул, заставляя тело повиноваться, и сказал, не забыв включить внешние звуковые динамики:

– Кто вы? И где мои товарищи? Почему я один?

Лицо незнакомца не дрогнуло.

– Я рад, что вы хорошо владеете собой, – произнес он с интонацией Сташевского. – Всех спасти было невозможно, а вас я уже знаю, еще с первого вашего похода по Тартару. К сожалению, мы не всегда имеем возможность вовремя прийти на помощь. Ну, а кто я? Попробую объяснить вам ситуацию. Я мог бы предстать перед вами в любом материальном облике, но выбрал тело человека, ваше тело, чтобы контакт был более естественным…

 

– Вы – житель планеты?!

– Я – Сеятель. Родина моя так же далека отсюда, как и ваша. И нахожусь я здесь по той же причине, что и вы, люди, – изучаю жизнь Тартара. Буду краток, ибо живу я быстрее, чем вы, и секунда для вас – это день для меня. В моем распоряжении минута вашего времени, меня ждут.

Да, я и мои собратья – такие же исследователи. Мы изучаем цивилизацию Тартара неизмеримо больше времени, но и до сих пор она во многом загадка для нас. А вы… вы пытаетесь решить эту проблему одним усилием, вы спешите, падаете, расшибаетесь, и нам все чаще приходится обращать на вас внимание, приходится спасать вас, отвлекаться от своих задач и дел. Вы превращаетесь в значительный мешающий фактор…

Сеятель вдруг неуловимо быстро изменил облик, силуэт его смазался, но тут же снова «оформился» в человека.

– К сожалению, всего объяснить не успею, меня уже зовут. Настоящий контакт – моя собственная инициатива, а я не подготовлен к столь медленному обмену информацией, как звуковой. Я еще вернусь к вам, а вы пока возвращайтесь к своим. База отсюда находится в сорока километрах, строго на юг.

Сеятель взмахнул рукой, расплылся туманной лентой, и через мгновение серый призрак стрелой метнулся в плотное зеленоватое небо.

Грехов медленно повернулся, следя за его полетом, и долго смотрел в небо, подпираемое многочисленными дымными столбами. Тенишев погиб и Логунов… девять человек! А он жив. Везение? И было ли это на самом деле – их поход на танке, падение черной скалы, его спасение? И, наконец, встреча с серым призраком, то бишь Сеятелем? Почему Сеятели не объяснят положение вещей всем людям сразу? Почему не объяснили раньше? Миллион вопросов – и ни одного ясного ответа…

Грехов оглядел струящийся в сизом мареве горизонт и едва не упал от нахлынувшей слабости. Сорок километров до базы – это верная гибель. Или серый призрак не считает это большим препятствием? Сорок километров и паутины…

Виом мигнул, изображение расплылось, потом сфокусировалось снова, стали видны купол командного пункта Станции и пять человек перед виомом в низких креслах.

– Значение эксперимента велико, не спорю, – нехотя сказал Молчанов, покосился на сидящего слева Сергиенко, словно обращаясь за поддержкой, и посмотрел прямо в лицо Банглину. – Но и риск велик чрезвычайно, не могу даже подсчитать, насколько он велик. Мы свернули все исследования, бросили все на поиски группы Тенишева… И снова эксперимент? Это новые жертвы… не дай Бог, конечно!

– Бог не даст, – серьезно сказал Банглин. – Не дали бы мы сами. Что же касается риска… люди на него идут добровольно…

– Риск здесь не только в недооценке опасности, угрожающей жизни экспериментаторов. Что, если эксперимент окончится плохо для Тартара? Жизнь Тартара?

– Цель эксперимента именно в том и состоит – доказать, существует ли вообще цивилизация на планете, существует ли разум?

– Возможно… не знаю. – Молчанов устало провел ладонью по лицу. – Не знаю…

– Все базы уже свернуты, кроме вашей, – продолжал Банглин, и в голосе его проскользнули просящие нотки. – Таким образом, вероятность конфликта уменьшается. В конце концов, дело даже не в этом…

Он не мог сказать Молчанову, что если тот боится, то добровольцев достаточно, даже он, Банглин, председатель Комиссии по контактам, может пойти на планету, хотя вряд ли это будет целесообразно.

– В конце концов, – продолжал он тоном ниже, – дело еще и в том, что Тина, представляющая, как вы знаете, мини-квазар, обладает крайней неустойчивостью и, как обнаружилось, может взорваться не сегодня-завтра и образовать сверхновую. Ее энергии хватит, чтобы от планеты, да и от пылевого облака, в центре которого она расположена, не осталось и следа. Вы понимаете?

Молчанов вдруг понял, что о нем думает Банглин, и ему на секунду стало неприятно.

– Да, – сказал он, не глядя на экран, – понимаю. Вы хотите использовать шанс для изучения жизни Тартара, для познания еще одной ступеньки в пирамиде знаний… Если бы ради этого не рисковали жизнью пятьдесят человек, я бы сказал – согласен. Вы же знаете, что я до недавнего времени придерживался именно такой точки зрения…

– Что же изменилось? – совсем холодно заметил Банглин и откинулся в кресле, сцепив руки так, что побелели пальцы.

– Это надо, Эвальд, – мягко сказал Квециньский, понимающе глядя на коммуникатора. – Если нам удастся установить с НИМИ контакт, то в первую очередь выиграем не мы, выиграют ОНИ. Сверхновая – это, к сожалению, серьезно. Это не просто уничтожение планеты, это гибель ИХ цивилизации.

– Если ОНИ, конечно, существуют, – сказал Молчанов и криво улыбнулся, – в чем я сомневаюсь. Ладно, все равно ведь мое мнение не повлияло бы на исход решения, так? Я не о себе думал, тут, пожалуй, вы не правы. Поиски Тенишева до сих пор ничего не дали, а вдруг эксперимент отразится на пропавших отрицательно? Может быть, они в настоящее время – заложники, вам понятен смысл этого термина?

Пятеро членов совета переглянулись.

– Понятен, – тяжело сказал Банглин. – Конечно, поиски людей Тенишева будем продолжать всеми доступными средствами. Что касается вашего предположения – мы сделали его чуть раньше, но вывод у нас получился противоположный вашему. Скорее всего эксперимент заставит наших гипотетических разумных приятелей поторопиться с контактом. Подготовкой к эксперименту займется Сергиенко. Вам, Эвальд, как всегда, достается самый серьезный участок – организация проведения эксперимента. А вы, Михаил, отвечаете мне головой за безопасность оставшихся на планете. Примите все меры к обеспечению…

Свекольников посмотрел на Банглина, потом на Молчанова и неожиданно подмигнул ему, а может, это был просто нервный тик.

Молчанов с минуту сидел перед пустым экраном, бездумно глядя на ясную зелень индикатора связи, наконец повернулся к сидевшему без движения Сергиенко и вздохнул.

– Что – плохо? – спросил ученый.

– Да нет, – ответил Молчанов.

– Странное выражение, – сказал Сергиенко, подумав. – То ли – да, то ли – нет… И все-таки ты употребляешь это выражение как отрицание. Почему?

Молчанов грустно усмехнулся. Он боялся эксперимента, в ходе которого планировалось «вырезать» одно из «зданий» Города и забросить его на орбиту Станций. Все загадки планеты в конечном счете сводились к одной – к загадке Городов, и люди могли надеяться на успех, только изучив все свойства и поведение добытого образца. Молчанов знал, как это важно и нужно, знал также, какой ценой уже заплатил человек за попытки приблизиться к тайне, одного не знал, сколько еще заплатит. И страшился предстоящей схватки с планетой в открытую. Все предыдущие пока кончались поражением, хотя, может быть, именно этот факт вызывал в нем, кроме опасений, еще и яростное желание бороться до конца. Доводы Банглина были убедительны, но ведь, кроме логического расчета, остаются еще и чувства?.. Где Тенишев? Где они все? И Габриэль… Габриэль Грехов, которого он любил…

Паутина сделала круг над головой, медленно и торжественно, будто зная, что человек от нее не уйдет. Грехов приготовился дать отпор, но посмотрел на счетчик деформатора и усмехнулся: заряд был слишком мал, чтобы защищаться.

«Осталось каких-нибудь пятнадцать-восемнадцать километров. Всего три-четыре часа пути. Неужели не дойду?»

Паутина снизилась, накрыла сетчатым покрывалом, края ее заволновались, и Грехову показалось, что холодная мокрая лапа провела по его спине, сжала голову. Он едва не выронил деформатор и упал на колени, силясь не потерять сознания. Время замедлило свой бег…

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38 
Рейтинг@Mail.ru