Василий Головачёв
Хроники Реликта. Том II
Он успел заметить странную горбатую фигуру, карикатурно напоминающую человека, до половины закованную в полированный металл, с грубым, глыбообразным торсом, отливающим лоснящейся чернотой, и в следующее мгновение толчок в грудь отбросил его в глубь коридора, дверь в гостиную закрылась. Через несколько секунд она выпустила хозяина с ярко-красным стержнем в руках.
– Извини, я не предупредил. Могу вызвать такси. Впрочем… – Грехов оглянулся на дверь, кинул в нее стержень, который исчез без стука. – Иди через метро, код выхода сообщит автомат запуска. Понадоблюсь – зови. И не увлекайся охотой за К-мигрантами, они – побочные дети Конструктора и сами жертвы обстоятельств, изгои, а главное, более несчастны, чем самый несчастный из нас.
Ошеломленный Ратибор кивнул, но пришел в себя только в кабине метро, более просторной, чем можно было судить об этом из коридора.
– Куда? – меланхолично задал вопрос автомат запуска.
– Домой, – вздохнул Ратибор, вспоминая поговорку: мой дом – моя крепость. Дом Грехова полностью отвечал этому постулату.
– Ближайшее метро – вторая станция Рославля. Счастливого пути.
И Ратибор вышел в вестибюль рославльского метро, машинально запомнив код выхода на метро Грехова.
Почти час он бродил по городу, ошалев от чистого воздуха, простора, ярких весенних красок и особой тишины, присущей только городу-лесу, и продолжая вспоминать сцену у Грехова. Кто это был? Человек в спецодежде, в особом скафандре? Не похоже, да и скафандров таких не существует, уж это Ратибор знал точно. Ряженый? Едва ли, до праздников далеко, а просто так разгуливать в этом наряде по городам и весям никто в здравом уме не станет. Робот-андроид? Тоже не очень-то удачное объяснение: андроиды используются так редко, что встретить их в обычной квартире практически невозможно. Тогда кто это был?…
И чем дольше анализировал ситуацию Ратибор, тем больше склонялся к мысли, что он видел… чужанина! Роида. Правда, самым уязвимым местом гипотезы было ее логическое обоснование: с какой стати чужанин вдруг захотел нанести визит землянину, в то время как состояние отношений роидов и людей – нулевое? На этот вопрос ответа у Берестова не было, и он решил пока не ломать голову над загадкой, позволив себе только воскликнуть в душе: ай да проконсул! Сколько же тайн хранит твоя родовая «крепость»?…
Нагулявшись, Ратибор некоторое время привыкал к дому, приводил мысли в порядок, прибирался, переодевался, разговаривал с «домовым», смотрел программу новостей по видео: мир жил своей многогранной жизнью, строил и разрушал, сажал деревья и вырубал леса, рожал и хоронил, смеялся и плакал, и все это – сквозь тихую, но отчетливо слышимую ноту режима тревоги, порождающую в душах темные тени суеверного страха и неуверенности в завтрашнем дне.
Дважды он порывался позвонить Насте, но оба раза по какой-то необъяснимой причине срабатывал внутренний выключатель, останавливающий начавшееся было движение; не интуиция, скорее опасение увидеть Настю в чужой компании, веселящуюся, забывшую обо всем… Воображение рисовало некрасивые сцены появления Ратибора в разгар веселья, и в конце концов он заблокировал мысли о девушке насмерть, приказав себе включиться в прежний ритм жизни безопасника: у него была цель, и следовало идти к ней самым коротким путем. Но если до миссии посла он был коброй, то есть руководителем обоймы риска, имея почти неограниченные возможности для оперативной работы, то теперь стал гриф-мастером, оперативником-одиночкой, и следовало приспосабливаться к новому положению как можно быстрей.
Все еще прислушиваясь к своим ощущениям, находя в них все новые оттенки при смене рода деятельности – принимая душ, он, например, испытал восхитительное чувство раскрывания пор кожи, – Ратибор наконец составил в уме программу действий, переоделся в спортивный комби серого цвета с черными кармашками и поясками, нацепил пси-рацию и настроил ее на трек отдела безопасности, использовав свой личный код: теперь он мог получать все новости, поступающие в отдел.
Звонить друзьям он не стал.
Голова изредка побаливала («Блуждающие боли», – вспомнились слова Грехова), и, хотя он не привык обращать внимание на такие мелочи, организм сам знал, как с ними бороться, тем не менее ради страховки Ратибор решил пройти медосмотр.
В медсекторе управления его знали и приняли как надо, выразив симпатии в виде улыбок и похлопываний по плечам и спине: все были ради его возвращению, зная, откуда вернулся бывший оператор-прима «Шторма». Дежурный врач-универсалист со смешной фамилией Задира быстро набрал программу медицинскому инку, и Ратибор, раздетый до плавок, нырнул в узкий коридорчик анализационного комплекса. Когда он вышел с другой стороны и увидел физиономию врача, представлявшую собой скульптурную маску бога изумления, он даже перепугался, заподозрив самое худшее – скрытые психические отклонения, но врач развеял его подозрения:
– Елки-палки, вот это тонус!
Смотрел он на дисплей, и Ратибор тоже заглянул в белый объемный куб, но увидел лишь облако мигающих зеленых огней, какие-то светящиеся цифры, знаки и символы.
– Никогда не думал, что увижу подобное снова! – Врач все еще пребывал в нокдауне, пораженный до глубины души.
– Так плохо? – спросил Ратибор, одеваясь.
Врач очнулся, шибко потер ладонью затылок.
– Наоборот, ваш КЗ[27] на порядок превышает КЗ нормального человека! Как и остальные параметры вплоть до кардиорезерва! Например, вы реагируете на оптические раздражители в пятнадцать раз быстрее, чем требуется по норме – до десяти миллисекунд вместо ста пятидесяти. Или вот еще: предельная скорость обработки информации в мозгу человека – пять тысяч бит в секунду, а у вас этот показатель – пятьдесят шесть тысяч! Не знаю, с помощью какого тренинга вам удалось это сделать, по-моему, таких приемов не знает ни традиционная медицина, ни восточная, ни какая другая. Таких приемов просто не существует в природе!
– Значит, я здоров!
– Как Бог! – вырвалось у врача. – Вернее, как Геракл! Вы хоть сами-то понимаете, какие у вас резервы? Вы же можете завязать узлом гриф штанги.
– Это неплохо, – кротко сказал Ратибор. – Хотя в истории есть примеры и похлеще, помните – Железный Самсон? Или Поддубный. А сколько русских богатырей мы не знаем? Да, – вспомнил Ратибор, – вы говорили, что видели подобное второй раз. А первый раз у кого?
– У шефа КОБ Железовского.
Берестов кивнул и оставил ошарашенного врача вместе с его не менее ошеломленной гвардией. От сердца отлегло, с организмом все было в порядке, какие-либо отклонения медики заметили бы, а это означало, что таинственная фармакопея Грехова (или «серого призрака»?) действовала безотказно, возродив его из того «пепла», что остался от безопасника после долгого путешествия внутри Конструктора.
Используя сертификат кобры, он в три приема: управление – база «Радимич-2» – спейсер «Клондайк» – добрался до тактического центра управления режимом ГО в Солнечной системе и застал Железовского на смене дежурства.
В зале кроме комиссара присутствовали еще пять человек, трое – «первая» смена: командор погранслужбы Эрберг, президент Академии наук Земли Максимов и незнакомая смуглая женщина в саронге, вероятно, член СЭКОНа, и трое – «вторая»: Железовский, кобра погранслужбы Демин и директор УАСС Кий-Коронат.
Немая сцена длилась недолго, первым опомнился Демин:
– Чур меня!
Осторожно дотронулся до плеча Ратибора.
– Кажется, не привидение… Берестов, это ты или новый тест Конструктора?
– Навь![28] – сказал Кий-Коронат, отмахиваясь пальцем.
– Ну уж нет, на мертвеца не похож, – возразил Демин, и они оба посмотрели на застывшего комиссара.
Человек-скала наконец шевельнулся и молча обнял Ратибора так, что тому пришлось растопыриться изо всех сил, чтобы не быть раздавленным. Их мысленный диалог длился немногим больше трех секунд, но они прекрасно поняли друг друга, после чего Железовский снова превратился в каменного «роденовского мыслителя», скупого на жесты, мимику и слова.
– Что говорят медики?
– Ничего страшного, я у них только что был.
– Мог бы сообщить о своем появлении сразу, – ворчливо заметил Кий-Коронат, залезая внутрь кокон-кресла. – Это непорядок.
– Черт меня дери, я счастлив, что ты жив! – Демин сжал локоть Берестова и тоже уселся в кресло. – Извини, пора включаться в бдение, вечером – ко мне, без возражений!
Ратибор с улыбкой пожал плечами, благодарно покивал в ответ на возгласы и пожелания здоровья уходящей смены.
– Созвонимся.
– Иди, – сказал Железовский. – К работе ты еще не готов. Потом разберемся, куда тебя можно пристроить. Твой спаситель – Грехов?
– Он сказал – серый призрак, Сеятель. Но очнулся я у него.
– Он на Земле?!
Удивленный реакцией комиссара, Ратибор кивнул.
– А где ему надлежит быть?
Железовский, Кий-Коронат и Демин переглянулись.
– Сюрприз, – усмехнулся директор УАСС. – Его ищут чуть ли не все розыскники отдела, а он на Земле.
– Что в этом удивительного?
– Ничего, если учесть, что исчез он вместе со своим драккаром здесь, возле Конструктора. – Комиссар-два отвернулся, повозился в кресле и застыл, полузакрыв глаза, сразу включившись в переговоры с десятком вызывающих центр абонентов.
– Хочешь посмотреть на Конструктора снаружи? – спросил Демин, меняя тему разговора.
Изображение звездного поля в главном обзорном виоме вздрогнуло, и весь его объем заняла странная, чарующая взгляд картина: колоссальный оранжевый, но не ослепляющий язык огня с волнующимися, трепещущими краями, внутри которого угадывалось какое-то струение, движение туманных волокон и спиралей, непрерывный плавный переход друг в друга разнообразных геометрических фигур, диффузных форм, и просто «клубы дыма» со вспыхивающими яркими золотыми искрами.
– Красиво? – спросил Демин, понизив голос.
– Не отвлекайтесь, – проворчал Кий-Коронат, – с погранзаставой будете работать вы.
– Внимание, оптическое предупреждение! – раздался пси-голос координатора спейсера. – Охранению приграничных зон императив «смотри в оба»!
– Очередная трансформация форм, – пояснил Демин, не меняя рассеянного тона, он тоже присоединился к оперативному полю управления и начал «пасти» свой сектор ответственности. – «Факел» – одна из наиболее простых его конфигураций, проще только эллипсоидный диск, похожий на огромный человеческий глаз.
В следующее мгновение «язык огня» Конструктора буквально за несколько секунд превратился в сгусток невиданных по сложности светящихся фигур, описать которые можно было только формулами, но никак не человеческим языком. Каждый завиток этого сверхсложного конгломерата форм «дышал», то усиливая свечение, то превращаясь в тлеющую головешку, и подчинялась эта пульсация свечения определенному ритму, напоминающему ритм там-тама. Холодок страха протек у Ратибора между лопаток, когда он представил, какого масштаба объект подчиняется синхронному переливу свечения с точностью до тысячных долей секунды, в то время как даже свет мог обежать тело Конструктора не раньше чем за две с половиной минуты!
– Внимание, наблюдается «еж-эффект»! – предупредил координатор. – Полное капсулирование!
– Изредка он вдруг начинает излучать энергию узкими пучками, «струнами», – пояснил Демин, – во все стороны, словно еж иголками ощетинивается. Похоже – держит с кем-то связь.
Ратибор уловил косой взгляд Железовского, понял, что мешает, и заторопился.
– Последний вопрос: кто из ученых занимается исследованием возможностей К-мигрантов? Савич или кто-то из его команды?
– Зачем это тебе? – буркнул комиссар.
– Пора несколько ограничить их террористическую деятельность.
– Тебе это не по зубам, – недовольно проговорил директор УАСС.
Ратибор посмотрел на него, не желая возражать. Железовский смотрел на безопасника, взвешивая решение.
– Обойму я тебе дать не могу, даже малую, свободных попросту нет.
– Поработаю в одиночку. Дайте проводку по треку в качестве свободного охотника.
– Сил хватит? Ты хорошо обо всем подумал?
– Да, – твердо ответил Ратибор.
– Освобожусь – поговорим. Настя знает, что ты… здесь?
– Нет.
Железовский повернул к нему голову, и Ратибор почувствовал мгновенный стыд, будто сделал такое, чему нет прощения. Голова закружилась, приступ слабости накатил неожиданно и остро, словно прорвало плотину. Стараясь не упасть, он слепо добрел до двери, закованный в броню эмоциональной блокировки, провожаемый внимательным взглядом комиссара: Аристарх понял его состояние, но не показал виду. В коридоре Ратибор отдохнул, справился с приступом, выслушав «доклады» всех органов тела, и вдруг с пронзительной четкостью увидел лицо Насти и услышал ее замирающий шепот: «Ра-ти-бор…»
Свободная охота
Он проспал без малого двадцать часов, настроив сторожевые центры тела на малейшее изменение полей во всем доме и разобравшись в причинах приступов слабости: еще на спейсере тактического центра ГО Ратибор понял, что надо сначала вылечиться, а потом действовать. Вернувшись домой, он определил неадекватно работавшие нервные узлы и мышцы, усилил обмен веществ в организме, заставив работать железы и мышечные волокна, чтобы вывести наружу всю чужеродную органику, потренировал вазомоторику сердечно-сосудистой системы и лег спать с уверенностью в собственных силах.
Встал свежим и готовым к переходу на оперативное бодрствование. Позавтракал, вернее, поужинал – шел десятый час вечера по времени Рославля. Мысли шли двумя параллельными потоками: первый поток – о Насте, второй – о госте Грехова, который не мог быть никем иным, кроме чужанина. Но каким образом проконсулу удалось вступить с ним в переговоры, что их связывало, какие цели преследовались, догадаться было невозможно, зато фантазия Ратибора подсказывала ему такие варианты альянса Грехов – чужане, будила такие ассоциации, что становилось нехорошо на душе. С одной стороны, Габриэль спасал Берестова не однажды и последовательно отстаивал интересы людей, а с другой – он так же последовательно продолжал какую-то таинственную деятельность, подчиненную только его логике и отвечающую только его интересам. В полном одиночестве, не опираясь ни на кого из друзей. Кроме Анастасии Демидовой…
Не ощущая вкуса, Ратибор допил кофе, одеваясь, выслушал по треку последние новости: Конструктор пересек орбиту Урана и через неделю должен был пройти мимо Сатурна с его уникальными кольцами и обширной системой спутников. Напряжение, с каким ожидало человечество его дальнейших действий, сгущалось, грозя перерасти в панику глобального масштаба, уже сейчас тревожные службы цивилизации с трудом справлялись с возрастающим потоком негативных явлений: случаев антисоциального поведения, вспышек нервно-психических заболеваний и хулиганских действий наименее устойчивых в психологическом отношении групп подростков. Но это было самое плохое – действия эти направлялись многими фанатически настроенными религиозными и неформальными центрами помимо возникших «обществ по спасению Конструктора», а в некоторых случаях с наиболее жесткими последствиями чувствовалось влияние К-мигрантов; зная способы «катапультирования» по системе метро в точку с только им известными координатами, К-мигранты легко уходили от наблюдения и преследования, продолжая свою разрушительную работу.
И все же человечество представляло собой достаточно стабильную социальную систему, которую трудно было вывести из равновесия за короткий период времени, большинство людей не теряло надежды на благополучный исход «Второго пришествия Христа», как назвали вторжение Конструктора в Солнечную систему деятели церкви. Суть была, конечно, не в термине – в масштабности события, и сохранить душевное спокойствие в подобных обстоятельствах без веры – в высший разум (если не хватает собственного), в исторически оправданный оптимизм, в добро, в милосердие, в Бога, в себя, наконец, – было невозможно. Правда, несмотря на запасы веры, человек продолжал строить защитные системы в «ничейной полосе» пояса астероидов, на подступах к родному дому, предпочитая действовать, а не ждать благоприятного исхода сложа руки… «Дредноуты», – вспомнил Ратибор термин Грехова. Вызвал дежурного отдела:
– Кто занимается проблемой передвижения К-мигрантов по метро?
– Сектор ФИАНа, лидер – Джеффри Губерт, – в пси-диапазоне ответил инк.
– А новыми приемами остановки Конструктора?
– Имант Валдманис.
– Благодарю.
Поколебавшись, Ратибор набрал телекс Насти. Через минуту откликнулся «домовой».
– Прошу прощения, хозяйки нет дома.
– Координаты?
– Не располагаю, извините.
Ратибор выключил виом, некоторое время размышлял, представляя Настю в костюме теннисистки, потом позвонил в Институт внеземных культур. Виом вспыхнул тут же, но вместо девушки в уютной ячейке вычислительного комплекса Берестов увидел черноволосого красавца с энергичным волевым лицом, одетого в ослепительно белый летний костюм.
– Вам кого? – улыбаясь, спросил красавец.
– Я, очевидно, ошибся номером. Это институт?
– Внеземных культур, если не возражаете, сектор ВЦ.
– Анастасия Демидова…
– Ее нет, – быстро ответил черноволосый, улыбка его потускнела, глаза сузились. – Я вас узнал. Вы Ратибор Берестов? Говорили, что вы…
– Не верьте слухам, – сказал Ратибор, узнавший шефа Насти Косту Сахангирея. – Где она?
Сахангирей пожал плечами.
– Убейте, не знаю, и мне теперь самому приходится разбираться с ее заданиями. Если хотите, могу поделиться слухами…
– Не надо, – сухо отрезал Ратибор, выключая связь. Сахангирей знал, где находится Анастасия, но не хотел говорить. Он не любил безопасника, и тот отвечал ему взаимностью.
Пришлось снова обращаться к инку отдела, хотя Ратибор и боялся, что дежурный потребует предъявить полномочия. Однако этого не произошло.
– Примите задание.
– Слушаю. – Инк не требовал даже идентификации вызова, из чего Ратибор сделал вывод, что его позывной оператора тревоги не был выведен из памяти компьютера.
– Найдите координаты местонахождения эфаналитика ИВК Анастасии Демидовой.
– Вместе с аналитиками отдела Демидова включена в группу операторов эм-синхро[29].
Ратибор невольно вытянул губы трубочкой, словно хотел присвистнуть.
– Режим работы – телекомьют?[30]
– Нет, группа работает в управлении на больших Умниках погранслужбы.
– Цель работы?
– Экологический прогноз и последствия энергетического ограничения свободы Конструктора.
Безопасник хмыкнул. Формулировка «энергетическое ограничение свободы» могла означать что угодно, от атаки на Конструктора до строительства непроходимых препятствий.
Итак, Настя в управлении и не подозревает о его возвращении. Что ж, пусть работает спокойно, она в своей стихии, а потом можно будет неожиданно навестить ее дома… если только она не живет у Грехова. Настроение сделало попытку испортиться, пришлось приложить некоторые волевые усилия на подавление «бунта» эмоций, из чего Ратибор сделал вывод, что возможности экзосенса в этом отношении не намного выше, чем у нормального человека.
Слежку он заметил сразу же, как только вышел из дома, вернее, не заметил, а почувствовал. Однако так и не смог определить источник возникшей тревоги: следили за ним профессионально, с использованием почти бесшумной – в энергетическом отношении – высокочувствительной техники. С одной стороны, это могли быть оперативники бригады «ланспасад», если Железовский вдруг решил подстраховать его на первых порах, но с другой – наблюдение могли вести и К-мигранты, поэтому игнорировать этот вариант Ратибор не имел права. Активные действия начинать было рано, и он решил выждать, надеясь, что наблюдатели рано или поздно себя выдадут.
Метро без происшествий доставило его на Чукотку, в Анадырь, откуда пассажирский неф местных транспортных линий перенес Ратибора в Кымылькут, один из детских учебных городков края, которым заведовал Егор Малыгин.
Ощущение взгляда в спину не проходило, и Ратибор подумал, что либо ведут его цепко, либо наблюдатели перекрыли и городок, хотя за кем здесь можно было следить, кроме детей, учителей с семьями и Егора, представить было трудно.
Он мог бы взять такси, от пассажирского терминала до коттеджа, в котором жил Егор, было около трех километров, но Ратибор решил пройти это расстояние пешком. По местному времени шел седьмой час утра, и хотя климат на Чукотском полуострове давно перестал быть резко континентальным, майские температуры на Анадырском плоскогорье не превышали плюс пятнадцати градусов по Цельсию.
Через пятнадцать минут Ратибор достиг высшей точки здешних мест, откуда начинался спуск в долину, и остановился. Он увидел живописный каньон, по дну которого бежала прозрачная речка, каменистые склоны, местами обрывающиеся почти отвесно, полосы лиственничной тайги под склонами каньона с поднимающимися над ними гольцами, гладь небольшого озерца, на берегу которого раскинулись красивые строения детского городка. Вид был прекрасен, но чувство скрытого наблюдения мешало воспринимать красоту в полной мере, и Ратибор двинулся дальше, напрямик через лес, сквозь заросли японского ильма, липы, черемухи и лимонника, сквозь марево тысячи запахов и музыку тысячи звуков от шелеста травы до возни букашек в слое почвы. Под наиболее густыми кронами деревьев он задерживался и сквозь листву вглядывался в небо, пытаясь определить расположение предполагаемого аппарата наблюдения, но даже с новым зрением и возросшими анализационными возможностями сделать это не удалось. Аппаратом наблюдения мог быть и низкоорбитальный спутник, и практически прозрачный в широком диапазоне волн миниатюрный антиграв, и «писк», а то и десяток «писков» – шедевров молектроники и микроэнергетики размером с пылинки, широко распространенных средств контроля за аномальными явлениями природы.
Егор делал зарядку на плоской крыше своего бунгало по древнекитайской системе у-шу. Ратибора он заметил еще десять минут назад, когда тот преодолевал скальный уступ, но спрыгнул с крыши лишь в последний момент, закончив комплекс упражнений. Они сжали друг другу руки, и Егор с недоумением посмотрел на свои слипшиеся пальцы.
– Привет, скиталец. Если это ты, конечно. Раньше ты не был таким здоровым.
– Привет, шаман. Раньше я был нормальным оперативником, а теперь стал нормальным хомозавром.
– Вижу. Чувствую. Мыслеблок давно ставить научился?
– Вчера, – ухмыльнулся Ратибор.
– Я же говорил Насте, что ты вернешься.
Они обнялись. Егор выкупался в бочажке протекавшего за коттеджем ручья, надел хакама и пригласил гостя в дом.
– Давно вернулся? – Учитель задал вопрос не вслух, а мысленно, и Ратибор, улыбнувшись в душе, ответил на эту проверку в пси-диапазоне:
– Не знаю.
Егор не удивился, только оглянулся заинтересованно, завел гостя на кухню.
– Завтракать будешь?
– Уже. Так ты встречался с Настей?
– А разве она тебе не говорила? – Егор на расстоянии включил кухонный комбайн; у него стояла компактная «Самобранка-90».
Ратибор помолчал.
– Я ее не видел. Она работает в эм-синхро…
– Ну и что? – Егор нахмурился, сел на оригинальный диван в форме деревянной скамьи. – Что помешало? Или все было не всерьез? Любовь не позвала, а лишь окликнула? Садись ошуюю. – Он хлопнул ладонью по скамье.
– Что? – не понял Ратибор.
Егор улыбнулся.
– Ошуюю – по левую сторону, так мой дед говорил. Сейчас это слово не употребляется.
Гость сел рядом. От Егора, сидевшего в расслабленной позе, исходила тем не менее такая надежная сила и уверенность в себе, что в ответ хотелось напрячь мускулы и подтянуться.
– Ты считаешь, я перегорел?
– Да нет, на тебя это не похоже, обычно ты горишь долго. В чем дело?
Комбайн тихо присвистнул и выдал завтрак: овощной салат, гренки с сыром, чашечку брусничного варенья и два стакана горячего молока. Егор придвинул Ратибору один стакан и принялся завтракать. Безопасник взял стакан, повертел его в пальцах и глухо сказал:
– Егор, еще один претендент…
– Грехов, – кивнул спокойно Егор. – И что же? Разве она не сделала выбор?
– Не знаю. Иной раз начинают грызть сомнения… к тому же меня долго не было…
– Значит, я все-таки прав: ты перегорел, брат. Иначе не рассуждал бы как человек, желающий оправдаться. Чтобы узнать, ждали тебя или нет, надо просто посмотреть ей в глаза.
В гостиной зазвонил «домовой». Егор подхватился со скамьи, стоя допил молоко, ответил на вопросительный взгляд Ратибора:
– Дети. Вика звонит, не терпится узнать мое мнение о вчерашнем ее выступлении.
Гостиная учителя представляла собой сад в миниатюре. Егор когда-то заинтересовался бонсаи – японской традицией выращивания миниатюрных деревьев в цветочных горшочках, потом создал свою оригинальную методику, и теперь его дом превратился в художественно-ботаническую галерею цветущих растений, в которых трудно было узнать привычные всем яблони, вишни, клены, ели и даже секвойи – высотой не выше метра!
Голос хозяина донесся из гостиной вперемешку с чистым звонким девичьим голоском и смехом. Ратибор покачал головой, машинально поправил сережку пси-рации в ухе. Словно уловив этот жест, дежурный отдела передал ежечасную сводку событий. Главными были концентрация роя кораблей чужан в кильватере Конструктора и появление новых групп серых призраков.
Ратибор все еще размышлял об этом, когда Егор позвал его в гостиную и усадил, как всегда, в самом уютном уголке – солныше[31], как он называл.
– Что похмурнел? Тревожные новости? Я вижу, ты уже подсоединился к треку. – Егор кивнул на черно-золотую каплю пси-рации.
– Новости как новости, – нехотя проговорил Ратибор.
Егор улыбнулся, разглядывая лицо друга.
– Ты изменился, брат. Раньше ты был открыт, как берег океана, а сегодня я не могу прочитать в твоей душе, и это меня откровенно тревожит. Но о психологии – ни слова. А насчет новостей ты прав, самой тревожной новостью в последнее время является факт вторжения Конструктора в Систему.
– Боюсь, назревает конфликт, и мы в нем занимаем далеко не лучшую позицию.
– Ну, с одной стороны, конфликтные ситуации – нормальное состояние эволюционирующего социума. Из генетики мы знаем, что существа, у которых нет врагов, обречены на вымирание из-за отсутствия естественного отбора. А с другой стороны, мне далеко не безразлично, как поведут себя в данной ситуации люди. По-моему, нужна немедленная оферта[32].
– Конструктор нас не слышит. А может быть, не понимает. И я не уверен, что виноват в этом он. Если уж мы не в состоянии заключить договор с чужанами, то что говорить о контакте с Конструктором? В любом контакте преследуются две цели, первая – привлечь внимание, вторая – его удержать, а мы все еще топчемся у порога реализации первой цели. Недаром все чаще раздаются голоса, что договор между гуманоидным разумом и негуманоидным невозможен принципиально.
– Негуманоидным, в данном случае, наверное, – небиологическим? Может быть, скептики правы? Негуманоиды не знают, что такое эмоции, а тот, кто не чувствует боли, редко верит в то, что она существует, как сказал когда-то философ[33].
– Вопрос отсутствия эмоций у негуманоидов спорен, к тому же я вдоволь попутешествовал внутри Конструктора и знаю, что он – чувствует. Я знаю также – что он чувствует.
– И что же?
Ратибор помолчал, вспоминая пережитые им странные и страшные ощущения, ломающие волю и рассудок.
– Абстрактного, абсолютного добра не существует, как и зла, эти понятия всегда относительны, но зато я понял, что может быть абсолютным – страдание.
Егор смотрел на него, чуть прищурясь, пошевеливая бровью, с каким-то сомнением, и Ратибор добавил:
– Конструктор находится в бессознательном состоянии, если можно применить земной термин, я убежден в этом. Поэтому ни о каком полноценном контакте речь не идет. Понимаешь теперь, от кого зависит ситуация?
– От нас.
– Браво, шаман, сообразил! Правильно, от нас, людей, от нашего ума, дальновидности, запаса доброты и любви.
Егор хмыкнул.
– Ты говоришь, как Грехов, его словами.
– Значит, наши мнения сходятся. Ты с ним знаком?
– Лично не знаком, но разве это важно? У меня свои источники информации.
Они улыбнулись друг другу.
– Ты один? – спросил Ратибор.
– Почему же один? – Егор хитро прищурился, он понял подоплеку вопроса. – Я с тобой. К тому же у меня в подчинении ватага из двадцати сорвиголов. – Учитель вдруг погрустнел и тут же рассмеялся, отлично владея оттенками разговора. – Моя невеста еще не родилась. Хотя… кто знает?
Снова зазвонил «домовой», сказал сварливо:
– Опоздаешь, паря!
Егор взглянул на изумленную физиономию Ратибора, засмеялся и вскочил с дивана-скамьи.
– Он у меня контролер строгий. Или тебе не нравится лексикон? Извини, пойду переодеваться, не люблю, чтобы дети меня ждали.
Ратибор встал, вызвав отсчет времени: сорок минут пролетело незаметно, на душе посветлело, настроение улучшилось, несмотря на психологическое давление внешнего контроля. Егор был надежен, как утес, на него всегда можно было положиться.
Учитель вышел, одетый в удобный полуспортивный комби голубого цвета, он всегда одевался строго и со вкусом.
– До связи, кобра?
– До связи, шаман. Только я уже не кобра, побуду грифом пока, поиграю в охотника и дичь.
Егор перестал улыбаться, положил руку на плечо гостя.
– В любой игре есть элемент непредсказуемости, но если в спортивных состязаниях проигравшие участники игры просто выбывают из нее, то в твоем варианте побежденный не сможет присутствовать на вручении медали победителю. И еще учти: К-мигранты не люди, не интрасенсы и даже не экзосенсы, и логика у них своя, К-логика.
– Ну ты даешь! – пробормотал ошеломленный Ратибор. – Эти-то сведения откуда? Я имею в виду, что я занимаюсь К-мигрантами.
– Я шаман, – серьезно сказал Егор, – а у шаманов свои методы добычи информации. Может быть, у меня связи среди высших духов? – В глазах учителя на миг мелькнули веселые искорки. – Прими последний совет: спящий маг всегда бодрствует. Будет туго – позови, возможности у тебя есть, я услышу. Кстати, за тобой кто-то подвесил «глаза». Я почувствовал это сразу, как ты появился. Может быть, это твой любимый шеф прицепил тебе «ланспасад», а может быть, и не он. Ну что, побежали?
Ратибор обнял друга и не сказал – подумал: я чертовски рад, что ты есть!
И услышал в ответ мысленное: а я чертовски рад, что ты вернулся, брат!..
В Рославль он прибыл в первом часу ночи, приглядываясь по пути к лицам пассажиров метро. Лица были как лица, не более оживленные, чем обычно, и не менее, и все же веселых людей не встретилось безопаснику совсем. Дома он выслушал очередной доклад дежурного по отделу и решил не откладывая нанести визит физикам, бьющимся над проблемой загадочной свободы передвижения К-мигрантов по каналам метро. История повторялась: снова действия К-мигрантов угрожали безопасности людей, практически не подозревавших об их существовании – строителей, энергетиков, технологов, операторов различных производств, – и следовало как можно быстрее обезвредить террористов, не желающих внимать голосу рассудка. Железовский понимал это, иначе не разрешил бы работать Берестову в одиночку. Если только не подстраховал его обоймой телохранителей – наблюдение за собой Ратибор считал несомненным фактом.
