Виктор Филалетов
Палящее солнце Афгана
– Сюда ночью пришла банда Саид Ахмада. Планирует нападение на город.
– Сколько у него человек?
– Двести. Кроме стрелкового оружия имеет два ДШК и миномет.
Ситуация не простая. Необходимы упреждающие действия. Уже к вечеру все вопросы предстоящей завтра войсковой операции были обсуждены в штабе советнического городка.
Для поддержки афганского батальона идет рота советских и Ваханов с ними.
В 4 утра водитель БТР Мусиенко должен отвезти его в советский батальон и вернуться. Надо пораньше лечь спать. Нервы напряжены. Это рефлексное состояние отражается и в сновидениях. Сон беспокойный: Ваханов бежит за уходящим автобусом, но ноги как ватные, не двигаются, однако, кое-как догнал и из последних сил схватился за поручни и, наконец, внутри. Посмотрел вперед и видит, что асфальтная дорога обрывается в пропасть, а автобус мчится, не снижая скорости и .. летит вниз. Сильно затрясло, он почувствовал это физически и проснулся. Поняв, что это всего лишь сон, с облегчением вздохнул. В комнате тишина. Вдруг взгляд его уперся в лампочку, свисающую с потолка на проводе – она качалась. В просыпающемся сознании возникает вопрос – почему? Пока рассудок силился найти ответ, койка вновь мелко затряслась, как на телеге по булыжной мостовой, и в голове ярко вспыхнула реальность – землетрясение. Оглянулся на соседнюю койку Вечимова, и увидел его лежащим под одеялом с надетой на голову солдатской каской. Когда еще раз тряхнуло, он крикнул:
–Бежим на улицу, – и они, как были в трусах, выскочили во двор. Там уже стояли жители других комнат. Конечно, лучше быть на улице, чем выбираться из под обломков рухнувшей крыши.
Такие мелкие землетрясения были не раз. Однажды, обедая в столовой кобальтеры, услышали со стороны «зеленки» странный приближающийся гул, похожий на звук танковой колонны. Все выскочили во двор. Переводчик Махмуд в панике крикнул:
–Это душманские танки!– и полез на крышу смотреть.
«Мушаверы» знали, что у душманов нет бронетехники, но звук нарастал. Когда он приблизился вплотную, постройки начало трясти. Прошлой осенью, рассказывали, здесь было землетрясение в 7 баллов. Мы можем критиковать сложенные из глины стены и смеяться над ними, но за все время проживания советников в городке, ни один дом не развалился от частых землетрясений.
Когда прекратилось окончательно вздрагивание Земли, Ваханов взглянув на часы, и увидел, что больше спать не придется – пора на «войну» и, одевшись по-походному на БТРе укатил в советский батальон. Проскочив еще сонный Мехтерлам, прибыли в воинскую часть. Броня готовых к походу двух БМП (боевая машина пехоты) и батальонного БТРа были уже заняты тесно сидящими пехотинцами. Но одно место оказалось свободным, которым и воспользовался Ваханов, впервые оказавшись на броне БМП и, подумав, что ему очень повезло, втиснулся между бойцами. Только когда двинулись в путь, он понял, почему место оказалось свободным – выхлопная труба била прямо в лицо. К концу похода любое племя в Африке приняло бы его за своего. Но на этом ознакомление с бронетехникой не заканчивалось. Шли вдоль гор по высокому плато, изрезанному спускающимися сверху ущельями типа наших оврагов. Еремей слышал о высокой проходимости этой гусеничной техники, но не предполагал по каким кручам может она взбираться. Опасности, связанные с операцией фактически начинались здесь. Трудно сказать, что ощутили мальчишки– воины, безропотно сидящие рядом, когда БМП, взбираясь наискосок на крутой склон накренилась так, что броня под ними вдруг ушла вниз почти вертикально. Еремей успел ухватиться за какой-то выступ и фактически повис. Гранаты на поясе нестерпимо врезались в бок. Голову стволом автомата, висящего на плече, сзади пригнуло к броне, и фуражка съехала на нос. Не поправить, не пошевелиться. Можно только созерцать под собой двигающуюся гусеницу бронетехники, полной ожидания, когда кто-нибудь свалится на нее. «Какой максимальный крен у бронемашины?» думалось Еремею, и теплилась надежда, что запас еще не исчерпан. Память, пронзенная стрелой страха, услужливо восстановила рассказ комбата об операции в долине Алингар, когда батальонная БМП сорвалась в пропасть сорокаметровой высоты. Это не добавило оптимизма, но железный корпус, наконец, выпрямился горизонтально и напряжение мышц спало. Еще километр по пересеченной местности. Крадущиеся вверх по ущелью лучи солнца, вдруг достигли гор и высветили ровную площадку плато – конечной цели пути. Она как бы нависала над обрывом долины Алишанг, которая темным неповоротливым удавом застыла глубоко внизу, куда солнце еще не дотянулось. Успех операции во многом зависит от фактора внезапности. На самом краю плато, в неглубокой траншее расположился «генштаб», состоявший из офицеров батальона и советников. Рядом поставили танк, с пулеметом ДШК и два миномета на тарелках. Афганский горный батальон здесь же установил горную пушку. Сорбозы (солдаты) афганского оперативного батальона, ожидавшие советское подкрепление, получили, наконец, приказ и двумя цепочками начали спускаться в темноту, чтобы окружить кишлак Гулькари с бандой Саид Ахмада. Солнце, как будто ожидавшее этого приказа и до сих пор прятавшееся за скалистыми горами, поднялось, и осветило сразу всю долину с тонкой, извивающейся серебряной нитью реки и, сколько хватал глаз, лабиринтом глинобитных домиков среди редких деревьев, только афганцами различаемые как отдельные кишлаки.
Две цепочки солдат ДРА, двумя черными змеями, втягивались в лабиринт домов, как бы вырезая середину. И вдруг они разом исчезли. Послышалась трескотня выстрелов. Душманы, как всегда, об операции знали и ждали. «Генштабу» было известно, что афганские вояки будут лежать пока «шурави» не помогут. Застрочил крупнокалиберный ДШК, ударила горная пушка и минометы рядом своим хлопаньем дополнили огневой квартет. Сверху хорошо были видны разрывы и разбегающихся членов бандформирования, не ожидавших такого поворота событий. Для поддержки воспрянувших духом борцов за народную власть, вниз ушла еще рота сорбозов и звуки очередей советских «калашниковых», которыми были вооружены афганские подразделения, влились в однотонное уханье мин и снарядов. Наша рота бойцов вниз не спускалась, а сверху, теоретически, перенимала опыт. Вид с площадки был лучше, чем в цифровом телевизоре и командиры «штаба», увлекшись панорамой событий, забыли, что смотрят не с уютного мягкого дивана. Неожиданно снизу близко прозвучала автоматная очередь по «генштабу». Как по команде отпрянули назад не совсем умные высунутые головы, но пули уже пролетели мимо. Стоявший сзади во весь рост афганский солдат, схватился за плечо и присел. К нему подбежал афганский санитар с сумкой. Обычно свист пули уже слышен за 50 метров, а это рядом, беззвучно. Ваханов почувствовал только, как его правую щеку обдало воздухом пролетевшей пули. Он даже не успел испугаться. «Судьба Евгения хранила…» Все-таки справедлива поговорка – «кому суждено быть повешенным, тот не утонет».
Когда все моджахеды разбежались, солдаты регулярной афганской армии стали храбро прочесывать кишлак и задержали одного раненого бандита с автоматом и двух крестьян, для количества. Возвращались в батальон на той же технике, но другой дорогой. В Афганистане не принято возвращаться с операции тем же путем, чтобы не подорваться на мине, которая могла оказаться в колее. Лучшая часть доблести – осторожность.
Тюрьма афганская
Перед очередной поездкой в Кабул, Ваханов целый день прождал воздушный транспорт, а они прилетели только к вечеру, поэтому в Джелалабадском аэропорту оказался только в 19 часов. В Шамархейль уже не успеть, после 18 час. не ездят, поэтому ночевать остался у военных летчиков. Хорошо земляки есть. Пилоты в этот вечер почтили память, перешедших в мир иной сослуживцев сбитого вчера вертолета. И никто, конечно, не предполагал, что через три дня такое же печальное событие будет отмечаться в отношении двух присутствующих – над горами отказал задний винт вертолета – с ними погибли 11 спецназовцев.
Утром Ваханов благополучно улетел в Кабул, успел во время, так как сразу после его отъезда, по аэродрому «духами» было выпущено 450 снарядом. Повреждены два вертолета и двое ранено. Опасная профессия военный летчик, неизвестно где настигнет «она с косой» – на земле или в воздухе. В Афганистане им приходилось работать часто и много. Информацию о бандах и их местонахождении собирали разведки всех наших служб, а реализовывали, как правило, при помощи вертолетов и самолетов. Они бомбили склады вооружений и скопления банд, они же участвовали в войсковых наземных операциях, поддерживая с воздуха; перевозили почту, раненых, другие грузы, доставляли в нужные места спецназ и многое другое. Земляки рассказывали, что им неоднократно приходилось летать над перевалами, где по ночам проходят караваны с оружием, и закрывать их сверху минами-лягушками. Лягушками их назвали потому, что, падая с вертолета и касаясь земли, они выбрасывали длинные усы и замирали неподвижно в ожидании. Когда кто-то неосмотрительно задевает эту антенну, мина подпрыгивает, как лягушка, и взрывается. Не смерть страшна – страшно, что она приходит неожиданно.
Конечно, в Афганистане трудно найти спокойное место, куда бы не залетали пули и осколки, но все же были некоторые подразделения, где рисковали больше и воины гибли чаще. К ним можно отнести армейские подразделения специального назначения. Их группы доставляли на вертолетах на горные перевалы или другие значимые места и оставляли на выживание. Многие не возвращались, но единицы, пройдя через все трудности этой службы, все-таки оставались живыми, и в этом нет случайности. Помнится, в Пензенской таможне работали «афганцы» – братья Агафоновы. Младший отслужил два года в спецназе, а старший – столько же пилотом вертолетного полка. Оба вернулись без единой царапины. По рассказам, их мать, проживавшая в р.п. Камешкир, все два года службы пекла пироги и каждое воскресенье раздавала по деревне, чтобы сыновья вернулись живыми. Она интуитивно жила по законам Космоса. Мысли, постоянно и твердо устремленные в будущее, создают пространственные мыслеобразы, которые потом проявляются в физическом мире в виде желаемых событий. Еремея тоже можно привести как пример. Пройдя через горнило афганской войны 2,5 года, вернулся невредимым. Не исключено, что только благодаря твердому сознанию вернуться домой живым. Жена его тоже не допускала даже мысли о другом варианте возвращения мужа и жила мечтой о встрече с ним. Правда пироги по соседям не разносила, но мысли о муже не покидала ее ни на секунду. Даже в обеденный перерыв прибегала с работы не обедать, а проверить почтовый ящик, не заходя в квартиру. Даже стихи начала писать, пока Еремей, не понявший всей тонкости женской души, не оскорбил, написав, «не начать ли тебе печататься в толстых журналах».
До афганской компании Ваханов успел уже поработать в местах лишения свободы в должности «кума», так осужденные называли оперуполномоченных колонии, поэтому ему было интересно посетить местную тюрьму, единственную в городе, поговорить с осужденными. Находилась она на окраине Мехтерлама, огражденая высоким глиняным забором с вышками для часовых. Личный состав охраны насчитывал 98 человек. Кроме зарплаты получали питание и обмундирование, фактически на полном государственном обеспечении в голодной стране. На момент визита Ваханова в тюрьме числилось 13 осужденных, но поговорить с ними не удалось – ни одного из них не оказалось. Начальник тюрьмы, выступавший гидом на подведомственной ему территории, подвел Ваханова и представителя командующего царандоем провинции Лагман, к одноэтажному сложенному из глины дому, напоминающему спортивный зал, с большими окнами без каких-либо решеток и распахнутой дверью. Замка на двери не было:
– Не успели купить, – виновато сказал начальник. Отсутствие осужденных объяснил тем, что один ушел в больницу, а остальные гуляют, без охраны, за пределами тюрьмы и добавил, что побегов у них не бывает. После представитель царандоя сказал по секрету, что осужденных в колонии не кормят и отпускают днем искать пропитание. Более оригинального способа исполнения наказания Еремею встречать не приходилось.
На броне
В очередной раз Ваханов, отчитавшись за месяц в Кабуле, прилетел в Джелалабад, чтобы отсюда попасть «домой». Дежурный по аэродрому развел руками:
–Вертушек на Лагман нет, и две недели не предвидится, пока не закончится в\операция. Жизнь часто ставит людей перед проблемами, чтобы они напряглись и начали шевелить мозгами, перешли от инертности к действию. В благополучии ничего ценного никогда не рождалось. Не сидеть же две недели в Джелалабаде. Еремей стал искать другой вариант и вскоре его усилия увенчались успехом – встретил знакомого офицера, который ведет автоколонну в Кабул. Знакомый посочувствовал на отсутствие «вертушек», и предложил прокатиться с ним в, пояснив, что в тридцати километрах от Джелалабада их встретит бронегруппа лагманского батальона – с ней можно вернуться в Мехтерлам. Он был убедителен.
И вот колонна из автомашин движется по дороге то поднимающейся над ущельем, то опускающейся к подножию гор. На переднем БТРе на броне Ваханов в белой рубашке и белой фуражке на голове, чем не цель для душманов? Он поделился этими соображениями с сидящим рядом начальником колонны.
– У «духов» задача, вывести из строя автомобиль, а одиночные фигуры их не интересуют, – беспечно махнул он рукой, как будто знает их мысли, – да и обстрел они начинают с середины, когда голова колонны уже далеко.
Медленно движется вереница автомобилей, подъезжая к самой опасной зоне – Мертвой деревне. Последний поворот дороги, огибающий скалистый выступ, и вот она – знаменитая деревня – на крутом склоне. С высоты птичьего полета, откуда на нее недавно смотрел Еремей, она выглядела не так зловеще, как снизу. Фактически о кишлаке, которого давно уж нет, напоминают только груды камней и глины, как будто прошел торнадо со скоростью 300 км. в час. На дороге, по которой они ехали, через интервалы стояло несколько советских танков с задранными вверх стволами, нацеленными на эти развалины, в воздухе барражировали два сопровождающих колонну вертолета и все оружие автоколонны направленно туда же. Деревня молча пропустила голову колонны, хотя, возможно, и было искушение наказать нахала в белой рубашке. Действительно складывалось впечатление, что деревня мертвая, никакого движения. Но только середина колонны поравнялась с ней, как развалины ожили, воздух взорвался трескотней выстрелов и свистом пуль. Мгновенная ответная реакция ожидавших обстрела добавила ярости звуку. Перестрелка была ожесточенная, но короткая. Загорелся бензовоз в колонне и сразу наступила тишина. Деревня умерла вновь, только вертолеты продолжали кружить над ней, выискивая безрезультатно пропавших «призраков». Вероятно, в кишлаке имелись какие-то подземные ходы, как на Газнийском плато, поскольку нападающие никогда не боялись огневой мощи, направленной против них.
Рискованная поездка Ваханова успеха ему не принесла, в Мехтерлам в этот день не попал, так как встретившейся лагманской автоколонне приказано идти в Джелалабад и он, переночевав на посту с солдатами, вернулся с ней, опять мимо мертвой деревни, к началу своего путешествия, отмахав по горам 60 километров. Снова ночевал у земляков – летчиков на аэродроме. Кузнечанин Минур рассказал, что во время выполнения задания они случайно залетели на семь километров на пакистанскую территорию – их обстреляли два ДШК, а затем появились в воздухе «Фантомы», но они во время ретировались.
Конец «Кобальта»
В октябре спецподразделения «Кобальт» расформировывают. Приказано всем явиться в Кабул с вещами – командировка закончилась. Это известие вызвало у кобальтеров противоположные чувства: радость и огорчение одновременно. Первое потому, что закончились трудности, а второе – сознание еще не готово было воспринять внезапное окончание срока, рассчитанное на более длительное время. Ваханов решил не испытывать больше судьбу и уехать домой.
Снова в Кабуле встретились три толстяка – земляка: Кострюков, Ваханов, Хайрутдинов и худой Ксенофонтов. У Еремея настроение было чемоданное. Природа столицы Афгана импонировала ему. Деревья, как бы прощаясь, сбрасывали пожелтевшие листья и они, кружась маленькими вертолетиками, грустно падали под ноги отъезжающим. Кабул выше уровня моря, поэтому в октябре уже заметно прохладнее, Ваханов даже замерз после Лагманских субтропиков. Климат Кабула чем-то был похож на пензенский. Как весточка близкой Родины, откуда-то появилась настоящая сорока, Еремей в восторге даже махнул ей рукой, как старому знакомому. Ведь птицы тоже один из ингредиентов ностальгии. Ему даже показалось, что он уже дома, оглянулся, но оказавшийся сзади дом Амина, бывшего правителя Афганистана, мрачным, холодным молчанием вернул его к действительности.
В представительстве МВД Еремей, сдавая отчет, ходил по отделам и зашел начальнику отдела кадров. Услышав фамилию, тот сказал:
– Вот он какой Ваханов, все о нем говорят.
– Что обо мне говорят?– с недоумением спросил Еремей.
–Да нет, говорили в хорошем смысле, – успокоил кадровик, – а у тебя есть желание продолжить службу в Афганистане?
–Нет, я уже принял решение уехать в Союз.
– Тогда подождем, что скажет комиссия – пробурчал он. Ваханов ушел к землякам и большую часть дня они ходили по столичным дуканам. На одной из улиц походили по персидским коврам, расстеленным прямо на дороге. Странно видеть, как по этим красивым изделиям ходят люди и ездят машины. Но что не сделаешь ради бизнеса, ведь от этого ковры приобретают старинный вид. На рынке за восточную старину выкладывают больше денег и хитрые афганцы приспособились.
Около одного из дуканов Ваханов встретил неожиданно своего давнего знакомого Зацепина, с которым прилетели в Кабул и не виделись с тех пор. Встрече обрадовались, как радуются однополчане, которых однажды разъединила война. У каждого было что рассказать, но мало было времени, поэтому ограничились несколькими фразами.
– Меня назначили старшим советником провинции Саманган, – сообщил новость Зацепин.
–Поздравляю!
– А ты пойдешь ко мне работать? – внезапно спросил он.
– Да, я фактически уже отказался, – покачал головой Еремей, – домой поеду.
– Ну, это я беру на себя, не возражаешь? Еремей подумал: «а, почему бы не дослужить положенный срок, если оставят. Да и провинция Саманган, недалеко от границы с Советским Союзом, и по бытовым условиям не сравнить с Лагманом».
– В принципе, не возражаю, но надо съездить в отпуск.
На этом они расстались.
После обхода торговых лавок пензенцы собрались на проводы земляка Ксенофонтова, которого отправляют на родину. Хотели сфотографироваться, но упустили момент – не было сил встать вертикально – все ползали. Хорошо «посидели», жаль фотографии не получились. «Пьяный делает много такого, – говорил еще в античном периоде мудрец Сенека, – от чего, протрезвев, краснеет». Люди часто говорят: «Был на свадьбе или вечеринке, напился, ничего не помню». Это действительно так, а происходит потому, что при сильном возлиянии, пьяного покидает душа человеческая и становится он обыкновенным животным, с присущими ему инстинктами и пороками. Они выходят на свободу и ни чем не сдерживаются: у спесивого растет чванство, у жестокого – свирепость, у завистливого – злоба. Любое излишество чревато проблемами, потому всему должна быть соизмеримость. Тогда и снимок на память остался бы.
Вскоре Ваханова вызвали в Представительство и сообщили решение о нецелесообразности отправлять его раньше срока в СССР. Предложили до отпуска остаться пока в той же провинции Лагман в качестве советника двух отделов: специального отдела и отдела уголовного розыска, а после – выбирать любую «легкую» по климатическим и бытовым условиям провинцию. Лагман, в этом смысле, считалась плохой провинцией. Еремей дал согласие.
– После отпуска можем перевести в Кабул – снисходительно заметил кадровик.
– Нет, здесь я не хочу, а в провинцию Саманган поеду.
В то время в провинциях бытовало мнение, что в центральном аппарате Кабула, работали люди, сильно уступающие в лучших человеческих качествах периферийникам.
Статус советника в Афганистане ценился высоко. Он являлся единственным представителем своего ведомства в провинции. На совещании в Представительстве МВД в Кабуле, старший партийный советник, генерал Ляшенко, даже назвал весь советнический аппарат вторым органом власти Афганистана. Если же поразмышлять на эту тему, то аппарат мог бы вполне занять первую ступеньку, поскольку ни один вопрос без согласования с советниками не решался. Как бы там ни было сказано, но для Ваханова мало что изменилось: чуть прибавили к зарплате и добавили к отделу разведки еще отдел уголовного розыска.
Пока комиссия выбраковывала «кобальтеров», в столице активизировались враги народной власти. Сбили над Кабулом большой вертолет МИ-6, как бы предупреждая тех, кто хочет продолжить службу здесь. Через несколько дней ИЛ-76, прибывший из СССР, при посадке постигла та же участь Погиб весь экипаж и сопровождающие груз. Книги, которые они везли, раскидало по всему Кабулу. Все вооруженные силы и службы столицы были немедленно задействованы в грандиозной зачистке города.
Советский Шамархейль
Джелалабад. Все бывшие кобальтеры зоны «Восток», оставленные комиссией в Афганистане, собрались в Шамархейле. Ждали командира из Кабула, чтобы разъехаться по своим провинциям, но уже в новой должности советников. Спали на освободившихся койках уехавших сотрудников. Щели в окнах и дверях комнат никто никогда не заделывал, поэтому комары, как на открытой местности, начинали донимать с вечера, защиты никакой. Город Джелалабад больше Мехтерлама в разы и комары, очевидно, соразмерно значимости города – крупные. Никто сначала не мог понять, почему белая простынь на койке вечером чистая, а утром в кровавых точках. Оказалось, что это раздавленные ночью комары, не успевшие во время взлететь с переполненным брюхом. В Лагмане комары поменьше и ведут себя скромнее. А здесь, мало того, что они пьют кровь советскую, но еще и заражают малярией. Сосед по комнате из провинции Кунар заболел – страшно болит голова, температура 39,5. Еремея тоже знобило, пришлось проглотить таблетку. В бригаде спецназа повальная желтуха – по 30 желтеньких в день. Комбриг тоже заболел. Приехавший из Кабульского госпиталя лагманский советник Фурсов сказал, что много умирают от брюшного тифа и желтухи.
В ожидании старшего «мушаверы» проводили время в походах по дуканам и улицам Джелалабада, вдоль длинных рядов торговых палаток с продуктами. Жара, но под большими деревьями, которые росли вдоль тротуаров, приятная прохлада. Они успешно принимали на себя лучи раскаленного дневного светила.
Здание, отведенное для проживания кобальтерам в Шамархейле, располагалось на окраине поселка, за которым простирались хлопковые и маковые поля. С террасы можно всю ночь слушать жалобные крики воющих шакалов. Недалеко пост охраны. Но вилла «Кобальта» находились еще под охраной дворняги Зинки. Животные, живущие около человека, часто перенимают их привычки, особенно вредные. И, если приглядеться к людям, выгуливающих собак, то некоторые даже внешне становятся чем-то похожи. Конь и собака отлично понимают, когда их хозяин весел, опечален или встревожен. Они пугаются, когда чуют страх хозяина. Они начинают озираться, когда мысль хозяина беспокойна. У Зинки не было одного хозяина, ее кормили все, но характер ее был неуживчивый, скверный. Она никогда не лаяла и, если ей кто-то не нравился, могла исподтишка типнуть. Однажды молча подошла к гостю – офицеру бригады и оставила след зубов на его ноге. Возможно, у нее были для этого причины. Лошади и собаки особенно понимают и негодуют на приближение одержимых. Имеется в виду, когда в человека вселилась, чужая душа, или бес, как говорят церковники. Подобных людей довольно много. В древнем Китае была особая порода собак, высоко ценимая, которая особенно чутко узнавала таких одержимых. Также в древности было принято показывать гостям коней и собак. При этом замечали отношение животных. Многие послы прошли через такие испытания.
Зинка чувствовала себя, в своей округе, хозяйкой. Другие собаки ей беспрекословно подчинялись. Когда здесь появилась овчарка, выбракованная в бригаде, потому что у нее появился страх после разорвавшейся рядом мины, Зинка ее не приняла и между ними произошла ожесточенная схватка. Выдранный лоскут кожи со спины хозяйки, установил превосходство новой жительницы. Кость достается той собаке, которая быстрее хватает. Все знают, что у каждой собаки свой характер и реагируют на события они все по-разному. В Лагманском советническом поселке было две: маленькая, похожая на лису, Розка и большая Багира. Розка была просоветская, очень преданная, и набрасывалась на каждого афганца, не взирая на чин. Своих же, избранных ею, после каждой в\операции или длительного отсутствия всегда встречала радостными рыданиями. Еремей входил в число ее обожателей. Во время обстрелов Розка пугалась, конечно, но виду не подавала, стараясь держаться поближе к людям. Багиру почти всегда охватывал панический ужас, и она забивалась в угол, откуда ее не так просто было извлечь. В один из подобных дней она забежала в комнату и спряталась под кровать Еремея, между ящиками с гранатами, и со страху обмочилась, полчаса ее вытаскивали.
В Шамархейле, будучи в гостях, Ваханов однажды оказался в роли виртуального собачьего акушера, вернее наблюдателя. Утром он вышел в коридор умываться, несколько остерегаясь встречи с овчаркой, и увидел ее под кроватью, но ей было не до него – она в этот момент рожала. Как только появлялась голова щенка, мать, молча зубами вытаскивала его, облизывала и ждала следующего, пока внутри не отсталость ни одного. Еремей поздравил роженицу с тройней и пошел заниматься своими делами.
Оливки и маслины
Этот день также оказался свободным и Ваханов не отказался от предложения съездить на рыбалку в местечко, называемое Дарунта. Там на берегу большого водохранилища располагалась советская воинская часть, охранявшая гидроэлектростанцию, ради которой и запрудили реку Кабул. Она обеспечивала город Джелалабад и поселок Шамархейль электричеством. Для встречи, как настоящие рыбаки, «мушаверы» прихватили несколько бутылок горячительного. За столом разговор шел исключительно о рыбалке, но об удочках речи не было. Здесь было два способа вылавливания рыбы: замыкания провода, протянутого по дну небольшого заливчика, на 220 вольт, называемой электроудочкой, и, уже знакомое Еремею, глушение гранатами. Командир части предложил второй способ, сам вызвался собирать глушенную рыбу и приказал солдату принести ящик гранат. Если бы была кинокамера, то можно запечатлеть такую картину: по берегу водоема идут трое: советник нетвердой походкой и с ним два солдата срочной службы. Один несет открытый ящик гранат РГД-5, каждая завернутая в бумагу, а второй – сумку для рыбы. В воде полуголый командир части в состоянии готовности №1. Еремей поочередно берет гранату, вкручивает запал, выдергивает чеку и кидает в воду. Контуженая рыба всплывает, делая круги по воде, рыболов пытается ее поймать руками, и если это удается, передает солдату в сумку. Закончив «рыбалку», подчитали улов, он оказался в два раза меньше чем выброшенных гранат, то есть на каждую рыбину две гранаты. Зато молоди погубили с избытком. Нет никого, кто делал бы зло ради самого себя, но все творят его ради выгоды или удовольствия.
После грандиозной ухи браконьеры вернулись в Шамархейль. В этот же день, как сказали Ваханову, из Кабула прибыла русско-афганская комиссия по обследованию знаменитого ирригационного Джелалабадского комплекса, где выращиваются цитрусовые и оливки. Ей нужно обеспечить безопасность, а ряды кобальтеров провинции Нангархар сильно поредели, и БТР стоит без водителя. Еремей согласился сопровождать группу, тем более с ним был и лагманский водитель бронетранспортера. Старший советник Лагмана по рации одобрил решение. До комплекса 25 километров в сторону Пакистана и тянется он километров 70, почти до его границы. Обслуживающий персонал небольшой – мало желающих. Душманам не нравится, что сад приносит какой-то доход законной власти Афганистана и они не дают обрабатывать его, часто обстреливают и ставят мины в междурядьях. Дислокацию их банды хорошо видно невооруженным глазом – на небольшом холме, расхаживают с оружием, как у себя дома. Еремей некоторое время наблюдал за ними из-за деревьев.
В саду мандарины еще зеленые, но есть можно. Основное назначение комплекса, вероятно, выращивание оливок, как наиболее востребованных. Советские строители недалеко от Джелалабада даже построили небольшой заводик по консервированию их. «Шурави» нередко заглядывали сюда и, на правах покровителей, прихватывали по ящичку банок для употребления на досуге. У Еремея тоже под кроватью в Мехтерламе стоял такой ящичек. Вкус специфический, притягательный, но к нему надо привыкнуть, как к мясу крабов. Не приходилось Ваханову ранее пробовать такого деликатеса и наблюдать, как выращивают эти вечнозеленые оливковые деревья. Проезжая между ними, он увидел молодой побег более трех метров длиной, сильно напоминающий телескопическое удилище. Еремею, рыболовной душе, захотелось потрогать его. Когда он соскочил с бронетранспортера и подошел, водитель Мусиенко, хохол хитрый, высунувшись из люка, одобрительно кивал головой, он, по всей видимости, уже был знаком с этим растением. Обхватив мохнатое древко рукой, Еремей почувствовал, как колючки впились в ладонь, и услышал сверху жизнерадостный смех удавшимся приколом. Оливковый побег аналогичен прямым побегам молодого шиповника, но толще и длиннее. Без муки нет науки.
И недаром говорят – век живи, век учись. Оказывается зеленые оливки это недозрелый продукт. Окончательно Природа доводит их до темно-фиолетового, почти черного цвета и они становятся маслинами. Вид у них очень привлекательный, поэтому Еремей одну немедленно положил в рот и через секунду выплюнул от нестерпимой горечи. Мусиенко на бронетранспортере опять закатился смехом, знать судьба веселить его сегодня . Потом они вдвоем, заговорщицки, решили набрать этих маслин и угостить в Мехтерламе старшего советника царандоя Соложенкина. Он приехал в Афган с должности начальника УВД г. Норильска, и, возможно поэтому, страдал большим самомнением, часто выдавая желаемое за действительное. Большая часть людей подчас искренне заблуждаются относительно значимости своих способностей и заслуг, но вообще, Петрович, человек был не плохой и Еремей с ним даже подружился – годки. Набрал ему целую фуражку маслин, лоснящихся спелостью. По прибытии в Мехтерлам, доложил, как положено, о поездке в сад и угостил сюрпризом. Ягоды выглядели так соблазнительно, что отказаться было невозможно.
