Елена Тумина
Таинственное завтра. 15 рассказов мастер-курса Анны Гутиевой
Арина Ивка.
БЛОШИНЫЙ РЫНОК АМБИЦИЙ
Огненной Уле из жаркой Алматы
в знак искренней симпатии
В тесной комнатке без окон, на обшарпанных, совершенно не эргономичных стульях, сколоченных, похоже, еще во времена святой инквизиции, расположились конкуренты с группами поддержки.
В наэлектризованном воздухе смешалось столько незнакомых и потому неприятных запахов, что, конечно, Уля, очень чувствительная, вместо приветствия звонко чихнула.
Катюшка просто физически ощутила, как их сканируют оценивающими неприязненными взглядами.
– Здрасьте, – тихо выдавила она. Никто не снизошел до ответного приветствия.
Катюшка переживала так, будто ей самой предстояло участие в кастинге. Наклонилась к Уле и прошептала подбадривающе, скорее для себя: «Спокойствие, только спокойствие!»
А Уля и не думала волноваться. Другая бы в подобной недружественной обстановке стушевалась бы, съежилась. Но только не Уля!
Своим неподражаемым царственным взором – «в упор не вижу» – она снисходительно скользнула по присутствующим. Цепкие взгляды слабели. Даже дышать легче стало.
«Как это у нее получается?» – в очередной раз восхитилась Катюшка.
Две дамы, сидевшие неподалеку, оживленно беседовали.
– Странно, что кроме справки от врача никаких документов не просят. Но мы взяли на всякий случай. И дипломы, и грамоты, и сертификаты. У Кристи их так много.
Пышная длинноволосая блондинка в брючном костюме веселенького розового цвета горделиво указала на объемный «луивитоновский» саквояж.
– Барби. Двадцать лет спустя, – шепнула Катюшка Уле.
Собеседница, тоже блондинка, стриженная совсем коротко, под «лысого мальчика», согласилась:
– Вы правы, я считаю. Нужно объективно оценивать участников, я считаю. Со всех сторон, я считаю. Муж портфолио Тамика в цифровом формате сделал. Иначе бы пришлось бригаду носильщиков нанимать, я считаю.
– Замечательная идея! – фальшиво восхитилась Барби. – Надо тоже так сделать. А то я только сотую часть могу с собой брать. А оцифрованное-то гораздо удобнее!
– Какая продвинутая бухгалтерша-счетоводша, я считаю, – снова шепнула Катюшка, и они весело переглянулись с Улей.
Сидевшая напротив блондинок очень худая брюнетка в стареньких джинсах и растоптанных кроссовках вдруг неожиданным прокуренным басом прокомментировала:
– Оцифрованное – фигня! Не то впечатление. Лучше несколько грузовиков нанять и вживую все привезти.
И после паузы очень похоже передразнила:
– Я считаю!
Раздались смешки.
Счетоводша скривилась пренебрежительно. И обратилась к Барби, так, чтобы все услышали:
– Сейчас отбором на кастинг занимаются в основном молодые и неопытные. Без должного образования. Сплошные невежи, я считаю. Поэтому и планку сильно опустили. До плинтуса, я считаю. Приглашают не пойми кого.
Барби закивала.
– И не говорите! Такая нездоровая конкуренция! Куда не придешь, везде простолюдины. Без роду и племени. Ни рожи, ни кожи!
– С вашим-то баулом достижений и столь весомым наличием и рожи и кожи не сто́ит беспокоиться, – снова раздался хриплый голос брюнетки.
Взгляды присутствующих устремились на упитанную, щекастую Кристи. Заулыбались, захихикали.
– Что бы вы понимали! Это конституция у нас такая. Особенная, – взвилась Барби. – Не чета плебеям!
Брюнетка хмыкнула:
– Может и плебеи. Но разницу между ожирением и конституцией понимаем.
– Как и разницу между невежами и невеждами, – вдруг тоненько прошелестела худенькая девушка в некрасивых очках с толстыми линзами. – Хотя в некоторых индивидуумах это успешно сочетается.
– Гляньте на этих образованных! Если вы такие умные, почему на вас одеты китайские заношенные шмотки? Зарабатывать не умеете, только философствовать! – парировала счетоводша.
– Во-первых, не одеты, а надеты, – возразила очкастенькая. – А во-вторых, может, поделитесь опытом, каким непосильным трудом вы зарабатываете на прикид от-кутюр?
– Известно каким, – хмыкнула брюнетка. – Муж пилит. Не на лесоповале, конечно. Пока.
– Да что вы себе позволяете? – вскинулась счетоводша.
– За оскорбления и клевету привлечь можно! – поддержала Барби. – Мало не покажется. В суде будете умничать. Образованность свою показывать.
– Вы мне угрожаете? – брюнетка, казалось, даже обрадовалась.
Катюшка, как и остальные, с интересом следила за этим классовым словесным баттлом.
Но тут в комнатке появилась худенькая девушка. Странная асимметричная прическа с фиолетовыми прядями и в тон им жутковатые, как шкурки баклажана, губы сразу намекали на ее причастность к загадочному миру искусства.
– Сейчас двое проходят за мной. И еще двое готовятся. Кто первый?
Все загалдели, повскакивали с мест и двинулись на девицу.
– Стоп, стоп! – испуганно замахала та клипбордом. – Давайте по очереди!
– Мы! Мы первые пришли! – громко закричала пожилая грузная женщина и ледоколом рванулась к девушке. – Запишите, Степанцовы. Роланд!
«Больше всего на свете я люблю статных мужчин, пирог с яблоками и имя Роланд», – вспомнилось Катюшке.
Худосочный, ушастенький Роланд рядом с женщиной-ледоколом явно не дотягивал до такого брутального имени.
– А мы за ними подошли! Мартыновы. Мила, – невысокая женщина в ярко-оранжевом кардигане неотступно двигалась за первой.
– Мы следующие! Запишите: Чумаковы. Алиса, – замахала, как ветряная мельница, сразу двумя руками девушка в черной бейсболке.
– Ничего подобного! С какой стати вы следующие? – вклинился раздраженный голос. – Мы за оранжевым кардиганом пришли! Запишите: Ломака. Лев.
– Ну конечно! Больше ничего не придумали? – возмутилась девушка. – Фантазерка! Мы за оранжевой!
– Молодая да ранняя! – не сдавалась Ломака. – Скажите ей, мы же за вами! – она апеллировала к женщине в кардигане и даже сделала попытку ухватить ее за руку. Оранжевая испуганно шарахнулась в сторону.
– Да не помню я, кто за мной. Я помню, за кем мы!
– Ну как же не помните? Вы еще интересовались, сколько Льву лет! – продолжала наседать Ломака.
– Не помнит она вас, потому что мы за ней пришли! Вот есть же такие наглые! Лезут без очереди! – негодовала бейсболка.
«Похоже назревает рукопашная», – Катюшка придвинулась к Уле.
– Сто-ооп! – повелительный окрик фиолетовой разом погасил свару. – Сама буду вызывать! Устроили здесь! И чтоб тихо было. Кто будет мешать просмотру, сразу на выход!
По недружным рядам прокатился слабый вздох то ли разочарования, то ли одобрения.
– Идут со мной Степанцовы и Мартыновы. Готовятся, – девица заглянула в листочки на планшете, – Хотеевы и Бобик.
– Бибик, – прозвучал робкий голос. Фиолетовая проигнорировала и двинулась к выходу.
– Но мы же раньше пришли, – девушка в бейсболке рискнула возразить. – Нас когда возьмут?
Фиолетовая резко тормознула, так что следовавшие за ней увесисто шмякнулись друг о друга.
– Фамилию напомните? Ломака, кажется?
– Чумаковы! Алиса.
– Ломака – это мы! Мы! Лев!
Девица кивнула и хищно улыбнулась:
– Чумакова и Ломака пойдут последними. Я пометила.
– Но мы же… Это… Как же так? – голос Ломаки задрожал.
– Беспредел какой-то! Произвол! Я буду жа… – не слишком уверенно попыталась протестовать девушка в бейсболке.
– Кому не нравится, с вещами на выход! – резюмировала фиолетовая. – И повторяю: тишина! Иначе сразу распрощаемся. Телефоны в беззвучный режим!
«Сурово. И скучновато. Похоже ругани и мордобоя не будет», – подумала Катюшка и занялась подсчетом конкурентов.
«Сколько мы здесь проторчим? Неужели за эти рекламные ролики действительно так хорошо платят, как написано в объявлении? А почему бы и нет? Рекламу эту назойливую лепят во все передачи и фильмы. Придется потерпеть. Денежки сейчас нам очень кстати».
Катюшка вздохнула. Волна обиды и отчаянья в который раз окатила жаром стыда. До закипающих слез.
«Идиотка! Надо же было так лохануться! Везде ведь пишут и говорят. Предупреждают. Пенсионеры, и те давно уже на такое не ведутся, а я как умственно отсталая…»
Катюшка вновь окунулась в события того злополучного дня, когда она ответила на звонок с незнакомого номера и, словно загипнотизированная, послушно перевела свои бережно собираемые рублики-копеечки на «безопасный счет» каких-то пройдох.
А сделав эту непостижимую, непростительную глупость, она как-то разом очнулась. Вынырнула из вязкого морока и обрела способность мыслить. Позвонила в банк. Понеслась в полицию.
Как же неуютно было под взглядами бравых полицейских, которые смотрели на нее как на умалишенную и искренне удивлялись:
– Девушка, неужели ничего не екнуло? Об этой схеме все уже знают. Ну как же вы так?
Заявление приняли, но дали понять: денежки улетели навсегда.
Уля, конечно, почувствовала, что Катюшка опять погрузилась в досадные воспоминания, и подвинулась ближе. Прижалась. Та еще телепатка! С ней бы на «Битву экстрасенсов», а не на съемки этой дурацкой рекламы, которая начнет выбешивать зрителей уже после третьего просмотра.
Народ притих. Переговаривались осторожным шепотом.
И вдруг напряженную тишину взорвало: «О Белла, чао! Белла, чао! Белла, чао! Чао. Чао…»
Маленький плешивый мужичок неуклюже тыкал в экран смартфона. Наконец, укротил. Виновато пролепетал, пришепетывая:
– Профу профения.
Забубнил в трубку:
– Все хорофо у нас. Началось. Не знаю. Ефим в порядке. Попили. Поели. Сходили. И по-больфому тофе. Не знаю. Тифину просят. Фум мефает. Позвоню сам пофе.
Аудитория с интересом прислушивалась.
– Надо же, какой заботливый! – с умилением прошептала сидящая рядом с Катюшкой очень румяная, то ли от духоты, то ли от своей природы, дама средних лет. – Мой-то сроду Маришке внимания не уделит. Гараж да футбол в приоритетах. А та к нему тянется. Любит. Непонятно только за что!
– Да-а-а, – то ли соглашаясь, то ли просто из вежливости протянула грустная женщина с небрежным старушечьим пучком, совершенно не подходящим ее милым чертам лица.
Ожидание затягивалось. Прошло уже минут двадцать, а за следующими претендентами фиолетовая девица не торопилась.
– Первых всегда долго держат. Следующих побыстрее отстреляют, – сказала румяная соседка.
Катюшка поежилась от этого «отстреляют».
– Вы не первый раз на кастинге?
– Не первый. Маришка уже три раза снималась, – голос женщины набирал горделивую громкость. – Очень она фотогеничная и харизматичная! И быстро соображает, что нужно делать. А то ведь как бывает, вроде претендент внешне подходит, но…
Женщина сделала многозначительную паузу.
– Пугается или тупит.
– Поэтому так долго? – поинтересовалась Катюшка.
– Так свет ставят. Аппаратуру настраивают. Первыми плохо идти. Идеально в третьей-четвертой паре. Режиссер еще не устал, но ему уже есть с чем сравнивать. Вы впервые?
Катюшка не успела ответить. Вклинилась грустная женщина.
– Мы на рекламу первый раз. А так-то Иннокентий уже два раза в сериалах снимался. Способный очень. Артистичность в крови. И замысел режиссера на лету схватывает.
Все с удивлением посмотрели на невзрачного Иннокентия.
– И в каких сериалах вы снимались? – недоверчиво спросила Барби.
– В третьем сезоне «Полицейских сражений» в 21 серии. В «Семидесятых» во втором сезоне в 15 серии, – со снисходительным достоинством отчеканила женщина.
Катюшка с Улей переглянулись.
– Мы вот тоже пробовались в четвертый сезон «Нереальных барышень», – включилась счетоводша. – И Тамик очаровал всю съемочную группу и покорил режиссера, я считаю.
– Снялись? В какой серии?
– Как же! Исполнительница главной роли своего протеже притащила, – горестно вздохнула счетоводша. – Везде блат и кумовство, я считаю.
Кто-то закивал, но женщина с пучком возразила.
– Ну не скажите! Истинный талант всегда заметят. Без всякого блата.
– Вы хотите сказать, что ваш гений, а мой так себе? – повысила голос счетоводша.
В душной комнате вновь назревала склока.
Но тут распахнулась входная дверь.
– Следующие, кого называла, идут за мной. Приготовиться Барковым и Никиткиным, – возвестила фиолетовая.
Катюшка чувствовала вину перед Улей за то, что втянула ее в эту авантюру. «Хоть бы нас поскорее вызвали».
Но Уля, похоже, не особо тяготилась создавшимся положением. Она обладала непостижимым для Катюшки даром отстраниться от внешней суеты. Погрузиться в себя и там то ли мечтать, то ли медитировать. А может и вовсе дремать с полуприкрытыми глазами.
Катюшка, честно говоря, не особо хотела сейчас так же зависнуть в своих мечтах и мыслях, ибо ничего умиротворяющего там не было, а только бесполезное сожаление о совершенной глупости. Поэтому самосозерцанию она предпочла рассматривать присутствующих.
С поддержкой было все очевидно. Каждый считал своего претендента лучше: талантливее и красивее, а потому достойнее.
Интереснее было наблюдать за самими участниками кастинга.
Соперники поглядывали на Улю. Мужская часть с завороженным интересом, а женская с раздражением и враждебностью. Еще бы, такая красотка! Горячая рыжина в сочетании с надменной манерой поведения, от которой так и веяло холодной неприступностью, одновременно манили и рекомендовали держаться на расстоянии.
Особенно нахально пялился Тамик. Если счетоводша, поворачиваясь на стуле, загораживала ему обзор, он недовольно дергал лобастой головой и то вытягивал шею, то нагибался или откидывался, но глаз от Ули не отводил.
Толстенькая Кристи неприязненно наблюдала за этой гимнастикой. Казалось, что она еле сдерживает порыв отвесить симпатяге увесистую затрещину.
Ближе всех сидел звезда сериалов Иннокентий. Он явно рассчитывал пообщаться с Улей и что-то невнятно промямлил, намереваясь приблизиться. Но видимо, женщина с пучком не преувеличила его умственные способности, потому как, запнувшись о насмешливый взгляд Ули, Иннокентий благоразумно тормознул.
На исходе третьего часа Катюшка решила, что если они не будут следующими, надо уходить.
Она и предположить не могла такое количество претендентов на съемку в каком-то дурацком рекламном ролике. Катюшка думала, что из пяти-шести, ну максимум десяти подходящих по внешним данным участников выберут пару-тройку самых ярких, а из них – самую лучшую. То есть – Улю.
Рядом вновь затевалась очередная свара. Злобный придушенный шепот скандалистов был даже хуже визгливого ора.
У самих участников тоже сдавали нервы. Внезапно сцепились две красотки, до этого мирно сидевшие рядом. Пока их разнимали, сдобная Кристи все же дотянулась до красавчика Тамика и смачно смазала ему за игнор и фривольные взгляды в сторону. Тот аж со стула слетел. Счетоводша с негодующим клекотом метнулась к ошалевшему плейбою.
Продолжение шоу было прервано очередным явлением фиолетовой. На этот раз с каким-то пузатиком. Тот бодро покатился вдоль стульев эдаким носатым колобком. По-хозяйски, цепко оглядывал истомленных претендентов. Кивал молча в чью-то сторону. Фиолетовая девица записывала фамилии отобранных. Возле Катюшки с Улей колобок словно споткнулся. Замер. И затыкал коротеньким пальцем в Улю.
– Ну вот же! Вот! – выкрикнул он неожиданно густым бархатистым тенором, таким приятным после надоевшего змеиного шипения со всех сторон. – Вы совсем слепая, дорогуша? Не можете сделать приоритетный отбор?
Щечки помощницы запунцовели. Колобок бушевал.
– Вот то, что нам нужно! По типажу идеально же. С нее и начинать надо было! А мы пятый час по вашей милости смотрим всякую…!
Колобок закрутился вокруг невозмутимой Ули, казалось, даже обнюхал ее своим носярой.
– Перфектно! Прошу за мной в павильон.
И понеслось. Улю просили встать туда, потом сюда. Присесть, прилечь, пройтись, повернуться. Направо-налево-наискосок-вдольипоперек.
Колобок не переставал восторженно ахать и охать. Параллельно чихвостил фиолетовую девицу и надсадно вопил на зашуганного оператора.
Катюшка сильно переживала за Улю. Как она выдержит это экстремальное шапито? Но та неожиданно стойко и даже с каким-то азартом выкаблучивала под слепящими лампами, послушно принимая красивые позы.
Единственная заковыка случилась, когда новоявленной звезде поднесли на золотистом подносике кружочки рекламной продукции: «Шпикачки „Букет нирваны“ от Марьи и Ивана».
«Это провал, – поняла Катюшка, – Уля такое и в рот не возьмет».
– Надо кушать с аппетитом. Показать восторг и наслаждение. Пищевой оргазм! – надрывался колобок.
Уля брезгливо чихнула и отодвинулась.
Но режиссер, к удивлению Катюшки, не расстроился, а наоборот, даже восхитился.
– Это же надо одним чихом столько передать! Немного изменим сценарий! Будем так чихать якобы на продукцию конкурентов. А вместо «Нирваны»… Что Улечка кушать любит? Больше всего? До трясучки чтоб прям!
– Соленые помидоры, – помявшись, призналась Катюшка.
Режиссер и здесь не потерял присутствие духа и не выказал недовольства.
– Отлично! Срочно найти помидорки соленые! Дурацкий поднос заменить красивой посудой поглубже, чтобы не видно было, что там. Сначала закладываем «Нирвану» – снимаем чихание, потом соленые помидорки.
Уле такое решение зашло, и она расстаралась. Очень талантливо и убедительно. Катюшке даже казалось, что вот-вот и восходящая звезда рекламы капризно потребует мартини или просекко.
Как ни странно, заплатили всю указанную в объявлении сумму. Фиолетовая девица еще раз уточнила номер телефона и записала электронную почту.
– Если заказчик даст добро, станете лицом этой продукции. Я сообщу. Оплата, конечно, будет значительно больше.
Однако в голове у выдохшейся и переволновавшейся Катюшки не «…зазвучали цыганские хоры и грудастые дамские оркестры…» как у Ипполита Матвеевича.
Перспектива стать лицом шпикачек ни у нее, ни у измученной Ули восторга не вызвала.
Катюшка вдруг ясно представила, как тысячи зрителей после очередного появления Ули на экране в разгар увлекательного сериала или напряженного спортивного момента хватаются за пульт и, забывая про хорошее воспитание, два высших и присутствие рядом детей, исторгают неприличные крики.
– Будем рады, – лицемерно выдавила Катюшка и прижала к себе покрепче любимую рыжую котейку, у которой от усталости, казалось, даже шерстка потускнела. Словно запылилась.
«Письма в спам. А номер завтра поменяю».
Уля с одобрением икнула и устроилась поудобнее на руках хозяйки.
Елена Тумина.
СКАЗКА ПРО ВЕРУ, НАДЕЖДУ, ЛЮБОВЬ
Жили-были три деревни. Дружно меж собой жили, хоть и бедно. Неподалеку на холме стоял высокий Храм. Заслышав перезвон колоколов, люди трех деревень спешили на службу. Три сестры – Вера, Надежда, Любовь – жили по разным деревням. Старшая Вера жила в Первой деревне, Надежда – во Второй, а младшая Любовь – в Третьей.
Многие люди в Первой деревне, где жила Вера, были хозяйственными, хотя невезучими. Как-то жители этой деревни решили поумнеть. Многие из них стали обучаться наукам и через несколько лет стали вежливыми и витиевато говорящими. Старательная Вера и сама тянулась к знаниям, и учила сестер умению противостоять обстоятельствам. А обстоятельства у Веры были сложные: мужа она себе выбрала не того, кого нужно, – замуж вышла за пьяницу и проныру. Не хотел он учиться сложным наукам, да и остался грубым неучем на всю жизнь. Еще и куском хлеба попрекал работящую Веру.
Одна у нее была отрада: собраться иной раз с родными сестрами, Надеждой и Любовью, посидеть, пригорюнившись, на празднике каком и поведать им о горестях своей жизни. О том, как грубый муж обзывает, да и побивает иной раз. Было и счастье в ее тяжелой жизни: четверо детей, которые всегда брали материну сторону. Ну да толку от этого было мало. А в последнее время случилось еще одно большее невезение: старый скрипучий дом Веры просел и скривился, будто в насмешку над жизнью ее нелепой.
Люди Второй деревни, где жила Надежда, были юркими и расторопными, но тоже невезучими. Потому мужчины решили стать умелыми, научились плотницкому и столярному делу и через несколько лет стали ловкими мастеровыми. А Надежда, как многие женщины Второй деревни, выучилась споро шить и вкусно готовить.
Замуж она вышла ладно – за человека серьезного и ответственного. Да вот незадача: скрытая болезнь у него оказалась, о коей не поведал он до поры до времени. Как накатывал приступ внезапный – что-то мерещилось ему, и давай окна открывать и вещи туда какие выкидывать, а то расшвыривать, что под ноги невзначай попадет, когда бес в голову вселялся. Недолго он так прожил: призвал его к себе бес-то, прибрал к рукам.
Умер муж, и осталась Надежда одна, защитить некому. У Надежды тоже было четверо детей, но они только свои проблемы и решали. А потом опять создавали. И опять решали. Так по кругу и были всегда заняты.
И тогда прибилась Надежда за помощью к младшей сестре Любови, которая жила в Третьей деревне. Многие жители Третьей деревни от природы были быстрыми, да не было у них ни большого ума, ни мастеровитости. Тогда они решили, что будут добрыми. Когда над Третьей деревней раздавался колокольный звон из Храма на холме, их сердца радовались. В Третьей деревне жила младшая сестра Любовь.
Любовь с детства чувствовала себя особенной, поскольку в детстве ей мудрая деревенская учительница сказала, что она «излишне молчалива» и потому ей «нужно больше разговаривать». Целью жизни Любови стало исправить эту досадную ошибку, произошедшую с ее головой. Любовь старалась говорить. Но еще больше ей хотелось не просто говорить, а быть полезной для людей. Доброта и стала доказательством того, что не второсортна. Муж в этом очень помогал: был он работящим.
А потому, когда Вера обратилась за помощью, Любовь решила помочь сестре Вере с постройкой нового дома, приговаривая:
– Бедная Вера, бедная.
Любовь отложила свои насущные дела, да и мужа за бок расталкивала:
– Вставай, надо Вере помочь. Ей, считай, совсем жить негде.
Муж сильно ворчал, не хотелось ему помогать горькому пьянице, мужу Веры, да и то сказать: сам-то он целыми днями работал – и на поле, и по мастеровому делу. Любовь хвалила его за это, да сказала:
– Не впустую работать идем: когда нам помощь понадобится, то нам Вера и ее дети помогут.
На том и порешили.
А вскоре, в ненастную осеннюю погоду, Любовь с мужем заметили, что и их дом покосился и как бы норовил упасть. Вспомнили они, что можно за помощью к сестре Вере обратиться, да новость плохая пришла: умерла Вера от доли тяжелой. А дети Верины сказали:
– Мы не знаем ничего, Любовь, ты уж сама как-нибудь. Что ж тут поделать.
Осенним ненастьем было поздно вдвоем чинить свой дом, да и устали очень Любовь с мужем на починке дома для Веры. Пришлось остаться на зиму в сыром доме, продуваемом ветрами. Для того чтобы согреться, часто грели воду, пили чай.
Но на помощь Любови пришла средняя сестра Надежда. В тяжелое время она была рядом и с Любовью, и с ее мужем. В маленьком доме Любови нашлось место для всех: сначала для Надежды – верхний этаж, потом уж для Любови и ее мужа, ближе к выходу. Ну да в тесноте да не в обиде.
Любовь была рада помощи сестры Надежды, поскольку чувствовала наступление болезни тяжелой. И очень переживала, что муж Любови останется без пригляда, если уж доведется умереть раньше срока.
Надежда была заботливой: в доме Любови на кухне она стала первой хозяйкой, готовила и стряпала из остатков припасов, заботясь о Любови и ее муже. Любовь и сказала Надежде:
– Знаешь, Надежда, чувствую я, болезнь меня гложет изнутри. Прошу тебя, если вдруг помру скоропостижно – позаботься о муже моем, человек он добрый и работящий. Как и я, всю жизнь другим людям помогал. Коли так сложится – выйди за него замуж, чтобы не оставался он без женского пригляда.
Надежда согласилась, что да, муж хороший, и обещала, что кормить его она будет вкусно.
Долго ли, коротко ли болела Любовь. Но иной раз смотрела в окно – на пляшущие снежинки, на сверкающие под солнышком сугробы – так ей хотелось еще пожить. Да и разговоры с сестрой Надеждой все доставляли радость и удовольствие.
Однажды в зимний пасмурный вечер, после разговора с сестрой Надеждой, Любовь спускалась со второго этажа, да что-то пошатнулась лестница. Любин дом – неустойчивый, с наклоном – вдруг поплыл под ногами. Левая лопатка полыхнула болью, словно длинный нож вонзили в спину. Узкая лестница вдруг оказалась узкой, неудобной, и боль от ударов по ступенькам отозвалась в предплечьях, ногах, голове.
Любовь свалилась вниз, как мешок с кукурузой, который приходилось обычно волочить на себе от самого поля, чтобы дать на обед кролям. С грохотом приземлилась на тесной площадке, и толстый рыжий гвоздь, неизвестно когда оголившийся из деревянной ступеньки, впился в стопу, пригвоздив к месту. Любовь лежала, прибитая гвоздем, а в голове ухали колокола, вторя эхом в висках. Так и лежала, не понимая, что случилось. Из стопы вытекала струйкой кровь. Дикая боль неожиданно обрушилась на голову, в глазах засверкали всполохи – так было в звездопад, в детстве, Любовь помнила очень хорошо. Она провалилась в темноту. Но будто сквозь сон услышала:
– Быстро! Быстро! Бегом отсюда! А то – «как умру – выходи замуж за моего мужа». Ну и все. Ну и хватит тебе. Конечно, он на меня пока не смотрит. А тебя не будет – посмотрит…
Когда Любовь очнулась – не могла понять, то ли были те слова, то ли не были. Она лежала одна, пригвожденная ржавым гвоздем, страдая от боли и холода. Давно прогорела печурка, а мужа не стоило и дожидаться: далеко он, на заработках. Из последних сил Любовь чуть приподнялась, вынула ногу с гвоздя и ползком передвинулась к печурке.
Та давно остыла, да выйти из дома за дровами невозможно: и силы покинули, и кровь из ноги льется без остановки. Время шло, становилось все холоднее: щелки меж брусьев, едва заметные летом, превратились в глубокие расщелины, кое-как заткнутые войлоком, старыми тряпками и газетами. Дом рушился – со скрипом и недовольством. Любовь крикнула:
– Надежда!
Ответа не было. Она прислонилась к ледяной печурке, подумала:
– Мороз пробирает до костей. Ничего, так я быстрее замерзну, умирать легче будет.
В цветастой блузе и старой юбке казалось, что и вовсе не одета. Под затылок Любовь собрала волосы, словно мягкую подушку. Холод донимал так, будто по спине прошлись металлическими прутьями. Заломило икры, пятки взлетели и зависли в воздухе, надеясь на тепло. Тепла не будет. Откуда взяться?
Донесся колокольный звон. Любовь зажмурила глаза, унеслась мыслями в Храм. Легче умирать с колокольным звоном:
– Спасибо тебе, Господи. Не оставил в последнюю минуту.
Пришел муж Любови после тяжелой работы, нашел свою жену лежащей. Растопил он печурку, да сделать уж ничего не мог. Не спас он Любовь.
Занедужил муж от горя такого. И когда Надежда хотела к рукам его прибрать – ничего уж от него прежнего не осталось. Больше проблем, чем пользы. Так что вскоре и он умер.
Дом Любови и ее мужа стоял пустой. Позже его сравняли с землей…
