Вера Колочкова
Под парусом надежды
– Ну что ты трещишь, женщина. Слово вставить невозможно, – показался на крыльце адвокат Линьков. – Чего ты спрашиваешь, давай все по списку. И сок, и кофе, и завтрак… Привет, ребята…
– Здравствуйте, Сергей Петрович, – сдержанно улыбнулась ему Кира.
– Ну что, диплом-то красный привезла, отличница? Обмывать будем?
– Ой, нет. Я не подумала как-то.
– Да ладно. Мы и так, без погляду его обмоем. Сейчас вот позавтракаем, потом искупаться съездим, потом шашлыков наделаем. Гуляем, ребята!
Он широко раскинул в стороны худосочные, но жилистые и крепкие руки и улыбнулся. Был адвокат Линьков невысок ростом, суховат и лысоват, но опять же и харизмой природной не обделен. Шла от него некая сильная и немного злая энергия, происходящая от того, что жил он в полной гармонии с собой. И был уверен в завтрашнем дне на все сто. От него исходила энергия защитника, умного и хваткого. Таких любят. Таких благодарят. Таких ценят. С такими стараются не потерять хорошие отношения.
– Кирочка, пойдем, поможешь мне стол на веранде накрыть, – прощебетала весело Марина, легко поднявшись на ступени крыльца. – Мы с Сережей тоже еще не завтракали, вас ждем. Пойдем быстрее. И пошепчемся заодно. Тебе Кирюшка не говорил, о чем я хочу с тобой пошептаться?
– Дамы, я вас умоляю! Давайте сначала завтрак, а потом уже пошептаться. Иначе я сменю дислокацию и отправлю Кирюху завтрак добывать!
– Не кричите на нас, господин адвокат, связки порвете… – легко рассмеялась Марина, хватая Киру за руку и увлекая ее в глубь дома. – Вам еще в суде выступать, господин адвокат, а как же вы будете, с ущербными-то связками…
– Марин… – неуверенно произнесла Кира, когда они вошли на залитую солнцем, красиво устроенную дачную кухню, – мне Кирилл и правда сказал, что вы… что вы… Ну, в общем, я и не против вовсе… Насчет шмоток… Ой, то есть одежды, конечно…
– Правда? Ой, как хорошо, Кирочка! А я так боялась, что ты обидишься! Ты не думай, там все практически новое! Я все равно не ношу… Куда мне все это носить-то? По приемам да балам меня Линьков не водит, сволочь такая… Слушай, а чего это ты мне завыкала? Мы ж вроде на «ты» были?
– Ну да, конечно… Извините… Ой, то есть извини, конечно… Просто привыкнуть никак не могу!
– Хочешь сказать о большой разнице в возрасте, да? Обидеть хочешь бедную женщину?
– Нет, ну что ты…
– И правильно. И не обижай. А то получишь. На, неси творог на стол. И вот еще тосты захвати и масленку…
Стол к завтраку получился – хоть картину пиши. Натюрморт. Поздний завтрак на июньской веранде. И кофе тут вам с теплыми сливками, и яйца всмятку, и творог домашний, и масло, и сыр с плесенью. Кира, впрочем, наивных восторгов от такой красоты вслух не выражала – сдержанно себя вела. Вроде как и для нее это дело привычное – каждое утро сыр с плесенью на завтрак употреблять.
– Ну-ну… Рассказывай давай, как ты свой диплом защищала, – снисходительно подмигнул ей Сергей Петрович, прихлебывая свой кофе. – Какая хоть тема-то была? Влияние лунного света на рост молодежной преступности?
– Ага. Что-то в этом роде, – стараясь подстроиться под его тон, улыбнулась Кира.
– Ой, ну ладно тебе, Линьков! – напористо встряла в разговор Марина. – Ты еще заставь ее вторую защиту здесь перед тобой устроить! Ребята отдыхать приехали, а ты… Не слушай его, Кирочка! Сейчас позавтракаем и пойдем примерками займемся.
– Кто о чем, а наш вшивый о бане… – погладил жену по голове Сергей Петрович. – Ладно, ладно, любимая, не ругайся на меня, отдаю я тебе девушку на растерзание. – И, со смехом поворачиваясь к Кире, продолжил: – Ты уж перетерпи как-то эту экзекуцию, ладно? Надеюсь, к вечеру наша Мариночка с тобой управится. А главное – не бойся! Настоящую красоту, ее ж никакими нарядами не испоганишь!
Кира улыбнулась ему будто бы понимающе и даже серьезно головой покачала в знак полного с ним согласия. Она давно уже примерилась к милому между супругами Линьковыми пикированию и даже научилась принимать в нем некое посильное участие. Хотя и чувствовала себя несколько скованно – проглядывала иногда за этим пикированием обманная нарочитость какая-то. И напряженность. Как будто принимали они участие в съемках телевизионной передачи «Кривое зеркало». Или «Аншлаг». И очень переживали при этом – а вдруг после их шуток аплодисментов из зала так и не раздастся.
Приготовленные для нее наряды с барского Марининого плеча и впрямь были хороши, тут уж не убавишь, не прибавишь. И светло-серый костюм-тройка из шерстяной рогожки, и всякого цвета и фасона льняные брючата, и рубашечки-кофточки, и откровенные сарафанчики… Марина только охала, вертясь вокруг нее восторженно да сыпала названиями добротных фирм, все это красивое хозяйство производящих. Кира старалась в основном помалкивать, не обнаруживать своей в этом деле полной неграмотности. Молчание вообще золото, не зря же так говорят.
– Ой, как же хорошо, что у нас с тобой фигуры одинаковые, правда? И рост, и размер груди – все совпало. Линьковская клоунесса забьется в истерическом приступе, когда тебя в понедельник в этом костюме увидит!
– Какая клоунесса? Не поняла.
– Да есть у них в конторе одна мадам такая. Кларой зовут. Идиотское имечко, правда? Я ее клоунессой называю. Адвокатка хренова, черт бы ее побрал. С претензиями такая, знаешь. Ты от нее подальше держись на всякий случай.
«Так, Кира. Тихо. Спокойно. Сворачивай разговор в другую сторону, – отдала сама себе внутренний приказ Кира. – Вот этого нам с тобою как раз не надо. У нас с тобой свое мнение должно быть, чужим и предвзято-ревнивым мы пользоваться не будем…»
– Ой, а вот это мне тоже очень понравилось! – выхватила она из общей кучи что-то яркое и в клеточку, что при ближайшем рассмотрении оказалось маленькими забавными шортиками. – Посмотри, Марин, прелесть какая! Правда?
– Ну, это дачный вариант всего лишь. В этом на работу не пойдешь! А хотя… ты их сейчас прямо и надевай. И не снимай. О-о-о… Как у тебя сексапильно попа в них смотрится. А к ним вот этот красный топ подойдет.
– Девочки, ваше время истекло. Поехали купаться!
Кира с Мариной, обе вздрогнули от призывного голоса Сергея Петровича за дверью:
– Марина, хватит ее мучить! Отпускай уже на свободу.
– Идем, идем! – весело откликнулась Марина. – Сейчас! Мы уже закончили практически.
До большого озера с красивым названием Лебяжье было рукой подать, только небольшую рощицу перейти по тропиночке. Однако редко по этой тропиночке кто хаживал – не принято это было среди местных дачников, людей в большей своей части обеспеченных. В основном на машинах туда-сюда гоняли, пуская пыль в глаза в абсолютно буквальном смысле. Более того – даже и за неприличие почиталось, если вздумается кому пройтись немного пешочком по травке… Вот пробежки утренние до озера делать – это да. Это можно. А днем пешком ходить – это уж нет, это уж извините. Этого нам никак не позволено – дурной тон потому что.
Ступив босой ногой на белый прибрежный песок, Кира медленно подошла к воде, постояла, задрав голову к солнцу и уперев руки в бока. Хорошо как! Нет, что ни говори, а есть, есть удовольствия в такой вот обеспеченной жизни. Кто ж спорит. Никто и не спорит. Эх, маму бы сюда, этого свежего ветерка глотнуть! Хотя она тоже сейчас на природе – к тете Люсе на ее садовые шесть соток махнула. Но все равно это не то. Да там и озера такого нет, и от электрички надо семь верст киселя пешком хлебать, и глаз в одни только бесконечные луковые да морковные грядки упирается. Нет, не то, не то.
– Чур, на лодке я сегодня катаю одних отличниц! – весело крикнул Сергей Петрович, возясь с огромным амбарным замком, охраняющим закрученную вокруг дерева лодочную цепь. – Кира, садись быстрее, пока никто не опомнился.
– Да мы с Кирюшей, собственно, и не претендуем… – нарочито обиженно протянула Марина. – Куда нам, бедным двоечникам. Правда, Кирюш, сыночек мой глупенький?
– Правда, мамуль… – скорчил забавную простодушную рожицу Кирилл. – Останемся с тобою на бережку, обнимемся и плакать станем. И ждать смиренно.
– Вот и ждите. А мы поплыли. Прыгай, Кира.
Что ж, пришлось и ей вступить в эту их придурковатую игру, то есть прошествовать гордо мимо Марины и Кирилла, высоко держа голову и выпятив грудь – благо, что есть ей чего выпятить – и сесть торжественно в лодку, и помахать снисходительно ручкой на прощание. Раз так надо, значит, надо. Наверное, поговорить о чем-то хочет с ней адвокат Линьков. Ну что ж, она и ожидала, что разговор этот состоится. На работу-то он ее через Кирюху позвал, с ней самой на эту тему и не говорил пока. А может, передумал уже?
– Я тебе покажу, где настоящие кувшинки растут! Хочешь? Я сам заплыл туда намедни, аж дух захватило! Я такие раньше в детском кино про Буратино видел… Там сидит среди них Рина Зеленая, черепаха Тортилла, и поет дурным голосом – я сама была такою триста лет тому назад… Помнишь?
– Помню, конечно! – весело рассмеялась Кира. – А у вас ничего получается, очень похоже даже.
– Ну так! Мы тоже талантами не обижены! Надо – и споем, и спляшем! А что делать – работа у нас такая.
Сергей Петрович замолчал, глядя на нее грустно улыбаясь. Лодка резво бежала по глади озера, все дальше отдаляясь от берега, скрипели весла в уключинах, солнечные сполохи дрожали в обеспокоенной движением воде. Хорошо! Тихо так, и на душе спокойно. И не хочется никаких серьезных разговоров затевать.
– Вон, смотри! Видишь? Там их много, кувшинок этих! Сейчас заплывем.
В последний раз сильно поддав веслами, Сергей Петрович аккуратно закинул их в лодку, и та сама влетела на желто-зеленый ковер и остановилась, чуть покачиваясь. И правда красиво! Желтые водяные лилии колыхались в волнах, лежа на толстых зеленых, смыкающихся между собою листьях. Казалось, можно встать на них и пойти, как по островку. Кира протянула руку, дотронулась до ближайшего цветка – на ощупь он был тугим и прохладным, и нежным, как ребячья щечка.
– Ой… И правда, как в сказке…
– Ну! А я что говорил! Нравится?
– Ага…
– Да. И мне нравится. А теперь давай, любуясь на эту красоту, и поговорим с тобой откровенно, девушка Кира.
– Ну что ж, давайте поговорим. Я готова.
Кира села прямо, уперла локти в колени, сцепила пальцы в замок. И глянула со всей решительностью адвокату Линькову в глаза.
– Готова, говоришь? Ну, тогда я буду совсем с тобой откровенен, Кира. Ты мне скажи – ты замуж за моего сына хочешь?
– Хм… Вопрос вы задали интересный, конечно… Вообще-то он мне предложения такого еще не делал.
– Так и не сделает, и не надейся. По крайней мере, пока не сделает. Боится потому что. Все мужики поначалу этого боятся, милая Кира. Некоторых вообще силком приходится под венец вести. Это нормально, в принципе.
– А чего вы тогда меня об этом спрашиваете? Или хотите, чтоб и я тоже – силой?
– Да бог с тобой, Кира! Ничего я такого не хочу. Пусть все идет своим чередом. Но все равно знай – мы с Мариной именно тебя выбрали себе в невестки. У нас в отношении тебя свой расчет имеется.
– Какой расчет?
– Да обыкновенный, родительский. Во-первых, ты девушка умная. Во-вторых – спокойная и уравновешенная. Без фанаберий всяких там бабских. И без страстей особенных. Ты хорошей женой Кириллу будешь. Как там Сократ барону Мюнхгаузену сказал? Попадется хорошая жена – счастливым станешь? А попадется плохая – всего лишь в философа превратишься? Нет, не хочу я для сына грустной философской судьбы. Да и не потянет он на философа – ума не хватит. Он, конечно, хитрый и хваткий парень, но балбес и лентяй страшный. Труд упорный ему был тошен – так, кажется, классик сказал? Ну, вот… А вместе вы друг друга прекрасно уравновесите. Ну что, не сбил я тебя с толку своим цинизмом?
– Да нет, не сбили… – медленно проговорила Кира, глядя поверх его головы. – Просто… странно все это…
– Что странно, Кира?
– Ну… Вы вот сейчас все одно к одному так хорошо пристроили, а про любовь и не вспомнили даже, и не спросили. А может, он и не любит меня вовсе. И я тоже. Не знаю…
– Любовь, говоришь? Хм… Потом с тобой про любовь споем, Лизавета… – голосом старшины Васкова из фильма «А зори здесь тихие» насмешливо проговорил Сергей Петрович, старательно напирая на букву «о». – Вот разобьем всех фашистов, и споем…
– Ну зачем вы так?
– А как? Я что, обидел тебя, да? Извини. А только знай, лишнее это звено в хорошем браке – любовь. Мужчина и женщина, живя вместе, просто должны получать удовольствие друг от друга, в чистом виде удовольствие, без страстей всяких. От физики, от химии, от интеллекта, от красоты, в конце концов. А любовь – это лишнее. Страсти еще ни один брак до добра не довели. Ты поверь мне, я знаю. Через меня много бракоразводных дел прошло.
– Господи, как страшно вы это все говорите…
– Да отчего ж страшно-то? – весело рассмеялся вдруг Линьков. – Смешная какая – страшно ей. Знаешь, как мы с Мариной боялись, что Кирюха какую-нибудь лахудру романтическую в дом приведет?
– А я, выходит, не лахудрой оказалась?
– Ты – нет. Ты не лахудра, слава богу. Ты именно то, что нам надо. И предложение Кирюха тебе обязательно сделает. Я так думаю, к зиме где-то разродится. Сейчас я давить на него не буду, конечно. Зачем унижать мужское достоинство, правда? Он сам должен, сам. Или пусть думает, что сам. Тут от тебя многое зависеть будет. Ты уж постарайся, Кирочка. Подсуетись как-то. Ты девушка разумная, у тебя все получится, я знаю. Не обижаешься, что я так с тобой предельно откровенен? Не люблю, знаешь, неопределенностей всяких. Должен же я знать, во что вкладываюсь. Вернее, в кого.
– Нет. Я не обижаюсь, Сергей Петрович. Спасибо вам за вашу откровенность. Я тоже неопределенностей не люблю.
– Вот и хорошо, Кирочка. Вот и договорились. Значит, прямо с понедельника и начнем тебя в классного специалиста превращать. И Кирюху тоже. Правда, от него большого проку в нашем деле не будет. На одной хитрости тоже далеко не уедешь.
– Я буду очень стараться, Сергей Петрович.
– Да уж. Старайся, конечно. Хотя предупреждаю сразу: легко тебе не будет. Наш адвокатский коллектив достаточно разношерстный, и с распростертыми объятиями тебя никто не примет, и не надейся. Особенно Клара – ты от нее вообще старайся в сторонке держаться. Умная баба, но стерва еще та. Но ничего, привыкнешь. Наоборот, для дела полезно – злее будешь. Я сейчас опишу всех твоих будущих коллег поподробнее, а дальше уж ты сама смотри, как к ним примеряться будешь. Стажерская практика – дело нелегкое, это как дедовщина в армии, если не хуже. Итак, слушай меня внимательно и запоминай.
* * *
– Что, волнуешься? – развернулся к ней всем корпусом Кирилл, остановив машину около крыльца симпатичного двухэтажного зданьица. – Вот здесь мы с тобой и будем трудиться, смотри.
– Нисколько не волнуюсь, – напряженно улыбнулась Кира. – А что, прямо все здание, что ль, контора твоего отца занимает?
– Ага, размечталась. Знаешь, сколько сейчас аренда стоит?
– Нет, не знаю.
– То-то и оно, что не знаешь. Да и вообще, дело не в количестве занимаемых квадратных метров. По крайней мере, так отец считает. И не во внешней престижности тоже. Дело в количестве клиентов. В нашем деле ведь кто чем берет – кто качеством, кто количеством. А к шибко престижному адвокату да в красивую контору народ валом не валит, народу бы чего попроще да подешевле.
– Понятно, понятно. А сколько у твоего отца здесь комнат?
– Господи, да две всего! Одна ему кабинетом служит, а в другой все остальные сидят. Друг у друга на головах. Они уже, между прочим, успели недовольство проявить, когда он заявил, что еще два стола для стажеров поставить надо. Так что представь себе, как они сейчас нам обрадуются.
– Уже представила. Ну что ж, пошли, что ли, радовать…
– А, вот и наша молодежь, господа! – приветливо зажурчал им навстречу голос Сергея Петровича, как только они открыли дверь с большой табличкой «Адвокатское бюро». – Ну, моего обормота вы уже видели, а вот девушку еще не знаете. Девушку у нас Кирой зовут.
– Здравствуйте! – звонко поздоровалась Кира, стараясь не обнаружить голосом первой растерянности. Даже попыталась придать этому «здравствуйте» чуточку наглой в себе уверенности, еще и улыбнулась при этом широко и красиво, по-американски почти.
– Ну, давайте знакомиться. Вот это у нас Петр Константиныч Левин, а в миру просто Петечка. Он у нас в основном жилищными делами занимается. Большой, большой мастер в этой области.
Петечка одарил Киру хищной улыбкой, оглядел с головы до ног. Был он мал ростом, полноват и лысоват, но по всему чувствовалось, что собственные физические данные не имеют для него никакого значения. «…Хороший адвокат, ты с ним подружись, многому научишься, – тут же воспроизвелась в голове у Киры давешняя рекомендация Сергея Петровича там, в кувшинках, на даче. – Он, знаешь, наглый такой, всюду легко вхож и так же легко его выпинывают, в любом слое общества чувствует себя, как микроб. Моментально приспосабливается. Может и с бомжом поговорить, и с олигархом. И с ходу стоимость клиента может определить. Не было случая, чтоб он в этом вопросе ошибся…»
– Ой, а стажер-то у тебя симпатичный, Сергей Петрович! Что ж ты сразу не предупредил.
– Спасибо. Я рада, что вам понравилась, – улыбнулась ему Кира. Чуть-чуть улыбнулась, уголками губ только. Хватит с него. А дальше видно будет.
– А вот это, познакомься, Клара Борисовна. Она у нас по Семейному кодексу мастерица.
– Очень приятно, – сдержанно поклонилась Кира яркой стареющей брюнетке со злыми глазами и подумала про себя: «Это и есть, наверное, та самая клоунесса, о которой Марина так неприязненно пыталась отозваться. А что – и впрямь ведь клоунесса, точнее, пожалуй, и не скажешь».
Все в этой Кларе Борисовне было как-то слишком. Слишком белая блузка, слишком высокий накрахмаленный воротник, слишком черный костюм, слишком много косметики на лице. Даже брови нарисованы черным карандашом слишком яркими дугами – сразу такая «красота» в глаза бросается. И помады на губах – тоже слишком, и злости в глазах – тоже. Как же про нее Сергей Петрович сказал? А, вот… Дама с претензиями на духовность. Книжки эзотерические почитывает, очень любит поговорить о бренности мира материального, но при этом жадна до безумия, из-за копейки когти рвать будет.
– Ну, а это наш Алексей Степаныч. Очень серьезный человек. Он по уголовным делам квалифицируется, – представил третьего своего коллегу Сергей Петрович.
Алексей Степанович выглянул из-за монитора, глянул на Киру грозно, подняв очки на лоб. «Хороший дядька. Из прокуроров. Правда, туповат стал к старости, да и клиентов своим грозным видом отпугивает. Но что поделаешь, все там будем. Ты к нему тоже ключик подбери. Ну, повосхищайся немного при случае, он это любит. Все старики это любят, как дети сладкое», – опять всплыли в голове напутствия Сергея Петровича.
– Очень приятно познакомиться, Алексей Степанович, – уважительно-душевно произнесла Кира.
– Угу… – пробормотал Алексей Степанович. Потом двинул смешно складкой на лбу, отчего очки упали точным движением обратно на переносицу, и снова скрылся за своим компьютером. Отстаньте, мол. Не до вас мне тут.
– Ну что, друзья, за работу? – обратился к своему маленькому коллективу Сергей Петрович. – Что там у нас на сегодня? Я, к примеру, сейчас уезжаю – меня в совет адвокатской палаты вызвали. Интересно, что они там придумали на сей раз?.. Опять строжить будут, начальники окаянные.
– А у меня процесс на десять тридцать в Кировском суде, – быстро проговорил Петечка, роясь в бумагах на своем столе. – По делу Кротова, помните? Так что я побежал.
– Слушай, Петрович, так и я ухожу! – снова высунулся из-за компьютера Алексей Степанович. – И я сегодня в процессе.
– А мне в городскую администрацию надо, там нынче семинар по защите прав несовершеннолетних, – поднялась из-за стола Клара, решительно одергивая на себе черный пиджачок. – Так что я только после обеда буду.
– Ничего себе. А кто тогда останется-то? Что, избушку на клюшку закроем, что ли? – поднял голову от своих бумаг Петечка. – Клара Борисовна, вообще-то можно на этот семинар и не ходить. Это ж необязательно, в другой раз сходите.
– И правда, Кларочка, чего вы там не видели? Вы у нас и так умная, и без семинара бы обошлись! – пробурчал Алексей Степанович. – Зачем он вам нужен, этот семинар, Кларочка?
– Ой, мальчики, прошу вас, не тошните меня с утра! – капризно вскинула ладошку с алыми, как кровь, ногтями Клара. – Я сама знаю, что мне надо, а что не надо.
– Хм… А кто ж тогда на приеме-то останется? – растерянно воззрился на них Сергей Петрович. – Пушкин, что ли?
– Ну вот стажеры ваши пусть и остаются. У них же на лбу не написано, что они стажеры, – весело хохотнул Петечка. – Пусть народ принимают.
– Ладно, разберемся. Идите, работайте. Кира, Кирилл, зайдите ко мне, – быстро проговорил Сергей Петрович, проходя мимо них в сторону небольшого проема, отделяющего общую комнату от его маленького кабинетика.
– Значит, так, – сурово проговорил он, усевшись за свой стол. – До обеда остаетесь на хозяйстве одни. Петечка прав, у вас на лбу ничего не написано. Кто придет просто на консультацию – приглашайте, беседуйте. Если не знаете чего-то – лепите от фонаря. А если увидите, что большое дело будет – задерживайте до прихода кого-нибудь из наших. Ну, чаем там поите, кофе. Иль за жизнь беседуйте.
– Ладно, пап, поняли. Сделаем, – деловито мотнул головой Кирилл.
– Какой я тебе тут папа? Ты что, дома на кухне чай пьешь? Папа… – вдруг рассердился Сергей Петрович.
– А… Как тебя называть? Сергеем Петровичем, что ли?
– Ну не знаю… Называй как-нибудь. Придумай! А то – папа.
– А можно шефом называть?
– Ну, валяй шефом, что ли. Ладно, пошел я. Идите, работайте! Мне еще документы собрать надо. Черт, время бежит с утра, как в лихорадке.
В течение получаса всех как будто ветром смело. Последней ушла Клара – прошествовала гордо и неторопливо к двери, кинув довольный взгляд на свое отражение в зеркале. «Господи, неужели она сама не видит, как вульгарно смотрится ее яркая помада, нарисованные круглые бровки?.. – подумала Кира, незаметно провожая ее глазами. – Права, права Марина-то – настоящая клоунесса, ни дать ни взять…»
– Ну что, по кофейку дернем? – по-хозяйски открыл дверки стенного шкафчика Кирилл. – Где-то у них должно быть тут все хозяйство чайно-кофейное.
– Ты что, не трогай ничего! А вдруг нельзя? – испуганно зашипела Кира.
– Здрасьте, нельзя! Что мы, не члены коллектива, что ли? Мы теперь самые равноправные его члены, хоть и стажеры пока презренные. Так… О! Я кофе нашел! И сахар! И даже конфеты тут есть! Иди сюда, я чайник уже включил.
– Слушай, а если и правда кто на прием придет…
– Ну и что? И на здоровье, пусть приходит! Посадишь около себя, беседовать будешь. Слышала, что отец сказал?
– Я буду?
– Ну да.
– А ты?
– А что я? У меня за душой красных дипломов нету, я так посижу, послушаю. Может, и поумнею, глядишь. Тебе кофе крепкий делать?
– Мне лучше чаю зеленого.
– А, ну да. Я и забыл, что ты у нас насквозь девушка правильная. Ни кофе, ни сигарет, ни выпивки лишней. Тебе самой-то от себя не скучно?
– Нет. А тебе что, со мной скучно, да?
– Скучно, конечно. Потому и торчу около тебя уже полгода, ни на шаг не отходя. От скуки, стало быть.
– Так не торчи. В чем дело-то?
– Так поздно уже не торчать, милая моя! Торчал-торчал, да увяз с коготками, как та птичка.
Вскоре их милая привычная брань оборвалась на полуслове, не успели они ею и натешиться – в дверь кто-то постучал робко, и она приоткрылась слегка. Они вздрогнули практически одновременно, переглянулись испуганно – вот оно, началось.
– Можно? – продребезжал из дверной щели робкий женский голос.
– Да-да! – дружным хором проговорили новоиспеченные стажеры.
Соскочив с места, Кира прошла быстро через комнату, на ходу здороваясь с посетительницей, села за свой стол, приветливо показала на кресло:
– Садитесь, пожалуйста.
– Спасибо… – робко присела на краешек кресла пожилая женщина весьма скромного вида и начала разглядывать Киру не то что бы с неудовольствием, а… настороженно как-то. Недоверчиво.
– Я слушаю вас… – как можно душевнее произнесла Кира и улыбнулась ободряюще.
– А вы это… правда адвокат, что ль? Уж больно молода… – недоверчиво произнесла женщина и обернулась к Кириллу, словно ища у него поддержки.
– А что она здесь делает, по-вашему? Развлекается, что ли? – нарочито недовольно проворчал Кирилл, проходя к своему столу. – Мы здесь работаем, между прочим, а не развлекаемся. Так что будьте добры изложить свою проблему, пожалуйста!
– Да, да, я сейчас… – закивала женщина. – Извините меня, конечно. Я ж не знаю ничего, к адвокатам сроду не ходила… Вот в кино показывают – так они там все больно солидные.
– Как вас зовут? – снова душевно улыбнулась женщине Кира.
– Меня? Меня Екатериной Васильевной зовут. А фамилия моя Хлопова.
– Очень приятно. А меня зовут Кира. Слушаю вас, Екатерина Васильевна.
Женщина вздохнула решительно, выпрямила спину и совсем было приготовилась говорить, но вдруг сглотнула судорожно и прямо на глазах у Киры скуксилась, приготовившись заплакать. Лицо ее заходило ходуном, сотрясаясь пухлыми щеками, губы сжались в ниточку, глаза моментально наполнились влагой, руки же начали лихорадочно дергать замок старой тряпичной сумки. И не сумки даже – кошелки. Такая же кошелка была у Киры дома – она с ней на рынок за картошкой ходила. Выудив из кошелки мятый большой платок, женщина прижала его к носу, потрясла головой, то ли всхлипнула, то ли икнула очень тихо, потом произнесла горестно:
– Ой, вы простите меня, пожалуйста…
– Ничего-ничего… А может, водички? Кирилл, дай воды.
Взглянув на Киру неодобрительно – или ей так показалось с перепугу, что неодобрительно, – он поднялся с места, неторопливо прошествовал в угол, где они только что пили кофе да баловались пустыми разговорами, плеснул в стакан теплой воды из чайника. Потом так же неторопливо подошел к ее столу, молча поставил стакан перед женщиной. Та подняла на него исподлобья красные глаза, высморкалась в свой платок очень тихо. Старалась, наверное, чтоб поделикатнее получилось. Потом выговорила сипло сквозь сдавленное слезным приступом горло:
– Спасибо большое… Неловко как получилось-то, господи… Вы извините… Я сейчас. Я сейчас быстро успокоюсь и все расскажу…
Успокоилась она и впрямь быстро – вдохнула в себя воздух с шумом и успокоилась. И начала рассказывать. Как принято это у людей старшего поколения – издалека, с экскурсом в историю своей нелегкой жизни. И с подробностями. Кира ее не перебивала – просто слушала, и все, изредка ставя в блокноте только ей одной понятные закорючки. Как хорошо, что она этой стенографии в институте обучилась! Полезная вещь, между прочим. Можно слушать, на длинные записи не отвлекаясь. Поставил одну короткую закорючку – и все тебе понятно, что за ней кроется… Хотя этот грустный рассказ, пожалуй, ни за какими закорючками не спрячешь. Это не рассказ – это трагедия жизненная, на старости лет превратившаяся в абсолютную безнадегу. Можно повесть писать. Или роман. Или, может, не повесть и не роман, а пьесу с концом трагически-безнадежным. Хотя насчет юридической безнадеги – это как посмотреть. Тут просто хорошо думать надо. Она, Екатерина Васильевна Хлопова, для того сюда и пришла, чтоб убежать от этого сюжета-безнадеги, который в голове у Киры довольно скоро во всех деталях уже и обрисовался.
Будучи в девушках, юная Екатерина Васильевна выскочила замуж за очень хорошего «хлопца», как она сама выразилась. Повезло ей, лимитчице, с «хлопцем» этим, ой, повезло! В том и повезло, что не голозадым каким пролетарием этот хлопец оказался, а очень даже по тем бедным временам хорошо устроенным. А если уж совсем точной быть, то это не хлопец, конечно, а мамаша его хорошо устроенной была, а он уж при ней просто сыночком числился. Так уж у них в семье годами велось, что за мамашей этой все числилось – и жилплощадь кооперативная в единоличной собственности, и двое сыновей, за старшего из которых умудрилась выскочить замуж Екатерина Васильевна. А еще в том ей повезло, что не стала препятствовать мамаша их свадьбе, и даже в квартиру свою кооперативную на жительство приняла невестку, и прописала в ней – все честь по чести. И жили они мирно-дружно в ней вчетвером впоследствии – мамаша, Екатерина Васильевна с мужем да их ребеночек, в браке народившийся. А младший сынок мамашин в другом городе жить стал. Как в армию ушел, так домой и не вернулся, прижился где-то в дальневосточных краях. Да и куда ему было возвращаться – хоромы материнские не резиновые – двухкомнатные всего. Так и прожили они дружно все вместе тридцать лет кряду. Хотя насчет дружбы – это громко сказано, конечно. Тут уж всяко бывало. Какая такая может быть дружба, если на двух хозяек одна кухня, да и та размером два на два метра – не протолкнешься.
А потом горе на Екатерину Васильевну свалилось огромное неподъемное. В одночасье потеряла она и мужа, и сына. Возвращались на старом «жигуленке» ее мужики с рыбалки и не вписались в похмельный поворот. Вынесло машину аккурат в рыло ехавшему из-за поворота тяжелому «КамАЗу», они даже и напугаться толком не успели. Быстро их бог к себе прибрал. Екатерина Васильевна долго не могла от этой трагедии отойти – все ходила да для себя тоже смерти просила. Только не послал ей бог смерти. Подумал, видно, да вместо смерти испытание послал – за парализованной свекровью ходить. Та уж к тому времени совсем состариться успела и смерть сына и внука пережила еще тяжелее Екатерины Васильевны. Пробило ее всю – от головы до ног. Ни двигаться не могла, ни говорить толком. Лежала трава-травой долгих пять лет да мычала сердито – еды требовала. А через пять лет скончалась – освободила Екатерину Васильевну от тяжкой обузы. Она и сама так поначалу думала, что и впрямь освободила. А оказалось – наоборот. Пришли к ней со смертью свекрови такие проблемы, что хоть снова у господа смерти проси.
На похороны свекрови приехал ее младший сынок из своих дальневосточных краев, Митя. Хорошо с похоронами помог – суетился шустро, все достойно изладил и заплатил за все. Екатерина Васильевна к тому времени с деньгами сильно уже бедствовала – на пенсию ее выгнали. Подрабатывала, правда, уборщицей в двух местах, но все равно едва хватало, чтоб концы с концами свести. И на старость не удалось денег скопить – как их скопишь-то, с парализованной старухой на руках?..
Погостил у нее Митя после похорон еще две недели. Все бегал куда-то, бумажками какими-то тряс, комнаты да кухню метром обмеривал. А уезжая, объявил ей, что через полгода вступит в права наследства и квартира эта, стало быть, станет его единоличной собственностью, потому что он единственный прямой наследник своей умершей матушки. Екатерина Васильевна тогда спросила его: а как же я, мол? Я-то как буду? А он улыбнулся ей по-доброму и говорит: ничего, мол, не беспокойся, Катя, как жила здесь прописанной, так и жить будешь. Ну, вроде как сдавать я тебе буду квартиру эту. И дорого, говорит, не возьму, войду в положение – ты же за мамой моей ухаживала все-таки.
