Вероника Фокс
Я ненавижу вас, Доктор Робер!
Да едрить-колотить! Что ж за день сегодня такой!..
Оставшуюся часть ужина никто не осмеливается затрагивать тему отношений. И мне это на руку.
Минут через пятнадцать мы собираемся покинуть ресторан. Дамы устремляются в уборную, а мы с отцом и Давидом выходим на улицу. Я стараюсь больше не поддаваться чувствам и говорить только то, что от меня ожидают услышать. Мы говорим о науке, и это расслабляет.
Наши женщины возвращаются к нам. Прощаясь с ними, я целую ручки Диане и Эльвире. После рукопожатия с Давидом он напоследок добавляет, склонившись ко мне:
– Подумай о том, что мы обсуждали. – И кивает в сторону Эльвиры. – Она без ума от тебя!
Я мельком смотрю на девушку, которая прямо расцвела, как роза в мае. С ее лица не сходит улыбка, а глаза сияют от счастья.
– Хорошо, – киваю в ответ. – Я подумаю.
Слова даются с трудом, во рту ощущается сухость.
Мы провожаем друзей взглядом, пока те садятся в такси и уезжают.
– Эльвира хорошая, – говорит отец, будто желая меня добить.
– Фиктивные браки давно вышли из моды.
Отец сует руки в карманы брюк и равняется со мной. В его серых глазах я вижу разочарование.
– С твоим характером… Что-то я не вижу толп женщин рядом с тобой. Подумай об этом.
Стиснув зубы, я позволяю отцу выиграть эту битву.
Но меня гложет другой вопрос: он действительно думает, что я соглашусь на эту авантюру? Нет уж! Ни за что!
Глава 5
Яна
– И что, он не позвонил даже?
Я мотаю головой. Досада, закравшаяся в сердце, разрывает меня изнутри.
– Мы с ним договорились провести вечер вместе, но он ушел смотреть футбол с друзьями.
– Вот козел! – восклицает Женя, нахмурив брови. – Он и в прошлый раз тебя продинамил?
– Да, – сухо отвечаю, стараясь не расстраиваться.
Но как не расстраиваться? Паша вновь поставил друзей выше меня, пошел на глупый матч в бар, который можно посмотреть потом в записи.
– Я бы не простила, – говорит Женя и отводит взгляд.
Комната практически пуста, лишь изредка приходят и уходят коллеги из других отделов – бегают по своим вопросам на другие этажи, несут бумажки в тот или иной кабинет.
Вздыхаю, потирая правый глаз указательным пальцем.
– Я тоже не хочу прощать… Не знаю, что делать.
– Ничего. Просто не отвечай на звонки.
– Думаешь, это так просто? Паша закатит истерику, опять начнет меня обвинять в том, что я много требую и не ценю его.
– Он рыбы, что ли?
Хлопаю глазами, лишь смутно понимая, что спрашивает Женя.
В науке нет места нумерологии, гороскопам и прочей глупости, есть только факты, результаты и исследования. И уж точно характер Паши никоим образом не формируется из гороскопа, иначе все люди, рожденные под его знаком, были бы одинаковыми.
Женя продолжает смотреть на меня в ожидании ответа. Как я поняла за столь короткое время, ей нравятся гороскопы и астрология. Интересно, как в ней сочетаются любовь к точным наукам и абстрактная романтическая хрень?
– Нет, телец.
Отвечаю лишь потому, что Женя не успокоится, если я не скажу, кто по гороскопу мой парень.
– Странно, – задумывается она, подняв глаза вверх. – А кажется, что рыбы…
– Это не имеет значения. Он все равно не позвонил.
Мы замолкаем, погрузившись в свои мысли.
К нам подходит Денис, сунув руки в карманы.
На самом деле он неплохой парень, правда, полнейший зануда. Но нужно отдать должное, Робера ему вряд ли удастся переплюнуть в этом. Денис высокий, с острыми чертами лица, носит очки в прозрачной оправе. Вечно задает вопросы, воспитывает и пытается учить, как правильно работать.
– Прохлаждаетесь? – спрашивает он, остановившись перед нами в полутора метрах.
Денис всегда держит дистанцию. На первый взгляд может показаться, что он парень простой и добрый, но вот Женя совершенно другого мнения о нем.
– У нас перерыв, – раздраженно отвечает Женя, сложив руки на груди.
Он состраивает угрюмую гримасу.
– Вообще-то, здесь нельзя сидеть в лабораторном халате. Вы имеете право на перерыв лишь в отведенное время, которое находится в промежутке между часом и тремя, а не сейчас, в половине пятого, – говорит он, взглянув на свои наручные часы.
– Ага, – отвечаю ему.
Денис тяжело вздыхает, словно его раздражает все окружающее. Как будто все вокруг неправильно.
Я тоже порой это ощущаю.
– Если вы забыли, – начинает он с поучительной интонацией, – я заместитель шефа. И имею полное право выдать вам предупреждение за нарушение регламента лаборатории.
– Нет такой должности – заместитель шефа, – скучающе замечает Женя.
– Меня сам шеф назначил!
– Ага, в пьяном угаре, – практически шепотом отвечает коллега.
– Что? – переспрашивает Денис, будто не расслышал.
Нет, все он прекрасно расслышал. А вот собачиться с Женей ему нравится больше, чем поучать других. За эти две недели я заметила, что после перепалки они потом ходят довольные, даже если один из них проиграл. Странный подход к заигрыванию, но что тут поделаешь…
– Пойдем.
Игнорируя Дениса, Женя встает и тянет меня за руку. В это время мы с коллегой встречаемся взглядами. Мне чудится победоносный огонек, быстро пробегающий в его глазах, но, ничего не добавив, пожимаю плечами и следую за Женей.
– Денис всегда так себя ведет? – спрашиваю я шепотом, чтобы, не дай бог, он не услышал нас.
И оборачиваюсь, чтобы убедиться, что за нами он не идет.
– Сколько я здесь работаю, столько он и ведет себя так. Всех поучает, везде пытается преуспеть.
Тон Жени – скучающий, будто она каждый день повторяет эту фразу раз по двадцать на дню.
– Ясненько…
Дойдя до автомата с кофе, я вытаскиваю карту, чтобы оплатить латте.
– Я в лабораторию, – говорит Женя.
Кивнув ей в ответ, жду, когда автомат выплюнет последние остатки горячего напитка. Я уже даже привыкаю к этому кофе, который готовит самый обычный автомат.
Если бы работал кафетерий, был бы риск столкнуться с нашей «звездой», а мне этого не хочется. Но там кофе в разы лучше и цивильнее. А еще там есть лавандовый сироп…
Тяжело вздыхаю, а автомат радостно пиликает, и красный свет в окошке меняется на зеленый. Это значит, что кофе готов и его можно забирать. Я протягиваю руку и вздрагиваю оттого, что кто-то шепчет мне на ухо:
– Осторожно, горячо!
С краев бумажного стаканчика падают на руку несколько капель. Пронзающая боль режет кожу. Я дергаюсь, оставляю стакан все в том же окошке автомата, а сама чуть ли не ругаюсь вслух.
Передо мной красуется наш индюк, то есть Марк. Он, по всей видимости, замечает, что я из-за него обожгла руку, поэтому, кидая надменный взгляд на меня свысока, добавляет:
– Кофе очень горячий.
– Я это и без вас знаю, – фыркаю в ответ, ощущая, как раздражение растекается по жилам молочной рекой.
– Правда? – искренне удивляется Марк. – А по вам и не скажешь.
– Вы что-то хотели?
Выгибаю бровь в надежде, что этот индюк отстанет от меня. Но где-то внутри чувствую, что это лишь начало необъятного айсберга издевательства.
– Все, что хотел, я уже произнес.
– И что же это?
– Предостережение.
– Держаться подальше от страшного автомата с кофе?
На последнем слове я не сдерживаю издевательский смешок. Нет, ну кто бы мог подумать, что сама звезда лаборатории Робер будет предупреждать меня об опасном кофейном автомате!
– Не думаю, что вы понимаете весь ужас ожогов.
Робер делает паузу, будто ждет, когда я ему или одобрительно кивну, или что-нибудь отвечу. Соблазн съязвить настолько велик, что мне приходится прикусить кончик языка.
– А вы всем читаете нотации в разгар рабочего дня?
Рука по-прежнему ноет, и мне, на самом деле, нужно побыстрее обработать ожог. Но если быть честной, то больше всего мне хочется, чтобы Робер сгинул с моих глаз.
– Только тем, кто неряшлив.
Издевка прозвучала, попав в самую точку. Но это не отменяет того факта, что Робер ведет себя чересчур высокомерно.
– Мне не нужны наставления.
Я протягиваю руку к стаканчику. Все-таки желание выпить кофе перевешивает желание поругаться с Марком.
– С вашей неряшливостью вряд ли вас спас бы наставник.
Марк делает коротенькую, но многозначительную паузу, словно прицеливается через оптику, чтобы не промахнуться словом.
– Вы же ходячая катастрофа!
Накрываю кофе крышечкой и, развернувшись, встречаюсь с ним взглядом. Наверное, стоило бы промолчать, чтобы потом не жалеть о словах, которые я брошу в этого высокомерного индюка, но почему-то внутри свербит от раздражения и сложно держать язык за зубами. И сейчас буквально пару секунд мы рассматриваем друг друга. Марк распрямил свои плечи, и мне чудится, что он выше меня на две головы. Такая огромная глыба сарказма и высокомерия возвышается надо мной в надежде, что я ему поддамся, что проиграю раунд обмена издевками. Знаете, он не с той связался.
– Мне есть с кого брать пример.
– Да? – выгибает он бровь, а в его серо-голубых глазах загорается искра азарта, которую видно невооруженным глазом через оправу дорогих очков.
– Ага, – добавляю я и делаю глоток кофе.
Восхитительно! Кажется, один стаканчик кофе может сгладить любой неудачный день своим терпким вкусом. Или же вовремя заткнуть меня.
Робер театрально смотрит в разные стороны, словно ища кого-то.
– Странно, – говорит он с досадой в голосе, – я не вижу вашего двойника…
Я задираю нос, щуря глаза.
– Послушайте, вам никогда не говорили, что по вам плачет «Оскар»?
Кажется, Марка эта фраза заинтересовала. Он задумывается, сдвинув темные брови.
– Вы мне льстите, – наконец говорит он с таким удовольствием, что меня передергивает от мысли, вдруг он только что представил, как ему вручают «Оскар».
– Ровно так же, как и вы мне.
Не дожидаясь очередной издевки, разворачиваюсь и направляюсь в сторону лаборатории. Мне хочется выдохнуть оттого, что Робер оставит меня в покое на какое-то время, однако, дойдя до двери лаборатории, я вновь вздрагиваю от того, что чья-то рука перекрывает валидатор для пропуска. Слава богу, в этот раз ничего не проливается из-за плотной крышки на стакане.
– В лабораторию запрещен вход с напитками.
Баритон Марка строг, заставляет чувствовать, что я провинилась.
– Как и с домашними животными, – парирую я с издевкой и, отодвинув его руку, открываю дверь.
Боже мой, мне определенно нужна плазмида с устойчивостью к таким придуркам, как Марк!
Нет, на самом деле вход в лабораторию с напитками запрещен, но я не собираюсь нести стаканчик дальше комнаты отдыха. И вообще, надо уже завести свою кружку и перестать тратить деньги в автомате.
Остаток дня мы стараемся не замечать друг друга. Мистер Важный Индюк работает за своим столом, а я – за своим. Никаких издевок, колких фраз и сарказма. Хотя, по правде говоря, от последнего я не хотела бы отказываться. Видеть, как он краснеет быстрее, чем помидор на грядке, – неистовое удовольствие.
Ближе к шести часам мне звонит мой парень. Я долго не беру трубку. Телефон раздражительно вибрирует, и спустя пару секунд мистер Важный Индюк выезжает из-за своего стола. Колесики его кресла громыхают по плитке, и, когда я обращаю внимание на него, он грозно высказывается:
– Яна Андреевна, вы либо ответьте на звонок, либо выключите телефон! Очень некомфортно работать в помещении, где стоит раздражающее жужжание! И вообще, телефоны в лаборатории запрещены!
Наверное, в этот момент на моем лице написано все, что я хотела бы сказать Марку про его тон и манеру общения. Напомнить ему, что он не пуп земли, чтобы крутиться вокруг него. Я хочу чем-то выстрелить в свою защиту, но Марк демонстративно отъезжает обратно за свой стол, не дав мне парировать его ход.
Телефон продолжает жужжать. Несомненно, меня тоже раздражает этот звук, но отвечать я не хочу. Однако настырность Паши прошибает мой панцирь, и, взяв телефон в руки, я выхожу из кабинета.
– Да?!
Раздражения у меня через край – вначале Марк ко мне цеплялся, а теперь Паша будет пытаться извиниться.
– Привет, малыш…
От нежности сводит челюсть.
– Привет.
– Как ты?
Рассматривая швы плитки на полу, я решаю, что пора все высказать ему.
– Послушай… – продолжает он, понимая, что я как минимум жутко зла на него, а как максимум – готова приготовить раствор, после которого он будет мучиться запором месяц, а то и дольше.
Знаете, с химиками шутки плохи!
– Я вчера…
– Не нужно оправданий, – останавливаю я его. – Мне и так все ясно.
– Ну, малыш… – мямлит он. – Я правда не специально забыл…
Дальше я уже не хочу слушать очередной перечень «правильных слов», которые звучат каждый раз в таких ситуациях. Кажется, я выучила их последовательность наизусть. В конце, конечно же, следует его коронная фраза «я тебя сегодня заберу с работы, обязательно!»
Я закатываю глаза в тот момент, когда Марк выходит из лаборатории. Он замирает, а за ним медленно закрывается дверь. Еще этого чудика мне не хватало, уж парировать атаки двух мужчин одновременно я не умею. Но замечаю, что Марк что-то хочет от меня.
– Яна Андреевна…
Тон Марк понизил специально, чтобы казаться более угрожающим, или ему яд попал на язычок?
– Кто это у тебя там? – спрашивает Паша в телефоне.
Действительно. Если бы Марк был у меня в записной книжке, то как бы я его обозвала? Важный Индюк? Мистер Зануда? Рóбер-Бóбер? Нужно подумать об этом чуть позже.
– Я на работе, Паш.
– А, да… – мычит он в трубку. – Я забыл.
Безусловно, он забыл. В этом и сомнений быть не должно.
– Яна Андреевна, вы нужны мне, – тверже говорит Робер и делает шаг ко мне.
Я даже не знаю, что лучше – продолжать слушать бессмысленные извинения моего парня, которые я знаю наизусть, или же пререкаться с Марком? Выбор очень сложен. Под натиском холодных глаз доктора Робера, я все-таки отдаю предпочтение работе. Быть может, потом я пожалею.
– Ладно, мне пора, – безэмоционально заявляю я в трубку, слышу что-то вроде ласкового слова и сбрасываю вызов.
Марк Робер смотрит на меня с неподдельным любопытством. Еще секунду мы пялимся друг на друга, но кто-то из нас должен разорвать эту неловкую паузу. Естественно, Марк начинает первым:
– Яна Андреевна, вы же способная ученица, судя по вашему резюме…
Я удивленно выгибаю бровь, перебирая в голове варианты тем, которые могут последовать дальше: я где-то накосячила; мой отчет не сохранился; я забыла о чем-то, о чем просил этот индюк…
– Но вы уже несколько раз нарушили правила пребывания в лаборатории.
Ах да. Вечерние нотации, кажется, войдут в ежедневный ритуал поощрения сотрудников от мистера Важного Индюка. Что ж, такого расклада событий я не ожидала.
– Это какие же?
Марк складывает руки на груди, продолжая рассматривать меня оценивающим взглядом. Под натиском его серо-голубых глаз мне кажется, что я молекула, которую изучают под микроскопом.
– Напитки, телефон…
В эту секунду в кармане Марка громко звенит телефон. Классическая музыка заливает пустой коридор, и между нами повисает молчание. На лице доктора читается удивление. На моем – кажется, кривая усмешка. Марк спешно вытаскивает телефон из кармана брюк.
– Ругаете меня, а сами ничем не лучше, – фыркаю я, огибая этого кретина, и направляюсь обратно в лабораторию.
Зайдя внутрь, я тяжело вздыхаю. Женя копошится в своих бумагах, а я медленно направляюсь к своему столу. Через пару минут в лабораторию входит Марк. Он демонстративно, как вальяжный индюк, идет к своему месту, совершенно не обращая на меня никакого внимания. Возможно, это и к лучшему.
Остаток рабочего дня я провожу за рутиной.
Лаборатория постепенно пустеет. Я выключила звук на телефоне, чтобы тот, кто сидит за гипсокартонной стеной, лишний раз не раздражался. Пытаюсь сосредоточиться на окончательном отчете, но кто-то стучит мне по плечу.
– Эй, ты не идешь? – спрашивает Женя, задвигая свое кресло.
– Нет.
– Почему?
Я молчу. Ну что я ей отвечу? Что я наивная девушка и свято верю, что мой парень исправится? Конечно, где-то глубоко внутри себя я жду его, верю, что Пашка меня встретит с работы, подарит букет цветов и отвезет в ресторан на ужин. Верю в то, что он изменится, станет лучше и поймет, из-за чего мы вечно ссоримся. Но кажется, это лишь мечты, которым не суждено сбыться.
– Я позже пойду.
Женя медлит, словно переваривает информацию, а потом выдает слабую улыбку и говорит вполголоса:
– Ну что ж… тогда до завтра.
За стеной скрипит кресло. Я больше чем уверена, что наш угрюмый всезнайка навострил свои большие ушки. Прикусываю щеку изнутри, надеясь на то, что Женя не обидится на меня.
– Удачи, – говорит она напоследок и выходит из лаборатории.
– Пока, – кидаю ей в спину и вновь утыкаюсь носом в отчеты.
На самом деле, мне сегодня больше нечем заняться. Журнал заполнила, начинать новый эксперимент уже поздно. Тяжело вздыхаю и решаю отвлечься на поиск свежих публикаций – хочется быть в курсе новостей. Папки «Литература» и «Прочитанное» я создала еще в первый день работы. С тех пор первая пугающе растет каждый день, а во второй на меня укоризненно смотрит единственный файл с обзором.
Параллельно смотрю на часы. Мне любопытно, позвонит ли Паша еще раз. Быть может, все-таки встретит? Мысли путаются в голове, как шерстяная нитка, закручиваясь в плотный узел. Я спрашиваю себя практически каждые пять минут: «Яна, что ты в нем нашла? Почему вы все еще вместе?» Но внятного ответа в созданном мной монологе почему-то не нахожу.
Наверное, мне так удобно. Я боюсь остаться одна, зарыться в статьях и стать чокнутой, повернутой на науке. Боюсь вновь обжечься, почувствовать вкус одиночества и ненужности. Горько плакать по ночам, а потом рано утром замазывать синяки консилером. Ощущать опустошенность под ребрами, отводить взгляд от счастливых пар в надежде, что не заплачу вновь.
Да. Мне так удобно. И я машинально даю Пашке очередной шанс. Постоянно. Лишь бы не чувствовать себя одинокой.
– Яна Андреевна, – вырывает меня из мыслей голос Марка, – вы не могли бы вздыхать потише?
Закатываю глаза. Кажется, я понимаю выражение Жени «он ходячая головная боль, но чертовски обаятелен». Ведь Марк серьезен по отношению к работе и сотрудникам, но в то же время чертовски обаятельно делает замечания. Это балансирование между «плохим» и «хорошим» выходит у него весьма недурно.
– Вас не учили, что подслушивать нехорошо?
Слышится скрип колесиков, и вот Марк уже смотрит на меня, возвышаясь над стенкой.
– Нас разделяет гипсокартонная перегородка. Ее пропускная способность составляет порядка двадцати децибел, а человеческий голос в помещении достигает тридцати децибел.
Я вновь закатываю глаза. Каким же нужно быть дотошным, чтобы на каждый вопрос Вселенной знать ответ?
– Вы это в «Википедии» вычитали?
– Я сам составлял там статью про уровень звукоизоляции и пропускного шума.
Что ж. С дотошностью я, кажется, погорячилась.
– В мире существует хоть одна тема, которую вы не знаете?
Марк театрально задумывается.
– Нет, не думаю.
Придвигаюсь чуть ближе к Марку, ощущая нарастающее напряжение в воздухе.
– А вы, случаем, не в доме Всезнайки родились?
Марк ехидничает:
– А у вас аргументы закончились?
– Вопросом на вопрос не отвечают.
– С чего это вдруг?
Я ничего не отвечаю. Пускай последнее слово останется за ним.
Не выдержав натиска тишины и разгорающейся внутри меня обиды, я привожу в порядок свой рабочий стол и, убедившись, что по чек-листу я все сделала правильно, выхожу из лаборатории, оставив Марка в давящей тишине. Все, как он любит.
Пока иду по коридору, проверяю телефон на наличие пропущенного звонка или сообщения. Но, к моему сожалению, там пусто. Даже на чертовой почте ничего нет.
Быстро переодевшись, поправив прическу и освежив макияж (хотя кого я обманываю, консилер и пудра не скроют моего разочарования в отношениях), выхожу из раздевалки, спускаюсь вниз и ищу пропуск. А потом вновь вспоминаю, что вход и выход – по биометрии. Я сегодня какая-то рассеянная. Тяжело вздохнув, даю возможность камере просканировать мое лицо, попутно натянув слабую улыбку, и, как только турникеты пропускают меня, выхожу.
Сегодня пасмурно. Солнце давно скрылось за густыми налившимися тучами, будто не желая ласкать город теплыми лучами. Я оглядываюсь по сторонам в надежде, что увижу Пашу. В надежде, что он просто решил так пошутить надо мной. Но понимаю, что это неправда. Он забыл. Снова.
Обещания, срывающиеся с его уст, теперь равнозначны пустому звуку. Он не изменится, как бы мне этого ни хотелось. Как бы мне ни хотелось видеть в нем ответственного человека, с таким каши не сваришь. Тянуть на себе отношения за двоих у меня попросту нет сил, а значит, дальше наши дороги расходятся к разным полюсам.
Машинально достаю телефон и набираю его номер. Зачем я это делаю? Почему бы просто не поехать домой и не забыть его? Просто исчезнуть, заблокировав номер? Ведь Паша вряд ли вспомнит, что у него есть девушка, так и будет сидеть в очередном баре за просмотром футбола.
В трубке слышатся длинные гудки. Долгие. Протяжные. Нудные. Я хочу уже сбросить звонок, но тут Паша отвечает:
– Алло?
Едва сдерживая эмоции, я вдыхаю через нос и проглатываю всю обиду.
– Привет. А ты где?
– Ай, блин…
Где-то глубоко внутри меня до сих пор тлел уголек надежды, но теперь он потух.
– Забыл, да?
В трубке слышится мычание. Впрочем, Паша все равно ничего путного сказать не сможет.
– Прости, малыш…
– Нет, Паш! – повышаю голос, обхватив себя руками. – Не прощу! Никогда!
– Ну, малыш, я…
– Мне надоело нести отношения на себе.
– Я… просто забыл, милая… – продолжает оправдываться Паша.
Мне настолько грустно от осознания, что меня вновь променяли на какое-то более важное дело, что к глазам подступают слезы.
– Ты даже и не пытался вспомнить.
– Нет, я…
– Думаю, что на этом можно поставить жирную точку в наших отношениях.
– Яночка, милая моя… – скулит он в трубку, но я даже слышать не хочу его лживые оправдания.
– Пока, Паш.
Я сбрасываю вызов и закрываю глаза, чтобы полной грудью вдохнуть тяжелый воздух Москвы.
И тут вздрагиваю от голоса, который раздается позади меня:
– Ваши вздохи до добра не доводят.
Марк. Что он забыл возле меня?
Разворачиваюсь к нему и вижу, что на его лице застыло изумление, словно это я какое-то привидение, которое потревожило его, а не наоборот. Складываю руки на груди и выгибаю бровь, потому что меня жутко раздражают его глупые и неуместные замечания. Попутно пытаюсь сдержать слезы, которые вот-вот польются соленой рекой.
– У вас что, какая-то личная неприязнь к женским вздохам?
– Вы сейчас раздражены, – говорит Марк, обжигая ледяным взглядом.
– Послушайте, Марк… – специально делаю паузу, словно собираюсь с мыслями, – что вы ко мне прицепились?
– Даже и не пытался.
Врет. Иначе он не обращал бы на меня больше внимания, чем на других коллег. Ведь за эти дни, которые мы проработали с ним, я ни разу не заметила, чтобы Марк испытывал к кому-нибудь еще столь сильное желание поиздеваться.
– Если вы полагаете, что ваши неуместные шуточки и замечания в мой адрес всегда справедливы, то вы глубоко ошибаетесь.
– Правда?
Издевка прозвучала довольно убедительно.
– Марк Борисович…
– Я внимательно вас слушаю, Яна Андреевна.
Мы замолкаем. Где-то вдали воет сирена «Скорой помощи». Через секунду с другой стороны доносится рев выхлопной трубы мотоцикла… А мы все продолжаем стоять и буравить друг друга взглядами.
Марк издевается. Решил, что нашел себе новую грушу для оттачивания остроумия и сарказма. Нет уж. Не сегодня, Марк Борисович. И никогда после. Я хочу высказать ему все, что накипело внутри.
– Я все никак не могу понять… – начинаю я с такой раздраженной интонацией, какую наш индюк совершенно не ожидал. – Вы настолько одиноки, что норовите каждого новичка извести, или у вас такое отношение ко всем, кто вам не ровня?
– Яна Андреевна, я…
– Подколы, издевки, унижения в адрес других молодых сотрудников… – перечисляю я, повысив тон. – Я даже не представляю, какой арсенал рычагов воздействия у вас в кармане. Вы самый недружелюбный коллега, с каким мне приходится работать.
– Очень польщен вашим комплиментом, – отвечает он и улыбается.
Улыбка натянута, от нее веет ложью. Она не настоящая. Он лишь скрывает свое настоящее «я» за ней. Я его раскусила.
– Вы неисправимы, – заявляю я.
Развернувшись, удаляюсь прочь. Не желаю его больше слышать. По крайней мере сегодня.
– И вам хорошего вечера.
Пропускаю мимо ушей его слова и из последних сил сдерживаюсь, чтобы не показать ему средний палец, прямо как в зарубежных фильмах.
Ну хам! Просто. Полнейший. Хам!
Остаток дня я провожу в гордом одиночестве. Паша так и не соизволил перезвонить, поэтому нашим отношениям явно конец. Немного расстроившись, что так глупо они закончились, я включаю какую-то мелодраму и беру большое ведро мороженого.
Скажу я вам, это отличное средство, чтобы выплакать то, что так долго копила в себе. Понять и осознать свои ошибки. Порадоваться за героев и расстроиться, что у тебя отношения не как в фильме (или не как в книге). Мелодрама плюс мороженое равно превосходный домашний психолог. Дешево и сердито. Как говорится, народный выбор женщин.
Завтра мне нужно явиться на встречу с директором по персоналу по случаю окончания первого месяца моей работы. Мы будем встречаться каждый месяц, пока не закончится испытательный срок, который длится три месяца, и меня окончательно не примут в штат.
Каждый день испытательного срока первой работы в лаборатории проходит волнительно. Мне кажется, что я что-то упускаю, недостаточно хорошо соблюдаю инструкции или же делаю совершенно все не так по технике безопасности. Легкое волнение иногда накатывает волной паники: а что, если меня не возьмут в штат? Что, если завтра мне скажут «вы нам не подходите»? Что тогда?
Когда меня завалили на английском при сдаче экзаменов в аспирантуру, мне показалось, что весь мир рухнул в одночасье. Практически то же самое я ощущаю сейчас, когда наши с Пашей отношения закончились. Но ведь всегда после бури наступает затишье, правда?
Откинувшись на спинку дивана, чешу Шелби за ушком. Мой питомец кладет голову мне на коленку и тяжело вздыхает.
– Да, ты прав, – говорю ему. – Ужасный день выдался.
Шелби смотрит на меня темными глазами с такой грустью, что мне сразу хочется затискать его. Но эта собачья «грусть» – лишь способ выклянчить у меня мороженое, оставшееся в пластмассовом ведерке.
– Ты это хочешь? – выгибаю бровь, продолжая наблюдать за Шелби.
Он радостно приподнимается, высунув язык и виляя хвостом.
– Вот прям это? – указываю на мороженое, и Шелби аккуратно дотрагивается лапой до моей руки, слегка поджимая когти. – А ты был хорошим мальчиком весь день?
Шелби крутится вокруг своей оси, издавая едва уловимое глухое рычание. Он настолько неуклюже радуется, что чуть не падает с дивана. Я грустно смеюсь.
– Ну ладно, – разрешаю я.
Зачерпываю последнюю ложку мороженого и… кладу ее себе в рот. Шелби неодобрительно наблюдает за мной, навострив уши.
– Тепе нильфя фтолько флаткого, – говорю Шелби, пытаясь проглотить холодное мороженое. И как только мне это удается, я добавляю: – А вот облизать ведерко ты можешь.
Шелби едва может усидеть на месте и поскуливает от предвкушения. Я знаю, что нельзя давать собакам сладкое, да и кошкам тоже, но чуть-чуть изредка можно. Тем более сегодня такой ужасный день. Отдаю пустое ведерко из-под мороженого Шелби, и он моментально опускает в него голову и начинает тщательно вылизывать стенки.
Фильм продолжает идти, озаряя нас то белым светом, то зеленым, то красным. А я утыкаюсь в одну точку, ощущая, что в сердце вновь погасла звезда надежды. Но почему-то я чувствую и тяжесть расставания, и легкость будущей новой жизни. По крайней мере сейчас.
Эйчар завтра также познакомит меня с моим новым научным руководителем. Кто он, я не знаю. Знаю лишь, что мне нужно сегодня хорошенько выспаться перед таким «грандиозным» событием. В этот раз нужно подойти к диссертации куда серьезнее. И я верю, что во второй раз у меня все получится.
Шелби уже вылизал все ведерко из-под мороженого и теперь, вытащив мордочку из него, высунул язык и радостно посмотрел на меня. На мордочке осталось мороженое, и выглядит он очень забавно, поэтому я не удерживаюсь и смеюсь со слезами на глазах.
– Ну ты и грязнуля! – говорю ему, вытирая мороженое, а у самой капают горькие слезы. – Ну ничего… как-нибудь переживем, – произношу на автомате и спустя секунду понимаю, что эмоции сами рвутся наружу из груди.
Обида. Боль. Горечь. Весь спектр.
Задрав голову и шмыгнув носом, я пытаюсь оставить глупую идею поплакать. Лучше от этого мне явно не станет, а завтра важная встреча. Поэтому я кое-как пытаюсь вытереть слезы, которые предательски не хотят прекращаться. Ведерко из-под мороженого падает на пол, и Шелби сразу же залезает на меня и пытается успокоить, ловя шершавым языком спускающиеся по моим щекам слезы. В приступе нежности я крепко обхватываю собаку и прижимаю к себе. Шелби единственный, кто сейчас рядом. Единственный, кто показывает свою любовь без какой-либо выгоды для себя (выклянчивание вкусняшек не считается!). И от этой мысли я еще сильнее расстраиваюсь. Так мы сидим полчаса, пока я окончательно не успокаиваюсь, а потом ложимся спать вместе. Шелби всегда переживает, когда видит меня расстроенной, поэтому залезает на кровать, убеждается, что я уснула, и лишь потом засыпает сам.
Утром, выгуливая Шелби, я думаю о том, что, возможно, резка с Марком. Быть может, не стоило обзывать его индюком, тогда бы и он по-другому ко мне отнесся. Но что сделано, того не исправить.
Исполнив все обязанности хозяйки собаки, я собираюсь сама. Время – девять утра, а знакомство с научным руководителем назначено на одиннадцать. Я еще успею зайти в кофейню, взять свежесваренный кофе и дойти, не торопясь, наслаждаясь прелестью ранней и теплой, но такой переменчивой московской осени.
В метро, как всегда, час-пик, полнейшая давка, поэтому мне очень хочется побыстрее выйти на свежий воздух. Доехав до нужной станции, выхожу. До встречи полчаса, поэтому направляюсь в любимую кофейню, чтобы насладиться кофе. Заказав лавандовый раф, один из самых любимых видов, я выхожу из кофейни и направляюсь к работе. Машины гудят, птички поют, а молодежь гуляет, прижимаясь друг к другу.
Прикладываю пропуск и иду на третий этаж, где мне скажут, в какую группу я подхожу и кто мой руководитель. Остается всего лишь пара месяцев предельного нервного напряжения, но что поделать… Нужно было меньше развлекаться с Пашей.
Найдя кабинет, я стучусь в него.
– Добрый день, Алена Семеновна, – приветствую эйчара, спрятавшуюся за кипой бумаг.
Ей лет пятьдесят, у нее кудрявые белые волосы. Она смотрит на меня из-за огромной прозрачной оправы очков. Сколько я тут хожу, она всегда в этом образе. Никогда его не меняет.
– А-а-а, – протяжно произносит она, – привет, Яночка! Заходи, заходи…
Я прохожу и сажусь на стул напротив ее стола.
– Так, Максима Дмитриевича еще нет. Я лично ему напоминала о тебе!
