Викентий Вересаев
Ванька
– В том дело, что этот парень сюда не в шуты нанят, а вы из него потеху делаете для себя. Что ему, все время без перерыву пол мести, что ли?
– А это до вас касается? – с ядовитою почтительностью ответил мастер. – Ты что ж стоишь, негодяй?! – злобно крикнул он на остановившегося Ивана. – Это что?! Видишь, сор! Чтоб сейчас же чисто было!
Иван испуганно бросился мести. Своим вмешательством я только повредил ему. Мастер, недолюбливавший меня, еще свирепее набросился на Ивана, и что против него можно было сделать? Мастер следит за чистотою станции, – это его право и обязанность.
Иван весь был теперь олицетворением какого-то очумелого испуга и обратился во всеобщее посмешище даже для своих же товарищей чернорабочих. Ночью, когда он спал (спал он всегда как мертвец), какой-нибудь шутник подкрадывался к нему и во все горло гаркал в ухо:
– Ванька, где мятла?!
Иван вскакивал, как от пружинки.
– Мятла… мятла… – испуганно повторял он сквозь сон и начинал метаться по комнате, отыскивая метлу.
Дружный хохот приводил его в себя.
Вскоре я уехал из Петербурга в Луганск. Года два я работал на южных заводах, потом воротился в Питер. Опять тот же завод на тракте, мастерские, разбросанные по широкому двору, приглядевшаяся электрическая станция.
Однажды вечером, сдав дежурство, я вышел из станции. Пошабашившие рабочие, с черными, маслянистыми лицами, в ожидании гудка толпились у выходных ворот. Сторожа в кожаных картузах неподвижно стояли у барьеров. Я присоединился к толпе.
Была метель; широкий заводской двор белел ярко-голубым светом электрических фонарей; от станции неслось равномерное пыхтение, клубы пара, словно громадные, растрепанные белые птицы, метались под ветром по двору и проносились влево, за ярко освещенную механическую мастерскую.
Толпа прибывала. Старики стояли, устало сгорбившись, молодые нетерпеливо переминались и стучали ногою об ногу.
– Что ж гудка нету? Охрип, что ли? – сердито сказал стоявший передо мною слесарь, ежась и пряча руки в рукава.
– Чего прешь вперед? – ворчали сзади. – Видишь, люди стоят.
– Э, дура, боишься, каша дома перепреет?
– Нет, ребята, у него Манька нынче заждалась!
– Народу-то сколько, ба-атюшки! И кто их столько нарожал, чертей? – изумлялся кто-то.
В порывах метели носились и обрывались сальные шутки, ругательства. Нетерпение росло, увеличивавшаяся толпа напирала сзади, и свободный круг перед воротами суживался. Отметчики ругались и осаживали народ назад.
