bannerbannerbanner
Гардемарины

Виктор Блытов
Гардемарины

Полная версия

«Наверное, здания дореволюционной постройки, – предположил Алексей, – выполнены в той же манере, что и большой дворец и здания рядом с ним. Антон, представляешь, какая это старина и история? Может, здесь бывали и ходили по этим же аллеям Петр Первый или Екатерина, Суворов или Потемкин, Ушаков или Нахимов? Страшно подумать, что сегодня я здесь и хожу по этим же историческим местам».

Мичман – старшина потока, внимательно рассматривал паспорт и бумаги Алексея, и потом сказал, что надо получить матрас, подушку, одеяло и постельное белье в баталерке и занимать свободную койку.

Как заметил Алексей, его четвертый поток состоял в основном из ребят с Кавказа. Получив белье и положив его на верхнюю койку, Алексей достал учебник по математике и стал повторять ряды.

Внезапно поступило приказание построиться.

Когда все кандидаты встали в строй, мичман Светлов вышел перед строем и объявил:

– Через полчаса будет построение потока перед корпусом на строевые занятия и затем отправка всех кандидатов в поточную аудиторию для подготовки к экзаменам. Через час будет консультация по математике. А в 18.00 построение на плацу и переход в столовую на ужин. С собой ничего не брать, кроме учебников и тетрадей!

По команде дневального, такого же кандидата, Алексей выбежал вместе с другими ребятами из корпуса и встал в общий строй. Строй стоял параллельно корпусу, и ребята были построены в колонну по восемь человек. Леша посчитал приблизительно: получалось человек сто двадцать в их потоке, а может и больше.

– С места строевым шагом марш! – скомандовал мичман.

И строй ринулся вперед: кто в лес, кто по дрова. Застучали по асфальту каблуки гражданских полуботинок. Многие шли не в ногу, разговаривали с соседями. С Сашей рядом оказался длинноносый армянин из Баку.

– Александр Хачатуров! – с улыбкой представился он Леше.

– Морозов Алексей! – ответил Леша и постарался незаметно для мичмана пожать руку Александру.

Но мичман увидел и остановил строй.

– Поток, налево! Выйти из строя! – скомандовал он Алексею и его соседу.

Саша и Алексей вышли из строя, расталкивая стоявших впереди ребят. В строю раздались насмешки соседей.

– Ходить не умеют, строевые приемы выполнять не умеют, а болтать в строю уже научились! – резюмировал громко мичман. – Поток, смирно! Объявляю кандидатам, как ваши фамилии?

– Хачатуров, Морозов! – по очереди ответили виновные.

– Кандидатам Хачатурову и Морозову объявляю по наряду на работу! – объявил мичман, – будете сегодня чистить гальюн, а то там такая грязь!

Весь строй рассмеялся. А высокий и черноволосый по виду грузин с усами из первой шеренги громко выкрикнул:

– Вы их лучше отчислите, товарищ мичман, меньше конкурс будет!

– И вы тоже выйдите из строя, товарищ кандидат! – скомандовал мичман резвому грузину.

Тот так же неумело вышел из строя и повернулся лицом к строю.

– Объявляю кандидату Гогоберидзе, так ваша фамилия?

Грузин кивнул головой.

– Тоже наряд на работу! – объявил мичман, видимо, уже зная фамилию резвого грузина.

На этот раз смешков не послышалось. Все угрюмо молчали.

– Будете все работать сейчас в ротном помещении после строевых занятий вместо подготовки к экзаменам! Вы, Морозов, старший! Приведете всех строем в ротное помещение!

– Эй, послушай, уважаемый! Почему этот Морозов старший, я не согласен. Чем я хуже? – вдруг стал возражать резвый грузин.

Мичман улыбнулся и скомандовал:

– Поток, смирно! Кандидату Гогоберидзе объявляю еще один наряд на работу за болтовню! Еще раз повторяю! Морозов старший, специально для тех, кто не понял. Встать в строй! – скомандовал всем троим и когда все встали в строй, продолжил, – поток, направо! Шагом марш!

Строевые занятия продолжались почти час. За это время мичман показал основные строевые стойки и приемы. Распределил поток и перестроил по росту. Саша оказался во второй шеренге. Более низкие грузин и Хачатуров стояли где-то сзади.

Когда занятия были закончены, мичман приказал Алексею, Александру и грузину выйти из строя.

– Кандидат Морозов! Отведите наказанных в ротное помещение и ждите меня! – скомандовал Алексею мичман.

При подходе к корпусу грузин предложил покурить, пока нет мичмана, и достал пачку «Примы». Леша отказался, а Саша закурил в курилке. Леша пошел в ротное помещение, сел на свою койку и достал учебник по математике.

Через несколько минут подошел мичман и спросил Лешу, где Гогоберидзе и Хачатуров.

Леша сказал, что они курят в курилке.

– А вам ничего нельзя доверить, товарищ кандидат! Я же сказал идти не курить, а в ротное помещение!

– Мы пришли сюда! – заступился за Лешу Хачатуров, поднявшийся по лестнице.

– А я вас не спрашиваю, Хачатуров, я спрашиваю Морозова! Где Гогоберидзе? – строго спросил мичман и затем прибавил, – объявляю вам, Морозов, еще наряд на работу за невыполнение моего приказа!

У Леши на глаза навернулись слезы. Из-за этого Гогоберидзе два наряда на работу.

Наконец в роту поднялся Гогобердидзе и тихонько встал рядом с Сашей.

– Если становитесь, Гогобердзе, в строй, то надо спрашивать разрешения старшего начальника! – сделал ему замечание мичман.

– Я на минутку только вышел. Писать, понимаешь, захотелось! – улыбнулся Гогоберидзе, стараясь задобрить мичмана.

Тот улыбнулся.

– Значит, пойдешь убирать гальюн и умывальник, раз тебе там понравилось! Вы, Морозов, будете убирать старшинскую и командирскую, а вы, Хачатуров, ротное помещение – мыть окна! Задача – сделать мокрую приборку. Протереть пыль со всех поверхностей, помыть окна, протереть влажно полы, протереть лампы, вынести из свободных тумбочек и урн мусор на помойку! Все понятно?

– Мне непонятно! Что такое гальюн? – вдруг мрачно сказал Гогоберидзе.

– Гальюн – это по-корабельному туалет, – пояснил мичман.

– Тогда я не согласен! Туалет и умывальник большие помещения, ротное помещение тоже, а старшинская и командирская маленькие помещения. Почему этот Морозов делает маленькую работу, а нам с армяном досталась большая? Неправильно это! Потому что он русский? Вы так решили для своего?

Мичман вскипел.

– Гогоберидзе! Вы и во время войны будете так же обсуждать приказания командира? Я приказал так, так и будет!

Леша решил не обострять отношений.

– Товарищ мичман! Давайте я пойду работать в гальюне, а Гогобердизе пусть убирает старшинскую и командирскую. Это, наверное, будет правильно?

– Как хотите, Морозов! – вдруг согласился мичман, – пойдемте, покажу сейчас в шхере, где брать швабры, тряпки, мыло и обрезы! – и направился к маленькой двери напротив дневального по кубрику, – когда закончите приборку докладывать лично мне, я буду у вас ее принимать!

– Эй, слушай, товарищ мичман! А что такое шхера и почему шхера? – спросил Гогоберидзе.

– Шхера – помещение для хранения пробирочного инвентаря, – спокойно ответил мичман.

– Зачем так сложно? – сказал грузин, но, увидев напряженное лицо мичмана, замолчал.

Все направились за мичманом.

– Слушай, Морозов, а что такое обрез и швабра? – тихо спросил Лешу Гогобердзе.

– Швабра – это такая палка с перекрестьем, на которую наматывается ветошь для мытья полов. А обрез я не знаю, что это такое! – признался Леша.

В шхере оказались швабры, тазики, ведра и ветошь. Мичман показал, что и где и рассказал, как называется и ушел в командирскую.

– Так, я беру это и это! – сказал грузин, отбирая себе орудия приборки.

– Грузин, ты знаешь, что из-за тебя мичман наказал Лешу и объявил ему еще один наряд на работу за твое курение? – вдруг сказал грузину Хачатуров.

– Э, армян, молчи, правильно сделал мичман! Я бы вас не отпустил курить, даже если бы очень просили! Зря ты, Морозов, отказался от приборки в старшинской. Там есть телевизор, а сейчас показывают чемпионат мира по футболу из Англии. А ты общайся с гальюном, убирай чужое гавно! – улыбаясь, сказал грузин и направился в старшинскую.

Леша пожал плечами, кивнул головой Хачатурову и, отобрав себе орудия приборки, направился в гальюн. Гальюн состоял из двух помещений: умывальника на двадцать шесть умывальников и гальюна на тридцать посадочных мест и десять писсуаров. Посадочных мест сказано мягко. Сидеть можно было, только присев на коленях. Сами унитазы представляли металлические тазики с местами для установки ног и вделаны были в пол. Умывальники были с желтыми потоками, писсуары и унитазы тоже. Последний унитаз размещался в маленькой кабинке, где Леша нашел хлорку и еще приборочные материалы и хозяйственное мыло. Он приготовился к приборке и пошел переоделся в спортивный костюм в ротном помещении. Не было желания пачкать единственный костюм, в котором надо будет сдавать экзамены. Спортивный костюм, купленный перед отъездом в Ленинград, тоже было жалко, но не так жалко, как сам костюм, купленный специально перед выпускным вечером. Переодевшись, Леша начал с драйки унитазов. Периодически приходили Саша и грузин наливать воду в умывальнике и сливать грязную воду.

«Настоящий моряк не должен бояться никакой, даже самой грязной работы, – думал Леша и вспоминал, как отец ему рассказывал, как также драил гальюн во время войны в Каспийском военноморском училище, – вот папа посмеялся бы, если бы узнал, чем я сейчас занимаюсь».

Время летело быстро. За окном начало уже темнеть, когда зашел мичман проверить приборку.

– Как у вас здесь, Морозов? Молодец, что хлорку нашли! Правильно! Унитазы вымыты хорошо и писсуары тоже. Умывальники тоже нормально. Теперь окна помойте и будем считать, что вы один наряд отработали. Завтра во время подготовки к экзамену будете с Хачатуровым и Гогоберидзе отрабатывать второй наряд. Объекты те же.

– Так у Хачатурова всего один наряд! – удивился Леша.

– Один так один!

Слезы выступили на глазах у Леши. Он рассчитывал, что мичман ему зачтет минимум два наряда за усердие. А получился только один. Спортивный костюм теперь пропал безвозвратно. Пятна хлорки разъедали руки, с которых даже слезала кожа.

 

Леша закончил мыть окна, когда в роту прибыл весь поток. С криками кандидаты побежали в кубрик и гальюн.

«Вот и все, – подумал Леша, – можно начинать приборку сначала».

– Поток, выходи строиться на ужин! – громко командовал мичман Светлов.

И его команды повторял высокий и тощий кандидат кавказец, стоявший у тумбочки дневальным.

– Привет гальюнным работникам! – прокричал шутливо, догоняя Лешу, Хачатуров, – грузину мичман добавил еще один наряд за просмотр телевизора вместо приборки! Теперь у него три!

Их догнал уже на выходе Гогобердидзе. Он весело улыбнулся Леше и Хачатурову.

– Давайте знакомиться! Меня зовут Анзор! Я из Тбилиси. У меня есть хорошее вино. Предлагаю вечером его выпить!

– Леша! – представился коротко Морозов, – я не буду пить. Отчислят.

– Саша! – пожал на бегу руку грузину Хачатуров, – я тоже пить не буду. Отчислят. Зачем нам это?

– Э, армян и русский! Это же не водка, а вино. У нас вино пьют даже дети. Такие трусы. Не курят, не пьют, по дэвушкам не ходят. Прямо вас надо медалями награждать!

Они выскочили с другими кандидатами на дорогу перед корпусом и заняли свои места в строю.

Какой-то грузин что-то спросил Анзора по-грузински и тот ответил тоже по-грузински. Они весело засмеялись. Несколько кандидатов, видимо, тоже грузин, поддержали их смех.

– Отставить смех! – скомандовал мичман, вышедший за последними кандидатами, – равняйсь! Смирно! Поток строевым с места – шагом марш!

По двору раздался дружный стук ботинок кандидатов.

– Левой, левой, левой! – громко командовал мичман, старясь, чтобы кандидаты шли в ногу, – на нас смотрит командование, и я хочу, чтобы вы ходили лучше других! – перекрикивал он стук ботинок.

Впереди у дороги стоял какой-то капитан 1-го ранга с сине-белой повязкой в синем кителе.

– Поток, смирно! – скомандовал мичман, – равнение на право!

Где-то за ними слышались шаги других марширующих потоков и команды «смирно». Дежурный капитан 1-го ранга остался где-то позади. Впереди был плац, на котором строились все потоки по номерам. В центре стоял оркестр, блестя своими инструментами и играл какой-то бравурный марш.

– Левой, левой, левой! – раздавались команды мичманов слева, справа, сзади и спереди.

Наконец они заняли свое место в общем строю всех потоков. Как поток, имеющий четвертый номер, они стояли в первом ряду четвертыми с начала.

Мичмана по очереди докладывали дежурному по училищу, стоявшему на небольшой тумбочке и обозревавшему все построение, как бы сверху. За его спиной были кусты и яблоневый сад.

Мичман Светлов громко скомандовал:

– Четвертый поток! Равняйсь! Смирно! – и строевым шагом подошел к дежурному по училищу и доложил, – товарищ капитан первого ранга! Четвертый поток для следования на ужин построен, отсутствующих нет! Старшина потока мичман Светлов.

– Вольно! – скомандовал дежурный по училищу.

И Светлов, повернувшийся к потоку, повторил команду.

Когда все командиры потоков доложили дежурному, тот громко скомандовал:

– Потоки, смирно! Для следования на ужин первый и десятый потоки прямо, второй третий, четвертый, пятый направо, шестой седьмой, восьмой, девятый налево! Первый и десятый потоки прямо шагом марш!

Заиграла какая-то незнакомая, но очень берущая за душу строевая музыка.

«Прощание славянки» – прошептал кто-то сзади.

Раздался дружный стук ботинок.

Где-то раздавались команды:

– Поток, смирно! Равнение направо! Равнение налево!

Грохотали ботинки кандидатов. Громко играл оркестр, и Леша в общем строю маршировал в столовую.

Над столовой висел огромный плакат Владимира Ильича Ленина в кепке, приложившего руку к козырьку. На плакате было написано «Верной дорогой идете, товарищи!»

Поток остановился перед дверью за другими потоками. Поочередно по шеренгам по очереди кандидаты впереди стоящих потоков забегали в столовую. Наконец пришла их очередь.

– Пошереножно в столовую бегом марш! – скомандовал мичман Светлов.

И первая шеренга, согнув руки в локтях, побежали в столовую. За ней вторая, третья и так далее.

В столовой их встречал дежурный по камбузу. Он спросил какой поток и, узнав, что четвертый, направил их в зал налево и сказал, чтобы занимали столы, начиная с первого. За столом Леша оказался за одним столом вместе с Сашей Хачатуровым и двумя азербайджанцами. Азербайджанцы о чем-то разговаривали громко на своем языке.

– Ты знаешь, Леша, мне не нравится в училище! Я, наверное, сам уйду! – вдруг сказал Хачатуров, – буду поступать в гражданский институт. Там не заставляют драить до блеска гальюны и кубрики. И шагать мне не нравится. Не мое это. Я могу убирать за собой, но за другими мне неинтересно.

– Как уйдешь? Даже не попробовав сдать один экзамен? – удивился Леша.

– А зачем сдавать и мучиться? Так уйду лучше сразу. Я не военный – это я понял.

– Вот призовут на флот на четыре года – сразу станешь военным! – сказал Леша, доедая первое.

– Рота, встать! – вдруг скомандовал мичман Светлов, уже успевший поесть. Все встали, Саша Хачатуров замешкался и сразу получил от мичмана наряд на работу.

«Хоть не один буду теперь ночью гальюны драить» – подумал Леша.

Азербайджанцы по-деловому набивали карманы оставшимся хлебом и котлетами своими и даже Леши и Саши.

– На выход по столам, начиная с первого! Бегом марш! – командовал мичман, – кто не успел поесть – значит опоздал, доберет завтра на завтраке! Столовая не место для болтовни!

Кандидаты, сидевшие за первыми столами, побежали на выход. Пришла очередь и их стола.

– Вот и еще одна причина, по которой я не хочу быть военным, – прошептал Леше на ухо бегущий рядом Хачатуров.

Вечером были вечерняя поверка (проверка наличия кандидатов в строю) и прогулка с песнями вокруг плаца. Во время поверки не досчитались в строю Гогобердидзе и еще пару грузин. Светлов отправил за ними в ротное помещение кого-то из кандидатов. Не нашли, и Светлов доложил об отсутствии в роте трех человек. Потом роты ходили друг за другом при свете фонарей и орали песни. Дежурный по училищу контролировал поверку и прогулку.

Наутро от потока отчислили Гогоберидзе и его двух друзей грузин, не вышедших не вечерню поверку. Оказывается, они, закрывшись в гальюне, пили какую-то чачу. Там их и нашел мичман Светлов, распевавших весело грузинские песни.

– Он русский и не любит грузин! – уходя, объяснил Леше Гогоберидзе, – хоть чемпионат мира по футболу посмотрю нормально.

Следующий день походил как две капли на первый. После строевых занятий Леша, Хачатуров, уже написавший рапорт на отчисление, и еще пара таких же кандидатов отправились отрабатывать один наряд на работу. После ужина отчислили Сашу Хачатурова. Он пришел попрощаться к Леше, долго тряс руку, дал свой адрес в Баку, говорил, что решил поступать в нефтяной институт дома.

Леша остался один. У него закололо в сердце – а, может, тоже отчислиться? Завтра экзамен по математике письменный, а он не знает ни одного человека в потоке. Нет, в лицо знает многих, но знает, что друзей здесь у него нет. Перед сном к Леше уже в трусах подошел высокий круглолицый парень с мощными бицепсами.

– Меня зовут Дима, я из Пушкина. Ты в математике шаришь? – спросил он.

– Не знаю, – ответил Леша, – я не был ни на одной подготовке. Отрабатывал наряды.

– Сядешь рядом со мной и будешь помогать решать мне задачи. Держись меня и не пропадешь! – сказал Дима, – а не решишь – получишь в клюв!

«Я бы лучше сел с Сашей Хачатуровым и помогал бы ему» – подумал Леша, но перечить Диме не стал. Слишком угрожающе смотрелись бицепсы.

Утром, надев парадный костюм, он со всей ротой направился на экзамен. Экзамен проходил в двух поточных аудиториях. Половина кандидатов была направлена в одну аудиторию, вторая в другую. Дима попал в другую аудиторию, и Леша облегчено вздохнул. Не нравилось ему помогать незнакомым людям. Особенно по приказанию и с угрозой получить в клюв. Если бы Дима сидел рядом, он бы помог ему и так. Но сложилось по-другому, и он даже не хотел ему помогать.

«Судьба» – подумал Леша и сел за указанный ему стол.

В аудитории кандидаты по указанию мичмана Светлова рассаживались по одному за каждый стол.

Задачки попались простые, и Леша их быстро решил. Проверил еще пару раз, на всякий случай, и сдал листочки с решениями на час раньше окончания экзамена.

Перед ужином мичман Светлов построил роту в ротном помещении. Достал какой-то листок и зачитал четыре фамилии. В том числе назвал и Лешину фамилию.

– Названным выйти из строя!

Названные кандидаты вышли из строя и, повернувшись, стали лицом к строю.

«Неужели, я что-то сделал не так? Ничего себе, наверное, двойка!» – подумал Леша и ноги его похолодели, а по спине потекла струйка пота.

– Значит, так! – продолжал мичман, – эти четверо кандидатов остаются здесь! Они сдали экзамен благополучно на четыре и пять. Остальные кандидаты собирают свои вещи и получают документы для следования домой! – объявил мичман, – сдавшие экзамены переезжают на второй этаж. Там собираются кандидаты других потоков, сдавшие математику письменно, для сдачи математики устной. Старшиной роты у вас будет мичман Логунов.

– А сколько я получил? – спросил Леша после роспуска строя у мичмана.

Мичман посмотрел в список и ответил:

– У тебя пятерка. Это отлично. Можешь поступить. Проходной бал минимум тринадцать. Еще два экзамена. Завтра с утра вас отпустят в увольнение до вечера и потом через два дня сдача второго экзамена. Счастливо тебе, Морозов!

Перед уходом к Леше подошел валунообразный Дима, заваливший экзамен и сказал Леше:

– Ты, придурок, виноват, что я не сдал, и я это никогда тебе не прощу!

Леша расстроился, ведь он не сам не пошел за Димой, а его направили в другой кабинет и указали место, где он решал задачи. Но Дима почему-то считает его виноватым.

Леша переехал с постельным бельем на второй этаж, где формировался новый поток для сдачи математики устной. В этом потоке был знакомый парень из Калининграда – Антон Василевич. Леша выбрал койку рядом Антоном. Весь вечер они шептались, обсуждая свое будущее и результаты экзаменов. Кавказцев почему-то среди оставшихся не было совсем.

В увольнение Леша поехал к сестре бабушки тете Пане. Она, узнав, что Леша благополучно сдал экзамены, приготовила великолепный обед. Леша позвонил в Калининград отцу и сообщил свои результаты. Отец сообщил, что все переживают за него и спросил будет ли он заваливать?

Леша ответил, что не знает пока. Думает.

Вечером на вечерней электричке он поехал в Петергоф. Впереди был следующий экзамен – математика устная.

Утром на плацу уже маршировали кандидаты из первого и тринадцатого потоков – золотые медалисты, сдававшие один экзамен и уже зачисленные в училище. Они уже были пострижены наголо, в новых темно-синих робах и бескозырках с чехлами и без ленточек. Ими командовали бывшие матросы и солдаты, сдавшие экзамены, раньше и уже зачисленные в училище. В отличие от медалистов у них были ленточки с красивой надписью на бескозырках «ВВМУРЭ им Попова», теперь ставшей мечтой Леши.

Второй экзамен по математике устной прошел легче. В билете было два теоретических и один практический вопрос. Леша быстро подготовился к ответу и получил четверку. А Антон пятерку, но у него была за первый экзамен четверка. Из их сборного потока отчислили еще человек пятнадцать, заваливших экзамен или сдавших всего на тройку. У Леши и Антона было по девять баллов, и они могли физику теперь сдавать даже на четверку, чтобы быть зачисленными.

После экзамена в обеденный перерыв они пошли на спортивную площадку. Там с Антоном они обсудили результаты экзаменов.

– Нам физику надо сдать не ниже, чем на четверку, но если пятерка, то точно поступим! – сказал довольный Антон.

– Постараюсь хотя бы на четверку. Физика не мой конек! – ответил Леша, – но поступить очень хочется.

Перед физикой их сгоняли в барокамеру. Барокамера располагалась в лаборатории ЛВД (легководолазного дела). В две раздельные камеры, в каждой из которых помещалось по шесть кандидатов, нагнетался воздух под высоким давлением. Если все было нормально, то воздух потом спускался, достигнув необходимого максимума. Леше не повезло. Воздух спускали дважды досрочно, потому что кандидатам, попавшим с Лешей в одну камеру, становилось при наборе давления плохо, шла кровь из ушей и носа. И каждый раз приходилось спускать воздух. Первый раз вывели парня с Украины Толика Назаренко, а второй раз только что добавленного парня с Белоруссии Мишу Скаженка. Их выводили, отправляли в санчасть, а потом сразу оформлять документы на отчисление.

 

– Вы будущие подводники и обязательно должны пройти барокамеру! – говорил кандидатам высокий подполковник с погонами медика.

Только с третьего раза барокамера Леши достигла максимального значения. Давление спускали долго, и было даже холодновато. Три раза поднимать давление в одной барокамере – это чувствительно.

«Прошли» – подумал Леша, вылезая из люка барокамеры. Он очень боялся этого испытания, так как в детстве и в школе у него иногда шла кровь из носа.

Потом была физическая подготовка. Их привели на спортивный городок, где надо было подтянуться минимум шесть раз на перекладине. Для Леши это не представляло труда, так как он занимался в школе гимнастикой и имел даже спортивный разряд по гимнастике.

Обративший внимание на хорошо вытянутые носки Леши и как он делал подтягивания, принимавший экзамен капитан с красным просветом на погонах спросил Лешу:

– Занимался раньше гимнастикой?

– Да, в школе, выступал по первому юношескому разряду.

– Ого, видно сразу. А переворот можешь сделать и выход силой?

Леша опять подошел к перекладине и, раскачавшись, крутанул «солнышко». Потом затормозил и играючи сделал выход силой, а затем, спустившись вниз, взлетел с подъемом переворотом.

– Отлично! Фамилия?

– Морозов!

– Зайдете, Морозов, на кафедру физподготовки к майору Локотецкому! Он курирует гимнастов, такие ребята, как вы, нам нужны!

И тут Лёша пожалел, что покрасовался перед капитаном. Теперь опять может вмешаться кафедра физподготовки и все испортить.

Антон еле подтянулся шесть раз, но подтянулся, и этого было достаточно.

Потом был бег вокруг какого-то пруда рядом с парком на один километр. Вокруг ходили гости Петергофа, даже иностранцы, а кандидаты в курсанты носились группами, как беговые лошади с красными лицами вокруг пруда. Саша и Антон еле уложились в положенный норматив три минуты сорок секунд. Были на грани. Но прошло. Сразу за забегом надо было проплыть по пруду сто метров.

Леша в школе занимался в бассейне и хорошо плавал. Плавание было не на время. Задача стояла просто доплыть. С первого раза Леше доплыть не дали, так один из кандидатов стал тонуть, и пришлось Леше его вытаскивать на берег.

Затем Лешу все же заставили переплывать еще один раз, а спасенного кандидата с Украины отправили в строевую часть оформлять документы на отчисление.

Экзамен по физике Леша сдал на четыре, а Антон на пять.

– Что, почти поступили, друг? – сказал Антон, подтягиваясь вечером на перекладине в ротном помещении, – исполнилась мечта идиотов? Завтра сочинение и потом приемная комиссия. Ты на какой факультет пойдешь?

– Я? – почесал лоб Леша, – наверное, на радиосвязь, а ты?

– Я на радиотехнический, там дают диплом инженера по радиоэлектронике, а у вас только по радиосвязи. Все же радиоэлектроника более объемно. Я хочу туда. Пойдем вместе?

– Нет, я хочу на радиосвязь. Все равно в одном училище будем учиться. Может, и на один корабль попадем, если будем по разным специальностям? А по одной навряд ли.

Антон согласился.

Утром писали сочинение. Сочинение Леша написал почему-то на тройку. Но это был уже зачет. Непрофилирующий экзамен. Видимо, сказалось волнение, и он сделал пару непростительных грамматических ошибок. Вечером их отпустили в увольнение, и они опять поехали к тете Пане. Позвонили оттуда родителям, сообщили, что все поступили, все нормально. Мамы плакали в трубку. Сообщили, что следующий раз выйдут на связь после принятия присяги – 30 сентября.

На следующий день Антона и большинство набравших проходной балл вызывали на распределение к начальнику училища, а Лешу и еще нескольких ребят с их потока, тоже набравших проходной балл, и несколько человек, набравших двенадцать баллов, не отчислили, а почему-то вызвали к полковнику Борисову – начальнику нового набора.

По плацу бодро маршировали курсанты нового набора, уже зачисленные в училище, сверкавшие бритыми затылками.

– Левой, левой, левой! – раздавались команды командиров, – шеренга ровнее! Вы что, так же и на параде в Москве будете маршировать? Да вас выгонят оттуда!

Мокрые от струящегося из-под бескозырок пота поступившие курсанты с усердием отбивали ногу. Леша бежал, оглядываясь и представляя, что и его также постригут наголо, дадут новую робу и ремень, пахнущий кожей, и отправят на все лето маршировать на плацу.

Кандидаты уже знали, что весной первый курс отвезут на поезде маршировать в Москве по Красной площади.

* * *

– Разрешите войти, товарищ полковник? – спросил Леша, когда старший лейтенант, стоявший перед дверью с табличкой «Начальник нового набора» назвал его фамилию.

– Что, курсант, считаешь, что поступил? – спросил Лешу полковник, вставая со стула, – я предлагаю тебе поступление не сейчас, а в следующем году. Мы даем тебе справку, что ты поступил, а ты приезжаешь к нам в следующем году. Как тебе мое предложение? Это у нас нормальная практика.

– Я думал, что я поступил! Набрал проходной балл! – еле проговорил Леша, испытывая мучительный страх и ужас, что сейчас на него станут кричать.

Синдром второго секретаря райкома Кудрявцева действовал.

– Да, балл ты набрал, – спокойным голосом сказал полковник, – но тебе еще пока шестнадцать лет. А по закону призвать на службу могут только с восемнадцати лет.

– Но мне исполняется через несколько дней семнадцать лет! – пробормотал Леша.

– Понимаешь, у меня набрали балл и давно уже семнадцати и даже восемнадцатилетние ребята – выпускники одиннадцатого класса. Их в этом году осенью призовут в армию, если их отпустить на год на гражданку. А тебе же армия пока не грозит? В лучшем случае осенью следующего года.

– Вроде так.

– Так чего мы думаем? Приедешь в следующем году в июне, сразу наденешь форму. Командиром отделения к новым кандидатам назначим. Давай, соглашайся!

Леша подумал и неожиданно для себя самого согласился.

Ему в строевой части выдали проездные документы и справку, что он зачислен во ВВМУРЭ имени Попова в следующем 1967 году.

* * *

Леша забрал документы и, не найдя Антона, видимо, маршировавшего на плацу, поехал на Варшавский вокзал, взял билет на таллинский поезд до города Кивиыли. Там на хуторе, в трех километрах от города, жила его бабашка Наташа, сестра тети Пани. Бабушка его очень любила и обрадовалась его приезду.

Леша показал ей справку о поступлении, и она с гордостью показывала ее соседям эстонцам, жившим на этом же хуторе.

Конец июля – славное время в деревне. Леша больше месяца помогал бабушке собирать крыжовник, смородину, малину. Колол дрова и сланец, привезенные бабушке из собеса. Ходил с местными девушками на танцы, бегал в лес за грибами и ягодами. Лето пробежало быстро и весело, и он думал иногда об Антоне, маршировавшем по плацу в такую августовскую жару, и думал, что поступил правильно, что согласился взять справку: «Правильно я сделал, что согласился на предложение полковника».

В последних числах августа бабушка забеспокоилась, что Леше надо, наверное, поехать в Калининград к родителям. Надо же устраиваться куда-то на работу. Ведь не бездельничать же целый год?

Первого сентября Леша выехал в Ленинград. Приехал к тете Пане, и она очень удивилась, что он не в училище. Ведь он же к ней не заезжал. Сказала, что звонили родители и спрашивали про него. Ищут его. Она сказала им, что они с Антоном поступили и сейчас в училище, что 30 сентября будет присяга, и они обещали приехать.

И тут Леша вдруг понял, что родители беспокоятся о нем и разыскивают его. Он проверил оставшиеся деньги и понял, что хватит на самолет. Благо, билет на самолет стоил не дороже билета в поезде. А у него были на руках выданные в училище проездные документы в общем вагоне, которые надо будет потом сдать в военкомат. На следующий день он вылетел в Калининград.

Дома его ждали и не ждали, глаза у матери были черные, видимо, от слез.

– Ты где был? – строго спросил отец.

– Я поступил в училище, но мне сказали, что я еще молодой и дали справку о зачислении на следующий год. Я и поехал к бабушке, где и был июль, весь август и даже начало сентября. Помогал ей.

Леша показал отцу справку.

– А зачем тебя тогда туда вызывают? – недоумевающе спросил отец. – Помогал бабушке это хорошо. Но почему нам не сообщил ничего? Тетя Паня ничего не знает. Почему? Это что, высшая математика? – спросил отец. – Ты знаешь, о чем мы подумали, когда нам пришла телеграмма, что тебя срочно вызывают в училище? Что ты дезертировал! Ты хотя бы мог подумать про свою мать?

1  2  3  4  5  6  7  8  9  10  11  12  13  14  15  16  17  18  19  20  21  22  23  24  25  26  27  28  29  30  31  32  33  34  35  36  37  38  39  40  41  42  43  44  45  46 
Рейтинг@Mail.ru