Вероника Добровольская
Семейные тайны. 10 книга. Пирог тети Клавы

Полная версия

«Сила не исходит из физических возможностей.

Это исходит от неукротимой воли»

Махатма Ганди.

Иркутск 1984- 1988

1984 год. Осень. Иркутская осень. Осень в Иркутске – это как будто сама природа плачет, сбрасывая свои золотые и багровые листья, покрывая тротуары мягким ковром. Шелест листвы – словно тихий шепот прошедших лет, напоминание о временах, когда всё казалось проще, а сердце было чуть свободнее. Листья летят на проезжую часть и тротуары, шелестят опавшей листвой прохожие, тополя качаются и снова сбрасывают листву. И они кружатся вокруг, словно в танце осенней баллады, и ветер шепчет о забытых временах. В воздухе витала грусть и надежда, одновременно. А школьники бегут и бросают в друг в друга листвой. Один не заметил старика, который шел, опустив голову, явно с трудом, хромая и с сумкой за плечами. Неожиданно мальчишки налетели на него, и сумка упала, старик поднял голову. Мальчишка испуганно застыл, увидев его лицо. – Ой! Простите! – Прошептал мальчик и испуганно подбежал к товарищу.– Ты видел?

–Ага! Слушай я, кажется, его знаю это же Донцов Олег, помнишь, говорили, что он предатель? Мама мне рассказывала, он в такси работал. К ним приходили и спрашивали не замечали что –то за ним. Слушай, а может это не он. Пошли меня мама ждет, уже 5 часов, а я уроки не делал.

Олег с трудом уже шел, усталость сжимала его словно тиски, он не сел на трамвай и на автобус, он не мог в толкучке, словно тебя трогают, его тело просило покоя, что бы не трогали. В поезде то с трудом доехал. А сейчас бы только дойти до дома, найти уют и тишину, где никто не потревожит его покой. Ветер осенний играл с его волосами, а листья, кружась вокруг, словно напоминали о том, что всё в этом мире – временно и меняется. Голова кружилась, а в груди затаился странный ком- то ли от усталости, то ли от внутреннего напряжения. Он в городе, в своем городе, он шел через мост и вдыхал терпкий рыбный запах с реки. Ангара текла так же тихо и незаметно как и само время. Чайки громко что-то кричали, кружась над рекой. Он остановился, положил руки на перила и закрыл глаза, слышался шум трамвая, и его пробрала дрожь, когда колеса трамвая прогрохотали по рельсам и мост отозвался вибрацией. Звуки поезда и долгий гудок паровоза, на другом берегу, вокзал, он от туда пришел, Иркутск пассажирский. Черные перила моста, отшлифованные руками, мерцал в лучах солнца. Олег оторвал руки и посмотрел на ладони, они были в пыли. Закинув снова сумку за спину, он пошел дальше, неожиданно остановился у лестницы.– «Может так сократить и идти к шиплю?» Но тут же отогнал мысль, так дольше, сейчас перейти мост, дорогу и еще раз у светофора, а потом только прямо, прямо и только прямо. Вот уже открывается вид на сквер Кирова, с шелестом фонтана еще сентябрь и фонтан не отключили. Серой громадой так же высится серый дом и гостиница « Ангара», он прошел темный сквер и пошел дальше, вот и проулок, вот и пединститут.– «Обойти и пройти через проулок у школы?»– От туда стайкой бегут дети. -«Нет, лучше обойти». И школьный сад своими тенистыми аллеями появился за забором. Уже подошел к цирку, фонтанчики для питья еще не отключили, было пока тепло и они работали. Олег с удовольствием напился. Вроде бы тело просило остановиться, остановить этот бесконечный бег, остановить этот шум, что внутри, и снаружи. Внутри словно кричало: «Не трогайте меня, оставьте в покое». Но вот обувная фабрика у цирка, вот «Детский мир», перейти дорогу и повернуть налево и идти вперед, снова дорога, вот военные казармы, он вдруг почувствовал, как сердце стало биться чуть сильнее, словно пытаясь прогнать из себя весь этот груз. Он опустил голову, чтобы скрыть свои глаза, и пошел дальше. Вот и его дом, огромный с 17 подъездами. Ему во второй. Надо пройти еще одну арку и вот его двор, карусель на месте Ветер прошелестел листвой, словно тихий шепот природы – «Все пройдет». А в его душе зазвенел тихий звон надежды: может, это всего лишь временные трудности, и скоро наступит тишина, которая подарит покой. Знакомый второй подъезд, дверь деревянная такая скрипучая, пять ступенек, вот уже одиннадцать ступенек, еще пролет и еще. Вот знакомая дверь, с цифрами 23 и обитая коричневым дерматином дверь, ручка которую он сам налаживал и звонок белый с черной кнопкой, звонок такой же продолжительный и родной. Тяжелые шаги отца, так же бурчит и недоволен, что потревожили. Сердце замирает. – Что? Ты кто?– Хрипит голос отца.

– Отец!– Шепчет Олег.

– Олег?

И неожиданно Олег понимает, что он лежит на площадке, сумка уберегла его от удара головой об камень, удар был сильный, спина взорвалась от боли. А отец стоит в дверях, его кулаки сжаты, что бы еще ударить, его трясет, черные глаза наливаются кровью и яростью.– Вон отсюда, вон. У нас в роду предателей нет, и не будет. Пошел вон. И что бы духу твоего не было. Ты понял?

Олег лежит на площадке, с трудом дышит, пытается подняться, но тело не слушается. В груди жжет, словно там раскаленный уголь. В глазах темнеет, но сквозь пелену он видит, как отец стоит в дверях, силуэт, искаженный ненавистью – Никогда больше не смей показываться мне на глаза! -Дверь захлопывается с грохотом, от которого звенит в ушах. Олег чувствует, как по щеке течет что-то теплое. Кровь? Или слезы? Он не знает. Да и не важно. Важно лишь то, что он один. Совсем один. Преданный самым близким человеком. Собрав последние силы, он все же поднимается на ноги. Шатаясь, словно пьяный, он бредет вниз по лестнице, цепляясь за перила. Каждый шаг отзывается болью в груди, в голове, в сердце. Куда идти? Что делать? Он не знает. Все, во что он верил, рухнуло в одно мгновение. Осталась лишь пустота и жгучая обида, разъедающая душу.– «У каждого свой предел!»– Неожиданно раздается над ухом голос Муджахада и его смех прорывается в голову как ураган. Олег в ужасе закрывает уши и выскакивает на улицу. Он останавливается, оглядываясь вокруг. Город живет своей жизнью, не замечая его боли. Люди спешат по своим делам, смеются, разговаривают. А он стоит здесь, сломленный и потерянный, как выброшенный на берег обломок корабля.

Олег побрел по улице, не разбирая дороги. Автобус, проезжая мимо, окатил его грязной водой из лужи. Он даже не вздрогнул. Ему было все равно. Он шел, как автомат, запрограммированный на одно – уйти как можно дальше от этого места, от этого дома, от этого города.

Ветер усилился, срывая последние листья с деревьев. Они кружились вокруг него, словно насмехаясь над его бедой. Он поднял воротник пальто, пытаясь хоть немного согреться. Но холод проникал внутрь, замораживая душу.

Он шел, пока не вышел на набережную. Ангара, темная и бурная, несла свои воды к Енисею. Он остановился у перил, глядя на реку. В голове мелькнула мысль: "А что, если…?" но вокруг еще было много людей. Он уже не мог это был его предел. Предел, о котором говорил Муджахад. Предел, красная черта, точка, пропасть. Он больше не мог, не мог и не хотел. Там, он мог и то сорвался в посольстве и в госпитале пытался держаться, но с трудом получалось. Когда были перевязки и снятия швов, косые взгляды, презрительные ухмылки, равнодушие врачей, когда у него начинались приступы, а они только бросали таблетки и уходили. Медсестры, которые равнодушно снимали швы и не обращали внимания, что ему больно и их перешептывания. – Это тот предатель.

– А что он не в тюрьме?

– Да, простили!

–Неужели, странно как –то.

А ему хотелось кричать, что он не предатель, что это не так. Но кто его будет слушать. Если в посольстве его держали два дня, на голом полу и не оказывали врачебную помощь, потом допрос и молодой лейтенант, с омерзением сдерживая рвотные позывы, допрашивал его. А у него все было в крови и гною.

Он помнил этот запах, запах гниющей плоти, смешанный со страхом. Страхом, который пропитал каждую клетку его тела. Он пытался объяснить, рассказать, как все было на самом деле, но его слова тонули в потоке обвинений и ненависти. "Предатель! " – Кричали ему в лицо.

А в госпитале встретил одного из сослуживцев. Тот с ненавистью смотрел на него, он был без руки- Вот из-за таких как ты ребята гибнут.– Прошипел парень и ударил его в плечо.

Олег опустил глаза и молча, пошел в палату, а ночью они пришли, решили избить, отвлекли медсестру. Но он не спал, интуиция, словно молотом била в мозг. В руках был обычный карандаш. Двое с порванными щеками, один со сломанной рукой, а заводила лежал с поломанной ногой и орал так словно его режут пилой по кусочкам. А Олег стоял прижавшись к стене, сжав карандаш, держа его у своих глаз словно целился в кого –то, его лицо пылала бешенством, яростью, диким страхом и болью. Медсестра, которая относилась к нему по человечески, вбежала в палату и остановилась.– Олеженька, солнышко! Добрый мой, хороший, пожалуйста, отдай, отдай миленький, отдай.

–Аня, осторожно, он сейчас не понимает где он!– Прохрипел главный врач госпиталя ее отец.

– Я понимаю!– Тихо прохрипел Олег и из его рук выпал карандаш, и он тихо сполз по стенке, неожиданно начался приступ. Аня вскрикнула и бросилась к таблеткам, вытащила сразу четыре, сунула ему за щеку. А Олег лежал на полу, скорчившись, его тело била дрожь, а из носа шла кровь. Аня, дрожащими руками, пыталась удержать его голову, чтобы он не ударился о кафельный пол. Главный врач, обычно невозмутимый, сейчас выглядел растерянным и беспомощным. Он понимал, что это только начало.

Когда приступ отступил, и Олега перевели в реанимацию, в палате повисла гнетущая тишина. Аня, с заплаканными глазами, сидела на стуле, не отрывая взгляда от двери. Ее отец, Колесов, подошел и положил руку ей на плечо.– Аня, иди домой. Тебе нужно отдохнуть.

– Не могу, пап. Я должна быть здесь.

– Ты ничем не поможешь, если сама свалишься. Иди. Я присмотрю за ним.

Аня неохотно поднялась и вышла из палаты. В коридоре ее ждали несколько врачей и медсестер, с тревогой смотревших на нее.

– Что с ним, Анечка? – спросила пожилая медсестра, Мария Петровна. Она сочувствовала, Олегу, но боялась это показать. Она удивлялась этому человеку, когда увидела, как он кормит птиц, его лицо светилось счастьем, когда в открытом окне к нему садились птахи,– синицы, воробьи и голуби. Однажды она зашла неожиданно, птицы взлетели и он взлетел, прижимаясь спиной к стене, в его глазах стояло что –то такое от чего ее сердце задрожало от ужаса. А когда у нее умер муж, она сидела и плакала ночью на стуле. Она вздрогнула, когда кто – то опустился рядом и тихо сказал.– Все будет хорошо!– И погладил ее по голове, она подняла голову и увидела Олега, в его глазах было столько сострадания, что ее слезы просохли. И иногда он находил у себя в комнате, тарелку с домашними пирогами или булочками.

– Приступ, Мария Петровна. Очень сильный.

– Бедный мальчик. Что же они с ним сделали…

На следующий день, когда Олег пришел в себя, Колесов собрал всех, кто был причастен к инциденту в столовой. В глазах его горел гнев, который он обычно тщательно скрывал,– Вы понимаете, что натворили? – начал он, обводя взглядом присутствующих, – вы сломали человека! Человека, который и так пережил ад!– Он замолчал, давая своим словам осесть в сознании каждого.– Олег – бывший военнопленный. Он прошел через такое, что вам и в кошмарах не приснится. Его психика и так была на пределе. А вы… вы, решили поразвлечься?– Колесов тяжело вздохнул.– Я понимаю, что вы молодые, глупые. Но это не оправдание. Олег – не просто пациент. Он – человек. И он заслуживает уважения и сочувствия. Даже если его обвиняют в предательстве, – он обвел взглядом притихших врачей и медсестер и больных.– И еще кое-что. Олег – не просто жертва. Он – профессиональный солдат. Он владеет боевыми искусствами в совершенстве. Любая вещь в его руках превращается в оружие. Он может убить вас голыми руками, если его довести. И, поверьте мне, довести его сейчас легче простого. Он сломлен, он уязвим, он полон ярости и боли. И если вы еще раз посмеете его тронуть, я лично позабочусь о том, чтобы вы пожалели об этом. И если на перевязках я увижу, что он плачет, Вы у меня вылетите из госпиталя, звеня всем, чем можно. Вам ясно?– Он посмотрел на одну из медсестер.– Он Вас не трогает, потому что у него кодекс чести, а у Вас нет ни чести и не совести, – В столовой повисла мертвая тишина. Все понимали, что Колесов говорит серьезно. Они видели его гнев, его боль за Олега. И они понимали, что совершили огромную ошибку. Они разбудили спящего зверя. И теперь им придется жить с этим. Колесов продолжил, его голос, казалось, прорезал тишину, как нож масло:– Я знаю, что среди вас есть те, кто считает его виновным. Кто шепчется за спиной, обсуждая его прошлое. Кто сомневается в его словах. Но я вам скажу одно: вы не знаете правды. Вы не были там. Вы не видели того, что видел он. И вы не имеете права судить его. Судить может только Бог, и то, если сочтет нужным. Ваша задача – лечить. Ваша задача – помогать. Ваша задача – быть людьми,– он сделал паузу, его взгляд скользнул по лицам присутствующих, выискивая хоть искру понимания, – Олег -не враг. Он – человек, который нуждается в помощи. Он нуждается в поддержке. Он нуждается в понимании. И если вы не можете дать ему это, то хотя бы оставьте его в покое. Не мешайте ему выздоравливать. Не мешайте ему жить, -Колесов глубоко вздохнул, сдерживая подступающую ярость. Он понимал, что его слова не изменят ситуацию в одночасье. Но он надеялся, что они посеют зерно сомнения в сердцах этих людей. Зерно, которое со временем прорастет и заставит их задуматься о своих поступках,– Я не хочу больше слышать ни о каких инцидентах с Донцовым. Никаких насмешек. Никаких косых взглядов. Никаких сплетен. Если я узнаю, что кто-то из вас нарушит мои указания, я лично прослежу, чтобы вы пожалели об этом. И поверьте мне, я знаю, как это сделать, – он обвел взглядом присутствующих, его глаза сверкали сталью.– Вы поняли меня?

В ответ последовало молчаливое кивание. Никто не осмелился перечить. Все понимали, что Колесов не шутит. И что лучше не испытывать его терпение.

А через два дня Колесова сняли с должности, новый главный врач вызвал Олега к себе, приказал сидеть у себя в палате и вообще не высовывать носа. Иначе он пойдет из госпиталя, не долечившись, а последствия проникновения в задний проход может привести к выпадению толстой кишки и недержанию кала, ведь он не хочет быть ходячим туалетом. Олег шел по коридору, опустив голову, стараясь не закричать от раздирающей его боли в душе. Он с кем- то столкнулся, поднял голову, на него смотрела Аня, она держала свои вещи. Улыбнулась и вдруг поцеловала его в щеку.– Держись, у тебя все получится.

Его больше никто не трогали, все обходили стороной. Пытался позвонить домой, но телефон был отключен. А соседские телефоны не помнил.

Ангара тихо неспешно несла свои воды, несмотря на его внутреннее смятение. Он смотрел на темную воду, и ему казалось, что она зовет его, обещая покой и забвение. Забвение от боли, от унижения, от предательства, которое он не совершал.

Он закрыл глаза, чувствуя, как ветер треплет его волосы. Вспомнил лицо Муджахада, его слова- "У каждого есть предел. Так какой у тебя предел Али? Я хочу знать" Но он не остановился. Он верил, что сможет доказать свою невиновность, что сможет вернуть себе честное имя. Но теперь… Теперь он понимал, что Муджахад был прав. Предел достигнут.

Он открыл глаза и сделал шаг вперед, но вдруг ветер принес запах хлеба, такого родного и домашнего. Он огляделся, он стоял на Нижней Набережной, недалеко хлебный завод и институт педагогический. Церковь, Костел, Вечный огонь. Его словно потянула туда. Огонь горел ровно и спокойно, он оглянулся на стену серого дома, где были выбиты имена героев, а он предатель. Предатель. Предатель кричал огонь, предатель кричали буквы на стене, Предатель, вдруг рванул ветер пальто. Олег с трудом стоял на ногах, тело молило о отдыхе, но он не мог дать ему его. Он, шатаясь, пошел в сторону Ангары, Спасская церковь белым пятном притянула его. На вывеске проблескивали буквы -музей. Но это церковь где был ОН, бог.

– Помоги, прошу тебя, помоги!– Прошептал Олег. А Ангара текла, словно вторя его отчаянию. Он смотрел на церковь, на ее белые стены, словно на последний оплот надежды. Музей… Какая ирония. Его жизнь, его прошлое, его честь – все превратилось в экспонат, выставленный на всеобщее обозрение, оплеванный и оклеветанный.

Он сделал еще один шаг к реке, но ноги словно приросли к земле. Запах хлеба, запах дома, запах жизни – они боролись с запахом гноя, который словно прирос к нему и запах разложения так остался в носоглотке, словно он проглотил их и страха, с запахом смерти, который преследовал его.

–Помоги… – Снова прошептал он, обращаясь к небу, к Богу, к чему-то высшему, что могло услышать его мольбу. Он не был религиозен, он учил Коран, его еще и там научили. Но, сейчас он не хотел обращаться к этому богу, не хотел и не желал.

Он вспомнил мать, ее добрые глаза.. Как он мог предать её? Как мог предать свою страну?

В голове всплыли обрывки воспоминаний: лица товарищей, взрывы, кровь, крики… И Муджахад, его улыбка, его взгляд. – У каждого есть предел…

Он закрыл глаза, пытаясь ухватиться за что-то светлое, за что-то настоящее. Запах хлеба становился сильнее, перебивая смрад гниющей плоти.

И вдруг из груди вырвался всхлип, резкий, болезненный и сильный. Он разрыдался, как там, на границе, рыдал от боли и унижения, когда его били, требовали сказать, где Азис Коралл, а он даже не знал кто это. А он, умоляя, что бы ни били, а его били и били. Он упал на колени. – Господи за что, за что, я не могу больше, не могу.– Вдруг вырвался из его груди крик. Но ветер ответил ему молчанием и обжег лицо. Олег замычал и с трудом поднялся. Сколько шагов до воды, наплевать сколько, он дойдет и всем будет легче. Это его предел, предел боли, предел веры, предел надежды. Вот и край.

– Сыночка! –Раздался крик матери и резкий рывок назад, и он упал ей в объятия, рыдая. Он чувствовал ее тепло, ее запах, такой знакомый и родной. Запах детства, запах прощения. Но даже в ее объятиях он чувствовал себя грязным, сломанным, недостойным.

– Мама… – прошептал он, захлебываясь слезами. – Я… я не могу…

– Можешь, сыночек, можешь, – шептала она, гладя его по голове. – Я знаю, что ты можешь. Ты сильный. Ты мой сын. Ты мой хороший. Ты меня простишь, ты сможешь.

Он поднял голову и посмотрел на нее. В ее глазах не было ни упрека, ни осуждения, только любовь и боль. Боль за него. И в этот момент он понял, что не имеет права сдаваться. Не имеет права предать ее. – Я… я попробую, – прошептал Олег, вытирая слезы. – Я попробую снова.

Оксана Кирилловна слышала все, она затрепетала от ужаса, когда муж ударил сына и захлопнул дверь. Он посмотрел на нее. – О, твое отродье пришло! Живой! И еще имеет наглость придти! Гаденыш.– Он прошел в большую комнату и включил телевизор и сел в кресле. – Все настроение испортил. – Прорычал он, а сам внутри похолодел, от себя, от своей тайны.

Оксана Кирилловна, осторожно взяла ключи, от маленькой квартиры на Володарского, знакомая дала пока она уехала к детям на полгода. Подойдя к двери, со всей осторожностью открыла и так же закрыла дверь. Она шла за сыном, боясь его окликнуть, боясь своей лжи, боясь правды. Но когда его нога зависла над водой, она не выдержала. Она крепче его обняла и заглянула в его черные полные боли и страдания глаза. «Нет, не сегодня, не сегодня, этого он не выдержит, нет, не сегодня» – Я всегда буду рядом, сынок. Всегда.

Он отстранился от нее и посмотрел на Ангару. Вода все так же текла, но теперь в ее неспешном беге он слышал не отчаяние, а надежду.

Она взяла его за руку.– Пойдем, сыночек, – сказала она. – Пойдем домой.

Они пошли по Нижней Набережной, рука об руку. Запах хлеба все так же витал в воздухе, напоминая о доме, о жизни, о возможности начать все сначала. Он знал, что путь будет долгим и трудным, но он больше не был один. У него была мать, у него была надежда, и у него была вера. И он знал, что ему предстоит еще многое узнать о себе и о мире, но теперь он был готов к этому

Они вошли в подъезд, старый, пахнущий кошками и сыростью, но сейчас этот запах казался Олегу почти родным. Поднимаясь по лестнице, он чувствовал, как дрожат его ноги, но рука матери, крепко сжимавшая его ладонь, придавала сил. Квартира на Володарского оказалась крошечной, но чистой и уютной. Две комнаты, маленькая кухня и санузел. В одной комнате стояла старая кровать, в другой – стол и пара стульев. На окнах висели простые занавески, а на стенах – несколько старых фотографий.

Оксана Кирилловна провела его в комнату с кроватью. – Приляг, сынок, отдохни. Я сейчас чай сделаю. Олег послушно лег. Кровать была жесткой, но удобной. Он закрыл глаза и попытался расслабиться, но воспоминания о пережитом снова нахлынули на него. Он видел лица тех, кто его бил, слышал их крики, чувствовал боль. Он снова и снова переживал то ужас, то унижение.

В комнату вошла Оксана Кирилловна с чашкой горячего чая. – Вот, выпей, сынок. Тебе станет легче.

Олег сел и взял чашку. Чай был сладким и горячим, он обжег ему горло, но это было приятно. Он сделал несколько глотков и почувствовал, как напряжение немного отступает.

– Мама, – сказал он. – Спасибо.

– Не за что, сынок, – ответила она. – Я всегда буду рядом.

Они долго сидели, молча, каждый погруженный в свои мысли. Олег смотрел в окно, на серые дома и прохожих, спешащих по своим делам. Он чувствовал себя потерянным и одиноким, но знал, что теперь у него есть мать, и это давало ему надежду.

– Мама, – снова заговорил Олег, – а что будет дальше?

Оксана Кирилловна вздохнула. – Дальше, сынок, будет жизнь. Будет трудно, я знаю. Но мы справимся. Мы будем вместе.

Мать принесла раскладушку и спала на ней. Так продолжалось несколько недель. Она принесла свои и его вещи, она сохранила его вещи, его одежду, его скрипку. Одним днем он взял скрипку в руки, и заиграл, как раньше, но вдруг скрипка застонала, заплакала, закричала под его смычком и вновь воспоминания обрушились на него.

****

СССР

г. Иркутск 1978 – 1981г.

КГБ. Институт КГБ в лесу неподалёку от деревни

Челобитьево, на 89-м километре МКАД.

Афганистан 1981. Год

Индия 1983-1987 года

– Олег я прекрасно тебя понял. Молодец арабский и пушту на зубок и хинди на отлично. Твой английский и немецкий в совершенстве, как и французский. Как сказал парень, так и сделал. Тебе сейчас 16 институт КГБ тебя ждет, всем говоришь, что учишься в интернате, как всегда.

– Андрей Павлович, я Коран вызубрил .

– Молодец, Лоранс Аравийский ты мой! –Засмеялся Андрей Павлович и обнял засмущавшегося парня.– Ахмар, ты мой дорогой. Скоро у нас дела будут, ох, дела. Так что учись парень. Твоя помощь будет необходима. Ты молодец карате у Деда прекрасно усвоил , он тебя еще многому научит. Ладно, давай иди. Да, что бы в комсомол вступил. – Он дождался, когда хлопнет дверь и поднял трубку телефона.– Ген, я нашел. Три года и парень готов. Так что вперед. – Он побарабанил пальцами по столу от удовольствия.– Да, конечно. Ну, давай!

Андрей Павлович откинулся в кресле, довольно улыбаясь. "Вот она, смена растет. Универсальный солдат. Идеальный инструмент." Он снова взял трубку, набрал короткий номер.

– Соедините с товарищем Сидоровым.

Пока шли гудки, он достал из ящика стола старую фотографию. На ней был запечатлен он сам, молодой, полный энтузиазма, в форме пограничника. Рядом стоял мужчина с суровым взглядом и орденом Ленина на груди. "Дед", как называл его Олег. Именно он, легендарный ветеран, обучил парня рукопашному бою и привил ему любовь к Родине.

– Андрей Павлович, слушаю. – Раздался в трубке хриплый голос.

– Николай Иванович, привет. Как там наши "цветочки"?

– Растут, Андрей Павлович, растут. Но твой "Ахмар" – это что-то особенное. Таких талантов я давно не видел.

– Я знаю, Николай Иванович. Именно поэтому я тебе и звоню. Подготовь для него специальную программу. Упор на психологию, вербовку, контрразведку. И, конечно, языки. Пусть еще фарси подтянет.

– Будет сделано, Андрей Павлович. Но ты уверен, что ему это нужно? Парень еще совсем юный.

– Николай Иванович, не сомневайся. Время сейчас такое, что медлить нельзя. Нам нужны люди, способные действовать в любой ситуации, в любой точке мира. И Олег – именно такой человек.

– Хорошо, Андрей Павлович. Я понял. Тогда приступаем немедленно.

Андрей Павлович положил трубку. В его глазах горел огонь. Он видел в Олеге не просто талантливого парня, а надежду. Надежду на то, что его дело будет продолжено, что Родина будет защищена. Он снова посмотрел на фотографию. "Не подведи меня, Олег. Не подведи нас всех."

Олег вышел из кабинета, чувствуя, как внутри него кипит энергия. Он знал, что его ждет непростая жизнь, полная опасностей и испытаний. Но он был готов. Он был Ахмар, Лоранс Аравийский. Он был оружием в руках государства.

Он сел в черную "Волгу", и машина плавно тронулась с места. Он смотрел в окно, на проплывающие мимо пейзажи. Он видел леса, поля, реки. Он видел свою Родину. И он был готов защищать ее любой ценой.

В институте КГБ его ждали новые знания, новые навыки, новые друзья. Он учился стрелять, взрывать, шпионить. Он изучал языки, культуру, историю. Он становился универсальным солдатом.

Дед, как его все называли, был старым, опытным инструктором. Он видел многое в своей жизни, он знал, как выжить в любой ситуации. Он учил Олега не только драться, но и думать, анализировать, предвидеть. Он учил его быть хладнокровным, решительным, беспощадным.

"Запомни, Ахмар, – говорил Дед, – в нашей работе нет места эмоциям. Ты должен быть машиной. Ты должен выполнять приказ. И ты должен быть готов умереть за Родину."

Олег слушал Деда, впитывая каждое его слово. Он понимал, что его жизнь больше не принадлежит ему. Она принадлежит государству. И он готов был отдать ее, если потребуется.

Олег схватывал все на лету, многие преподаватели удивлялись, как быстро он мог меняться и менял схему действия. Трехгодичный курс для него пронесся в год с половиной. Школе, было сказано, что из-за болезни матери он отправляется в интернат, через год с половиной он приехал домой и пошел доучиваться в школу.

Присяга,  словно крылья раскинулась над ним, заставляя сердце биться сильнее.

Я, Донцов Олег Федорович, вступая в ряды сотрудников органов государственной безопасности перед лицом товарищей и памятью чекистов, павших в борьбе с врагами во имя торжества коммунизма –

Торжественно клянусь: через всю жизнь с честью нести высокое звание чекиста, быть бдительным, храбрым и дисциплинированным воином, самоотверженно защищать интересы Коммунистической партии и Советского народа, вести неустанную борьбу с происками империалистических разведок,

крепить и развивать боевые традиции ВЧК-КГБ.

После присяги, словно сбросив с плеч груз, Олег почувствовал прилив сил. Он впитывал знания как губка, будь то тактика ведения боя, психология допроса и иностранные языки. Его фотографическая память и аналитический ум позволяли ему быстро усваивать огромные объемы информации. Инструкторы отмечали его хладнокровие и умение принимать решения в экстремальных ситуациях. Он был словно создан для этой работы. было углубленное изучение иностранных языков и культуры. Он с легкостью осваивал новые диалекты, изучал обычаи и традиции разных народов. Его готовили к работе за границей, к операциям, требующим тонкого понимания человеческой психологии и умения вживаться в чужую роль.

А потом он снова был дома в школе.

И уже лейтенант разведки КГБ Олег Донцов в форме и в погонах освещен солнцем и идет по своей дороге.

Вторая присяга прозвучала уже на солдатском плацу.

Я, гражданин Союза Советских Социалистических Республик, вступая в ряды Вооружённых Сил, принимаю Присягу и торжественно клянусь: быть честным, храбрым, дисциплинированным, бдительным воином, строго хранить военную и государственную тайну, беспрекословно выполнять все воинские уставы и приказы командиров и начальников

Я клянусь добросовестно изучать военное дело, всемерно беречь военное и народное имущество, и до последнего дыхания быть преданным своему Народу, своей Советской Родине и Советскому Правительству.

Я всегда готов по приказу Советского Правительства выступить на защиту моей Родины – Союза Советских Социалистических Республик и, как воин Вооружённых Сил, я клянусь защищать её мужественно, умело, с достоинством и честью, не щадя своей крови и самой жизни для достижения полной победы над врагами.

Если же я нарушу мою торжественную клятву, то пусть меня постигнет суровая кара советского закона, всеобщая ненависть и презрение советского народа.

****

– Донцов , завтра идет твоя колонна , твоя задача оказаться в последней машине. Твори что угодно, но ты должен быть в последней машине. Твой капитан будет с тобой, это и так понятно. Постарайся его мягко приложить чем нибудь. Нам надо, что бы ты влился в банду. Иди капитан! –Олег козырнул и развернувшись вышел. – Генадий Сергеевич презрительно посмотрел на мальчишку, его ярость зашкаливала….

…Олег оглянулся, дым от бензовоза вился внизу, он сел и дотронулся до виска. Кровь запеклась, голова болела так, что казалось, будто в ней играют на барабанах. Он не услышал тихих шагов, и внезапный удар в голову заставил его упасть. Темнота накрыла его словно плотное одеяло. Он очнулся от голоса, который звучал как рокот грозы: – Этот? Это еще мальчишка, да и еще и солдат. Что ты несешь?

– Это один из тех, кто расшифровал карту, – ответил другой голос, и в нем слышалось раздражение и зависть. – Этот урод хранит тайну еще многих месторождений. А этот мальчишка связной, и он ему должен передать. И не солдат, а капитан. Ему повышение дали сразу, как только он в Афганистан приземлился.

– Тогда сделай так, чтобы твой уникум был нашим агентом, ты понял, Гена? Иначе мне надоело с тобой возиться. Денежки любишь получать, а вот работать не хочешь. И завидовать нехорошо, Гена, – усмехнулся первый голос.

Олегу показалось, что его зовут. Неподалеку горел костер, и он постарался перетереть веревку, которая сковывала его руки. Услышав шаги, он замер. – Олег, Олег! – рука дернула его за плечо, но он не стал реагировать, а заставил тело расслабиться. – Ладно, валяйся, утром разберусь, – произнес голос, и снова погрузился в тьму. Олег открыл глаза и наконец, перетер веревку. Вдруг он услышал шаги. Сердце стучало ровно, как механизм, готовый к запуску.. Стараясь прижиматься к земле он стал спускаться, вдруг мальчишка как из под земли выскочил, быстро как учили и мальчик оказался в костре, второй упал от удара камня.