Вероника Петровна Якжина
Письма подруге
Глава 1
– Господи, ты когда-нибудь перестанешь так делать?
Эд процедил слова сквозь зубы, стараясь скрыть раздражение. Безуспешно.
– Конечно, перестану. Умру и сразу перестану, – весело ответила я и быстро откусила край печенья, который только что обмакнула в кофе.
Его всегда злит, что я так делаю. Но я не перестаю. Каждое божье утро на протяжении почти двенадцати лет мы спорим, должна я макать печенье в напиток или нет. Я отказываюсь отречься от любимой с детства привычки. Он отказывается смириться с ней.
Моя фраза про смерть заставила его лицо побелеть – не то от страха, не то от злости. Я уже давно перестала понимать мужа.
– Брось эти шуточки. Ты не умрешь.
– Вот сегодня и узнаем.
– Джесс…
Я остановила его, подняв ладонь. Не хотелось опять выслушивать утешительные речи. Надоело.
Нам предстоит третья поездка к моему онкологу. Сегодня он наконец скажет, была ли та опухоль, что мне удалили несколько недель назад, злокачественной. Не понимаю, неужели так сложно это определить? Мне уже плевать, какой ответ, лишь бы что-то конкретное.
Мне поставили меланому – рак кожи – четыре года назад. Мы с Эдом сразу ударились в лечение. Операция, курс химиотерапии, таблетки горстями. Он сказал, что сделает все, чтобы вытащить меня. Что не отдаст меня какой-то там болезни. Мило, правда? Тогда это еще казалось мне милым, дорогая Подруга. И мы справились. Ремиссия, довольно длительная, мы и думать забыли об этом всем. Как будто я просто перенесла простуду.
Но болезнь вернулась. Я маюсь изо дня в день, не зная, чего ожидать. Док говорит, что если то, что из меня вырезали – злокачественное, то нам нужно готовиться к рецидиву. Если он уже не настал и лишь сидит в засаде. Нет ничего хуже этого неведения.
После моего… исцеления что-то изменилось во мне. Иначе смотрю на мужа. Будто на кого-то постороннего. Я словно где-то далеко, даже когда Эд сидит рядом за столом с неизменной газетой. Зачем вообще в этом городишке газета? Еще и ежедневная? Как будто здесь происходит что-то, что заслуживает внимания. Но каждое утро он ворчит на мое печенье, глядя поверх свежего номера.
Знаешь, Подруга, порой смотрю на него и не понимаю – как могло случиться так, что я вышла за него? Я не рассказывала тебе нашу историю? Давай расскажу.
***
Ты, конечно, помнишь, что мой отец в наследство от своего отца получил мотель. «Санрайз» – лучший мотель в Скарборо, округ Кемберленд, штат Мэн. Папа с мамой были очень счастливы. Они были вместе с ранних лет, успешно вели совместный бизнес и воспитывали замечательную дочурку Джессику.
Вот только девочка выросла и не захотела всю жизнь посвятить паре десятков комнат и местности, которую к двадцати годам знала наизусть. Мне хотелось большего. Я хотела жить в мегаполисе, каждый день ходить по бесконечным улицам с незнакомыми людьми, которых вижу первый и последний раз – лишь в эту самую секунду. Я хотела встречать новый день, не зная, что он мне принесет. Хотела, чтобы каждая минута была приключением, была наполнена выживанием в огромном жестоком городе.
Я собиралась уехать. В двадцать лет ничего не боишься, весь мир тебе по плечу, корни совсем не глубоко цепляются за землю, на которой ты вырос. Они в одно мгновение способны превратиться в крылья, которые унесут тебя на край света или в самое его сердце, стоит только пожелать.
И я желала. Ох, Подруга, как сильно я этого желала! Мое сердце уже было там, в городе, где один лишь Центральный парк больше всего нашего городишки.
Папа не хотел меня отпускать. От своих постояльцев за несколько десятилетий он слышал сотни страшных историй о том, что делает большой город с молодыми девушками. Порабощает, превращает в игрушки богачей, проституток, наркоманок, рабынь. Пережевывает и выплевывает, высосав силу, красоту, молодость, жажду жизни. Никакие слова и обещания не могли переубедить папу. Что там говорить, даже его вера в мою уникальность не была способна на такое.
Отец был красив, как греческий бог. Тогда ему было сорок пять, он был высоким, подтянутым, веселым и бессовестно обаятельным. Неудивительно, что мама в свое время влюбилась в него.
Не знаю, что она сделала, какую магию применила, но однажды утром отец завел со мной беседу. Никогда не забуду тот разговор, тот хитрый взгляд папиных глаз цвета океанской воды у подножия скалы с маяком, тот его мечтательный, наигранно-ленивый тон, с которым он тщательно вырисовывал слова на моей душе.
– Джесс, а что, в Нью-Йорке красиво сейчас?
Помню, как начала злиться, решив, что он издевается.
– Конечно, красиво. Это Нью-Йорк, папа. Там всегда красиво. И в мае, и летом, и осенью. А зимой… просто сказочно.
– Может, нам стоит как-нибудь съездить туда на выходные, что скажешь?
Он расплылся в улыбке, глядя, как я перестаю хмуриться и плавно соображаю.
– Хотя… Глупая идея. Нельзя оставить мотель. В выходные всегда больше всего посетителей. Нет-нет.
Улыбаюсь через годы, вспоминая, как нелепо и неправдоподобно это выглядело. Мой отец никогда не умел притворяться. И как я сразу не распознала в его словах добрую насмешку?
– Пап… Ведь можно попросить кого-нибудь присмотреть за постояльцами на пару дней?
– Ты знаешь мое правило – жену, машину и мотель никому не доверю.
Я поникла, дуясь на отца. Он сжалился.
– Ты действительно так сильно хочешь туда уехать?
Обычно разговоры о Нью-Йорке вызывали во мне взрыв, буйство, с нечеловеческим энтузиазмом я говорила о нем, рассказывала что-то новое. Но тогда, чувствуя, как пропасть между мной и Большим Яблоком расширяется, я грустно пробормотала:
– Всей душой.
Отец вздохнул. Лишь через несколько лет я смогла понять, насколько тяжело ему далось такое решение.
– Мы с мамой много думали. Мы не можем отпустить тебя в Нью-Йорк. Если с тобой что-то случится, я никогда не прощу себе, что я сам купил билет и отправил тебя в неизвестность. Что меня не было рядом в трудную минуту.
– Пап, ты же меня знаешь, – начала тараторить я.
Папа строго оборвал меня:
– Не перебивай. Дослушай.
Я кивнула, нервно сглотнув.
– Мы не можем отпустить тебя туда одну. Там у нас нет никаких родственников или хотя бы знакомых. И из нашего города туда никто не собирается.
«Конечно, – скептически подумала я, – у них нет смелости, чтобы даже мечтать о таком».
– Но и лишать тебя мечты мы не имеем права. – Тут папа улыбнулся тому, как вытянулось от удивления мое лицо. – Как я сказал, мы думали очень много. А потом подумали еще чуть-чуть. Мы с мамой решили продать мотель и переехать в Нью-Йорк всей семьей.
Если бы рядом с нашим домом взорвались разом все снаряды мира, я удивилась бы меньше. Неожиданно для всех, в первую очередь для самой себя, я разрыдалась. Я плакала так долго и так громко, что мама побежала за успокоительным, пока папа гладил меня по голове, стараясь утешить.
– Спасибо, спасибо, спасибо, спасибо, – снова и снова повторяла я.
Утерев наконец слезы, я принялась скакать по гостиной и во все горло распевать песню «Нью-Йорк, Нью-Йорк». В родительских глазах читалась уверенность в правильности принятого решения. Мама сентиментально улыбалась, а папа просто светился от радости. Даже то, что принадлежало семье много десятилетий, не могло быть для них дороже мечты дочери.
Если бы я знала, чем для меня это обернется.
Спустя несколько месяцев после того, как мотель был выставлен на продажу, в город приехал он. Эдвард Истбрук.
Успешный бизнесмен родом из Бостона. Ему было тридцать шесть, почти вдвое старше меня. Он сразу мне понравился. Еще бы, ведь он намеревался купить наш мотель и ускорить осуществление моей мечты! Просто рыцарь на белом коне. От него за версту веяло большим городом. Все в нем: его повадки, движения и интонации, скорость и манера речи – все выдавало горожанина. Это приводило меня в восторг.
Отец поручил мне показать Эду Скарборо и окрестности. Я с радостью согласилась, ведь мне хотелось как можно больше расспросить у него про Бостон, про места, где он бывал, про то, почему он меняет настоящую жизнь на ЭТО?
Эд не красавец, он совсем не похож на голливудского актера. Но в нем было что-то манящее. Какая-то нереальная харизма, которой он пользовался на все сто.
Он не сводил с меня глаз, сидя на пассажирском сиденье папиного пикапа, когда я возила его по округе. Он охотно отвечал на все мои вопросы, вот только ответы были не такими, как я ожидала. Эд рассказал, что ему нужно место вроде Скарборо. Душевное, где все друг друга знают. Ему нужно дело, которое не выжимает до капли. Дело, в котором любой, чьи интересы сходятся с твоими, не вцепится тебе в глотку, а будет верным соратником. После многих лет бешеной гонки, дикого ритма жизни, бесконечного шума и вечно бодрствующего города ему нужно было спокойствие. Передышка. Ему нужна была тишина. Та тишина, что сводила меня с ума, заставляя время от времени прощупывать собственный пульс, чтобы убедиться – нет, все нормально, я жива.
Мы были диаметрально противоположны. Наверное, это и привлекло меня. Что-то новое, неизведанное. То, с чем я никогда не сталкивалась. Я не заметила, как мы сблизились. Ни один из парней в моей школе, даже ни один из тех, с кем я училась в университете Портленда, не был похож на него хотя бы на один процент.
Однажды мы проболтали всю ночь напролет, разместили новых постояльцев, я показывала ему кое-какую работу, оформление документов. К тому моменту мы уже месяц провели бок о бок, целыми днями находились рядом и постоянно чем-нибудь занимались вместе. Перед рассветом я повела его на свое любимое место. Маяк, неподалеку от которого находится наш мотель. Мы подошли к самому краю скалы, и я уселась, свесив ноги. Солнце уже начало проблескивать из-под толстого океанского одеяла. Оглянулась, увидела, что Эд в нерешительности стоит там же, где я отпустила его руку пару минут назад.
– Ты что, боишься? – задорно спросила я, сверкнув глазами.
– Я не очень люблю высоту, Джесс.
Я расхохоталась.
– Брось, здесь так красиво! Ты столько упускаешь! Ты должен своими глазами увидеть, почему наш мотель называется «Санрайз».
Он вздохнул и вытащил руки из карманов джинсов. Медленно подошел и с осторожностью посмотрел вниз.
– Нечего бояться! Обрыв здесь не очень крутой.
Он невесело усмехнулся.
– А ты умеешь подбодрить.
Я снова рассмеялась, а Эд все же сел рядом. Взял меня за руку и положил ее себе на бедро, не переставая поглаживать мои пальцы.
Я смотрела на линию горизонта, ветер играл с моими волосами. Я была так счастлива.
– Это единственное место, где я чувствую себя свободной. Здесь я словно умею летать, в то время как этот городок давит на меня со всех сторон, – пробормотала я, впервые в жизни озвучив кому-то причину того, почему постоянно пропадаю на скале.
– Ты – единственный человек, с которым я чувствую себя свободным.
– Что?
– Знаешь, я запутался, Джесс. Заплутал в лабиринте, передо мной несколько путей, но все они ведут в тупик. Мне никак не выбраться.
– О чем ты?
– Если я куплю мотель у твоего отца, то вы уедете. Я навсегда останусь здесь, а ты никогда не вернешься сюда. Мы больше не увидимся.
– Не покупай, – беззаботно предложила я, стараясь заглушить громкий стук своего сердца.
– Если не куплю, то его купит кто-то другой, и мне придется искать другое место. А я влюбился здесь. – Он быстро добавил, – в ваш город.
– Глупости, ты можешь остаться.
– Ты ведь все равно уедешь. Кто бы ни стал покупателем.
– Уеду.
– Не хочу расставаться с тобой.
Я повернулась к нему, чтобы спросить, что он имеет в виду. В эту самую секунду первый луч рассвета отразился в его глазах, и я утонула в их медово-янтарном свете.
– Эд, я…
– Не уезжай.
– Я не могу остаться. Но ты мог бы отправиться с нами.
– Джесс, мне нужно это место. Я смертельно устал. Мне нужно время восстановить силы. В Бостоне у меня едет крыша, я не могу больше выносить городской темп и бездушие. Поверь, мужчине нелегко признаться в подобном.
– И как нам быть?
– Пара лет. Я прошу у тебя пару лет. Не больше. Мы разберемся здесь с делами. Я приду в себя, ты окончишь университет, а потом уедем туда, куда ты покажешь своим изящным пальцем. Увезу тебя в любое место на планете, куда только пожелаешь. Я никогда не чувствовал себя настолько цельным и живым, как здесь, с тобой.
В тот момент я поняла, что влюблена.
– Тебе придется поговорить с папой. Думаешь, он просто так отдаст свое сокровище?
– Вообще-то уже разговаривал. Мы с твоим отцом отлично поладили с тех пор, как я приехал. Я признался, что без ума от его дочери. Твои родители, конечно, волнуются, что я гораздо старше. Но мой возраст – это и мой плюс. Огромное преимущество перед твоими ровесниками. Я точно знаю, чего хочу. Могу дать все, что тебе нужно. Я предложил отцу выкупить половину мотеля. Чтобы мы стали равноправными партнерами. Я не буду лезть в дело, которое принадлежало вашей семье много десятилетий. Буду работать и прислушиваться к его опыту.
– И что сказал отец?
– Он предоставил право принять решения тебе.
– Мне?
– Конечно. Ради твоей мечты Бернард выставил мотель. Из-за этого я приехал сюда. Ты хотела уехать. И окончательный ответ за тобой. Он согласится с тобой в любом случае.
– Что, если у нас с тобой ничего не выйдет?
– Мы взрослые люди, Джесс. Думаю, мы сможем отпустить друг друга и спокойно разойтись. В любом случае есть только один способ узнать наверняка – попытаться.
Я смотрела на него и наслаждалась уверенностью, которую он излучал.
– Как ты любишь говорить – лучше попробовать и пожалеть, чем потом всю жизнь жалеть, что так и не попробовал, верно?
Я была словно под гипнозом.
– Два года?
– Два года. Не больше. Может, даже меньше.
И я согласилась. С радостью. Что такое два года, когда тебе всего двадцать?
Выходит, папа ошибся на мой счет, Подруга. Не такая уж я и уникальная. Влюбившись по уши в того, кто так отличался от всего, что я знала, я легко повелась на всю эту любовную чушь. Я запросто растворила свои мечты, себя целиком в любимом человеке. Прямо как миллионы обычных, совсем не уникальных девчонок.
Вот только мы не уехали через два года.
Все шло отлично, Эд сделал мне предложение, мы решили, что поженимся после того, как я окончу учебу. Он был так внимателен, так заботлив, баловал меня, купал в своей любви. Меня очень подкупало то, что я значительно моложе, ведь это означало, что я всегда буду выглядеть гораздо лучше, и он никогда не потеряет ко мне интерес. Он ревновал ко всем моим знакомым парням, ко всем, с кем я училась, но не сходил с ума, вел себя как настоящий взрослый мужчина. Я училась и терпеливо ждала, когда же истекут два обещанных года, и мы уедем далеко-далеко.
Через тринадцать месяцев после того разговора у маяка на моего отца напали в Портленде. Он совершал ежемесячные закупки для мотеля. Задержался, встретив старого знакомого, и уже в ночи подходил к своей машине, чтобы вернуться домой. От Портленда до Скарборо двадцать минут пути, так что папа планировал уже через полчаса обнять жену и упасть спать. Но у каких-то отморозков были другие планы. Двое парней избили его, забрали часы и бумажник. Отец попал в реанимацию с серьезной травмой головы. Через две недели его комы у мамы не выдержало сердце. Еще спустя три дня папин организм отказался бороться. Двое дегенератов обесценили жизни моих родителей до ста пятидесяти трех долларов из папиного кошелька и часов за семь баксов из магазинчика нашего соседа. Их поймали почти сразу, впоследствии осудили на много лет. Но какая мне разница, если это не вернет мою семью?
Мне было так плохо, Подруга, что я не могла даже плакать. Я находилась в тупом ступоре, ходила, ела, говорила на автомате. Из меня словно вырвали огромный кусок души. Именно в нем заключались мое спокойствие, уверенность, чувство поддержки, счастье. Позже Эд сказал, что боялся, как бы я не сошла с ума. Не знаю, что делала бы без него. Он полностью взял на себя все хлопоты по похоронам.
Я вышла из оцепенения на кладбище, когда у меня на глазах родителей начали опускать в землю. Я взвыла, как ненормальная, перепугав пришедших, и кинулась срывать с гробов эти проклятые цветы и ленты. Мне лишь хотелось, чтобы все происходящее оказалось неправдой, чьей-то идиотской злой шуткой, глупой ошибкой. Эд перехватил меня и крепко прижимал к себе, пока я вопила и вырывалась из сильных объятий, ставших вдруг кандалами. Через несколько минут я просто потеряла сознание.
Потребовался не один месяц на то, чтобы осмыслить произошедшее. Я бросила учебу и неделями не выходила из комнаты. Но однажды встала, первый раз за несколько дней приняла душ, привела себя в порядок и отправилась на пробежку. К моему возвращению Эд приготовил завтрак и ждал меня с чашкой кофе. С его лица наконец-то ушло выражение сочувствия, от которого становилось тошно.
– Паттерсоны покрасили дом. Они делают это каждый год, – щебетала я, намазывая тост маслом.
– Зачем это нужно делать каждый год?
Эд внимательно следил за мной и старался поддерживать непринужденный тон.
– Затем, чтобы хоть немного разнообразить свою дико однообразную жизнь. Покраска их дома хотя бы на неделю обеспечивает жителей темой для разговоров.
– Ты преувеличиваешь.
– Вот и нет. Даже мы с тобой обсуждаем это.
– Давай поговорим о чем-нибудь другом.
– Хорошая идея! – радостно подхватила я и уловила, что ему не понравился мой энтузиазм. Он почуял неладное и был прав. – Давай продадим мотель и уедем.
– Нет.
Вот так просто и однозначно. Такие интонации не терпят возражений. Вот только я не терплю таких интонаций.
– Почему? Что нас тут держит? Все изменилось, мы не должны ждать два года.
– Этому месту твой отец посвятил всю жизнь.
– Из-за этого места он ее и лишился. Здесь не жизнь. Здесь тупое существование. Мы продадим его.
– Я не намерен уезжать отсюда.
Я замерла, вспыхнув от злости. Затем спокойно и медленно кивнула в знак понимания.
– Ладно. Тогда я продам долю отца. Она ведь теперь принадлежит мне. Я могу ей распоряжаться. А ты оставайся в этой дыре.
– Не выйдет.
Его голос окрасился деловыми нотками. Я не слышала их с тех самых пор, как он только приехал. Эд откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди.
– В каком смысле?
– Ты читала договор, который мы заключили с твоим отцом?
– Зачем мне это было нужно? Нет, конечно.
Он принес из ящика стола папку с документами, нашел нужный и развернул его ко мне. Я быстро пробежалась взглядом по строчкам, но не заметила ничего особенного.
– И?
– Не видишь?
Он ткнул пальцем в какой-то абзац. Я нахмурила лоб, но ничего не поняла.
– Черт возьми, я совсем не разбираюсь в юридических тонкостях, ты же знаешь! Это все слишком запутано. По сто раз повторяются одни и те же фразы. Объясни нормально.
– Наша сделка заключена таким образом, что ни одна из сторон не может продать свою долю без согласия второй. Я попросту не позволю тебе.
– Да как ты смеешь. – Я не верила своим ушам. – «Санрайз» всю жизнь принадлежал моей семье.
– Пока я не выкупил половину.
– Хорошо. Тогда я заберу деньги, что отец получил от тебя, и уеду с ними. Черт с ним, с мотелем.
– Ты только что попрекнула меня тем, что это место принадлежит твоей семье. И тут же заявляешь о том, что уезжаешь. Не вижу логики.
– Ты знаешь, чего я всегда хотела. Поэтому ты и оказался здесь.
– Ты рассуждаешь эгоистично, – в удивлении Эд приподнял брови.
– Мой отец хотел продать мотель, чтобы мы могли переехать в Нью-Йорк.
– А ты сама приняла решение остаться.
– На два года. Из-за тебя.
– Два года еще не прошли.
– Какая разница?
– Большая. Уговор есть уговор.
– Тут тебе не Уолл-Стрит.
Эд презрительно фыркнул.
– Что ты об этом знаешь.
Я вся кипела.
– Ладно, спрошу прямо. Когда истекут два года – мы уедем?
Вместо ответа он наклонился ко мне через стол и взял меня за руки. Гипнотически посмотрел мне в глаза.
– Джесс…
Я вскочила из-за стола и заорала:
– Да пошел ты! Ты не можешь заточить меня здесь навсегда!
– Ты ведешь себя как ребенок. Родители тебя избаловали. Ты живешь детскими мечтами о том, о чем не имеешь представления. Но, как ты верно подметила, все изменилось. Твоих родителей больше нет. Это ужасная трагедия, Джесс, я скорблю вместе с тобой. Я очень привязался к ним, они были замечательными. Но настало время повзрослеть. Мы не можем бросить мотель на произвол судьбы. Не можем из-за глупых капризов разрушить то, что твоя семья поднимала с нуля не одно поколение. Посмотри, чего они добились. Люди едут сюда со всей страны, целенаправленно останавливаются здесь. Ты хочешь, чтобы то, чему Бернард и Люси посвятили всю жизнь, пришло в опустение, просто пропало? Я еще многого не знаю. Ты – единственный человек, который может мне помочь. Один я не сохраню мотель, Джесс.
– Но я…
– Вот поэтому отец не отпускал тебя.
Я остолбенела.
– Что?
– Ты не способна принимать взрослые, взвешенные решения. Ты не имеешь понятия о том, что такое ответственность. Тебя интересует лишь твои «хочу». К сожалению, в этом мире есть еще слова «надо» и «должна». Бернард просто боялся, что ты не справишься. Пропадешь, поддавшись первому же своему импульсивному желанию.
– Заткнись, – прошипела я.
– Правда глаза режет?
Он не ссорился со мной. Не злился и не кричал. Разговаривал ровным и спокойным голосом, сохраняя хладнокровие. И это ужасно выводило меня из себя.
– Не правда. Отец знал, что я справлюсь.
– Ты даже сейчас ведешь себя как дитя. Я не прав? Докажи.
– Я не должна тебе ничего доказывать.
– Докажи себе. Когда ты в последний раз делала что-то, переступив через свои капризы?
Я сжала зубы от досады.
– Подумай, как следует. И сделай, что должна.
Я пулей вылетела на улицу и убежала на обрыв. Свесив ноги, горько плакала. Долго, наверное, несколько часов. В глубине души я ждала, что Эд подойдет сзади, обнимет меня и извинится. Скажет, что был не прав, наговорил лишнего. Но этого не произошло. Он был сильным и уверенным в себе. Умным и опытным. А я вдруг почувствовала себя маленькой глупышкой.
Его слова попали четко в цель, Подруга. Прямо мне в сердце. Оставшись одна в целом мире, без поддержки, я испугалась, что пропаду. И в тот момент мне показалось, что единственное правильное решение – согласиться с Эдом. Папа с мамой с небес смотрели на меня каждую секунду. Вряд ли им понравились бы мои истерики. Я хотела доказать им, что могу справиться со всем на свете. С чем угодно.
Я дождалась, пока бриз высушит слезы на моих щеках, и вернулась в дом, полная решимости. Подошла к Эду, который невозмутимо мыл посуду. Он бросил на меня короткий взгляд, но не сказал ни слова. Ждал, что я сама начну разговор.
– Я приняла решение. Мы не бросим мотель.
– Я приятно удивлен, Джесс, – он одобрительно кивнул. Затем выключил воду и, вытирая руки, спросил, – а что насчет нас с тобой?
– В смысле?
– Ты и я… Мы вместе? Ты по-прежнему согласна выйти за меня?
Вопрос сопровождался самым обворожительным взглядом Эда. Я смущенно улыбнулась.
– Иначе я уже паковала бы чемодан.
Он перестал изображать крутого парня и крепко обнял меня, с нежностью гладя по волосам. Прижавшись к его широкой груди, я испытала облегчение. Мне нужно было одобрение, присутствие Эда, не знаю, почему. Может, я действительно полюбила его, Подруга. А может, он просто был человеком, оказавшимся в нужное время в нужном месте. Он знал, что делать, в отличие от меня.
Сейчас я понимаю, Эд – отличный психолог. Он знает, на какие рычаги нужно нажимать, чтобы убедить людей делать то, что в его интересах. Я поняла это за двенадцать лет совместной жизни, наблюдая за ним из года в год. Он отлично ведет дела, выбил несколько весьма выгодных сделок на поставки. Люди тянутся к нему и всегда готовы в лучшем виде исполнить его просьбу.
Я вышла за Эдварда, осталась в Скарборо, отказавшись от своих «капризов и детских желаний». Не скажу, что я жалею об этом, Подруга. Но и не скажу, что счастлива.
***
– О чем задумалась? Джесс? – Эд помахал у меня перед лицом ладонью. – Опять витаешь в облаках?
– Просто задумалась о докторе.
Отчасти это ложь. Я устала думать о болезни и больнице. Не хочу больше. В то же время эти мысли почти полностью занимают мою голову.
– Все будет хорошо. Ты ведь нормально себя чувствуешь?
– Отлично.
– Вот и чудно. Уверен, что результаты хорошие, – он улыбнулся, стараясь меня подбодрить.
В ответ я выдала вежливое подобие улыбки и устало потерла переносицу.
– Нам пора собираться. Кто побудет на регистрации, пока нас нет?
– Джейк. Так что волноваться не о чем.
Джейк – сын наших соседей. Ему семнадцать, мы взяли его помощником. Он подрабатывает у нас во время каникул и после школы. Через год собирается поступать в Чикаго. Он целеустремленный, упертый и веселый, жутко напоминает меня в его возрасте. Каждый день я молюсь, чтобы его не постигла та же участь. Пусть у него все получится так, как он хочет.
***
– Полгода.
Это слово из уст доктора Вудсбена прозвучало как приговор. Единственная эмоция, на которую я оказалась способна – удивление собственному спокойствию. Я хорошо себя чувствую, но где-то на подсознательном уровне знала, что все сложится именно так, Подруга. Я не сомневалась в результатах, хоть и смела надеяться на другой исход.
– Миссис Истбрук? Вы в порядке?
Равнодушно пожав плечами, кивнула. Вместо меня голос подал Эд:
– Полгода? Вы уверены?
– К сожалению, да. Все было ясно еще после первых анализов. Но мы решили перепроверить. Полгода – максимум. Которого можно достичь, лишь соблюдая строжайший режим. И… – он сделал паузу, перевел на меня виноватый взгляд, – химиотерапия.
От ужаса я содрогнулась всем телом.
– Нет! Нет, никакой химиотерапии.
– Миссис Истбрук…
– Нет, нет и нет. Эд, скажи ему. Я не буду тратить последние месяцы своей жизни на блевание по углам, тошноту от любых запахов и облысение. Нет. Без обсуждений.
Мой муж сидел, поставив локти на колени, и яростно взъерошивал свои шоколадно-каштановые волосы, тронутые первой сединой. На него новости доктора подействовали куда сильнее, чем на меня.
– Миссис Истбрук, я понимаю, терапия очень тяжелая. Но прошлой ремиссией мы обязаны именно ей.
– Вы сказали, что в этот раз ремиссии не будет. Я все равно умру. Месяцем раньше, месяцем позже, какая разница.
– Джесс! – возмущенно-обиженный тон Эда оборвал мою речь. – Ты не можешь отказаться.
– С чего бы это!
– Доктор, мы сделаем все, что нужно. Пройдем любую терапию, купим любые лекарства. Даже не сомневайтесь.
Вудсбен принялся заполнять карточку и выписывать рецепт.
– Не утруждайтесь, я не пойду на химиотерапию.
Док и ухом не повел. Я бросила злобный взгляд на Эдварда, но он сделал вид, что меня здесь нет. Ненавижу это, Подруга. Каждый раз, когда Эд не согласен со мной, но уверен, что будет так, как решил он, включается бойкот. Мне пришлось промолчать, чтобы не устраивать ссору в кабинете врача.
– Вам нужно будет сдать еще кое-какие анализы. Мы подозреваем, что могут быть метастазы.
Я развела руками.
– Анализы – сколько угодно. Хоть всю кровь выпейте.
***
Едва мы выехали из Портленда, Эд завел песню, которую я ждала. Он старался говорить непринужденно, но был слишком взволнован для этого.
– Нужно записаться в парикмахерскую. Пусть Линда сделает тебе эту модную короткую стрижку. Как у Шарлиз Терон, тебе же нравится.
– Думаю, нам стоит вернуться в больницу.
– В чем дело? Тебе нехорошо? – испуганно спросил он.
– Нет. Нужно отвести тебя к отоларингологу. Кажется, у тебя начинаются проблемы со слухом.
– С моим слухом все в порядке, – Эд начал злиться.
– Тогда странно, что ты не слышал мои слова в кабинете. Могу повторить. Никакой. Химиотерапии.
– Но мы должны!
– Иди сам, если тебе так хочется. Я туда не вернусь. Даже если ты потащишь меня силой. Эта дрянь меня не коснется.
– Джесс…
Его голос изменился, Эд перестроился на режим убеждения.
– О, даже не начинай. Сейчас ты начнешь взывать к моей совести, упрекать меня в эгоизме. Но вот что я скажу. День, когда узнаешь, что жить осталось несколько месяцев – лучший день, чтобы обзавестись хоть капелькой эгоизма.
– Что будет со мной, когда тебя не станет?
– Ты большой. Как-нибудь справишься.
– Джесс?! – он не поверил услышанному.
– Пора тебе начать учиться жить с мыслью, что меня скоро не будет, – грустно произнесла я. – Хочешь совет? Когда умру, думай о том, что я наблюдаю за тобой и во всем поддерживаю. Это помогает. Я до сих пор смотрю на небо и улыбаюсь родителям. Скоро буду рядом с ними.
Машина остановилась, и Эд выскочил на улицу, хлопнув дверью так, что у меня зазвенело в ушах. Я молча ждала, пока он с криком пинал заднее колесо. Когда он оперся на крышку кузова нашего пикапа, я выбралась из кабины. Подойдя к мужу, положила руку ему на плечо. Он поднял влажные от слез медовые глаза, отчего мое сердце съежилось в комок боли.
– Эд, сжалься. Дай мне насладиться последними месяцами. Химия не дает гарантий. Она не поможет, лишь продлит мои страдания и заставит чувствовать себя никчемной.
– В прошлый раз сработало, Джесс…
– В прошлый раз прогноз был куда оптимистичнее.
– Почему ты так спокойна?
– Наверное, я наконец поняла, что от судьбы не уйдешь. Мне предначертано было остаться здесь, как бы я ни желала уехать.
– Но ты никогда не переставала этого хотеть! Почему сдаешься сейчас?
– Ну и какой был толк от моего «хочу»?! – выкрикнула я, но тут же взяла себя в руки. – Я не сдаюсь. Просто готова смириться. Позволь мне прожить отведенное время нормально. Я даже не прошу увезти меня отсюда, хотя это было бы правильно. Мы останемся здесь, дома. Будем наслаждаться друг другом. Не хочу, чтобы последние мои месяцы запомнились тебе как ад. Не хочу ползать на четвереньках и плакать от того, что голодна, но любой запах заставляет организм выворачиваться наизнанку. Не хочу отказывать себе во вкусной и вредной еде. Не хочу ходить в косынке, прикрывая облысевшую голову, и носить темные очки, за которыми не видно, что у меня нет бровей и ресниц.
По моим щекам ручьем бежали слезы. У Эда задрожала нижняя губа, он непрерывно смотрел на меня.
– Я давно ни о чем тебя не просила. Знаю, ты хочешь помочь. Просто будь рядом. И все. Не вынуждай меня вновь проходить через эти пытки.
– Но это может помочь.
Убедить его в чем-то очень непросто. Я сделала глубокий вдох.
– Не поможет, – тихо произнесла я, глядя себе под ноги. Затем проводила взглядом проезжающую машину. – Я полна сил и нормально себя чувствую. Но где-то в глубине души я просто знаю, что это конец.
Эд закрыл лицо ладонями и сел на корточки.
– Не говори так.
Я начала изводиться от досады. Разве я должна его утешать? Это ведь я умираю, а он остается жить той жизнью, какую сам выбрал. Пришлось успокоить себя тем, что меня просто не станет. А он потеряет любимого человека. Мы стали друг для друга всей жизнью. Правильно это или нет – но так и есть. Я знаю, что такое потерять кого-то, кто безумно дорог тебе. Того, кто врос в твое сердце и стал твоим миром.
