Василий Пронин
В ставке Верховного Главнокомандующего
© Гончаренко О. Г., предисловие, 2014
© ООО «Издательство «Вече», 2014
А. Д. Бубнов
В Царской Ставке
О втором российском издании мемуаров контр-адмирала А. Д. Бубнова «В Царской Ставке»
Ординарный профессор югославской Морской академии контр-адмирал русской службы Александр Дмитриевич Бубнов доживал свой век в заштатном словенском городке Краньи, подобно многим его соотечественникам вдали от берегов Отечества. Там он и умер в 1963 г., когда мир вокруг него успел измениться до неузнаваемости.
Отгремела 2-я мировая война, была перекроена карта Европы, а в самой Югославии власть уже давно перешла из королевских рук в руки парламентариев «народно-демократического» правительства коммуниста Иосипа Броз Тито.
За годы, что пришлось прожить в этой балканской стране, адмирал успел вложить немало сил в подготовку и воспитание морских офицеров приютившего многие тысячи русских беженцев гостеприимного государства и в конце жизни пребывал на заслуженном отдыхе.
Он хотел написать воспоминания о себе, ибо у него было, о чем поведать любопытным потомкам. Чего только стоило описание учебы в петербургском Морском корпусе, откуда он вместе со сверстниками-гардемаринами был выпущен в 1902 г., да и этапы блистательной карьеры в российском Императорском флоте, с описанием участия автора в чине мичмана в Русско-японской войне, непременно нашли бы своего читателя. Одна только история о плавании на броненосце «Орел», в составе 2-й Тихоокеанской эскадры адмирала Рожественского и тяжелое ранение молодого мичмана в Цусимском сражении стоила целого романа!
Было чем гордиться автору и на академическом фронте, следствием чего стала его служба в Морском Генеральном штабе и выпуск первой книги в 1911 г. под названием «Высшая тактика»…
Справедливости ради заметим, что сам Александр Дмитриевич Бубнов не был военным теоретиком в прямом смысле этого слова. За краткой «передышкой» в стенах штаба и тиши библиотек, в 1914 г. последовали его новые военные походы, на этот раз на крейсере «Диана», входившем в состав русских военно-морских сил на Балтийском театре военных действий.
Судьба или протекция – неизвестно, что в точности, сыграло решающую вскоре роль в откомандировании молодого флотского офицера с передовой прямо в Ставку Верховного Главнокомандующего, тогда великого князя Николая Николаевича.
Должность начальника морского управления при Ставке, которую получил Бубнов, общепризнанно считалась пиком военной карьеры любого офицера Морского Генерального штаба.
Взлету карьеры Бубнов был обязан своим талантам, и в некоторой степени и стараниям морского министра адмирала И. К. Григоровича. 1915 г. стал переломным в жизни молодого капитана 2-го ранга Александра Бубнова, отведя ему свою роль созерцателя великой истории. Сделавшись невольным свидетелем событий столь эпохального масштаба, в конце жизни Бубнов пришел к выводу, что перед ними померкли бы любые, даже самые яркие биографии частного лица.
Тогда автором было решено посвятить их своей службе в Ставке, а также всем последующим событиям, разворачивавшимся там до самого конца Российской империи в 1917 г.
…Впервые книга эта увидела свет в нью-йоркском русском издательстве имени Чехова более полувека назад, в 1955 г., рукопись ее была выслана туда автором из «социалистической» Югославии с надеждой на скорое опубликование в «свободном мире».
Уверенность автора в том, что его труд окажется непременно опубликованным, основывалась еще и на том, что знаменитое либеральное издательство с удовольствием бралось печатать труды, мягко говоря, далекие от апологетики Государя и вообще Царствующего Дома Романовых. Делалось это отчасти в пику широкой волне русских зарубежных монархических публикаций, отчасти потому, что финансировалось оно людьми далеко не монархических воззрений.
Ожидания автора оправдались.
Либералам российской эмиграции было хорошо известно, что далеко не все, кто по долгу службы находился во время Великой войны (1914–1917) в Ставке, исповедовал монархические принципы, а иные из них в те годы даже бравировали своей оппозицией к Государю. И хотя часть этих людей впоследствии раскаялись в собственном предательстве и легкомыслии, даже спустя годы среди русского зарубежья продолжала оставаться устойчивая группа лиц, часть до самых последних дней, продолжавшая фрондировать собственной изменой в феврале 1917-го. Адмирала, не раздумывая, взялись опубликовать.
Разумеется, в оценке личности Бубнова невозможно безоговорочно утверждать, что он до конца дней своих принадлежал именно к той части эмигрантов, однако на протяжении многих лет считал своим долгом поддерживать репутацию либерала.
В остальном – научный работник Бубнов был далек от праздного суесловия собратьев по мемуарному цеху, и даже в написанных им без должного пиетета воспоминаниях о службе в Ставке стремился соблюсти формальную корректность в описании Государя.
Суховатые по стилю, его очерки жизни Ставки по-прежнему интересны историкам, ибо, к счастью, адмирал Бубнов не страдал графоманией. Завершив свой повествовательный труд, он не продолжил череду «осмыслений» прошлого, посчитав, что сказал в книге достаточно для будущего суда потомков.
Объясняется это еще и тем фактором, что для пустых и бессмысленных литературных упражнений у адмирала просто не было времени. Другие интересы занимали его, и в первую очередь желание восполнить пробел в российской военно-морской науке, образовавшийся в силу объективных обстоятельств за десятилетия после октябрьского переворота.
Словно бы состязаясь с другим крупным теоретиком русской военной эмиграции той поры – генералом Н. Н. Головиным, в течение целого года в парижском «Морском журнале», издававшемся во Франции в 1928–1941 гг., Бубнов опубликовал ряд статей под общим названием «Мысли о воссоздании Русской морской вооруженной силы».
Не удовлетворившись научной публицистикой, в конце 1920-х гг. в Праге Бубнов подготовил к изданию и опубликовал свой труд «Русская морская проблема», а всего четыре года после того в Югославии появилась на свет его трехтомная монография, именуемая «История военно-морского искусства».
В 1937 г. вышла другая книга Бубнова, становившегося все более знаменитым в русском зарубежье военно-морским теоретиком, под названием «Проблемы Босфора», изданная на французском языке, дабы увеличить аудиторию лиц, кому она была адресована.
Работа над подобными фундаментальными трудами требовала строгого научного подхода, неторопливого анализа и взвешенности выводов и не располагала к параллельному сочинению легковесной мемуаристики хотя бы по причине ограниченности автора во времени.
В довершение всего и активное членство Бубнова в Русском научном институте в Белграде продолжало отнимать некоторую часть свободного времени.
Следует заметить, что мемуары адмирала, увидевшие свет уже в новых общемировых исторических условиях, во многом задумывались автором как отчет о прожитой эпохе, но не претендовали на полную объективность и приемлемость всеми читателями его взглядов и убеждений.
Вышедшие в свет в ту пору, когда самому Бубнову было уже за семьдесят, они предполагали долю правдивости в преддверии Высшего суда, ожидавшего автора за гробом, но даже с учетом этого фактора далеко не все в эмиграции посчитали, что Бубнов оказался беспристрастен, даже стоя перед лицом Вечности.
После выхода книги многие современники даже успели попенять автору, что после отречения Государя адмирал Бубнов не только не оставил службы, как того требовал долг верноподданного, но продолжил служить масонскому Временному правительству, за что 8 июля 1917 г. произведен в контр-адмиралы.
Вскоре после публикации мемуаров Бубнова в Соединенных Штатах на соседнем континенте, в аргентинской восьмиполосной газете «Наша страна», одним из ее рецензентов были едко подмечены весьма сомнительные высказывания автора, характеризующие его отношение к правящей династии и к воинскому долгу как таковому. Рецензентом было недвусмысленно указано и на готовность автора принять участие в перевороте, замышлявшемся генерал-адъютантом М. В. Алексеевым, начальником штаба Верховного Главнокомандующего, и рядом других военных и статских должностных лиц.
Для иллюстрации позволим себе привести здесь лишь небольшой отрывок из обширной рецензии автора:
«…Чины Ставки жили и… другими… интересами, которые сплачивали их всех в ненависти к Царю. Это ясно видно из следующего признания адмирала Бубнова: “Не успели мы окончательно разместиться в Могилеве, как нас точно громом поразила весть о смене Великого Князя (Николая Николаевича. – О. Г.) и принятия Государем Императором должности верховного Главнокомандующего. Мы все, проникнутые безграничной преданностью Великому Князю… были этим совершенно подавлены…” И далее следует весьма любопытное признание. “В душах многих зародился, во имя блага России, глубокий протест, и, пожелай Великий Князь принять в этот момент какое-либо крайнее решение, мы все, а также и Армия, последовали бы за ним…”
Будущие историки поблагодарят адмирала Бубнова за это откровенное признание, что чины Верховной Ставки готовы пойти на измену присяге и на государственный переворот во время войны по первому слову Великого Князя Николая Николаевича. “Атмосфера возвышенных чувств” оказывалась явной атмосферой измены воинской присяги в военное время национальному вождю страны».[1]
Разумеется, как и многие заговорщики, явные и скрытые, проявившие себя в постановке государева отречения в марте 1917 г., вскоре после падения монархии получили превосходную возможность оценить результаты собственных интриг на собственном опыте. Не стал исключением, правда, в самой минимальной степени и сам адмирал Бубнов.
После 25 октября 1917 г. он не только поспешил подать в отставку, словно бы предвидя грядущие ужасы большевизма, но и, памятуя о кровавых расправах над офицерами и адмиралами в Гельсингфорсе и Кронштадте в мартовские дни 1917 г., поспешил поскорее покинуть пределы России, направившись в республиканскую Францию.
Пребывая в Париже, в конце 1918 г. адмирал был вновь востребован для службы, на этот раз верховным правителем России адмиралом А. В. Колчаком, и даже включен заочно в состав русской делегации на Версальской мирной конференции, возглавляемой бывшим министром иностранных дел империи С. Д. Сазоновым.
Как известно, делегация эта, стараниями победивших держав, не была даже допущена на конференцию, и адмирал в числе прочих ненадолго вернулся в Россию, поступив в распоряжение Главнокомандующего ВСЮР генерала Деникина.
В ту пору Добровольческий флот начинал понемногу восстанавливаться, и 3 мая 1919 г., после прибытия остатков русской Черноморской эскадры из Севастополя в Новороссийск, Бубнов был назначен начальником дивизиона миноносцев, а в конце лета того же года получил пост начальника штаба командующего белым Черноморским флотом вице-адмирала Дмитрия Всеволодовича Ненюкова (1869–1929).
Впрочем, эта служба под началом адмирала Ненюкова оказалась для Бубнова весьма краткосрочной. 8 февраля 1920 г. он был уволен генералом Деникиным за поддержку кандидатуры генерала Врангеля на место командовавшего в Крыму генерала Шиллинга, и тем самым его участие в Гражданской войне в России окончилось.
В эмиграции, до начала 2-й мировой войны, он проживал в Дубровнике, а после войны – в городе Кранье, в Словении.
Бубнов был одним из последних, но все же еще далеко не последним из чинов императорского и добровольческого флотов, окончивших свои дни на чужбине.
Если верить утверждениям энтузиастов-любителей тематики русского морского зарубежья, сочинивших немало больших и малых очерков по теме в конце ХХ – начале XXI века, последним из офицеров российского Император ского флота стал лейтенант Алексей Владимирович Цытович выпуска Морского корпуса 1913 г., окончивший свои дни в 1983 г. в Лондоне…
Последним офицером Белого флота стал мичман Сергей Сергеевич Аксаков 1920 г. выпуска русского Морского корпуса в Бизерте, скончавшийся в 1987-м в Буэнос-Айресе.
И, наконец, 15 лет тому назад, в Сиэтле скончался лейтенант Николай Семенович Запорожцев, выпускник 1917 г. Школы мичманов военного времени.
Поколение русских морских офицеров, служивших под Андреевским флагом империи, ушло в вечное плавание… Наступило время их воспоминаний.[2]
1 марта 2008 годаО. Г. Гончаренко,исследователь и публицист,доктор исторических наук
Предисловие
Два органа верховной власти стояли во главе России во время 1-й мировой войны: правительство и верховное командование вооруженными силами, взаимоотношения которых были лишь весьма неполно и неопределенно установлены введенным наспех с началом войны «Положением о полевом управлении войск в военное время», каковое к началу войны не было еще окончательно разработано.
На этот недостаток «Положения» сознательно закрывали глаза, полагая, что единство действий этих двух органов верховной власти будет в полной мере обеспечено личностью царя, так как предполагалось, что в случае большой войны он будет совмещать обе должности: главы государства и Верховного Главнокомандующего вооруженными силами.
При этом, однако, упускалось из виду, что полное и успешное единство действий таких двух органов верховной власти могло бы быть вполне обеспечено лишь в том случае, когда бы громадное бремя этих должностей нес на себе такой гениальный правитель, каким был Петр Великий.
Между тем император Николай II таким гением не был. Но и помимо этого, он, вопреки предположениям, не принял на себя верховное командование вооруженными силами, и таким образом исчезла даже самая возможность полного единства действий обоих органов верховной власти, мыслимая лишь при объединении их обоих в одних руках.
Поэтому-то в Англии и во Франции, победоносно окончивших войну, вся полнота гражданской и военной верховной власти была сосредоточена в так называемом военном кабинете.
У нас же в то время как верховное командование – сначала в лице великого князя Николая Николаевича, а затем в лице ген. Алексеева, которому Государь всецело вверил верховное управление вооруженными силами страны, – стремилось добиться победы, верховное управление страной, в лице престола и правительства, вели ее своей пагубной внутренней политикой к погибели.
* * *
Оба органа верховной власти: правительство в столице и верховное командование в Ставке, если и не вступили сразу же после начала войны в открыто неприязненные отношения, то во всяком случае, вместо тесного единения, начали подозрительно относиться друг к другу.
В Ставке стали прислушиваться и приглядываться к тому, что говорят и делают в столице, то есть в правительственных и придворных кругах, а в столице стали гадать и наблюдать за тем, что думает и предпринимает Ставка.
При этом тесного единения не было не только между гражданским управлением государством и верховным командованием, но не было его и в чисто военной сфере, ибо военный министр, на котором лежала громадная и ответственная задача снабжения и укомплектования армии, не был подчинен Верховному Главнокомандующему.
Между тем занимавший должность военного министра, бездарный интриган и оппортунист генерал Сухомлинов, пользовавшийся, к сожалению, расположением Государя, занял по отношению к Ставке враждебную позицию, считая себя обойденным назначением великого князя Николая Николаевича, так как – со свойственным ему тщеславием и самомнением – полагал, что, в случае неприятия на себя Государем должности Верховного Главнокомандующего, на эту должность никто в России, кроме него, не имел права и не был бы способен ее выполнять.
И вот в столице – в известных кругах и при дворе – начали шептаться о том, что громадная популярность в России великого князя может причинить вред престолу, и стали намекать на то, что в Ставке могут появиться на почве этой популярности узурпаторские тенденции.
Слухи эти, конечно, тотчас же дошли до Ставки, которая начала подозрительно смотреть на разные мероприятия правительства, рассматривая их как стремление ограничить свободу действий верховного командования. В душе же рыцарски честного и преданного престолу великого князя слухи эти вызвали глубокое возмущение и обиду. Это побудило великого князя, – а по его указанию и Ставку – тщательно избегать всего, что могло бы дать этим слухам малейшую почву, и таким образом Ставка оказалась вынужденной не поднимать некоторых вопросов и не предпринимать известных действий, которые, однако, могли бы успешно повлиять на ход войны.
В частности, например, великий князь за всё время войны, которое он провел на посту Верховного Главнокомандующего, тщательно избегал общения с так называемыми «общественными» кругами, группировавшимися вокруг Государственной Думы, среди которых он пользовался большой популярностью; между тем в той гигантской борьбе, которую в 1-й мировой войне вела Россия, тесное единение общественности с армией должно было бы несомненно благоприятно влиять на ход этой борьбы.
Кроме того, великий князь никогда не посещал войска на фронте, всегда предоставляя это делать Государю, так как опасался вызвать такими посещениями подозрение в искании популярности среди войск. Между тем посещение великим князем войск, среди которых он действительно пользовался легендарной популярностью, могло бы, особенно в критические моменты операций, значительно способствовать благоприятному их ходу.
Великий князь был также вынужден отказаться от категорического требования смены высших военных начальников, оказавшихся не соответствующими своему назначению, но пользовавшихся благоволением Государя, и не мог решительно вмешиваться в дело снабжения армии, которое было в руках военного министра, подчиненного не ему, а Государю.
Лишь впоследствии, когда стало совершенно очевидным, что верховное управление страной не способно справиться со своей задачей и его деятельность может привести к поражению, великий князь – во имя спасения родины – отказался от чрезмерной осторожности в своих сношениях с ним и начал выступать с решительными требованиями различных мероприятий, но вскоре затем был сменен.
Таким образом, раздвоение верховного управления и отсутствие единства действий между обоими органами верховной власти отразились на свободе действий великого князя в деле выбора высшего командного состава, ограничили его влияние на дух вооруженных сил и отчуждали его от народа, на творческих и духовных силах которого основывалось спокойствие и плодотворная деятельность страны в тяжелую годину войны.
* * *
С самого начала войны симпатии и чаяния русской общественности разделились между этими двумя органами верховной власти: все честные и любящие свою родину люди, принадлежавшие по своим убеждениям к прогрессивно настроенным слоям общества, устремили свои взоры на Ставку, а всё, что было сосредоточено в «темных силах» распутинского толка, тесным кольцом охватило правительственные сферы и престол.
Между тем после принятия на себя Государем должности Верховного Главнокомандующего отчуждение верховного командования от общественности еще больше увеличилось, ибо Государь относился к ней с предубеждением.
Однако общественные круги, порвавшие связь с правительством, находившимся под влиянием «темных сил», ведших Россию к гибели, продолжали видеть в Ставке луч надежды на спасение и стремились через посредство Штаба Верховного Главнокомандующего воздействовать на Государя, чтобы побудить его изменить пагубную для России внутреннюю политику престола и правительства.
* * *
Роль правительства и общественности во время 1-й мировой войны и их влияние на ее трагический исход в известной мере уже выяснены, но далеко еще не выяснены роль и влияние верховного командования на течение войны и ее исход.
Особенно же остается невыясненным волнующий вопрос: сделало ли верховное командование всё от него зависящее, чтобы этот трагический исход предотвратить; волнующий потому, что ведь оно руководило всей вооруженной силой страны и что к нему одному обращены были все чаяния русского народа.
Автор настоящих воспоминаний пробыл в Ставке всё время войны, сначала на подчиненных, а затем на руководящих должностях. Он был свидетелем, а в некоторых случаях и участником ряда неизвестных до сих пор истории решений, имевших решающее влияние на исход войны, и составил себе определенное суждение о том, каково было и каковым могло бы быть влияние верховного командования на этот исход, иными словами, каковы были причины нашего поражения в 1-й мировой войне, изложению чего и посвящены настоящие воспоминания.