Василий Веденеев
Дикое поле
Шорох за спиной заставил ее вздрогнуть. Поудобнее перехватив топорище, девушка резко обернулась, но оказалось, что это проявила беспокойство буренка, уставшая ждать, когда хозяйка обратит на нее внимание. Молоко распирало вымя, и корова готовилась призывно замычать: не пора ли закончить дойку и выгнать ее пастись на сочную траву?
Ласково погладив ее по влажному, чуть шершавому носу. Настя протиснулась мимо теплого бока кормилицы к дальней стене хлева и начала раздвигать солому крыши, торопливо расширяя отверстие. Подопревшая за зиму кровля поддавалась легко, и вскоре девушка вылезла наружу. Лязг оружия и крики во дворе заставляли спешить.
Услышав совсем рядом позвякивание уздечки и легкое пофыркивание, Анастасия насторожилась: похоже, за углом хлева стоит конь? Прижимаясь спиной к стене, она прокралась до угла и выглянула. Намотав уздечку на руку, у стены присел со спущенными шароварами молодой татарин, вздумавший в самый разгар грабительского набега справить нужду. Его конь, нежными губами щипавший кустики травы, почуял чужого человека и вскинул голову. Поводья дернули татарина, и он упал на четвереньки. Но подняться не успел.
Взмахнув топором, Анастасия резко опустила его на голову степняка, по самый обух вогнав в бритый череп, прикрытый засаленной бараньей шапкой. Лезвие вошло удивительно легко, словно она рубанула перезрелую тыкву, лежавшую на прокаленной солнцем грядке. На мгновение стало темно в глазах и замутило от жуткого хруста костей, предсмертного хрипа и вида хлынувшей крови, но девушка уже кинулась к коню. Выхватила повод из мертвых пальцев и вскочила в седло. Треснула старенькая, застиранная холстина сарафана, обнажив ногу Насти почти до бедра. Конь, стремясь сбросить чужого седока, взвился свечой, потом начал взбрыкивать, пытаясь укусить всадницу за колено. Он вертелся волчком, приседал и никак не хотел подчиниться. А около куреня ухало бревно, выбивая дверь, и кто-то по-татарски кричал:
– Муса! Муса! Ты где, сын шайтана?
Бухнуло несколько выстрелов, яростно завизжали степняки, и конь вдруг рванул через огород, выбрасывая из-под копыт комья жирной земли. С ходу перелетел через плетень и понесся в степь, унося вцепившуюся в гриву Анастасию прочь от городка.
Ветер свистел в ушах, трепал разорванный подол сарафана. Занемели пальцы, вцепившиеся в поводья и жесткую гриву скакуна, сбился на спину покрывавший голову платок. Спасение казалось уже таким близким, и тут девушка увидела нескольких конных, торопливо скакавших ей наперерез. Прежде чем налететь на городок, татары окружили его цепью застав, чтобы никто не мог выскользнуть.
Один из людоловов привстал на стременах и начал раскручивать над головой аркан. Настя сжалась в комок и сумела уклониться: не захлестнув ее, петля скользнула мимо и упала на землю. Но тут же другая петля затянулась на шее коня, заставив его развернуться боком и остановиться. Не удержавшись в седле, девушка перелетела через лошадиную голову.
Не чувствуя боли, она вскочила, но рядом уже оказался черноусый татарин на соловом жеребце. Легко наклонившись, он ловко поймал Анастасию за длинную косу и безжалостно рванул, прижав к остро пахнувшему потом боку своего жеребца.
– Якши! – весело засмеялся он, заглянув в лицо пленницы. – Чок якши! Хорош девка!
– Богатый товар, Буга, – завистливо процедил другой степняк. Спешившись, он сноровисто связал Насте руки и ноги. Потом помог черноусому бросить ее поперек седла. – Ты возьмешь за девушку большие деньги… если ее не заберет себе мурза!
– Я вымажу ей лицо грязью, а волосы покрою платком, – быстро решил Буга. – А ты держи язык за зубами! Тогда получишь долю.
– Договорились, – согласился завистник. – Не забудь своего обещания!
– Шелк крепок в узде, а мужчина в слове, – метнув на него недобрый взгляд, ответил пословицей Буга…
* * *
Дальнейшее Анастасия вспоминала потом как смутный, горячечный бред, когда трясет тебя жестокая лихоманка-болезнь и не можешь понять, что происходит вокруг. Застилает глаза туман беспамятства, выплывают из него чьи-то лица, что-то тебе говорят, а ты бредешь, как призрак, по дороге страданий, неся в измученном теле оглохшую и ослепшую от горя душу.
Сначала татары гнали полон пешком под палящим степным солнцем. Люди страдали от жажды, зноя и неизвестности. Потом налетели конные и начали сортировать пленников, как скот, отгоняя часть на левую сторону шляха. Вдруг появился черноусый Буга, посадил Анастасию на заводную лошадь и умчался. Рядом скакали другие всадники, гоня заводных лошадей. На коротких привалах Буга насильно кормил ее, разжимая стиснутые зубы ножом и впихивая в рот куски вяленого мяса. Если не ела, сердился и грозил тяжелой плетью, но ни разу не ударил, сберегая дорогой живой товар. И вновь бешеная скачка, дробный стук копыт и тонкая серая пыль, оседавшая на волосах, одежде, потном теле. Сколько это продолжалось: день, два, три? Девушка потеряла счет времени. Она хотела одного – умереть!
Наконец прибыли в большой аул, и Буга отдал пленницу в руки старух, поджидавших его у ворот дома. Анастасию повели в баню, содрали покрытую пылью одежду, вымыли, выбрили все волосы на теле, заплели косу и накинули на плечи старый халат. К ногам бросили стоптанные туфли без каблуков. Привели в каморку и поставили перед девушкой чашку с остро пахнувшей похлебкой.
– Ешь! – приказала одна из старух.
Настя отвернулась, молча глядя в стену, покрытую сеткой мелких трещин. Убежать бы, да как? Дом теперь далеко, за Диким полем, а здесь вокруг чужие, враждебные люди иной веры.
О чем-то тихо посовещавшись, старухи вышли. Осталась одна из них. Подойдя ближе, она присела рядом с девушкой и тихо сказала:
– Ешь! Нельзя надежда терять! Тоска будет, плоха будет. Ешь! Не ты первый здесь. Слабый будешь, умирать будешь. Жить надо!
– Зачем? Зачем жить? – простонала полонянка.
– Э-э, Аллах милостив, – прошамкала старуха, мешая русские и татарские слова, забормотала: – Кто знает, что записано в Книге Судеб? Ты молодая, красивая. И гяурки принимают истинную веру, становятся матерями султанов, повелителей мира, живут в ханском гареме… И выкупают, бывает, полон. И шайтан-урусы отбивают. Все бывает!
Как ни странно, ее бормотание подействовало на Анастасию успокаивающе, и девушка взяла чашку, припала к ней губами. Наблюдавшая за ней старуха удовлетворенно усмехнулась: сколько она уже видела таких! Главное – отвлечь, не дать уйти в себя, отвести мысли о смерти. Завтра девку продадут, она должна быть до того часа живой и здоровой, а потом все в руке Аллаха. Дальнейшее старуху уже не интересовало: важно дождаться утра.
Свернувшись клубочком на коврике, Настя незаметно задремала. Во сне она видела себя счастливой и свободной, но, пробудившись, вновь очутилась в темной каморке с маленьким узким окном. У дверей, как нахохлившаяся птица, сидела закутанная в темное старуха. Послышались тяжелые шаги. Дверь распахнулась, и появился пожилой татарин.
– Пошли, – приказал он.
Старуха поднялась, схватила Анастасию за руку и потащила во двор. Там в тени деревьев был расстелен ковер, на котором, поджав ноги, сидел Буга. Напротив него устроились двое: лысый татарин в желто-зеленом полосатом халате и седобородый толстяк в чалме. Поставив пленницу перед ними, старуха отступила на шаг и молча застыла, ожидая приказаний.
– Вот, смотрите, – показал на девушку Буга. – Девка редкой красоты. Сильная, здоровая. За такой товар я прошу совсем не дорого, Аллах свидетель. Хотела бежать, едва поймали. Муса из моей сотни побежал коня поглядеть[6], так она его зарубила топором и ускакала в степь. Смотрите, смотрите, уважаемый Кесе-сермед и Хассим бен-Нафи!
Буга льстиво улыбнулся сначала лысому татарину, потом обернулся к седобородому толстяку, важно сложившему руки на животе.
– Якши, якши, – согласно кивнул лысый Кесе. – Но ты хочешь много, слишком много. Пусть снимет халат, мы посмотрим, не кривой ли у нее бок? И не хочешь ли ты подсунуть нам хромую?
– Я? – возмущенно поднял руки Буга. – Сними халат!
Анастасия, понимавшая татарский, рванулась, но ей вывернули руки, а старуха привычно сдернула с пленницы одежду, обнажив девичье тело.
– Смотрите! – кипятился Буга. – Какая высокая грудь, какая нежная кожа, белая, как молоко! Глаза словно море, ресницы похожи на стрелы камыша. Бедра зовут к неге любви…
– А ты, оказывается, поэт, – ехидно засмеялся седобородый Хассим. – Дивное красноречие! Пусть ее оденут, не то простудится и заболеет. Я и так вижу: хороший товар.
Улыбаясь, он достал из-за пояса шелковый мешочек и начал слегка подбрасывать его на ладони, звеня золотом. Казалось, глаза Бути стали совсем косые, он пытался смотреть сразу и на золото в руках бен-Нафи, и на лысого Кесе: кто из них даст больше за русскую? Нет слов, девка очень хороша, он с удовольствием оставил бы ее себе, но… вдруг мурза узнает об утаенной добыче? Донести теперь некому, завистник погиб при набеге на второй городок. Конечно, пришлось немного помочь ему отправиться в рай, зато на душе стало спокойнее и ни с кем не нужно делиться. Но мурза, мурза! Нет, продать, скорее продать русскую! Получить деньги и молчать, забыть обо всем.
– Много, слишком много, – ворчал Кесе. – Сбавь цену, и я возьму ее! – Сняв расшитую ярким зеленым шелком шапочку, он задумчиво почесал загорелую лысину и предложил: – Скинь четвертую часть. Больше тебе никто не даст.
– Ошибаешься, – вкрадчиво заметил Хассим. – Больше даст мудрый Сеид. Он тонкий ценитель северных женщин и торгует рабами по всему побережью.
– Но его здесь нет, – парировал Кесе-сермед. – А Буге нужны деньги, и у него ревнивые жены.
– Это мое дело, – насупился сотник.
– Конечно, конечно, – тут же подхватил бен-Нафи, продолжая звенеть золотом. – Ты невежлив, Кесе! Умные волосы покинули твою голову, оставив только кость, обтянутую кожей.
– Я ухожу, – обиженно заявил лысый и встал с ковра. – Незачем было звать меня, если сговорились за моей спиной. Торгуйтесь! Но смотрите, чтобы русская девка и вам не раскроила черепа топором.
Не прощаясь, он пересек двор и хлопнул калиткой. Проводив его взглядом, толстяк бросил на колени Буге мешочек с золотом:
– На, здесь цена девки!
Сотник быстро раскрыл мешочек и высыпал монеты на ладонь. Пересчитав их, он возмущенно воскликнул:
– Но тут столько, сколько предложил Кесе!
– А что ты хотел? – лукаво усмехнулся Хассим. – Кесе упрям и не вернется. Сеида нет. Остался только я. Зато золото у тебя в руках. Ведь мы оба понимаем, что это не твоя добыча.
– Я сам схватил ее за косу. – Буга бросил на работорговца быстрый взгляд, но тут же отвел глаза и буркнул: – Хорошо, забирай.
– Будь спокоен. – Толстяк пухлой рукой коснулся плеча сотника. – Она будет там, где ее никто не увидит.
Анастасию вывели за ворота и посадили в повозку торговца живым товаром. Хассим хлестнул лошадь и неожиданно спросил на русском языке:
– Сколько тебе лет? Как зовут?
Девушка молчала, глотая жгучие слезы обиды, стыда и унижения. Ее продали, как скот, и неизвестно, что ждет впереди.
– Сейчас мы поедем к хорошему человеку, – как ни в чем не бывало, спокойно продолжал толстяк. – Он носит на шлеме перья серого кречета. Ты знаешь, что это значит? Такие перья носят только потомки рода Чингиза! Иляс-мурза мудр и справедлив, у него русская жена, и тебе будет хорошо в его доме. – Обернувшись, он посмотрел на Анастасию грустными черными глазами и, не дождавшись ответа, сказал: – Жизнь сложная, долгая… У меня тоже есть дети, и они хотят есть. Мы будем ехать два дня. Постарайся не делать глупостей, здесь некуда бежать, а ваш Бог не прощает греха самоубийства…
* * *
Через три дня запыленная повозка бен-Нафи вкатилась в ворота большого дома, окруженного роскошным садом. Вдали на горизонте виднелись горы. С другой стороны поднимались к небу высокие тонкие минареты над куполами мечетей: дом-дворец стоял на окраине большого, шумного города. Утомленная дорогой Анастасия увидела длинное двухэтажное здание из камня с деревянными решетками на окнах и плоской крышей. Во двор высыпала пестро одетая челядь. Толстяку помогли слезть с повозки, а две старухи в темных одеяниях подхватили девушку под руки и потащили в пристройку – мрачное, низкое строение с узкими, забранными железными решетками окошечками. Внутри царил полумрак, на каменном полу лежал слой соломы. У стены стояло несколько грубых скамеек.
Усадив на одну из них Анастасию, старухи встали по бокам, застыв в мрачном молчании. Привалившись спиной к стене, девушка прикрыла глаза и подумала, что сейчас, наверное, толстый и обманчиво ласковый работорговец продаст ее неизвестному мурзе Илясу. Кто этот мурза – любитель славянских женщин, ищущий сладких утех в объятиях северянок? Или он в свою очередь перепродаст ее еще кому-нибудь? Или подарит хану, чтобы добиться его благорасположения? Стар Иляс или молод, хорош собой или урод, захочет ее оставить в своем гареме или продать – не имеет значения. Больше Анастасия не намеревалась быть вещью или бессловесным скотом. Рожденная свободной, она хотела свободной умереть.
Неожиданно открылась дверь, по стенам метнулся отсвет пламени факелов, и в пристройку вошло несколько человек. Первым шел высокий жилистый татарин с надменным лицом цвета старой меди. Под низко надвинутой на лоб красной шапкой, опушенной мехом степной лисы, холодно поблескивали светло-карие глаза. Он остановился посередине комнаты, положил ладонь на рукоять заткнутого за пояс богато украшенного кинжала и начал разглядывать сидевшую на лавке девушку. Сопровождавшие его слуги повыше подняли факелы. Низко кланяясь, торопливо подбежал толстый Хассим и зло зашипел на Анастасию:
– Встань!.. Встань немедля, невежа!
Настя медленно поднялась и, словно ощутив в себе новые силы, смело глянула прямо в холодные глаза татарина.
«Наверное, это и есть мурза Иляс? – подумала она. – Мурза, который мудр и справедлив?»
Стоя на расстоянии вытянутой руки от Иляса, девушка увидела, что он далеко не молод. В бороде и усах густо пробилась седина, лицо покрыто сеткой мелких морщин, под глазами набрякли старческие мешки.
– Эта? – словно ощупав Анастасию взглядом, глухо спросил он.
– Да, высокородный мурза, – не переставая кланяться, зачастил Хассим. – Ты останешься доволен!
– Сколько тебе лет? – Иляс с трудом выговаривал русские слова.
– Шестнадцатая весна пошла, – выдохнула Настя.
– Молоденькая, совсем молоденькая, – тут же подхватил работорговец.
– Вижу, – оборвал его мурза, цепко ухватил девушку за подбородок и повернул ее лицо ближе к свету.
– Не трожь! – Анастасия резким жестом отбила его руку.
Глаза Иляса потемнели от гнева, он выдернул из-за пояса кинжал. Старухи испуганно отпрянули от пленницы, осмелившейся перечить властелину; слуги застыли с поднятыми факелами в руках. Но тут вмешался бен-Нафи. С неожиданной для его комплекции быстротой он встал между мурзой и побледневшей девушкой.
– Сначала отдай мои деньги! – пронзительно заверещал Хассим. – А потом можешь ее убить!
– Дайте ему деньги, – не оборачиваясь, приказал Иляс. Один из слуг кинул к ногам работорговца кожаный кошель. Как только бен-Нафи нагнулся, мурза поставил ему на шею ногу и заставил уткнуться носом в пол. – Теперь, когда она моя, я хочу знать, сколько стоишь ты сам!
Толстяк лежал на животе, прижимая к себе кошель с золотом и боясь шевельнуться. Чалма съехала набок, и было видно, как по жирному загривку струйками стекает пот.
– Страшно? – презрительно засмеялся Иляс и вложил кинжал в ножны.
– Страшно, – безошибочно почуяв перемену в настроении грозного мурзы, как эхо, повторил работорговец.
– А вот женщина не побоялась, поэтому я возьму ее в свой дом. – Иляс убрал ногу с шеи Хассима. – Ты боялся потерять деньги, а сейчас узнал, как легко можно потерять жизнь.
– Да, высокородный, – стоя на коленях, поклонился мурзе бен-Нафи. – Я благодарен тебе, очень благодарен!
– За что? – с издевкой спросил хозяин. – За науку, за сохраненную жизнь или за деньги?
– За все, за все, – вполне искренне ответил работорговец.
– Ладно, ты развлек меня и порадовал красивой русской девушкой. И я за все щедро расплатился. Иди!
Не глядя на Анастасию, Хассим попятился к двери и выскочил вон. Через мгновение раздался его громкий голос:
– О, щедрый! О, великодушный!
– Гоните его со двора, а то до утра будет орать, – недовольно поморщился мурза и вышел.
Настя наконец облегченно перевела дух. Но все-таки жаль, что татарин не ударил ее кинжалом: наступил бы конец мучениям. Что ж, если Иляс решил сделать ее своей наложницей, она убьет его в первую же ночь, как только он войдет к ней. Или он убьет ее, но живой не получит!
Ожившие в отсутствие властелина старухи подхватили девушку под локти и повели во внутренние помещения дома-дворца. Сначала Анастасию хорошенько вымыли в бане, потом долго и старательно массировали, тщательно разминая каждый сустав. Расчесали волосы и принесли богатую одежду, сшитую на татарский манер. Безучастно повинуясь занимавшимся с ней старухам, девушка позволила одеть себя.
– Гурия, – оглядев ее, не смогла сдержать восхищения одна из прислужниц.
Расправив все складки на одежде Анастасии, старухи снова подхватили ее под локти и повели наверх.
Поднявшись по узкой лестнице с мраморными ступенями, они остановились перед двустворчатыми деревянными дверями, покрытыми тонкой резьбой. Распахнули их и втолкнули Настю. Девушка увидела большую комнату с расписным потолком: яркие цветы, диковинные травы, щедрая позолота, а по краю причудливой вязью бежали непонятные арабские буквы.
– Подойди сюда, – повелительно раздалось на чистом русском языке.
Обернувшись, Анастасия увидела сидевшую на широком диване красивую женщину в татарском наряде: вышитый золотом ярко-красный кафтан, зеленые шелковые шаровары, украшенные жемчугом мягкие туфли из желтой кожи. Маленькая ножка женщины нетерпеливо постукивала по темно-бордовому ковру, устилавшему пол.
– Иди, не бойся! – Незнакомка улыбнулась и похлопала ладонью по дивану рядом с собой. – Садись.
Девушка медленно подошла и робко присела. Кто эта женщина, чего она хочет?
– Как тебя зовут? – ласково спросила незнакомка.
– Настя.
– Анастасия? А меня можешь называть матушкой Варварой. – Она снова широко улыбнулась, собрав у глаз лучики морщинок.
– Моя матушка умерла, – тихо ответила пленница.
– Вот как? – Улыбка исчезла с лица Варвары. – С кем же ты жила?
– С отцом и братьями. Не знаю, живы ли они теперь.
– Ничего, все будет хорошо, – погладила ее по плечу Варвара. – Не бойся, тебя не станут обижать. Мой муж добрый и справедливый.
– Муж? – удивилась Анастасия. – Кто твой муж?
– Мурза Иляс, – гордо выпрямилась хозяйка.
– И которая же ты по счету у него жена? – усмехнулась пленница. – Ты можешь спокойно говорить со мной, зная, что твой муж сегодня купил меня, чтобы сделать наложницей?
– У мурзы только одна жена и нет наложниц, – засмеялась Варвара. – А тебя привезли по моей просьбе.
Она придвинулась поближе и обняла девушку за плечи, слегка прижав к себе. На Анастасию пахнуло незнакомыми сладкими благовониями.
– Ты молодая, красивая. Поверь, я искренне желаю тебе счастья. У меня было три сына, а остался только один. Иляс согласился со мной, что у нашего Рифата тоже должна быть русская жена. Мой мальчик отважен и хорош собой. Он единственный наследник мурзы.
Настя слушала со смешанным чувством страха и недоверия: единственная жена богатого татарского мурзы желает, чтобы у ее сына тоже была русская жена? Значит, старый Иляс купил рабыню для наследника?
– А где же братья твоего Рифата? – осмелилась спросить девушка.
Варвара помрачнела и отвернулась. Плечи ее чуть вздрогнули, и, когда она ответила, в голосе слышались сдерживаемые слезы:
– Не вернулись с Дикого поля… Сначала один, потом второй. Я плакала, не хотела их отпускать, но мужчина должен быть воином. Таков закон! Я хочу иметь внуков! Род Иляса не может прерваться.
– Они ходили на Русь? – ужаснулась Настя. – Русская мать отпускала своих сыновей грабить и убивать на ее родине? И ты хочешь, чтобы я легла в постель твоего сына и родила новых убийц?
– Опомнись! Что ты говоришь! – Варвара оттолкнула девушку, но та не замолчала.
– Я не хочу рожать татарчат! Воины нужны Руси, а ты, русская, родила врагов своего народа. Получается, что русские воюют с русскими в степи, рубят и арканят друг друга? Так орду не победить, нет! Ты стара и глупа, а я не дамся твоему сыну. Так и знай!
– Молчи! – Хозяйка вскочила и с размаху влепила пленнице крепкую пощечину. – Рабыня! Ты осмелилась порочить память моих детей?! Ты осмеливаешься противиться мне?
– Они убийцы, убийцы! – не помня себя, закричала Настя. – Я задушу твоего ублюдка, если он подойдет ко мне!
– Тварь! – взвизгнула Варвара, схватила пленницу за косу, пытаясь повалить, но та уперлась руками ей в грудь. Сцепившись, они упали и покатились по ковру, стараясь запустить ногти в глаза друг другу, вырывая волосы и яростно крича от боли и злобы.
Распахнулись двери, и в комнату вбежали караулившие на лестнице старухи. Оторвали Анастасию от хозяйки и прижали к полу, не давая пошевелиться. Тяжело сев, Варвара глухо сказала:
– Уведите ее. Заприте до приезда молодого господина.
– Все равно по-твоему не будет! – пытаясь вырваться, крикнула Настя.
– Ну да? – усмехнулась успевшая привести себя в порядок хозяйка. – Я резвее тебя была, а судьбе покорилась. Идите…
Ближе к вечеру Варвара позвала одну из старух, чтобы узнать, чем занимается новая рабыня.
– Вышивает, – ответила прислужница.
– Пусть работает, – согласилась хозяйка. – Что она вышивает?
– Платок. Красными нитками по белому полотну цветы и птицы. Ее надо бить плетьми! Аллах запрещает изображать живое.
– Вы ей сказали об этом?
– Да, но она ответила, что не собирается жить по законам Аллаха.
– Не робки отрепки, но лоскутов боятся, – горько улыбнулась Варвара. – Оставьте ее в покое, пусть пока делает что хочет. Скоро приедет Рифат, а там посмотрим…
