Вера Колочкова
Три жизни жаворонка
А еще обязательно нужно к Ольке сходить. Наверное, обижается на нее подружка, хотя и понимает, конечно, что сейчас ей не до дружбы. Она вообще очень понятливая, Олька. Хотя и жизнь у нее трудная. Без отца живет. Помогает маме двух младших братьев поднимать. Мама с утра на работу уходит, а весь дом на Ольке остается. И братьев накормить, и приглядеть за ними, и в огороде надо работать… Тем более сейчас у Ольки пора заготовок началась, наверняка с утра до вечера банки с соленьями-вареньями закручивает. А что делать? Зиму как-то зимовать надо. На мамину зарплату в магазин за всякой всячиной не набегаешься, и помощи ждать неоткуда. Отец у Ольки как подался три года назад на Север «деньгу зашибать», так там и увяз. Правда, сначала письма писал и действительно присылал деньги, а потом… Потом письмо Олькиной маме пришло – прости, мол, другую полюбил. Больше не вернусь. Живи как хочешь. Мама три дня после этого письма выла, как по покойнику… Сердобольные соседи ее наставляли – на алименты, мол, подай! С паршивой собаки хоть шерсти клок! А мама только отмахивалась – не надо нам ничего, сами проживем… Если захочет, то будет детям помогать, а не захочет, так не заставишь…
Олькин отец не захотел. Поговаривали, что у его новой возлюбленной двое детей имеется, вот им и помогает. И ничего с этим поделать нельзя, надо принять как факт. Хотя – как его примешь? Обиженному сердцу ведь приказ не отдашь. Надо как-то жить с этой обидой, работать, кормиться как-то. Вот Олька и старалась изо всех сил маме помочь…
Да, надо сегодня же к Ольке сходить. Поговорить, посоветоваться. Хотя наверняка ее проблемы не сравнятся с Олькиными, но все же…
– Настя! Да что это такое в самом деле? Сколько можно валяться? Выходи к завтраку, разговор есть!
От маминого голоса она вздрогнула, быстро подскочила с кровати. Задумалась, улетела мыслями, а надо ж было и впрямь к трудному разговору подготовиться! Сейчас же опять начнется: как тебе не стыдно, мол, опять ночью пришла… Мы с отцом глаз не сомкнули…
Умылась, вышла на кухню, села за стол. Мама молча намазывала масло на хлеб, на нее не смотрела. Зато всем видом показывала, что сердится. Вон как губы плотно сжаты, прямо наполнена вся недовольством, пыхтит, как самовар. А у папы взгляд, как всегда, осторожный. Папа всегда готов это недовольство на себя взять. Да уж… Посмотришь на них и подумаешь – неужели и они когда-то были влюблены? Ведь были же… И мама на свидания к папе выходила, и волновалась, и грустила, когда его долго не видела… Куда все это подевалось из их жизни?
Вот у нее с Никитой точно все не так будет! Она будет смотреть на него и улыбаться. Всегда улыбаться. Будет счастлива одним только его присутствием. И уж точно никакого недовольства себе не позволит…
– Ты опять ночью пришла, Анастасия. И не надо говорить, что это не так! Мы с отцом глаз не сомкнули, пока ты не заявилась. Хотели уже на дорогу пойти… Сколько это будет продолжаться, скажи?
– Мам… Я не знаю, что тебе сказать. Правда. Никита ведь поздно работу заканчивает… По-другому просто не получается…
– А что, он после работы не может сам к тебе прийти? Почему к нему бегаешь?
– Так он же устает очень сильно… Просто с ног валится… Да и что здесь такого, если я сама…
– Да как это – что такого? А где твоя девичья гордость? Получается, сама за парнем бегаешь! Это же стыдно, Анастасия! Не ожидала от тебя такого, да… Вроде мы с папой в других принципах тебя воспитывали…
– Да он скоро уедет, мам. Скоро никуда бегать не буду, дома сидеть буду! – со слезой отчаяния в голосе произнесла она, наливая себе чаю. – Скоро уже, совсем скоро…
– Ну ладно тогда… Только смотри у меня, Анастасия! Чтобы никаких сюрпризов нам с отцом…
– Да какие сюрпризы, мама! Ну зачем ты…
– Ладно, ладно. Только не убегай никуда, пока я с работы не приду. А то взяла моду – убегать, не дождавшись…
– Я сегодня весь вечер дома сидеть буду, мам.
– Ой, да неужели? Свежо предание, да верится с трудом!
– Правда, дома буду… Я ж сказала… Днем к Оле схожу, а вечером приду…
– А чего так? Поссорились, что ли?
– Нет. Просто Никита на три дня домой уезжает. Ему маму надо с днем рождения поздравить.
– Ишь ты, какой заботливый… Ладно тогда. Оле от меня привет передавай. И пусть матери скажет: в аптеку детские витамины завезли, дешевые, но очень хорошие. Я ей оставила парочку упаковок. Пацаны-то все время болеют, как осень начинается…
– Спасибо, мам.
– Да ладно… Спроси, может, еще чего надо… Я всегда рада помочь…
– Ладно, спрошу.
– Ну все, я пошла. Сейчас в аптеку народ потянется. Время-то заготовочное, перетрудились все на огородах… Всем что-то нужно, причем срочно да позарез…
Мама ушла, и отец спросил тихо, будто боялся ее спугнуть:
– Ты чего такая грустная, Насть? Ну, уехал на три дня и уехал, подумаешь… Уехал, значит, вернется…
– Ну да, это сказать легко… А мне без него очень плохо, пап. Понимаешь?
– Понимаю, дочка. Ничего, крепись. Первая любовь, она такая. Любая ерунда катастрофой кажется. С возрастом это проходит, Насть.
– А у меня не пройдет, не пройдет! У меня всегда так будет! Чтобы все только на самой высокой ноте! Я ведь жаворонок, я к самому солнцу должна долететь, чтобы быть счастливой! И не говори мне сейчас, что крылья можно обжечь, ладно? И пусть обожгу… Все равно у меня так будет – на самой высокой ноте!
Отец посмотрел на нее грустно и с пониманием, вздохнул, встал со стула.
– Ладно, пойду я на работу… Не след опаздывать…
– Ой, пап! Забыла спросить! А давай завтра утром на рыбалку пойдем! Давно не ходили!
– Что ж, пойдем… Тогда червей накопай сегодня, все приготовь…
– Да, я все сделаю, пап!
– Ну вот и хорошо, вот и умница. На рыбалку так на рыбалку. Ишь, как я тебя пристрастил к рыбалке-то, словно пацана… Пойдем, дочка, пойдем!
После того как отец ушел, она еще посидела за кухонным столом, уперев подбородок в ладонь. Потом вдруг сообразила – Никита ведь должен звонить! А телефон в комнате на столе оставила!
Подскочила, опрометью бросилась в свою комнату, глянула на дисплей… Нет ничего. Вообще ни одного вызова нет. И села на кровать в отчаянии – ведь обещал же! Хотя он еще и не приехал, наверное… Электричка до города два с половиной часа ползет, и не везде связь имеется. Да это и посчитать можно, наверное… Значит, первая электричка в семь утра… Значит, он приедет в город только около десяти… А сейчас на часах девять! Так что зря она обиделась, зря! Прости, Никита…
Он не позвонил и в десять. И в одиннадцать не позвонил. И это была уже катастрофа. Не позвонил, хоть и обещал!
Так и сидела на своей кровати, привалившись спиной к стене и сжимая телефон в руке. И можно хоть как себя утешать и успокаивать, и придумывать веские причины – отчего он не позвонил, а сердце все равно набухает отчаянием, да так, что кажется, сейчас до горла доберется и дыхание перекроет… А когда телефон все же вздрогнул вызовом, даже не поверила, что дождалась…
– Привет, малыш! Как дела?
– Никита… Никита! Ты почему так долго не звонил! Я же тут с ума схожу… Хотела сама тебе позвонить, но потом подумала – а вдруг ты в институт сразу с вокзала поехал, экзамен сдавать… Боялась тебе помешать…
– Нет, я еще не был в институте. Сейчас как раз туда направляюсь. О, а вот и мой автобус, малыш… Ну все, пока… Я потом еще позвоню, не скучай…
Все. Отключился. Но вспомнил же, позвонил! Значит, можно жить дальше… Можно теперь и к Оле сходить… Да, теперь можно жить, слава богу!
Оля встретила ее радостно, хотя сразу извинилась:
– Ни минуты свободной нет, Настька… Видишь, какой дым коромыслом? Третий день уже банки на зиму закатываю! Жалко, если овощи пропадут, вон их сколько…
Все кухонное пространство и впрямь занимали горы огурцов, помидоров, перца и всякого другого овоща, ожидающего своей очереди для хозяйского использования. Настя огляделась, проговорила весело:
– Так я тебе помогу, Олька! Давай руководи, что делать надо! Вдвоем быстро управимся!
– Да? – недоверчиво глянула на нее Оля. – Ну ладно, если так… Тогда давай нарезай капусту, перцы и морковь, и лук еще… А я все это хозяйство обжаривать буду. Зимний салат закатаем, банок десять точно получится. Зимний салат хорошо зимой идет, с жареной картошечкой… И суп заправлять тоже можно, только надо луку больше положить…
– Ты прямо как заправская хозяйка всему научилась, ага… – садясь за стол и придвигая к себе большую разделочную доску, с уважением проговорила Настя. – А я вот сама ничего такого не умею… Если только мама просит иногда помочь…
– Ну, чего сравниваешь-то? Ты у нас вообще неженка-белоручка, мать с отцом с тебя пылинки сдувают! А я… С меня пылинки сдувать некому, мама вон на двух работах мается… Работает, работает, а толку нету. В магазине уборщицей, в школе сторожем да опять уборщицей… Сама понимаешь, какая у нее зарплата. Мама говорит – слава богу, хоть такие деньги есть… Без денег-то ведь никуда не сунешься, на одной картошке да соленьях с огорода не проживешь. Раньше отец хорошо зарабатывал, мама дома была, хозяйством да детьми занималась… А теперь как хочешь, так и выживай. И чего отца на этот Север понесло, не понимаю? Хорошо ведь жили…
Настя слушала Олю, сочувственно кивала головой. Очень хотелось поделиться своими переживаниями с подругой, но что они есть по сравнению с Олиными трудностями? Как бы мама сейчас сказала – кому морковка сладка, кому жемчуг мелок…
– Ой, что я все о себе да о себе… – вдруг спохватилась Оля, глянув на Настю. – Как у тебя-то дела, расскажи? Мы ж с тобой давно не виделись, совсем забыла меня со своей любовью… Давай все-все мне рассказывай… Вы уже целовались, да?
– Да, Оль. И не только.
– В каком смысле?
Оля обернулась от плиты, где перемешивала томящиеся в подсолнечном масле овощи, да так и застыла с ложкой наперевес, в ожидании глядя на подругу.
– В самом прямом смысле и есть, Оль… – улыбнулась ей Настя и вздохнула счастливо, и снова улыбнулась. – Если б ты знала, как я его люблю… Какой он… Даже рассказать не могу, да это и невозможно словами сказать… Я так счастлива, Оль… Так счастлива…
– А он?
– А что он? Тоже меня любит, конечно.
– Но ведь он уедет…
– Да знаю, знаю! Мы уже говорили с ним об этом. Через год я в институт поступлю, и мы снова будем вместе. Может, и на зимние каникулы к нему съезжу… Там видно будет…
Мысль о зимних каникулах только что пришла ей в голову и показалась очень удачной. Почему бы и впрямь не поехать?
– А как ты поедешь? Тебя ж не отпустят… Да и где в городе жить станешь? У вас там родственников вроде нет…
– Ну, можно и в гостинице… Да что об этом сейчас говорить, ближе к делу что-нибудь придумается! Или Никита что-нибудь придумает… Я ему верю, Оль… Он любит меня! Любит!
– Хм… Ты так это сейчас говоришь, будто сама себя убедить пытаешься.
– Нет! Нет, конечно! Еще чего! Просто я точно знаю, что любит! И я его люблю! Ты что, мне не веришь?
– Верю, верю всякому зверю… А ты не боишься, Насть? Ну, то есть… Я хочу сказать… Залететь не боишься? Помнишь, как Танька Васильева в восьмом классе залетела, какой переполох был…
– Да ну тебя, Оль… Вечно как скажешь, хоть стой, хоть падай… – легкомысленно произнесла Настя и даже хохотнула коротко, отводя глаза.
И сама вдруг услышала, какой испуганный и неловкий хохоток вышел. Совсем неуверенный. А в следующую секунду и холодок пробежал по спине, и мысли побежали в обратную сторону, напрягая память, и нехитрый расчет вдруг сам по себе выстроился в голове…
О боже! Как ей это раньше в голову не могло прийти? Ведь точно, задержка две недели уже… Какая же она идиотка, господи! Так влюбилась, совсем голову потеряла! Боже, как страшно-то… Что же теперь будет…
Рука с ножом дрогнула, и лезвие прошлось по фаланге большого пальца. Сильно прошлось, кровь широко брызнула на мелко нарезанную капусту, и Оля вскрикнула испуганно:
– Ой, да ты что! Как ты так, Настька! Погоди, не шевели рукой, я сейчас перебинтую… Надо еще йодом намазать, или зеленкой… Погоди, я быстро…
Пока Оля возилась с ее пальцем, Настя немного пришла в себя от испуга. То есть сумела ухватиться за спасительную надежду – может, и зря она паникует? Может, еще и нет ничего, просто задержка… Бывает же…
– Ты чего такая бледная, Настька, крови испугалась? – озабоченно спросила Оля, глянув ей в лицо. – Может, нашатыря дать?
– Нет, не надо нашатыря… Я и впрямь испугалась немного… А вдруг я… Вдруг я и правда залетела, Оль? У меня задержка две недели…
– Ой, Настька… Да ты что… – тихо залепетала Оля, прикрывая рот ладонями. – Да ты что, Настька, не дай бог… Мать же убьет тебя… И Никиту твоего в тюрьму посадит… Ты же это… Вроде как несовершеннолетняя…
– Ой, да может, еще и нет ничего, Оль? Может, просто задержка? Я же не знаю…
– Так надо точно узнать, Насть! Чего догадками мучиться?
– А как? Как я узнаю?
– Надо тест на беременность в аптеке купить…
– Оль… Ну ты сама подумай, что говоришь-то? Я пойду к маме в аптеку тест покупать? Да ты что?
– Ну да, ты права… Тогда давай я схожу и куплю…
– Еще не лучше, ага! Хочешь, чтобы моя мама твою маму насмерть перепугала? У нее ж не задержится, ты знаешь! Сразу доложит! А тебе потом оправдывайся!
– Ну да… И что тогда делать?
– Не знаю…
– Ой, Насть! Я придумала! А давай мою соседку Маринку попросим в аптеку сходить! Она замужем, она пойдет и купит тест… И твоя мама ничего не заподозрит…
– А вдруг она проболтается, что не себе его покупала?
– Да ты что? Маринка – кремень, ни за что не проболтается! Тем более я ее предупрежу! Ну что, сбегать к ней, попросить?
– Давай… Только у меня денег с собой нет… Скажи, что вечером деньги занесешь, ладно?
– Скажу, не проблема… Ладно, сиди тут, а я побежала… За овощами на сковородке пригляди, ладно?
Оля ушла, а Настя осталась сидеть, испуганно прислушиваясь к самой себе. Неужели… Неужели правда?!
Внутри ничего особенного не происходило. Ничего не было внутри, кроме поселившегося испуга. Овощи на сковородке начали скворчать недовольно, и пришлось встать с места, пройти к плите и повернуть кран, выключая газ. Скорей бы уж Оля пришла… А вот она и бежит между грядок, торопится…
– Настька, тебе повезло! – не успев отдышаться, с порога объявила Оля. – У Маринки аккурат запасной тест оказался, она мне его презентовала! Правда, расспрашивать принялась, что со мной да как… Еле-еле отбилась! Теперь Маринка подумает про меня бог знает чего… Ну да ладно! Переживу как-нибудь! Сейчас мы все выясним, Настька… Тут инструкция есть, смотри…
Через двадцать минут Настя сидела за столом, съежившись, глядела в кухонное окно распахнутыми от страха глазами. Оля стояла над ней, беспомощно сложив на груди руки. Обе молчали. А чего было говорить? Тут уж никакими словами не поможешь…
– Я беременна, Оль. Я беременна… Нет, я поверить не могу, Оль… Что теперь делать-то, а?
– Я не знаю, Насть… Наверное, надо родителям сказать.
– Родителям?! Да ты что? Они же мне только и толкуют о том, что если… Да не дай бог… Чтобы я себя помнила, что я… Что жаворонок может обжечь крылышки и упасть… Выходит, я уже упала, Оль, да? И насмерть разбилась?
– Насть… Какая ты все-таки… И впрямь, будто не на земле живешь, а под небесами летаешь! Ну почему сразу упала, сразу насмерть разбилась? Ты ведь даже с Никитой своим не поговорила, не сказала ему ничего! А может, он обрадуется такой новости? Ты же говоришь, он любит тебя!
– Да, любит…
– Ну так пойди и скажи ему!
– Так он же уехал… На три дня…
– Подумаешь, на три дня! Вот приедет, и скажешь!
– Да, я скажу… Могу и по телефону сказать, он скоро позвонить должен…
– Нет, Насть, по телефону не надо.
– Ты думаешь?
– Да, лучше дождись его. Чтобы глаза в глаза…
– Да, ты права, Оль. По телефону не надо…
Ей вдруг очень захотелось услышать голос Никиты. Просто услышать, и все. Чтобы ухватиться за его голос, вдохнуть его в себя, как спасительный воздух…
Достала из кармана платья телефон, кликнула номер Никиты. Он ответил сразу, только голос был едва слышен – перекрывал шум городской улицы.
– Да, малыш, слушаю… Что-то срочное? Мне сейчас трудно говорить…
– Нет, ничего, Никит… Просто я очень скучаю! Я твой голос услышать хотела…
– И я скучаю, малыш! Скоро приеду! Целую тебя! Все, пока…
Нажала на кнопку отбоя, сунула телефон обратно в карман. Ну вот, можно и дальше жить… Глотнула немного воздуха.
Оля спросила тихо:
– Ну что?
– Говорит, что скучает…
– Вот и хорошо, что скучает, Насть. Да все будет нормально, не переживай! Может, он обрадуется… И даже ругать тебя станет, что сомневалась в нем…
– А я и не сомневаюсь, Оль. Просто я испугалась немного… Нет, теперь уже не сомневаюсь! Он же любит меня, я знаю…
– Ну вот и хорошо. И вообще тебе отвлечься надо… Работай давай, нарезай овощи! А я буду банки стерилизовать… Так и время пройдет быстрее!
* * *
Приехал! Рано утром проснулась от нежного пиликанья телефона – сообщение пришло… И сразу поняла, что оно от Никиты. Наверное, решил не будить ее звонком.
Села на постели, быстро сцапала телефон, даже не смогла прочитать сразу. Буквы прыгали перед глазами, горло перехватило волнением. Наконец прочитала: «Я здесь, жду вечером на нашем месте». Ура, ура! Приехал! Ждет вечером! На нашем месте!
«Нашим местом» была старая скамья у озера, спрятавшаяся в кустах орешника. Ни с берега не видно, ни с дороги. И это хорошо, что не видно… Незачем подглядывать за чужой любовью, она только для двоих избранных предназначена! Для нее и для Никиты…
Спать больше не хотелось. Подскочила с постели, потянулась. Почувствовала, что никакого страха внутри нет – Никита же приехал… И она ему все сегодня расскажет… И вместе они будут думать, что делать дальше. И обязательно что-нибудь придумают. По другому – никак…
Оделась, умылась, вышла на кухню. Родители еще спят… Надо им завтрак приготовить, вот что. Занять надо себя чем-то, иначе кричащее внутри счастье просто разорвет на куски! Никита приехал! Приехал! Ура!
Вскоре мама вышла на кухню, подпоясывая на ходу халат, встала в дверях, проговорила удивленно и чуть насмешливо:
– Это что же такое у нас тут делается, люди добрые? Не иначе в эту ночь что-то в природе волшебное произошло? Звезды с неба упали, реки вспять потекли? Да чтобы наша доченька, наша соня-засоня раньше всех поднялась да на кухне хозяйничала? Да быть такого не может…
– Ну, мам! – обернулась она к ней от плиты, смеясь. – Ты скажешь тоже, ага… Просто раньше всех проснулась, вот и все! Я вам с папой на завтрак яичницу с колбасой жарю… А еще гренки с сыром… И кофе сейчас сварю…
Папа тоже проснулся, встал в дверях рядом с мамой, моргал спросонья. Потом спросил осторожно:
– Что это у вас тут, девушки? Опять ругаетесь, что ли?
– Да какое там… – отмахнулась от его осторожности мама. – Представляешь, Егор, наша дочь встала раньше всех и готовит завтрак! Ты можешь в это поверить, нет? Мне, например, кажется, что я сплю… Ущипни меня, Егор!
– Да ты бы лучше похвалила ее, чем удивляться…
– Да я бы похвалила, но сглазить боюсь!
– Родители! Вы долго в дверях стоять будете? У меня все готово уже! Садитесь завтракать, остынет же все!
– Смотри-ка, Егор, она на нас еще и покрикивает… – тихо засмеявшись, проговорила мама. – И что такое с нашей доченькой творится, а? То ходила три дня темнее тучи, то вдруг засияла, как ясное солнышко… А! Кажется, я догадалась! Наверное, она с этим городским мальчиком сначала поссорилась, а потом помирилась! Правильно я догадалась, дочь? Значит, опять нам сегодня с отцом не спать полночи?
– Ну мам… Ну чего ты опять…
– Ладно, ладно. Я ж все понимаю, чего ты. Первая любовь у тебя, понимаю. Я ж тебе не враг… Просто я хочу тебе лишний раз сказать, чтобы ты себя помнила и глупостей не наделала… Хотя я тебе столько раз все это повторяла, что ты наизусть выучила, наверное! По крайней мере, надеюсь, что выучила и усвоила!
Настя напряглась изнутри, но виду не показала. И впрямь, не вываливать же на родителей сейчас всю правду… Надо сначала с Никитой обговорить… Главное – до вечера дожить, извести быстрее дневное время!
– Мам… Ты скажи, что мне сегодня сделать надо? Я все сделаю, мам… И огород полью, и ягоды соберу, и в магазин схожу… А может, салаты на зиму закрутить, а? Я умею… Я Оле помогала заготовки делать и всему научилась… Ты мне только скажи, где у нас банки, крышки…
– Ну все, час от часу не легче… – тихо проговорила мама, быстро глянув на отца. – Будто подменили нам дочь, Егор… Даже не знаю, что теперь и думать, чего бояться! К добру ли такие перемены, а? Да чтобы сама вызвалась банки закручивать…
– Да брось, Ирин! – как всегда, начал заступаться за нее отец. – Никогда она лентяйкой не была, всегда по хозяйству помогала! Да, в последнее время ей не до того было…
– А теперь что изменилось, не пойму? Любовь прошла, завяли помидоры?
– Ну, не нам судить да выводы делать, Ирин. Наше дело принимать все, как есть.
– Да ладно, не учи меня жить… И без тебя все понимаю…
Родители ушли, и начался долгий день. Даже работа его убить не могла, все тянулся и тянулся от утра к пополудни, и солнце, казалось, стоит на месте, не собираясь уходить за горизонт. Наконец и оно сдвинулось, и стрелки часов тоже милостиво сдвинулись к вечеру. Пора выходить из дома. Пусть немного раньше, но ведь можно на скамейке в орешнике посидеть… Просто сидеть, просто ждать Никиту… А вдруг сегодня ребята раньше свою работу закончат? Всякое может быть…
Были уже сумерки, когда она услышала его шаги. Ветки орешника раздвинулись, и сердце зашлось радостью – наконец-то! Наконец-то можно его обнять…
Ну вот и все. Теперь уже ничего не страшно. Вон какие сильные у него руки, как крепко он ее держит, как ласково шепчет на ухо:
– Как я соскучился, малыш… Как хотел тебя видеть, мой жаворонок… А ты? Ты без меня скучала?
– Конечно… Конечно, Никит… Я же так люблю тебя…
– И я тебя люблю, малыш…
Он целовал ее долго, долго. Было слышно, как заполошно колотится его сердце, и руки становятся смелее, смелее… Вот подхватил на руки, шагнул вместе с ней к скамье…
Она вдруг опомнилась – надо же сказать ему! Да, сначала сказать!
Уперлась руками ему в грудь, проговорила тихо, но требовательно:
– Никита, не надо! Я не могу… Мне надо тебе сказать…
– Почему? Почему не можешь? – проговорил он, задыхаясь. – Ну что еще за глупости, малыш… Потом скажешь… Я же так соскучился по тебе…
– Нет, сейчас! Мне сейчас надо сказать… Погоди, Никита!
– Да что такое, малыш…
– Я… Я беременна! Я сделала тест, все подтвердилось! И я хотела, чтобы мы… Чтобы мы решили…
Он замер, продолжая с силой прижимать ее к себе. Потом вдохнул в себя воздух так, будто ему очень трудно было это сделать. Руки его ослабли, дрогнули… И дернулся судорожно кадык, будто от сильного испуга…
Наверное, он и впрямь испугался. И она тоже хороша – вывалила свою новость, как ушат холодной воды на голову! А он оказался не готов… Да и вообще так нельзя, наверное. Надо было как-то по-другому сказать. Подготовить его как-то. Или время другое выбрать…
– Ты испугался, да, Никит? – спросила робко, заглядывая ему в лицо.
– Нет… Нет, что ты… – задумчиво проговорил Никита, но она ясно услышала за этой задумчивостью осторожную и пугливую озабоченность. И струсила немного. А вдруг он скажет сейчас – ничего, мол, знать не хочу? Это твои проблемы, решай их сама?
– Что же нам теперь делать, как думаешь, Никит?
– Не знаю пока, малыш. Думать надо. Но мы обязательно что-нибудь придумаем, не переживай. Вернее, я придумаю…
– Ты ведь не бросишь меня, правда?
– Ну что ты, дурочка… Как же я могу? И вообще… Как ты могла обо мне такое подумать?
– Нет, я не думала… Я просто… Просто испугалась… Я верю тебе, Никита. Конечно же, верю!
– Да. Ты верь мне, малыш. Я обязательно что-нибудь придумаю… А ты родителям своим ничего не сказала?
– Нет, что ты! Они ж с ума сойдут… У меня мама такая… Строгая и решительная! Ее в поселке все уважают… Да если она узнает! Я даже представить себе не могу, что будет! Хотя все равно ведь узнает… А еще знаешь, что совсем плохо, Никит?
– Что?!
– Мне же еще нет восемнадцати… Ты ведь знаешь, я тебе говорила… Нет, я не пугаю тебя, не бойся!
– Да я и не боюсь…
– А почему на меня так смотришь? Как чужой смотришь…
– Тебе показалось, малыш. Показалось… Все будет хорошо, малыш, вот увидишь. Мне надо все обдумать, все решить… Надо подготовить маман… Поговорить с ней… Хотя у меня тоже сложности в этом плане… Маман у меня тоже строгая и решительная. Но я думаю, мне придется ее убедить…
Никита замолчал, и она смотрела на него зачарованно. Ждала продолжения разговора. Но он долго молчал, и пришлось о себе напомнить…
– В чем ты хочешь убедить свою маму, Никит? Что нам надо теперь быть вместе?
– Ну да… В чем же еще, малыш? Только как все это будет, не знаю… А ты уверена, что хочешь родить ребенка? Может… Может, ты…
– О чем ты, Никит? Ты хочешь, чтобы я… Избавилась от него? Убила?
– Ну почему сразу – убила… Можно ведь и под другим углом посмотреть на эту проблему…
– Нет, но… Я не знаю, как все это сделать, Никит… Поселок у нас маленький, надо в город в больницу ехать. И все равно мама узнает в любом случае… И еще… Я не хочу… Я не хочу его убивать, Никит! Не хочу…
Она заплакала тихо, вжавшись лицом ему в грудь. Он гладил ее по спине дрожащими ладонями, говорил быстро:
– Не надо, не плачь, что ты… Я же сказал, придумаем что-нибудь… Вместе со мной уедешь, я поговорю с маман… Надеюсь, она поймет… Будем жить пока у меня… Квартира маленькая, конечно, но… Не плачь, малыш, не плачь, я обязательно все решу. Только родителям своим ничего пока не говори… Не скажешь?
– Хорошо. Я не скажу.
– Обещаешь?
– Обещаю. Да я и не смогу им сказать…
– Ну вот и договорились. Мы скоро тут все заканчиваем, работы осталось недели на две. А может, и раньше закончим. И тогда уже все решим. Обещаю.
– Значит, мы вместе отсюда уедем?
– Да. Конечно же, вместе.
– А что я родителям скажу? Мне ведь тоже как-то подготовить их надо…
– Я сам им все скажу, малыш.
– Правда?
– Правда. А как по-другому? Приду и все объясню… И поговорю… А потом… Потом мы поженимся… Только ты не выдавай себя раньше времени. Молчи пока. Договорились?
– Да… Договорились.
– Я все решу, малыш. Правда. Ты мне веришь?
– Верю, Никит. И я ничего не боюсь. Я тебе верю…
– Вот и ладно, умница ты моя. Мой малыш… Мой жаворонок… Все будет хорошо, я все решу, верь мне… Пойдем, я тебя домой провожу. Поздно уже…
– Да еще рано… Давай еще посидим немного!
– Нет. Сегодня прохладно, а ты в легком сарафанчике. Тебе нельзя простужаться. Пойдем…
* * *
И опять она не смогла сомкнуть глаз до самого утра. Убеждала себя – все же хорошо, все так, как она и предполагала… Никита хоть и не обрадовался ее новости, но и не испугался, обещал все решить…
Или все-таки испугался? Ведь если смотреть правде в глаза, ни о каком ребенке он и не задумывался. И о женитьбе не задумывался. Да, говорил, конечно, что для любви преграды нет, что ни расстояние, ни время им не помешают… Но ведь о том, что они когда-нибудь поженятся – ни слова! Или это само собой подразумевалось, вкладывалось в смысл того, что преграды для любви нет…
Но ведь он сказал – поговорю с мамой! А о чем в данном обстоятельстве можно говорить? Только о том, чтобы жить вместе, ребенка воспитывать вместе… Только так, а как же иначе…
К утру от всех этих мыслей разболелась голова, да еще и затошнило вдобавок. И погода к утру испортилась, дождь забарабанил в оконное стекло. Настя накрылась с головой одеялом, свернулась в клубок… Не хочется вставать, не хочется начинать новый день. Страшно… И мамин голос не хочется слышать…
– Настена, иди завтракать! Вставай! Или у тебя только на одно утро хорошего настроя хватило? Все, запал кончился, да?
– Ммм… Можно, я полежу? – выпростала она голову из-под одеяла, повернула к стоящей в дверях маме. – Что-то мне нехорошо как-то…
– А что такое, дочь? Что нехорошо? – быстро подошла к кровати мама, положила ей ладонь на лоб. – Температуры вроде нет… Где болит, скажи?
– Да нигде не болит… То есть болит, да… Живот немного крутит… Может, отравилась чем-то вчера…
– Чем ты могла отравиться?
– Не знаю. Но я есть не хочу, мам. Совсем не хочу. Я лучше полежу, ладно?
– Да лежи, лежи… Я сейчас тебе активированный уголь принесу. Может, и впрямь съела не то. Если будет хуже, сразу мне на работу звони, договорились?
– Да… Я позвоню, мам…
Вскоре в доме стало тихо – родители ушли на работу. Дождь по-прежнему барабанил в стекло, и мысли по-прежнему не давали покоя. Хорошо хоть тошнота отступила. Может, и активированный уголь помог, а может… Это совсем другого рода тошнота… Так ведь бывает на первых сроках беременности. Вон, Маринку, Олину соседку, все время тошнило, ничего есть не могла, даже в больницу хотели положить, да она отказалась. Господи, как же не хочется обо всем этом думать, как страшно обо всем этом думать! Сил никаких нет…
И лежать просто так сил нет. Сколько можно себя изводить? Надо вставать, надо что-то делать. Надо Никиту увидеть… Хоть на минутку, в глаза ему посмотреть… Как с такой тревогой на сердце жить до вечера? Нет, надо сейчас…
Быстро поднялась с кровати, быстро оделась, умылась. Выпила холодного чаю на кухне, с трудом сжевала бутерброд с сыром. Глянула на часы – половина одиннадцатого. Нет, ну куда она пойдет в такую рань, не надо, наверное… Вся бригада работает, им время дорого, а она Никиту отвлекать будет… А может, ему позвонить? Хотя бы голос услышать? Хотя он просил не звонить ему во время работы… Да и телефон он с собой наверняка не берет! У них с этим строго! Боб ругается, когда ребята на посторонние дела во время работы отвлекаются. Если только в обед можно Никиту увидеть…
Да, точно! В обед! Как ей сразу в голову не пришло! Ей же на пару минут всего надо, только в глаза ему посмотреть… Чтобы он улыбнулся и сказал: все будет хорошо, не бойся, малыш… Я все решу…
В половине первого она надела резиновые сапоги, ветровку, взяла зонтик, вышла из дома.
Дорогу, ведущую к лесной школе, совсем развезло от дождя. Лил, не переставая ни на минуту, и просвета в небе не видно. И на душе совсем тревожно стало… Странно, почему? Она же сейчас Никиту увидит…
Ребята сидели под навесом, обедали. Дежурный по кухне Володя первым ее увидел, улыбнулся, махнул рукой приветственно. Все подняли головы от тарелок, тоже посмотрели на нее. Как-то странно посмотрели… Или ей показалось?
Подошла ближе, отыскивая среди знакомых лиц Никиту.
Никиты не было.
Зашла под навес, встала у стола. Автоматически закрыла зонт. Хотела было спросить, где Никита, но Боб опередил ее, проговорил тихо:
– Он в город уехал, Насть… На двенадцатичасовой электричке. Ты совсем немного с ним разминулась. Да ты садись, садись! Кашу гречневую с тушенкой хочешь?
