Публий Марон Вергилий
Энеида. Новый стихотворный перевод Аркадия Казанского
Взглядом медленным видит фригийцев ряды и кричит:
«О! Какая земля теперь, море какое, спасенье
70 Могут дать и приют? Что же, жалкому, мне предстоит?
Больше места мне нет средь данайцев, – но, вот и дарданцы,
В гневе страшном моей жаждут крови, и казнь мне грозит!»
Стон его всех смягчил и умерил враждебную ярость;
Мы просили сказать: «Из каких происходит кровей,
75 Что принёс нам? Пусть скажет, – на что он надеялся, сдавшись?»
Он, отбросив свой страх, о себе нам поведал смелей:
«Царь! Всю правду тебе я открою, что б ни было дальше,
Отрицать не могу, – Арголида ведь родина мне,
Это правда. Изгнала Фортуна Синона, несчастным
80 Сделав, – лживым его и бесчестным не сделать и ей!
Верно, – имя из чьих-нибудь уст Паламеда слыхал ты,
Сына Бела, – ведь был он Молвою прославлен своей.
Обвинив его ложно наветом напрасным в измене,
Оттого, что войну порицал он, пеласги скорей
85 Дали Смерти его, – но теперь и скорбят по умершем.
Был он родственник нам; и с ним мой небогатый отец
С года первого войн и меня отправлял на сраженья.
Пока твёрдо стоял он у власти, советный мудрец,
Был силён Паламед, – и у нас хоть немного, но были
90 Слава, почести… Зависть Улисса, коварство сердец
Сжила со свету мужа, – о чём говорю я, всё было.
Жизнь с тех пор я во мраке и в горе, и скорби влачил,
Гнев питая в душе, что безвинную Смерть не забыла.
Не смолчал я, грозя отомстить, случай чуть улучив.
95 Если в Аргос родной суждено мне вернуться с победой, —
Той бездумною речью я ненависть злобную взмыл, —
В том причина всех бед. С той поры и Улисс, то и дело
Стал меня устрашать обвиненьями, сеять средь войск
Слухи тёмные, – ждал он оружье, свои зная беды,
100 Укротиться не мог он, покуда Калхант даст предлог…
Для чего тщетно я вспоминаю о прежних печалях?
Что я медлю? Пред вами ахейцы равны, видит бог, —
Обо мне вы довольно услышали! Казнь начинайте!
Жаждет то Итакиец, заплатят Атриды сполна!»
105 Мы ж хотим обо всем разузнать, расспросить всё в деталях,
Пеласгийских не зная уловок, злодейств. Пленник нам
Продолжал свою речь, трепеща от притворного страха:
«Меж тем чаще данайцы, так их истомила война,
Стали бегством мечтать, и о том, чтобы Трою оставить, —
110 Хоть бы сделали так! Но свирепые бури, назад
Не давали отплыть им, и Австр устрашал уходящих, —
Много дней бушевала в широком Эфире гроза.
После уж, как сплотили коня мы из брёвен кленовых,
И, не зная, как быть, Эврипила послали сказав, —
115 Феба вызнать оракул, – печальный ответ он приносит:
«Кровью ветры смирить, ту невинную деву заклав,
Вам, данайцы, пришлось, когда плыли вы к берегу Трои, —
Кровью также к возврату вам, в жертву бессмертным, избрав
И аргосца, принесть душу», – лишь мы ответ услыхали, —
120 Сердце замерло, трепет холодный прошёл, всех пробрав, —
Кто Судьбой обречён, и кого Аполлон избирает?
Итакиец Калханта, в глазах у смятенной толпы,
На средину тогда потащил, громогласно желая, —
Выдать волю богов. Хитреца злодеянье и пыл
125 Предрекали не раз мне, провидя грядущее втайне.
Десять дней прорицатель скрывался, – как жертву забыл
Называть, и на Смерть никого не обречь бы случайно, —
Но молчанье прервать Итакиец заставил, вот зверь!
Уговором меж них он меня на закланье назначил.
130 Тут никто не роптал уж, – ведь то, что боятся все, – Смерть
Одного лишь теперь, бедолагу, на горе постигла.
Роковой день приблизился. Взяв для обряда теперь
Соль с мукой пополам, вкруг висков мне повязки скрутили.
Вырывался я ночью, от Смерти оковы порвал,
135 И в густых тростниках, у болотного озера скрылся,
Ждал, – ушли чтоб, подняв паруса, – наконец, всяк поднял!
Мне вернуться на древнюю родину больше нет права;
Но двоих сыновей и отца престарелого, – ждал, —
Может, требуя с них за моё бегство страшной расплаты,
140 Покарают ахейцы вину мою Смертью родных…
Молим вышних богов, тех, которым лишь ведома правда,
Клятвой верности, – коль остаётся ещё среди них
Непорочной она, – о, молю, – ты над бедами сжалься
Благосклонно, и сжалься над тем, кто безвинно погиб!»
145 Жизнь даруем ему, хитреца же слезам сострадая.
Приказал Приам первым от пут ему руки, цепей
Свободить, и к нему обратился, в словах привечая:
«Кто б ты ни был, забудь же покинутых греков; теперь
Нашим будешь. Но мне отвечай на вопрос мой правдиво, —
150 Тот чудовищный конь для чего возведен? И, поверь, —
Что стремились создать тут, – орудье войны, или диво?»
Так сказал. Пленник тот пеласгийских уловок искус
Начал, к небу воздев он свободные руки, счастливый:
«Всех огней божества нерушимые, вами клянусь;
155 Вами, – меч и алтарь нечестивый, которых избег я,
И повязки богов, что носил я в закланье, божусь!
Нет греха, – разорвать мне священные узы от греков,
Нет греха, – ненавидеть мужей, без утайки открыть,
Что скрывают они. Я не связан отчизны обетом!
160 Лишь обетом хранённая Троя своим сохранит
Верность, щедро тебе отплачу коль, и правду открою!
Но, данайцев ведь вера в победу, надежда манит
Лишь с Палладой всегда. И когда нечестивый, не скрою,
Сын Тидея, и с ним измыслитель злодейства, Улисс
165 В храм священный вошли, роковой взяв Палладий с собою
Там исторгли, твердыни убив сторожей, и взялись
За священный тот образ, посмели коснуться одежды,
И девичьи повязки богини той кровью залив, —
Тут на убыль пошла, покидая данайцев, надежда;
170 Силы сломлены их, и богиня, враждебною став,
Гнев Тритония свой им явила в знаменьях чудесных, —
Только в лагерь был образ внесён, – засверкало в очах
Пламя яркое, пот проступает солёный на теле;
Как была, – со щитом и копьём большим, дева, на страх, —
175 Страшно молвить, – на месте подпрыгнула трижды на деле.
Возвещает Калхас, что данайцы должны все уйти,
Морем скрыться, – Пергам не разрушат аргосские стрелы,
Если снова в Аргосе не спросят примет, возвратив
Благосклонность богов, что везли на судах они прежде.
180 Устремились по ветру в родные Микены, спешив,
С тем чтоб милость богов им вернуть, и явиться с надеждой,
Перейдя море вновь. Так Калхас знаки те объяснил.
Тот Палладий воздвигли они по его наущенью,
Чтобы тягостный грех искупить оскорбленья святынь.
185 Преогромным коня сделать, дубом одеть, и до неба
Ту громаду поднять повелел им Калхас, чтоб за тын,
Чрез ворота пройти не мог, в город за стены, наверно,
Ваш народ охранять святой силой исконною тут.
Но, коль ваша рука оскорбит приношенье Минерве, —
190 Гибель страшную тут же пусть прежде нас боги пошлют, —
Всем врагам угрожает, – фригийцам, Приамову царству;
Если ж в город его те своими руками введут, —
Грозной Азия бранью пойдёт на Пелопию сразу,
Нашим детям достанется наш предречённый удел», —
195 Клятвой лживой всех нас убеждает Синон косоглазый.
Верим мы лицемерным слезам, – в западню захотел
Тот, кого ни Тидид, Ахиллес из Лариссы; как рыбы,
Корабли вражьи, десять войны лет, сердца не задел.
Тут знамение новое всех ужаснуло, кто б ни был, —
200 Появилось очам, и сердца всех смутило потом, —
Лаокоонт, – Нептуна жрецом был по жребию избран,
Приносил быка в жертву торжественно пред алтарём.
Вдруг по глади морской, изгибая кольчатое тело,
Две огромных змеи; и рассказывать страшно о том;
205 С Тенедоса плывут к нам, стремятся и к берегу смело;
Тела верхняя часть поднялась над зыбями; кровав,
Из воды торчит гребень, а хвост волочится за телом,
Извиваясь волнистым движением, влагу взрывав,
Сквозь солёный простор; на брег выползли змеи отчасти,
210 Кровью гадов наполнен, огнём загоревшийся глаз,
И дрожащий язык лижет страшно свистящие пасти.
Без кровинки в лице разбежались мы. Змеи ползут
К Лаокоонту, двум сыновьям его прямо, и, ластясь,
Давят в страшных объятьях, все тонкие члены плетут,
215 Плоть терзают, язвят, разрывают зубами, смелея;
К ним отец мчит на помощь, копьем потрясая, и тут
Гады вяжут его преогромными кольцами злее,
Дважды тела вокруг, дважды горла вокруг обошли,
Над его головой возвышаясь чешуйчатой шеей.
220 Он бессилен руками живые порвать те узлы;
Яд и чёрная кровь все повязки жреца заливает;
Вопль, ввергающий в дрожь, извергает несчастный, хулы, —
Так ревёт, и неверный топор из загривка желает
Вырвать раненый бык, убегая от Смерти своей.
225 Два дракона к высокому храму меж тем ускользают,
И ползут напрямик до твердыни Тритонии, к ней,
Чтоб под круглым щитом у богини укрыться заране.
Потрясённые души троянцев объял ужас змей, —
Говорят все: «Не зря заплатил за своё злодеянье
230 Лаокоонт, который посмел нечестивым копьём
Прикоснуться коня, заповедный тот дуб оскверняя».
Закричали, что в город священный тот образ возьмём, —
Затащить нужно, бога молить о прощенье отрадном.
Брешь пробили в стене, и широкий открыли проём.
235 Все за дело взялись, – вот катки подкатили громаде
Снизу; шею вокруг обвивает пеньковый канат, —
Тянут. Конь роковой тяжело подвигается к граду,
Злым оружьем чреват. Вкруг невинные девы галдят,
Гимны дети поют и ликуют, коснувшись зверины.
240 Приближается конь…, Вот, вступает с угрозой во град…
Илион, о, обитель богов, и дарданцев отчина!
Стены славу в бою обрели! Но, запнув за порог,
Трижды встал он, и трижды звенело оружье в пучине;
Мы ж стоим на своём, – в ослеплении разум взял бог;
245 Ставим, горем себе, ту громаду в священной ограде.
Предрекая Судьбу, предвещает Кассандра итог, —
Ей троянцы не верят велением бога и раньше.
Чем для нас храм богов мог в тот день, для несчастных, помочь
Был, – как в праздник, листвою зеленою мы их украсим.
250 Солнце тут совершило свой путь; опускается ночь,
Небосвод закрывая густым мраком, землю и море,
Мирмидонцев сокрыв. Шли троянцы по городу прочь,
Смолкли все, Сон обнимет усталые члены им вскоре.
Тою порою, построясь фалангой, аргивян суда,
255 Тихо от Тенедоса, под светом Луны безукорной
К брегу снова знакомому шли. И взметнулось когда
Пламя там, на корме, – и Синон, сам хранимый не хуже
Божьей волей, сосновый затвор открывает тогда
Скрытым в чреве данайцам. И конь выпускает наружу
260 В нём закрытых, – на свет из дубовой пещеры идут
И Фессандр, и Сфенел вождь, с Улиссом свирепым к тому же;
И спустились Фоас, Акамас, по канату скользнув;
Неоптолем Пелид, Махаон-врачеватель; взъярённый
Менелай, с ним Эпеос, строитель засады и плут.
265 Враз на город напав, что вином был и Сном одолённый,
Стражей сняли; встречают они в отворённых вратах
Всех соратников, слив нападающих обе колонны.
Час приходит, когда на усталых людей наступал
Первый Сон, приближаясь, богов же подарок умелый.
270 В этот час опечаленный Гектор во Сне мне предстал, —
Лил обильные слёзы, как в день, когда влёк его тело
Ворог за колесницей, от крови и пыли был чёрн;
Вспухли страшно стопы от ремней, через раны продетых, —
Горе! Жалок на вид, на того не похож был здесь он,
275 Гектор, что из сраженья в доспехах Ахилла явился,
Иль в корабль данайский забросил фригийский огонь!
Грязь в браде у него, и от крови все волосы слиплись;
В ранах грудь, – ибо множество ран получил он у стен
Отчих. Виделось мне, что заплакал я сам, и с молитвой
280 Так печальной к нему обратился, окликнув затем:
«Свет Дардании! Ты, о, надежда троянцев в печали!
Что так медлил прийти? От каких берегов нёс ты тень?
Гектор милый, зачем, когда столько погибнув, скончалось
Близких, столько трудов претерпели и люди, и град,
285 Истомлённые, видим тебя мы? И что омрачает
Светлый лик твой, скажи! Зачем раны свои показал?»
Время он не терял, чтоб на праздные эти приветы
Дать ответ мне, но, тяжко вздохнувши, со стоном сказал:
«Сын богини, беги, из огня ты спасайся скорее!
290 Овладел враг стеною, и Троя с вершины падёт!
Дал довольно Приаму и родине ты! Лишь моею
Мог Пергам быть рукою спасён, – но она не придёт!
Троя вручит тебе и Пенатов своих, и святыни;
Ты возьми их, как спутников судеб, им стены найдёшь,
295 Ведь, объехав моря, ты воздвигнешь им город великий».
Молвив так, сам выносит он Весту; рукою достал,
Пламень вечный, повязки ее из священных реликвий.
Вопли скорби меж тем раздаются, и город пылал.
Хоть стоял в стороне, за густыми деревьями скрытый
300 Дом Анхиза-отца, но ясней и ясней долетал
Шум сраженья к нему, и оружья ужасные скрипы.
Вмиг воспрянув от сна, я взошёл на верхушку своей
Кровли, там и стоял, и внимал своим слухом открытым.
Если буйным огнем, раздуваемым Австром, полей
305 Вдруг займутся посевы; иль смоет поток, устремляясь,
Пашни, – дело быков, и посевы погубит на ней,
Валит лес и влечёт за собою, – пастух, изумляясь,
На вершине скалы став, далёкому шуму вонмёт.
Только стала ясна мне вся истина; козни данайцев
310 Все открылись теперь. Побеждённый Вулкана огнём,
Деифоба дом рухнул; горит и жилище соседа
Укалегона; воды Сигеи огонь тушат в нём.
Клики труб, крики воинов там раздаются, победны.
Я хватаюсь за меч, вне себя, хотя прок невелик.
315 Мы найти жаждем ратников, чтобы отрядом передним
Крепость взять. Разум ярость и гнев опрокинули вмиг, —
Нам казалось, – достойней всего пасть с оружьем, ей богу!
Появляется Панф, от ахейских избавившись пик,
Панф Офриад, жрецом в храме Феба служил он высоком;
320 Малый внук на руках, побежденных святыни богов,
В бег с собой он влечёт, к моему поспешая порогу.
«Где страшней беда, Панф? Где найти нам твердыню и кров?» —
Лишь промолвил я так, – он со стоном ответил мне жалко:
«День последний пришёл, наступает безжалостный срок
325 Дарданидам! В огне Илион, горит Троя, чья слава
У троянцев была, – но жестокий Юпитер и тут
Сдал Аргосу; в данайских руках город весь и держава!
Выпускает проклятых конь в крепости, много падут;
Победитель Синон, возликуя, наполнит пожаром
330 Изнутри град. Враги к отворённым воротам идут, —
Столько ж прибыло к нам из Микен превеликих недаром;
Копья выставив, заняв и улиц теснины, стоят
Строем все с обнажённым мечом, и, сверкая клинками, —
Каждый рад убивать. У ворот стражи первые в ряд
335 В бой вслепую вступают, противятся натиску тщетно».
Офриада речам тем, и воле богов покорясь,
Мчусь я в бой и в огонь, призывает Эринния к мщенью
Мрачно нас, и до неба подъятые вопли вдвойне.
Встретив молча при свете Луны сам Рифей, и ушедший
340 В ночь Эпит, Гипаниск и Димант подходили ко мне,
Чтоб со мной воедино сражаться; и к ним примыкает
Сын Мигдона, Кореб, – лишь на днях появился юнец
В Трою к нам, полюбив безрассудной любовью Кассандру.
Шёл на помощь к фригийцам он, также к Приаму, как зять;
345 Исступлённой невесты своей он совет не желает
Принимать. В бой идёт, чтобы сердцем любовь защищать.
Видя, что все собрались затем, чтоб сражаться с противным,
Обратился к ним так я: «О, юноши, тщетно пылать
Будут храбростью ваши сердца! Кто идёт, бой восприняв,
350 Кто решился на всё, – вам заране известен исход!
Все отсюда ушли, алтари же, и храмы покинув,
Боги, волею чьей и держава стоит, и народ.
Что ж! Погибнем в бою, но горящему граду поможем!
Побеждённым спасенье одно – от спасенья уход!»
355 Злостью я их зажёг. Точно хищные волки, сторожко
В чёрном мраке, когда голод жадной утробы их прочь
Всех вслепую ведёт, а щенки, с пересохшею глоткой,
Ждут по логовам их, – мы средь копий навстречу, помочь
Верной гибели, бродим по улицам града отважно.
360 Мрачной тенью своею укроет нас чёрная ночь.
О кровавой резне кто той ночи, престрашной, расскажет?
Хватит смертному слёз, чтобы наши страдания смыть?
Древний рушится град, долги годы царивший преважно.
Возле улиц, в домах, у дверей тех святилищ немых, —
365 Груды тел неподвижных лежат, простираясь во прахе.
Пеню тут не одни лишь оплатят троянцы, все мы;
И в сердца побеждённых порой возвращается храбрость;
Победитель данаец тогда падёт наземь, сражён.
Всюду Ужас и Скорби, и Смерть многоликая в Страхе.
370 Первый нам повстречался данаец, толпой окружён, —
Андрогей. За соратников нас он в неведенье принял,
Сразу с речью такой обратился приветливо, ждёт:
«Торопитесь, друзья! Сколько можно так медлить, уныло
Стоя? Грабят без вас и разносят горящий Пергам!
375 Вы же только теперь с кораблей чернобоких прибыли!»
Молвил, – понял он вдруг, не услышав ответов в словах,
Что сам в гуще врагов оказался нежданно, запутан.
Сразу с криком назад изумлённый данаец бежал, —
Так, случайно ступивши, в колючем терновнике путник
380 Потревожит змею вдруг, – и с трепетом прочь убежал,
Видя, – гад поднимаясь, свирепую шею раздует.
Отступил Андрогей, когда нас, устрашённый, узнал.
Строем сомкнутым мы, их тесня, со сторон нападаем,
Невзирая на то, что отряд наш воистину мал.
385 Видим, – в первом сраженье Фортуна сопутствует даром.
Духом вспрянул Кореб, ободрённый успехом вконец,
Молвит: «Други, нам путь указала Фортуна недаром,
Где она благосклонна была, – мы пойдём, наконец
Тем путём. Обменяем щиты, и к доспехам снаружи
390 Мы данайские знаки приладим. Хитрец и храбрец
В битве грозной равны! Ведь сам недруг даёт нам оружье».
Молвив так, надевал Андрогея косматый он шлем,
Пышный щит тут хватает и меч от аргивян, получше.
Следом то же Рифей и Димас, и, на радость нам всем,
395 Всё оружие юноши взяли, добытое с бою.
Без богов изволенья, мы рыщем вслепую совсем, —
Нападаем тут, там, и, с данайцев смешавшись толпою,
Многих в мрачную Орка обитель послали, дерзя.
Разбегается враг, – те на берег спешат, чтоб собою
400 У судов схорониться; в постыдном смятеньи, скользя,
Лезут вновь на коня, – чтоб в знакомом им чреве укрыться.
Против воли богов ни на что полагаться нельзя!
Зрим, – из храма влекут, из священных Минервы укрытий,
Деву, дочку Приама, Кассандру, и волос накрыл
405 Плечи ей; но пылающий взор возвела к небу скрыто, —
Только взор, ибо руки давили оковы сверх сил.
Зрелищ этих Кореб не мог вынести, и, разъярившись,
В самой гуще врагов к верной гибели бег устремил.
За ним следом напали и мы, строем сомкнутым слившись.
410 Тут посыпались вдруг с крыш высоких святилищ родных
Копья наших на нас, – начиналась плачевная битва, —
Из-за греческих шлемов гривастых, доспехов чужих.
Враг сбежался на крик, – за добычу, отбитую в гневе,
Отовсюду данайцы, – и оба Атрида лихих,
415 Злой Аякс, и долопов с ним грозное войско; свирепый
Иногда так срывается вихрь, ветров встречных крыло
Бьётся, – Нот и Зефир, и сам Эвр, когда радостно пенит
Он коней у Зари; стонет лес, и свирепо волной,
И трезубцем Нерей возмущает пучины основы.
420 Даже те, что во тьме непроглядной тогда удалось
Разогнать нам хитро и рассеять по городу, – снова
Появляются здесь; и подложные копья, и щит
Тотчас те узнавали, наш выговор странный запомнив.
Враг давил нас числом. Пенелея рукою убит,
425 Падал первым Кореб к алтарю копьеносной богини.
Пал Рифей, – средь троянцев всегда справедливейшим слыл,
Правде следуя божьей, но иначе боги судили.
Гипаниск и Димант пали, копья приняв у сердец.
Панф! Тебя не спасли, как повергли тебя и убили,
430 Благочестье твоё, ни жреца Аполлона венец!
Илиона и прах, и огонь, где друзья погибали,
Мне свидетели; я не стремился в тот час, наконец,
Пик данайских бежать, и от Участи грозной, и стали.
Гибель я заслужил, – но иное назначил рок мне.
435 Рвался с Пелием я и с Ифитом. Ифит был подавлен,
Возраст… Пелий от ран, нанесённых Улиссом, слабел.
Крики, шум непрестанный уводят нас к дому Приама.
Битва шла многолюдная здесь, словно вовсе нигде
Нету больше войны, и бойцов город уж не стесняет.
440 Лют, свирепствует Марс, а данайцы в руинах стоят, —
Тщатся входы занять, прикрываются сверху щитами,
Ставят лестницы к стенам, у самых дверей норовят;
Лезут выше они, щиты супротив стрел выставляя
Левой, правой уже ухватившись за кровли, грозят.
445 Башни рушат на них, черепицу кидают дарданцы, —
Видя час свой последний, и чуя уж Смерть за спиной,
Тем оружьем они от врагов защитить уповают.
Дедов древних красу, – золочёные балки с собой
Катят сверху одни, а другие мечи обнажили,
450 Встали в дверь изнутри, – охраняет их сомкнутый строй.
Духом вспрянув, скорее все к царским чертогам спешили,
Чтоб пополнить ряды, побеждённым тем помощь подать.
Дверь была потайная и ход, что все в спешке забыли, —
Сзади вёл во дворец он, в покои Приама, видать.
455 Здесь ходила не раз, пока наша держава не пала,
Андромаха одна; чтоб родителей мужа позвать,
Несчастливая мать к деду носит и Астианакса.
Быстро выбежал я на высокую крышу, где, в рост
Все троянцы безвредные копья в напавших метали.
460 С краю башня была, подымалась до утренних звёзд
Кровлей стройной она, и с неё вся видна была Троя,
Ряд привычный данайских судов, и ахейский обоз.
Башню вкруг обступив, мы, железом основы расстроив,
Где высокий настил расшатался в ослабленных швах,
465 Вниз толкаем её, – неожиданно, с грохотом грозным
Рухнет всё, засыпают обломки весь строй у врага.
Но подходят данайцы ещё и ещё, озверившись;
Камни, копья летят, словно град громовержца упав.
Возле самых сеней, на преддверии царском ярится
470 Пирр, и ярко доспехи блестят, – засверкавшая сталь.
Так выходит на свет, напитавшись травой ядовитой,
Змейка; зимний мороз под землёй её долго держал;
Сбросив старую кожу и новою ныне, блестящей,
Спину скользкую та извивает, и, грудь приподняв
475 К Солнцу снова, трепещет язык тот раздвоенный в пасти.
Рядом с ним великан Перифас; Ахиллеса видал,
Мужа Автомедонта, из Скироса войско. Напавши,
Мечут факелы, нас обступив все, на крышу, и вдаль.
Он, схвативши топор двулезвийный, выходит, и просто
480 Рубит створы и двери срывает, обитые в сталь,
С косяка прочь. Насквозь прорубает дубовую доску;
Как раскрытая пасть, в ней зияет дыра широко, —
Чрево дома раскрыто, чертоги открылись всем лоском,
И царей наших древних палаты, Приама покой;
485 Люд с оружием виден, – стоят уж за первою дверью.
Полон дом тем смятеньем, и горестный стон льёт рекой, —
По чертогам дворца только женские вопли истерик,
Крик взлетает до звёзд. И, объятые трепетом, скрыв
Жёны, матери, всё по обширным покоям, и двери
490 Обнимают они, поцелуями часто покрыв.
Натиск Пирра подобен отцу, – и запоры, и стражи, —
Все бессильны пред ним. И тарана ударом разбив
Дверь, срывает с шипов и бросает под ноги напавшим.
Силой путь пролагает себе; и данайцы, свалив
495 Первых стражей, текли по дворцу, словно волны, бесстрашно.
С меньшей силой вспенённый поток, все плотины пробив,
Натиск волн размывает в пути укреплённые дамбы,
Яро мчит по лугам и по нивам, волну устремив,
Унося скот со стойлами. Неоптолема с врагами
500 Видел сам; на высоком пороге Атридов двоих.
Зрел меж ста дочерей и невесток Гекубу, Приама, —
Кровью залит алтарь, где огонь освящён старцем был.
Брачных спален полста, – на потомков надежда; с приходом
Двери, варварским гордые златом, разрушат враги, —
505 Что огонь пощадил, – достаётся данайцам в доходы.
Спросишь, может, о том, – а каков был Приама удел?
Видя, – занят врагом погибающий город, что входы
Вскрыты царских палат, что данаец дворцом завладел;
И отвыкший от битв старец, слабой рукою доверил
510 Тело дряхлое латам, и меч бесполезный надел, —
Прямо в гущу врагов устремляется в поисках Смерти.
В самом сердце дворца, там, под сводом небесным, стеной
Был огромный алтарь, только лавр густолистые ветви
Простирает над ним, осеняя Пенатов собой.
515 Без надежды с Гекубою дочери сели там клубом,
Жались вместе они, как голубки под чёрной грозой,
Обнимая богов вечных статуи. Тут же Гекуба
Мужа видит в доспехах, приличных лишь юным годам, —
Молвит: «Бедный Приам, что за умысел, страшный и грубый,
520 Взять тебя заставляет оружие это? Куда?
Не в таком подкрепленье, увы, в ратоборцах надёжных
Мы нуждаемся! Если б пришёл и мой Гектор сюда…
Отойди же скорей! Защитит этот жертвенник божий,
Или вместе умрём!» И, промолвив, призывно манит
525 Старца внутрь и сажает в укрытьи священном, сторожком.
В этот миг, ускользнув от резни, что там Пирр учинит,
Сын Приамов Полит появился. Средь вражеских копий,
Ранен, вдоль колоннад по пустынным палатам летит;
Следом гонится Пирр, разъярённый пролитою кровью, —
530 И, вот-вот он ухватит его, или пикой найдёт.
Все ж Полит убежал, – он упал, истекающий кровью,
Наземь; дух на глазах у родителей тихо уйдёт.
Тут Приам, хоть над ним уже верная Смерть шла дорогой,
Гнев не смог удержать, и воскликнул он слабо: «Вперёд
535 За злодейство тебе, и за дерзость преступную боги, —
Коль карает преступных ещё справедливость, ну, что ж, —
Всем, что ты заслужил, воздадут, и заплатят же строгой
Платой зверю, что мне ты сыновнюю гибель даёшь
Видеть, – взоры отца запятнал лицезрением Смерти.
540 Не таков Ахиллес; что тебе он родитель, ты лжёшь, —
Прав молящего он устыдился, и чести был верен, —
Бездыханное Гектора тело Приаму-врагу
К погребенью отдал, и пути невредимо доверил».
Молвив так, без размаха копьё рукой слабою ткнув,
545 Старец тихо метнул, но копьё отскочило безвредно
От верхушки щита, стали прочной послышался гул.
Отвечал Пирр: «Ступай же, и вестником будь, и поведай
То Пелиду-отцу. Как в печальных деяньях горю,
Рассказать не забудь и о выродке Неоптолеме,
550 Так умри же!» И вот он, промолвив, влечёт к алтарю
Старца, – в крови убитого сына скользит неприятно;
Взяв за волосы левой рукою царя он, смотрю, —
Правой меч достаёт, и вонзает в бок по рукоятку.
Так скончался Приам, и судил перед Смертью сам рок
555 Трои славной пожар и крушенье Пергама зреть ясно;
Хоть при жизни властитель земель и народов, как бог,
Азиатских он был. И лежит на прибрежье троянском,
Голова с плеч снята, безымянного тела кусок.
Обомлел я, – впервые объял меня ужас угарный, —
560 Образ милый родителя мне представлялся в тот миг,
Ведь я видел, как царь наш, ровесник ему, от удара
Испустил дух навек. Предо мной вид Креусы возник,
Дом разграбленный мой, малолетнего Юла погибель.
Оглянулся, смотрю, – отзовётся ли войско на крик?
565 Ослабевши, спустились на землю все, бой уж покинув,
Спрыгнув, или огнём истомлённые, взяты в испуг.
Я один; на пороге святилища Весты, взгляд кинув,
Тиндарея дочь вижу, что скрылась в убежище, вдруг
На спасенье надеясь. При зареве ярком пожара
570 Видно было мне всё, когда брёл, озираясь, вокруг.
Устрашилась, – её за сожженный Пергам покарают
И покинутый муж, и троянцев, данайцев сыны;
Прячась у алтаря та, незримая, в храм убежала,
Что Эринний вела на погибель троянской страны.
575 Взмыло пламя в душе, побуждает и гнев перед Смертью, —
За отчизну воздать, наказать преступленья, вины:
«Знать, вернётся она невредимо в родные Микены,
И царицею Спарты пройдёт там триумфом богов,
Ей самою рождённой? Дочь встретит, родителей смертных,
580 В дом фригийский войдёт посреди илионских рабов,
Но железо убило Приама, огнём взята щедрым
Троя, берег пропитан весь кровью дарданских сынов?
Не бывать же тому! И хоть славу мою пусть умерит
Бабе месть, – недостойна такая победа копью, —
585 По заслугам её покарав, истребив эту скверну,
Я стяжаю хвалу; сладко будет наполнить свою
Душу мщенья огнём, да и прах моих близких насытить».
Ослеплённые гневом, кипели так мысли в бою,
Вдруг, – очам ясно так никогда не являлась доныне
590 Мать благая, блистая сиянием чистым в ночи,
Встала передо мною во всём всевеличьи богини,
Точно так же, как видит её небожителей чин.
Руку мне удержала она, и промолвила смело:
«Что за страшная боль подстрекает тебя, прогневив?
595 Что безумствуешь, сын? Иль до нас уже нет тебе дела?
Не посмотришь сперва, – где Анхиз, удручённый в летах,
Брошен всеми, и живы ль супруга Креуса, и где он,
Наш Асканий? Ведь греков отряды на них налетят!
Коль моя б не была им забота надежной защитой,
600 Их убил бы огонь, или вражеский меч, заблистав.
Не Ласенской краса Тиндариды, тебе ненавистной,
Не Парис, обвинённый во всём, – лишь богов злая страсть
Опрокинула мощь и величие Трои двуличной.
Сын, взгляни, – я рассею туман, что скрывает сейчас
605 Взор всех смертных очей, и незримою, влажной завесой,
Застилает вокруг всё. Молю, – материнский приказ, —
Не страшись, и советам моим безотказно последуй.
Где повержены в прах стены, башен громады, где в дым
Глыбы сброшены с глыб, прах клубится; ликуя победно,
610 Стены сносит Нептун, сотрясая трезубцем своим,
Город весь он крушит и срывает его с оснований.
Тут и Юно, заняв врата Скейские первой, громит,
Ярым пылом полна, и мечом опоясана, манит
Войско от кораблей; колесницы, блистая, летят.
615 Занимает твердыни Тритония, дева Паллада,
Головою Горгоны пугая, эгидой блестя,
Сам Отец укрепляет данайцев дух, мощные силы
Придаёт, и богов гонит против дарданцев, шутя.
Бегством, сын мой, спасайся, сраженья покинь! Я же, с милым
620 Буду вечно, и к отчим дверям приведу без врагов».
Молвив, скрылась она в непроглядный мрак ночи унылой;
Я ж воочию Трое враждебных увидел богов
Грозных лики во тьме; легионом бессмертным построясь,
Град пред взором моим творят жертвой огня языков.
625 Вижу, – в прах с высоты сокрушилась Нептунова Троя,
Как с вершины горы, беспощадным железом ссечён
Ясень старый, когда, чередуя удары по трое
Топоров, земледельцы повергнуть стремятся на лон;
Он стоит до поры и трепещущей кроной качает,
630 Наконец, побеждённый глубокими ранами, стон
Испуская, падёт, от родного хребта отрываясь.
Вниз богиней ведом средь врагов и пожаров, беглец,
В путь стремлюсь, – и огонь, и оружье меня пропускают.
Но, лишь только достиг я порога гнезда, как птенец, —
635 Дома старого дедов, – к кому я всех больше стремился,
В горы чтоб унести кого, прежде желал я, – отец
Говорит, – после гибели Трои он жить не родился,
Чтоб изгнанье сносить: «Не затронула старость у вас
Крови; силы крепки, и сердца повыносливей были, —
640 Вы бегите, спасайтесь! Когда, на один только час,
Если б век мой продлить небожителям было раденье,
То жилище они б сохранили. Довольно сейчас
Город взятый узреть, пережить и отчизны паденье!
Положите меня здесь, проститесь со мной; бог сулит, —
645 От своей руки Смерть я приму, иль враг в нападеньи
Для добычи убьёт. Мне лишиться гробницы не стыд!
Слишком уж, ненавистный богам, я зажился, болезный,
Жду поры, как Родитель богов и людей повелит, —
В меня молнией дунуть, огнём прикоснуться небесным».
650 Так упорствовал он, непреклонно одно лишь твердил;
Я взмолился в слезах, и со мной Креуса, Асканий, —
Весь наш дом, умоляя отца, чтобы всех не губил
За собой, и к гнетущему року не вёл нас, горюя.
Все мольбы он отверг, и на том, что замыслил, почил.
655 Снова в битву стремлюсь я, и Смерти хочу, негодуя;
Был ли выход иной у меня, и решенье видал?
«Мог подумать ты впрямь, что, покинув тебя, убегу я?
Как с родительских уст нечестивое слово слыхал?
Коль угодно богам до конца истребить этот город,
660 Прежде славный, к погибели Трои и ты пожелал
Смерть прибавить свою, и потомков своих, то для скорби
Дверь открыта, – ведь Пирр залит кровью Приама вконец,
Пред отца взором сына, отца же в святилище гробит.
Мать благая! Сквозь пламя, сквозь копья зачем, наконец,
