Виктор Дашкевич
Альтернативная Российская империя. Городские расследования. Комплект из 2 книг
– Молчите? – продолжал Дмитрий. – Тогда я расскажу за вас. Талантливый юноша из бедной семьи поступает в художественное училище, но оказывается недостаточно талантлив. Мы нашли при обыске кучу ваших полотен. Ни одно из них не продано, так ведь? А ещё отыскали множество набросков копий известных картин. Не поясните зачем? Я уже не говорю про портрет следующей жертвы убийства, но об этом мы ещё подробно побеседуем. В общем, творчество ваше оказалось никому не интересно, и вы начали с горя играть на скачках. Мы обнаружили целую коробку билетов от тотализатора. Игрок из вас тоже вышел негодный. Ни одного выигрыша. Потрясающее невезение. Я даже сочувствую, правда. Казалось бы, может, стоит забыть о творчестве и строить тихое семейное счастье? Но и здесь вышла неудача. Мне рассказали о вашем отношении к девушкам в училище. По-моему, всё очевидно. Вы не состоялись ни как художник, ни как мужчина и поэтому решили мстить. Признайтесь, Самокрасов, снимите груз с души.
– Мне не в чем признаваться. У вас больная фантазия, – глухо проворчал студент.
– Мои так называемые фантазии подкреплены уликами, тут вам не отвертеться. Вы лично занимались календарём и теперь воплощаете по нему свой чудовищный план. Ваша ненависть к женскому полу очевидна, и на то есть медицинское доказательство. – Митя указал на пузырёк на столе. – Ни одна жертва не подверглась половому насилию, и ваш недуг лишь подтверждает вину. Вы работаете сторожем в театре Корша и имеете беспрепятственный доступ к костюмерной. Я её посетил, там чёрт ногу сломит, и пропажи нескольких костюмов никто просто не заметит. Вы были в доме Франка в ночь убийства. Вас видели с грузом. Привезли туда труп? Или реквизит? Корону у кутюрье раньше взяли? Или он сам отдал? Он с вами в сговоре? Отпираться поздно, Анисим. У вас есть мотив, возможность и средства для совершения преступлений. Чистосердечное признание – ваш единственный шанс.
– Ненавижу. Ненавижу вас всех. – Студент поднял на Митю яростные тёмные глаза.
– О, это я сразу заметил. У вас, как это сказать, хроническое недовольство всеми и всем. Вы живёте за счёт раздражения и гнева, это ваша движущая сила. Что ж, возможно, пожизненная каторга научит вас хоть немного ценить то, что у вас было когда-то. Поверьте, там и не таких ломают.
– Все вы одинаковы, фараоны. Спихнуть на невиновного и закрыть дело побыстрее. Нет уж, не выйдет. Ничего я вам не скажу. У меня есть право на телефонный звонок. Вы обязаны его предоставить.
– Я и не препятствую, Самокрасов. Звоните. Но это вас уже никак не спасёт. Утром продолжим.
Глава 20,
в которой у одного задержанного появляются сразу два защитника
– Ну что, Самокрасов, не надумали посодействовать следствию?
За время, проведённое в арестантской, студент похудел ещё больше, но разговорчивее не стал. Митя накануне попросил подобрать ему сокамерников «поинтереснее», но «чтоб без рукоприкладства». Так что ночь Анисим провёл в приятной компании не особо чистоплотного забулдыги и незадачливого гиганта-плотника, который попался на краже. Плотник, хоть и великанского роста, нрава был смирного, зато всю ночь громко пел заунывные песни, сокрушаясь о своей горькой доле. Выпивоха подпевал сиплым фальцетом. Уснёшь тут. Вон, глаза у задержанного совсем красные.
Митя был почти уверен, что студент – и есть искомый душегуб. Всё сходится. Надо лишь немного поднажать. Пусть расскажет подробности, и дело закрыто. А этот упрямый художник продолжает играть в молчанку.
– Ладно, давайте по порядку. В момент ареста вы рисовали портрет. Вы не хуже меня знаете, что именно эта репродукция открывает месяц май на календаре. Хотели вдохновиться перед тем, как совершить очередное убийство?
– Можете не отвечать, – уверенный голос раздался из приоткрывшейся двери, и Митя тотчас увидел его обладателя. Плотный мужчина лет пятидесяти: скуластое, угловатое лицо с широко расставленными глазами, длинные тёмные волосы, тронутая сединой борода, шерстяной коричневый костюм с золотой цепочкой часов, свисающей из нагрудного кармана.
– Вы, простите, кто? – спросил Дмитрий.
– Я поверенный господина Самокрасова, Левко Василий Иванович. И дальнейшая беседа с ним будет вестись в моём присутствии.
Адвокат невозмутимо прошёл в кабинет и уселся возле Анисима. Митя на пару мгновений растерялся. Какой поворот событий. Фамилия Левко была широко известна не только в полицейских кругах. Самарин слышал её часто, но лично встретился впервые. Один из самых лучших, дорогих и изворотливых адвокатов Москвы. Бесплатно он не работает. Не в его правилах.
– Вас били? – Василий Иванович озабоченно рассматривал синяк под глазом подзащитного.
– Сопротивлялся аресту, – ответил за Анисима сыщик.
– Старая песня, – скептически парировал адвокат.
– Любопытно, откуда у бедного студента средства на столь престижного юриста? – Дмитрий решил показать, что и ему не чужда критичность.
– Мои услуги оплачены. Это всё, что вам необходимо знать. Итак, в чём подозревают господина Самокрасова?
– В причастности к смерти четырёх девушек. И подготовке к убийству пятой.
– Вы полагаете, что мой подзащитный – и есть ваш вожделенный Визионер?
– Откуда вы знаете это прозвище? Это внутренняя информация.
– У меня свои источники. Так на чём основаны ваши подозрения?
– Самокрасов лично занимался календарём, который по сути есть план убийств на год.
– Во-первых, на моём клиенте была лишь техническая часть, не он выбирал портреты. Арестуйте тогда уж непосредственных заказчиков, всю дюжину персон. Во-вторых, календарь получили по крайней мере человек пятьсот. У меня он, кстати, тоже есть. Приятная вещица. Меня тоже подозревать будете?
Митя пропустил колкость мимо ушей.
– Самокрасов рисовал копию портрета следующей жертвы.
– Он рисовал копию. Точка. Это что, запрещено законом? Насколько мне известно, все студенты училища так делают. Это часть процесса обучения – воспроизводить полотна известных мастеров, чтобы понять их технику. То, что на картине был образ предположительно следующей жертвы – чистое совпадение. Вы обнаружили копии других популярных произведений?
– Да, их было достаточно.
– И все с календаря?
– Только одна.
– Вот и ответ. Дальше.
Самарин нервничал. В глубине души он, конечно, понимал, что обнаруженные улики – косвенные. Но всё так отлично складывалось! Всего-то надо было дожать студента. А теперь он ни слова не скажет без одобрения юриста. Как некстати этот стряпчий, провалиться ему в тартарары.
Митя поставил на стол уже знакомый пузырёк с лекарством от импотенции:
– Это найдено в доме вашего клиента. Если вы осведомлены о кличке душегуба, то, вероятно, знаете, что он не надругался ни над одной жертвой.
– Может, потому, что убийца – женщина? Не приходила вам в голову такая идея? И каким образом «Стимулол» компрометирует моего подзащитного? Если честно, я бы на его месте подал иск к полиции о защите доброго имени и достоинства. Господин Самокрасов испытывает определённую дисфункцию организма, которая причиняет ему невыразимые моральные и физические страдания. А вы усугубляете его травму, издеваясь над его увечьем. Вам не совестно играть на болезни несчастного человека?
Вон как повернул. Верно говорят, хороший адвокат способен из обвиняемого за секунду сделать пострадавшего.
– В ночь убийства ваш клиент был замечен в доме кутюрье Франка, куда привозил какой-то груз. И, замечу, украшение авторства месье Жюля было надето на очередную жертву. Это тоже совпадение?
– Насколько мне известно, несколько дней назад месье Франк подал заявление на розыск бывшего секретаря за подмену хрустальной короны, совершённую в прошлом году. Мой подзащитный в глаза её не видел. Ведь так, Анисим?
Студент кивнул.
– А что касается ночного визита в дом модельера, это личные дела моего подзащитного с известным и уважаемым человеком. К вашему расследованию они не имеют никакого отношения. Разве дом кутюрье считается местом преступления?
– Нет.
– Тогда это вас не касается.
– Что он привёз в ящике? Если это и впрямь не имеет отношения к преступлению, я больше не буду спрашивать про его дела с месье Жюлем.
Самокрасов и адвокат переглянулись. Потом студент наклонился к Левко и что-то прошептал ему на ухо. Последний внимательно выслушал и успокаивающе похлопал подзащитного по руке.
– Мой клиент привёз написанную им собственную картину по заказу месье Франка. Это все ваши доводы, господин сыщик?
– Анисим – ночной сторож в театре. У него есть доступ к костюмерной и реквизиту.
– Театр заявлял о пропаже каких-то вещей? Может быть, сотрудники опознали свои наряды на убитых девушках?
Тон у поверенного стал издевательским. Митя молчал. Казавшиеся весомыми доказательства рассыпались на глазах.
– Позвольте поинтересоваться, – продолжал адвокат. – У вас есть прямые улики, указывающие на господина Самокрасова? Следы, отпечатки пальцев? Показания свидетелей? Вещи убитых найдены в его доме? Орудие преступления? Ничего? Тогда о чём мы тут говорим?
– У него нет стопроцентного алиби на даты убийства. Он живёт один, некому подтвердить его непричастность.
– Но и причастность тоже некому. Разве кто-то видел его на месте убийства и опознал? Насколько мне известно, у вас нет даже примерного описания преступника. Так что увольте, Дмитрий Александрович, но ваши домыслы – пшик. Вам просто не нравится мой клиент, зато он удобный претендент на роль душегуба. Да, он вспыльчивый и несдержанный человек, но это не повод делать из него убийцу без всяких на то доказательств. Признаться, я в вас разочарован.
– А я вроде не давал вам повода очароваться. – Митя от злости сорвался на грубость. Всё идёт кувырком.
Василий Иванович покачал головой:
– Эх, дерзость юности. Я ведь о вас наслышан. Молодой, перспективный, коллеги о вас хорошо отзываются. Я так надеялся, что в полиции наконец появились новые люди – прогрессивные, интеллигентные, избегающие устаревших экзекуторских методов, уважающие закон… А вижу, простите, то же, что и всегда. Жонглирование косвенными уликами и огульные обвинения. Жаль, очень жаль…
– А вот морали мне читать не надо, Василий Иванович. Уж кому-кому, а не адвокату произносить мне проповеди о манипуляции законами и чистоте ведения дел. Я тоже, знаете ли, наслышан.
– Туше. – Левко развёл руками и широко улыбнулся. – Так что, мой клиент свободен?
Митя лихорадочно соображал, вспоминая, не упустил ли он важной зацепки. Неужели все кончились? Нельзя так просто упускать этого студента!
– Минутку. – Митя открыл ящик стола, куда сложил некоторые из найденных у Самокрасова вещей. Вот оно! – Что ж, с обвинениями в убийстве мы пока повременим, но другое правонарушение вашего подзащитного я оставить без внимания не могу. И, боюсь, в доказательство этого проступка есть самые что ни на есть прямые улики.
Дмитрий поставил на стол коробку, доверху набитую билетами тотализатора. На купонах явственно читались надписи кривыми буквами: «Мустанг», «Сизарь», «Хвалёный»…
– Ваш клиент, Василий Иванович, – заядлый тотошник[30]. В этом сомнений нет. На билетах его почерк и отпечатки пальцев. Уверен, Анисима с удовольствием опознают многие завсегдатаи ипподрома. Вы отлично разбираетесь в законах. Игра на скачках и бегах запрещена воспитанникам всех учебных заведений. Так что господин Самокрасов до решения суда пока погостит у нас.
Студент, который совсем было расслабился, теперь снова напрягся, и Митя наконец уловил страх в тёмных глазах. А вот это и вправду серьёзно. За азартные игры могут и исключить. Анисим умоляюще уставился на адвоката.
– Не волнуйся, – по лицу Левко пробежала тень недовольства. – Я всё улажу. Сейчас же запрошу рассмотрение дела у мирового судьи на ближайшее время. Постараемся отделаться штрафом. Пару часов ещё побудешь здесь. Ничего никому не говори без моего присутствия.
Василий Иванович резко встал и направился к выходу.
– И ещё, Дмитрий Александрович. – Адвокат задержался в дверях. – Интересы месье Франка и его супруги тоже представляю я. Если у вас впредь возникнут к ним вопросы, прошу первым долгом обращаться ко мне.
Студент снова успокоился и даже изобразил какое-то подобие улыбки. Интересно, кто же всё-таки оплатил ему дорогого адвоката? Уж не сам ли Жюль Франк?
* * *
– К сожалению, на этот раз у вашего ученика серьёзные неприятности.
Стараниями поверенного Анисим после уплаты штрафа устроился в частной больнице для «лечения нервов». Заведение охранялось не хуже тюрьмы. Что ж, пусть сам подозреваемый пока недосягаем, зато с его знакомыми можно поговорить более детально. Был, помнится, в училище преподаватель, у которого Самокрасов работал помощником. Ганеман, кажется?
Учителя Дмитрий нашёл в примыкающем к натурному классу небольшом кабинете. С облегчением отметил отсутствие картин – кажется, это расследование привьёт ему стойкое отвращение к живописи на всю оставшуюся жизнь. Тут везде лишь фотокарточки какой-то брюнетки, да из-за стёкол книжного шкафа сверкает очками чучело бобра в цилиндре. Ну и причуды у этой творческой богемы.
– Крайне досадно это слышать. – Орест Максимович выглядел расстроенным. – Я, знаете ли, привязался к Анисиму за эти годы. Он очень старательный студент, аккуратный, трудолюбивый. Но ему почему-то постоянно не везёт. Уж не знаю, что тому причиной. Может, несдержанный характер или нетерпеливость.
– Боюсь, Самокрасова одолевают более опасные демоны, чем отсутствие выдержки. Сейчас он главный подозреваемый в деле о серии убийств. Постоянные неудачи любого выведут из равновесия, тем более такого горячего человека. Как думаете, он способен на убийство?
– Не знаю. – Ганеман задумался, пригладил аккуратную бородку. – Сложно поверить в такое. Видите ли, он вспыльчив, но труслив. У него было несколько разногласий со студентами, но он никогда не нападал первым, лишь огрызался в ответ. Он как… суслик, загнанный в угол. Шипит, скалится, но ущерба причинить не может.
– Знаете, даже жалкая мышь в безвыходной ситуации способна напасть на кота.
– Не тот типаж, как по мне. Я давно преподаю, вижу, как ученики выражают себя через рисование. Холст обмануть невозможно. Суть художника будет там видна, даже если он пытается её скрыть. Видите эту картину?
Ганеман повернулся в кресле и выдвинул из-за спины прислонённое к стене полотно. Митя, если честно, подумал, что в холст просто нечаянно бросили банку с красной краской и забыли выкинуть в мусор.
– Это работа одной из новых учениц, мадемуазель Нечаевой. Смотрите, сколько динамики, энергии, азарта. Автор, как она есть – квинтэссенция темперамента и страсти.
«Скорее эксцентричности и своеволия», – мысленно поправил Ганемана Дмитрий, услышав знакомое имя, и убедился, что швыряться банками – это в Полинином духе.
– А это последняя зарисовка Анисима. – Ганеман достал ещё один холст и поставил рядом. – Что думаете?
– Я не силён в живописи. – Сыщик рассеянно скользил взглядом по полотну. – Ну, дома, скамейки, улица. Варварка, кажется? Вон та церковь кажется знакомой. Где тут суть, о которой вы говорили?
– В том и дело. – Орест Максимович засунул большие пальцы в карманы жилета и чем-то напомнил Мите профессоров своего студенчества. Сейчас будет долго и терпеливо объяснять очевидные для него вещи. – С технической точки зрения картина безупречна. Правильные цвета, выдержанные пропорции, оптимальное распределение света и тени, идеальная композиция. В ней нет изъяна, и в этом проблема. На неё не хочется смотреть, она слишком… правильная. Я бы даже сказал «мёртвая», но, боюсь, в контексте нашей беседы эта метафора будет неуместной. Анисим каждый раз очень старается, стремится к красоте, к законченности. Но выходит лишь безукоризненный оттиск реальности. А ведь прелесть настоящего шедевра – в его несовершенстве.
– Вы сейчас, наверное, хотели защитить ученика, но вышло ровно наоборот. Стремление к безупречности как раз отличает нашего душегуба, он очень дотошен в деталях. Так что это, скорее, если не отягчающее обстоятельство, то уж явно ещё один подозрительный штрих.
– Жаль, если так. Я лишь хотел сказать, что не вижу в Анисиме тёмных демонов, о которых вы сказали. Вот здесь их полно, самого разного толка. – Ганеман указал на Полинину картину. – А его внутренние духи, мне кажется, желают лишь спокойствия и признания.
– Не буду спорить. В конце концов, это лишь рассуждения, их к делу не подошьёшь. Хотел у вас узнать ещё одну вещь. Мы нашли у Самокрасова много копий известных полотен. У вас часто практикуется такой метод преподавания?
– Не то чтобы часто, но бывает. Я знаю, он любит копировать. У него очень неплохо получается. Я заметил ещё на первых курсах, что он помогал другим ученикам, сразу улавливал их стиль и легко мог закончить за них работу.
– Это ведь жульничество, разве нет?
– Он делал это лишь изредка и никогда не брал денег, насколько я знаю. Анисим сильно изменился за это время. Не могу сказать, что в худшую сторону. Был неотёсанным деревенским пареньком, потом поднабрался манер, связей, стал лучше одеваться, правильнее говорить. Возможно, богатые студенты именно этим ему и платили за помощь в учёбе, он всегда искал знакомств в среде состоятельных учеников. Но так и остался для них чужим.
– А что насчёт девушек?
– Барышни в нашем заведении до сих пор редкость, хотя двери открыты для всех. В новой группе есть сразу две. Не могу сказать, что Анисим с ними дружен, но и вражды я не заметил.
– Что ж, спасибо за помощь, Орест Максимович. Скажите, Самокрасова отчислят за азартные игры?
– Я буду ходатайствовать, чтобы этого не случилось. – Ганеман посуровел лицом, но отвечал уверенно. – Ему и так досталось от судьбы, пусть доучится оставшийся год. Он порвал связи с родными, я в какой-то мере отвечаю за него. Каждый имеет право на ошибку и на прощение.
– А если подтвердится, что он не только игрок, но ещё и убийца?
– На всё воля Диоса, Дмитрий Александрович. Буду лишь надеяться, что это всё – череда ужасных совпадений и Анисим непричастен. А ежели нет… Значит, в этом есть и часть моей вины. Недоглядел, не увидел зла. Буду взывать к его покаянию и милости судей.
«До чего же ответственный человек, – размышлял Митя, покидая кабинет преподавателя. – Переживает за студента как за непутёвого сына. Заслуживает ли он такого отношения?»
Разговор с Ганеманом ещё больше убедил Дмитрия в том, что педантичный Самокрасов как нельзя лучше подходит на роль Визионера. Перфекционизм и стремление к совершенству – есть природа что одного, что второго. Значит ли это, что оба человека – суть одно лицо?
Как бы ещё добыть прямых улик и отодвинуть с дороги адвоката?
Глава 21,
в которой подтверждается, что мороженое – лучшее лекарство
«Всё-таки шарлот глясс[31] в такую погоду – лучший выбор», – мысленно похвалила себя Соня, аккуратно отломив ложечкой холодный десерт. Вот так – сверху вниз, чтобы в ложку попали и замороженные сливки с сахаром, и бисквит, пропитанный вареньем, и кусочек клубники маседуан[32]. И запить ледяным лимонадом.
Софья даже зажмурилась от удовольствия. А когда открыла глаза и посмотрела через большое окно на улицу – увидела на тротуаре рыжего кота, который так же жмурился, наслаждаясь солнцем.
Конец апреля в Москве выдался очень солнечным и тёплым. Здесь, на Кузнецком Мосту, где почти нет зелени, только каменные стены и булыжная мостовая, неожиданная жара чувствовалась особо явственно. Час пополудни, а всех снаружи уже разморило.
Хорошо, что в Сонином «убежище» – небольшой кофейне – царили тень и прохлада. Других посетителей не было, лишь буфетчик за кассой протирал и без того чистый прилавок. Тихо гудел вентилятор, покачивался прозрачный тюль на окнах, пахло ванилью и крокусами, расставленными на столах.
А ещё отсюда открывался отличный вид на улицу. Слева, чуть подальше, располагалось ателье некой мадам Шаттэ. Там сейчас стояла пышная дама в диковинном наряде, энергично обмахивалась веером и чихвостила какую-то девушку. Кажется, та забыла вовремя прислать извозчика. Справа находился магазин тканей товарищества Потапова. Шикарная витрина пестрела разноцветными рулонами, шелка и шифоны красиво переливались на солнце. У входа скучал белобрысый мальчик-посыльный, пытался вовлечь в игру кота, дёргая перед его мордой верёвочку с привязанным куском ситца. Котику было лениво. Он не хотел играть и вяло отмахивался лапой.
А почти напротив окна блестела золотая с голубым, поддерживаемая двумя амурами, вывеска «Модный дом месье Франка». Примерно двадцать минут назад туда вошла Полина.
Нет, разумеется, Соня вначале посоветовалась с сыщиком. Раз уж такое дело и он сам предложил поработать в команде, было хорошим тоном поставить его в известность. Ну и просто голос хотелось услышать, если честно. Такой приятный тембр по телефону. Митя ведь её похвалил за отлично сыгранную роль и за то, что обнаружила нестыковку в алиби. Напарнику надо доверять, он сам говорил, вот Соня и предупредила.
Встреча у кутюрье не давала покоя. Чего-то он явно недоговаривал, как показалось из прошлого разговора. Так что Соня решила за ним «присмотреть». Митя, как выяснилось, не очень возражал. Ему модельер был не так интересен и особых подозрений не вызывал. Другое дело – Анисим. От него сыщик попросил держаться подальше. Об этом можно было и не просить. Соне и самой не хотелось приближаться к нервному художнику, особенно после «рукоборного» поединка в студенческой столовой. К счастью, в последние дни на занятиях он не появлялся.
А вот Франк казался безобидным, но что-то скрывал. Так что Софья попросила Полину изобразить новую клиентку и войти в доверие к месье Жюлю. Самой не получится – он уже её видел и запомнил как стенографистку. Откуда у простого секретаря средства на дорогие наряды? А вот Полина – другое дело. Сыграть саму себя – дочку состоятельного купца – для неё не составит труда. И даже на руку, что характер у неё совсем не девичий. Может, Франку такая неординарная заказчица как раз придётся по нраву.
Полина, разумеется, пришла от идеи в восторг. Занятия в училище ей, кажется, уже наскучили. А тут новое приключение.
А вот и она. Сорок пять минут. Появилась в дверях ателье, сверкая на солнце бриллиантами и золотой тафтой длинного платья. Прищурилась на свет, зашла в кофейню и села напротив Софьи.
– Ну как? – нетерпеливо спросила Загорская-младшая.
– За такое доплачивать надо. – Нечаева-младшая уверенно подтянула к себе Сонин десерт и в три приёма стремительно с ним расправилась. Потом махнула рукой в сторону буфета. – Нам ещё два таких же, будьте любезны!
– Всё так плохо? – заволновалась Софья.
– Ты не представляешь, как это было… чудовищно. – Полина со вздохом потёрла мочки ушей. – Ох, быстрей бы снять эти ёлочные украшения. Чего не сделаешь ради дружбы.
– Что случилось?
– Да ничего особенного, take it easy[33]. Обычный манерный модельер, в Америке таких полно. Просто для человека его профессии у него ужасный вкус. Нет, я, конечно, понимала, что Москва далека от новинок моды, но не настолько же! Этот великодержавный пафос, боже мой, эти рюши, бесконечные оборки… Я думала, война хоть немного вправила мозги любителям роскоши. Ты сама видела, что он шьёт?
– Немного. Мама говорит, он слишком вычурный.
– Права твоя мама, ох права. Такое в театр только надевать, причём не в зал, а на сцену. Ну, или на костюмированный бал. А высокомерия-то сколько! Мол, я самый лучший, самый востребованный. Нет, с таким подходом он недолго будет модным. Хотя… Я смотрю, в России по-прежнему любят всё помпезное. Может, и продержится ещё.
– В Штатах разве не так?
– Там как-то проще, что ли, к деньгам относятся. Разбогател – и молодец, реализовал мечту. Напоказ не принято выставлять. По крайней мере, на себе. Ну автомобиль можно надёжный купить, большой дом, вложиться в доходные акции, детей устроить в хороший университет. Но так, чтобы на одежду тратиться, которая каждой пуговицей кричит, что она сшита на заказ в единственном экземпляре – нет.
– А что-то кроме этого удалось узнать?
– Его собачку зовут Мими, и этой лапушке три годика, – засюсюкала Полина, подражая, видимо, хозяину пёсика. – Ещё он любит живопись и без ума от Кустодиева.
– Буйство красок и плоти, – вспомнила Соня удачно подвернувшуюся фразу из чьей-то недавней рецензии.
– Не знаю, как насчёт плоти, все модели у него худосочные донельзя. А вот с красками да, явный переизбыток. В общем, было кошмарно, пойду ещё. Надо же с ним подружиться.
– Полина, ты моя спасительница!
– Не благодари, сочтёмся.
Соня так увлеклась беседой, что совсем забыла об осторожности. А когда нечаянно посмотрела в окно, то наткнулась на взгляд месье Франка. Тот стоял возле ателье и почти в упор рассматривал Софью и её собеседницу.
Ой! Соня запоздало отвернулась.
– Там месье Жюль, и, кажется, он нас заметил.
Что за невезение!
Полина даже не повернула головы.
– Не паникуй. Выкрутимся.
– Он ещё там?
Подруга незаметно скосила глаза влево.
– Садится в пролётку. Всё, уехал.
Эх, Соня, Соня, никудышный из тебя шпион. Ну кто же так глупо прячется на самом виду?
– Барышни, шарлот глясс специально для вас, – официант белозубо улыбнулся, наслаждаясь только что придуманной потрясающей рифмой и надеясь на щедрые чаевые.
Аппетит у Софьи опять пропал. Второй раз за месяц, прямо наказание.
* * *
– Нет, Дмитрий, даже не проси. – Ламарк сурово смотрел на Самарина. Митя поднял глаза на стену за спиной шефа. Оттуда с такой же непримиримостью во взгляде взирал московский градоначальник Николай Вадимович Русланов. Выражение лица один в один, только усы у Ламарка всё же пышнее. Сыщик перевёл взгляд в угол, где приткнулся пыльный контрабас. Тот, в отличие от усатых генералов, никаких эмоций не выражал, но всё равно выглядел укоризненно.
– Но как же, Карл Иванович, первое мая ведь!
– Вот именно, что первое мая! Весенние гулянья в Сокольниках и Петровском, а в этом году ещё и шествие рабочих по Тверской и Красной площади. Профсоюзы полгода готовились! Ты представляешь, что будет, если всё отменить? Русланов всех собирает – и нас, и городовых, и уездных, и даже жандармерию с казаками. Так что, Дмитрий, ни до первого мая, ни на сам праздник никому дела до этого душегуба не будет. И подмоги тоже не жди. Некому. Сотрудников твоих я тоже забираю на этот день, уж не обессудь. Нам все силы нужны.
– Как же я один-то?
– Крутись, Самарин. У тебя же есть подозреваемый?
– Есть, студент.
– А чего не прижмёшь?
– Адвокат там. Левко.
– Да, Левко – не пивко, быстро не выдохнется. – Ламарк хохотнул в ожидании, что и подчинённый оценит шутку. Митя вяло улыбнулся. – Найди подход, присмотри за этим студентом, поймай на месте преступления, в конце концов. Что за дурная идея вообще – убивать по первым числам? Нет, это очень некстати, нам порядок держать надо, вся Москва гулять будет.
– Карл Иванович, да ведь он как раз суматохой и воспользуется, чтобы очередное убийство провернуть!
– А ты сделай так, чтобы не воспользовался. Ну что ты, ей-богу, за одним студентом не уследишь? Скажи спасибо, что тебя в дежурство не ставлю. Всё, иди, работай.
Невесёлую новость Самарин озвучил сотрудникам.
– Ты, Митя, не тушуйся. – Горбунов пододвинул к сыщику чашку с чаем. – Мы всех наших предупредим, чтобы были начеку. А ты студентом занимайся. Возьмёшь его с поличным – и дело с концом.
Горячий чай в жару вызвал лишь досаду.
– В пекло всё. Пойду прогуляюсь.
Даже Вишневский удивился. Чтобы начальник посреди дня просто ушёл гулять?
* * *
«Как же всё-таки похорошела Москва весной, а я даже не замечал, – удивлялся Дмитрий, идя по улице и разглядывая прохожих и цветущие деревья. – Весь день в бумагах и разговорах проходит, а вокруг так красиво, оказывается».
Неожиданный прогул оказался приятным приключением. Сыщик даже купил у мороженщика шарик лимонного в вафельном рожке и, сидя на скамейке, расстегнув пиджак и ослабив галстук, наслаждался почти забытым ощущением. Когда он последний раз вот так, никуда не торопясь, просто отдыхал и ел мороженое? Пожалуй, в семь лет. Отец тогда первый раз привёз Митю в Москву, показал белокаменный Кремль и Царь-пушку, а потом угостил настоящим мороженым. В деревне-то такого не было – на Рождество лишь сладкую воду с ягодами замораживали, совсем не тот вкус.
Дмитрий вспомнил, как он жадно тогда ел лакомство, размазывая и капая на штаны, а отец смеялся и вытирал Митины щёки и одежду платком. Папино лицо почему-то трудно воскресить в памяти, черты расплываются, осталось только ощущение радости и покоя от того момента. Вот как сейчас.
Мысли о работе, конечно, пытались просочиться в голову. Митя отгонял их так же упорно, как назойливую осу, которая тоже нацелилась на лимонный шарик. Нет уж.
Рядом прогуливались нарядные дамы с кавалерами, степенно катили коляски дородные няньки в сарафанах. Пробежали мимо девушки – гимназистки или студентки – стрельнули глазами в Митину сторону и захихикали. Проехал почтальон на велосипеде. Тоже, что ли, такой купить? На работу можно ездить, на свежем воздухе. Сослуживцы засмеют, наверное. А не всё ли равно?
Митя встал, отряхнул крошки и решил спуститься к набережной. Возле воды ощущалась приятная прохлада, а ещё тут обнаружился второй «прогульщик» – светловолосый мальчуган лет пяти, в отглаженном синем матросском костюмчике. Ребёнок из богатой семьи – и без присмотра? Пацан исподлобья взглянул на сыщика, поднял камень и сообщил с вызовом: «Смотри, как я умею». После чего бросил окатыш в воду. Бульк!
– Впечатляет, – оценил Митя. – А я тоже умею камни кидать, но по-другому.
– Покажи, – требовательно попросил малец.
Митя присел, выискивая среди гальки подходящий экземпляр. Вот этот плоский подойдёт.
– Смотри. – Сыщик размахнулся и пустил по реке «блинчик». Раз, два, три, четыре – камушек пропрыгал по воде и исчез.
Мальчуган разинул рот и распахнул глаза.
– Ух ты! Я тоже так хочу! Научишь?
– Легко, – рассмеялся Митя. – Но нужен подходящий камень, очень плоский.
– Такой подойдёт?
– Вполне. А теперь отведи руку и бросай не сверху вниз, а вбок.
– Не выходит!
– Попробуй ещё раз, не торопись.
Пацан закусил губу, примерился и кинул очередной окатыш, который один раз отскочил от поверхности.
– Получилось!
– Молодец. Тренируйся ещё, и он будет прыгать дальше и дальше. А где, позволь узнать, твои родители?
– Арсений! – раздался крик сзади, и к ним подбежала запыхавшаяся девушка. – Боже мой, нельзя так убегать! А если бы ты совсем потерялся?
Митя отметил румяные щёчки, растрепавшиеся русые с рыжиной волосы и простое белое платье, облегающее ладную фигурку барышни. Ей лет двадцать – для мамы нового приятеля, пожалуй, слишком молода. Скорее нянька или гувернантка. А может, сестра?
