Виктор Гришаев
Криминальная драма. рассказы
© Виктор Гришаев, 2025
ISBN 978-5-0065-9140-0
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Криминальная драма
Молодой человек, недавно назначенный руководителем небольшого предприятия лёгкой промышленности, деловито, с чувством собственного достоинства восседал в своём кабинете, внимательно просматривая неразобранную почту, оставленную предшественником, вернее предшественницей.
– Да, уж, – ёрзая на стуле, ворчал он, время от времени недовольно и скептически бросая взгляды на ворох деловых неуменьшающихся писем и бумаг, разбросанных по всему столу и не только, – надо же так безобразно относиться к своим обязанностям, даже толком дела передать не удосужилась.
С детства приученный к порядку, он не понимал неаккуратных, а подчас и несобранных и неряшливых людей. В человеке всё должно быть прекрасно, считал он. Требовательно относясь к себе, он и другим не давал спуску. Вот и сейчас сидел он одетый с иголочки, по классической моде, что придавало его приятной внешности респектабельный вид.
– Все папки должны быть пронумерованы и сведены в единое делопроизводство, – бурчал он, – и разложены на полке в шкафу, в моментальной доступности, на расстоянии вытянутой руки, что будет способствовать более оперативному решению вопросов.
Увлёкшись просмотром и изучением материалов, директор не сразу услышал осторожный стук в дверь.
– Войдите, – выждав несколько секунд, произнёс он и, подняв голову, устремил свой взгляд на входившего посетителя. Его взору предстал мужчина лет тридцати – тридцати пяти, не более того. И был он в милицейской форме со звёздочками капитана на погонах.
– Купин Пётр Васильевич, инспектор пожарной части, – подавшись вперёд, не замедлил представиться он. И, хмуро ухмыльнувшись, лаконично добавил: – Мне поручено вести ваш объект.
– Хорошо, – озадаченно кивнув, проговорил хозяин кабинета. И, стараясь придать лицу доброжелательную улыбку, сдержанно пригласил: – Что ж вы, товарищ капитан, стоите? Проходите, присаживайтесь. Коль такое дело, будем знакомиться.
И пожарный, как-то подобострастно улыбнувшись, неуверенной походкой прошаркал к столу.
– Артём Максимович Егоров, прошу любить и жаловать, – сцепив пальцы рук, представился директор и, выйдя из-за стола, крепко пожал протянутую лодочкой аккуратненькую, совсем не мужскую руку инспектора.
– Однако, Артём Максимович, ну и силища, скажу я, у вас, – сморщившись от боли, пролепетал проверяющий.
– Да уж, наградили родители, – расплывшись в довольной улыбке, радушно откликнулся Егоров.
Кратко изложив цель своего визита, пожарный инспектор с позволения директора удалился, как он сказал, на неопределённое время для проверки вверенного ему подконтрольного предприятия с намерением вернуться для представления предписания по соблюдению правил пожарной безопасности.
Потом был разбор нарушений, после которого были установлены и согласованы сроки их исправления. Разговор затянулся до самого вечера и как-то незаметно перешёл в другое русло – в непринуждённую беседу на житейские темы.
Видно, пожарному так понравились первая встреча и душевный разговор с молодым руководителем, что с того времени он стал частым гостем на этом предприятии.
Теперь он приходил по делу и без дела, то есть просто поболтать, а чаще всего – излить душу. А поговорить было о чём. Егоров умел слушать, а где-то и подсказать или даже помочь. Хотя частенько нытье человека, пользующегося своим положением, надоедало ему, но он всё равно слушал, заложив руки за спину. А это импонировало Купину. И как-то незаметно начал делиться сокровенными мыслями и тайнами. А в какой семье без тайн? Вернее, у кого нет секретов?
Главное переживание, которое навязчиво преследовало его, – это то, что к тридцати пяти годам он так и не обзавёлся семьёй. И полезли дурные мысли в голову, что никто и никогда его не полюбит, потому что он некрасив, да, наверное, и как мужик недееспособен и, соответственно, не в состоянии удовлетворить женщину.
– Может, у вас есть на примете хороший доктор, который помог бы мне в этом деликатном деле? – смущённо отведя глаза, как-то в очередной приход спросил Пётр Васильевич.
– А почему бы и не помочь хорошему человеку, – подмигнув, понимающе улыбнулся Егоров.
После последней встречи прошло месяца три. Долгое время не появлялся наш герой, как в воду канул, ни слуху, ни духу. А тут вдруг заявился. Радостный и счастливый такой, сияет, словно медный пряник. И прямо с порога заявил:
– Влюбился я. Наконец-то нашёл свою любовь. Надей зовут. В больнице медсестрой работает. Красавица, глаз не оторвать. Фигурка точёная, кожа бархатистая, ты только б видел. Лишь прикоснусь к ней, так тотчас трепет по всему её телу гибкому да упругому. А как раскинет огненные волосы по подушке, да вытаращит свои огромные зелёные глазищи, да начнёт смеяться, извиваясь, что аж в дрожь бросает.
И Купин, блаженно улыбнувшись, на миг задумался.
– Правда, ребёнок у неё есть от первого брака, – потирая мочку уха, почему-то добавил он. – Зато хозяйка хорошая. А как готовит! Пальчики оближешь. И аккуратистка неимоверная. Короче, повезло мне с ней. Если бы не вы, Артём Максимович, не встретил бы я её. Так что огромное вам спасибо!
– А я-то тут причём? – удивлённо посмотрев на Купина, спросил Егоров.
– Как это причём? Это же вы свели меня с врачом. Он, конечно, здорово мне помог, но самое главное, там, в его отделении, я и познакомился со своей Наденькой.
– А-а-а, – от изумления приоткрыв рот, протянул Егоров. – Что в этом случае обычно желают? Совет да любовь. А на свадьбу-то пригласите?
– А как же. Обязательно. Мы же уже зарегистрировались. А вот как приеду с сессии, так и соберём всех родных и близких. Я же в университет поступил, на заочное отделение.
– Поздравляю!
– Спасибо!
Прошло ещё три месяца.
В этот год весна, поражая своей красотой, ворвалась так неожиданно, так стремительно, как никогда. И как-то незаметно на деревьях распустились нежно-зелёные, чуть липкие девственные листочки. И ожила природа, а вместе с ней проснулись и чувства, внося смятения в душу. Вот и женщина, как и весна, порой приходит внезапно и, постепенно раскрываясь, словно бутон алой розы, вдруг уходит к другому.
В состоянии невероятного душевного подъёма шёл Егоров по главной улице городка. Ярко светило солнце, поднимая и без того приподнятое настроение. А радоваться было чему: только что на совещании руководитель района дал высокую оценку работе его предприятия.
Размечтавшись о неплохих перспективах развития завода, он не сразу заметил идущего ему навстречу Купина. Поравнявшись, тот отрешённо обронил:
– Здравствуйте, Артём Максимович.
– Приветствую! Давненько не виделись, Пётр Васильевич. Ну как сессия?
– Хорошо, всё сдал, – прикоснувшись к носу и почёсывая его, скупо ответил Купин. И вдруг, растерянно моргнув, почему-то отвёл глаза в сторону.
– У вас случайно ружья или тозовки не найдётся? – нервно сглотнув слюну, наконец, спросил он.
– А зачем вам? – с нескрываемым любопытством поинтересовался Егоров.
– Да вот решил после напряжённой учёбы отдохнуть немного на природе, пострелять по баночкам, развлечься, а может, и поохотиться, – сухо, с горечью в голосе пояснил Купин.
– К сожалению, не имеется, – разведя руки в стороны, ответил Егоров.
– Но тогда прощайте, не смею больше задерживать.
И он, как-то сразу согнувшись, хмыкнул вслух.
Недоумённо покачав головой, Егоров посмотрел вслед удаляющемуся Купину.
К концу рабочего дня Купину всё-таки удалось раздобыть спортивно-охотничью винтовку ТОЗ. После чего, не мешкая, он сразу же направился до своего жилища, куда в своё время и привёл Надежду с ребёнком. Частный дом находился в центре города, но в связи со сносом когда-то расположенного рядом ветхого жилья, стоял в одиночестве за высоким забором вдалеке от новостроек. Наверное, по этой причине жизнь в этом доме и не была слышна ближайшему окружению, а посему и неизвестна. Как потом скажут: присутствовала какая-то неведомая тайна, покрытая мраком.
Придя домой, он прямо с порога позвал жену.
– Собирайся, – холодно обронил он, пытаясь поймать её встревоженный и, как ему показалось, виноватый взгляд.
– Куда, Петя? Ты только что приехал, – бегая глазами по прихожей, с тревогой произнесла она. – А я так хотела сегодня побыть наедине с тобой.
– Вот и побудешь, но сначала надо пацана отвести к твоим родителям, не при нём же заниматься взрослыми делами, – таинственно ухмыльнувшись, сквозь зубы процедил супруг.
– Но если только это, тогда идём. – И, склонив рыжую голову, пошла собирать сына.
– Мамочка, я не хочу к бабушке! И к деду тоже не хочу, у них там скучно, а с тобой так клёво. Ты весёлая, красивая и молодая. В общем, такая, такая… самая лучшая, – щебетал ребёнок, пока мама одевала его.
– Ну что ты так разволновался раньше времени? – чуть не плача, растроганно бормотала мать, беспрестанно целуя сына. – Не навсегда же мы отдаём тебя. Вот завтра же и заберём.
Всю дорогу малыш не переставая лепетал. А когда подошли к дому родителей, вдруг выпалил:
– А мне, кажется, мамочка, ты больше не придёшь за мной.
И, обхватив ручонками шею матери, тихо заплакал.
– Да ты что, сынуля, говоришь? – И, подхватив его под мышки, закружилась вместе с ним. А затем, опустив на землю, легонько подтолкнула к калитке. – Беги же скорей, а то бабушка с дедушкой заждались уже. – И, проводив печальным взглядом семенящего мальчонку, вдруг крикнула вдогонку: – Жди меня! Я очень люблю тебя, сыночек!
– А меня тоже любишь? – повернувшись, услышала она голос мужа.
– Спрашиваешь! Ещё как, особенно, когда не ревнуешь.
Какое-то время они шли молча.
– А что, есть повод для ревности? – тяжело сглотнув подступивший к горлу ком, выдохнул он.
– Нет конечно.
– Вот сейчас и проверим.
Она, встревоженно посмотрев на него, смолчала.
Уже дома прямо с порога он сказал ей:
– Пока я буду ставни закрывать, ты приготовься к встрече любимого мужа, ведь долго не виделись-то.
– Я сейчас, Петенька, мигом. – И она, вдруг засуетившись, стала торопливо что-то говорить. Но он уже не слушал, да и не слышал. Плотно закрыв на засовы окна ставнями, вернулся, прихватив в сенцах припрятанное ружьё. Закрыв входные двери, опустил ключи в карман. И с тозовкой наперевес вошёл в комнату. Она стояла спиной, накрывая на стол, и не видела его. Он окликнул её. Повернувшись к мужу, застыла в недоумении.
– Надежда, – всматриваясь в её лицо, сдавленным голосом прохрипел он. – Ты ещё одета? Не поняла, что ли?
– Так я сначала хотела накормить тебя. Петя, а ружьё-то зачем? С ним, что ли, любовью будем заниматься, – жеманно хихикнув, проворковала она.
– А ну-ка живо раздевайся! – резко скомандовал он. И, вскинув тозовку, передёрнул затвор.
– Да не волнуйся ты так. Вижу, что соскучился. Один момент – и я буду готова. А с ружьём меня даже больше заводит. – И, послушно отойдя от стола, встала напротив него. Плавно поведя плечами, ловко расстегнула бюстгальтер и, опустив бретельки, вытащила из-под платья и отбросила на диван. Ещё мгновение – и платье, снятое через голову, полетело следом. И, покачивая крепкими бёдрами, начала медленно снимать трусики. Выпрямившись, поддела их носком ноги и виртуозно запустила на люстру и в полумраке предстала перед ним совершенно голая, светясь молодым упругим телом.
– А что, хахалю своему тоже стриптиз устраивала?! – бешено сверкнув глазами, рявкнул он. – Говорят, даже танец живота исполняла.
– Петя, ты это о чём? – растерянно потупив свои прекрасные очи от обвинительного взора мужа, глухо промолвила она.
– Не юли, дорогая, я всё знаю, как ты тут кувыркалась с молодым доктором, пока я три месяца отсутствовал. Кстати, его тоже Петром зовут. Вишь, как чудненько получилось, и не спутаешь.
– Неправда это всё! – подняв голову и смело посмотрев на Петра, отчаянно вскрикнула Надежда. – Ложь, сплошная ложь! Не изменяла я тебе!
И она, встав на колени и обхватив голову руками, разрыдалась.
– Не устраивай тут мне концерт, артистка. Не верю я тебе!
– Значит, кому-то, этим гнусным недоброжелателям, вечно всем завидующим, поверил, а мне нет! – непроизвольно слетел обречённый возглас с её белых губ.
– Не кому-то, а заведующему отделением. Он-то точно не будет врать.
– А может, я ему отказала, вот он и мстит.
– А может, и мстит. Ну, ты ж изменила! Хоть перед смертью покайся. Не бери грех на душу.
– Что ты надумал, Петенька?! – И, упав на четвереньки, подвывая, поползла к своему повелителю и, обхватив его ноги, стала неистово целовать.
Он грубо оттолкнул её и выстрелил. Первая маленькая пуля попала в плечо. Взвыв, она вскочила и заметалась по комнате. Вторая пуля пробила вторую руку. А стрелок, уже придя в азарт, как в тире, стал стрелять по мечущейся мишени. А она, грациозная, с распущенными золотистыми волосами, ниспадающими на её гибкое тело, металась по комнате, как подбитая лань.
– Не-е-т! – нёсся по всему замкнутому пространству дома жуткий крик отчаяния. А сквозь шквал сухих выстрелов, холодящих кровь, раздавался страшный визг молодой женщины.
Истошно крича, она широко открыла рот, испуская душераздирающие вопли от безумной боли.
– Ох, как больно! – отчаянно кусая губы, простонала она. И с её бледных, но таких прекрасных губ сорвался последний вздох. Он подошёл к ней. Она лежала, словно живая, с широко открытыми удивлёнными глазами.
– А груди-то как у девчонки, – сглотнув горькую слюну, почему-то подумал он. – Могла бы мне ещё сына родить, а может быть, и дочь.
Он долго стоял, рассматривая её.
– Ну, вот и всё, красавица, – протянул убивец, не сводя с неё лихорадочного взгляда.
Всю ночь, обхватив голову руками, просидел он за столом. А под утро вышел на улицу, открыл ставни. Зачинался новый день. Солнечные лучи, ворвавшись в комнаты, весело заиграли, словно удивляясь тому дикому безумию, разыгравшемуся здесь накануне.
Купин уверенно вошёл в дом. Вновь сел за стол, достал из выдвижного шкафа чистый лист бумаги и авторучку и, немного подумав, написал:
Начальнику РОВД
Товарищ подполковник, я, Купин Пётр Васильевич, совершил подлый, мерзкий поступок, недостойный чести офицера милиции: лишил жизни самого прекрасного и любимого человека – моей жены.
Такому человеку, если, конечно, можно меня таковым назвать, нет места на Земле, поэтому я добровольно ухожу из жизни. В моей смерти прошу никого не винить, я заслуживаю её.
Дата. Подпись
Это уже был другой человек. Враз постаревший, с чёрными кругами под глазами, с обильной проседью по всей когда-то кудрявой тёмно-рыжей голове.
Прихватив прислонённое к столу ружьё, встал и подошёл к жене.
– До встречи, Наденька. Мне нет прощения.
И, вставив дуло в рот, нажал курок. Гулкий выстрел, прокатившись по дому, вырвался наружу, пугая ворон.
Божий одуванчик
После долгой разлуки с отчим домом возвращалась Сонька на малую родину. Устремив свой грустный задумчивый взор, смотрела она на мелькающие за окном автобуса знакомые пейзажи с того далёкого детства. Путь был неблизким. Ещё вчера была Москва, и ничего не предвещало поспешного незапланированного отъезда. Но иначе поступить Соня не могла. По крайней мере, так она думала.
Сначала был поезд и место на верхней боковой полке плацкартного вагона. А теперь вот пазик, трясущийся по колдобинам провинциальной дороги, от чего, конечно же, ощущалась накопившаяся усталость. Да и не молода она уже была. К тому же распутный образ жизни в столице давал о себе знать.
С тяжёлым вздохом откинувшись на спинку неудобного сидения, женщина задумалась. Вроде бы совсем недавно молоденькой девчонкой сбегала она из отчего дома в большой город от родителя-алкаша, к тому же ещё и тирана. Её детские годы нельзя было назвать радостными, а тем более счастливыми. Сколько себя помнит, отец всегда приходил домой пьяным. И тогда доставалось всем: и ей, и младшенькому брату Васе, а больше всех маме Варе – этой кроткой и худенькой женщине, которую иначе как «божий одуванчик» никто и не называл. Но всё-таки только теперь, по прошествии стольких лет, Софья почему-то начала вспоминать то беззаботное детство, когда ребята и девчата с утра пораньше собирались перед окнами её дома и зазывно кричали: «Соня, открывай глаза спросонья и скорее выходи!»
И она, сладко потянувшись, быстро вскакивала и, прыгая на одной ноге и второпях натягивая на себя простенькое ситцевое платьице, выскакивала на кухню.
– Ты это куда спозаранку-то?! – бросая на дочь удивлённый взгляд, как всегда вопрошала мать.
– Как куда? – недоумённо уставившись на родительницу, вопросом на вопрос отвечала девочка. – Ты же знаешь, что каждое утро мы ватагой бегаем купаться на озеро.
– А есть кто будет?
– А я хлеб возьму да пару огурцов с грядки сорву. – И она, чмокнув мать в щёку, выскакивала на улицу, где её уже поджидали ребятишки.
– Вот егоза, ну вся в отца! – лишь и успевала кинуть ей вслед Варвара.
Поначалу это были невинные походы на природу. Играли, плескались в воде. Но с годами, по мере взросления, всё стало меняться. Среди этой разношёрстной публики были и дети из неблагополучных семей, которые непроизвольно приносили в детский мир всю жуть, творимую родителями. К такой семье относилась и наша героиня. Она уже с пяти лет начала понимать многое обо всём происходящем и в семье, и на улице, а впитывать как губка всю информацию ещё намного раньше. С лёгкостью переняв от отца ненормативную лексику, она, как заядлый матерщинник, использовала её для связки слов. Немного повзрослев, стала тревожиться за родителей, зачастую испытывая стыд перед окружающими за отца-алкоголика и за то насилие, что он творил. В такой семейной ситуации о внимании и заботе, а тем более о любви со стороны родителей приходилось только мечтать.
Вот поэтому-то с радостью и убегала она с друзьями подальше от дома.
В какой-то момент на живописном бережке наряду с нехитрой закуской стали появляться бутылки с лёгким вином, а со временем и с более крепкими алкогольными напитками, после употребления которых, как правило, следовали любовные утехи.
С грехом пополам окончив школу, укатила наша Сонька в Москву.
– Сонька мятая гармонька, – провожая на перроне, кричали земляки, – не забывай, наведывайся!
– А почему «Сонька мятая гармонька»? – уже в вагоне спросил попутчик, с интересом рассматривая её.
– Да всё просто: развлекала я на деревенских вечеринках под растрёпанную дедову гармонь, – улыбнувшись, ответила девушка.
– А в Москву надолго? – подвинувшись почти вплотную к Софье, полюбопытствовал сосед.
– Навсегда, – отодвинувшись, резко отрезала она.
– Ух, какая дерзкая девчонка!
– Какая есть! – грубо съязвила девица, напустив на лицо притворную серьёзность.
– А может, познакомимся? – не унимался незнакомец. – Меня Колей зовут.
– А меня – Клавой, – натянув недовольную улыбку, съязвила Сонька.
– Клавой, так Клавой, – склонив голову чуть набок, легко согласился Николай. – А в Москве есть где остановиться? – выдержав паузу, спросил сосед.
– Не-а, – шмыгнув носом, ответила девица.
Пересев на свою полку, Николай задумался. Теперь он хорошо мог разглядеть юную попутчицу. Она не была красавицей, но и страшненькой её нельзя было назвать. Перед ним сидела хорошо сложенная девушка, если не сказать – симпатичная.
– Ну, что уставился! Понравилась, что ли? – с иронической улыбкой, насмешливо произнесла она.
– А что, не можешь понравиться? Вполне даже привлекательная особа!
– Тогда удочери, а лучше женись.
– Хорошая идея, но для начала надо поближе познакомиться.
– Переспать, что ли? – съехидничала Сонька.
– Почему сразу и переспать? Другое у меня предложение: могу выделить комнату в своей квартире, живу я один, очень часто езжу в командировки. Всё равно тебе жильё придётся искать, а в столице это не так просто. Вот и поживёшь у меня, обживёшься, а там видно будет.
Воспоминания так захлестнули её, что она и не заметила, как автобус, медленно преодолев мост, вдруг внезапно остановился.
– Видно, сломался, – услышала она, словно сквозь сон чей-то голос. И она, закрыв глаза, вновь погрузилась в прошлое.
По приезде в Москву первое время всё складывалось хорошо. Николай, как и обещал, поселил её у себя и даже помог с работой. И зажила она вольготно, ни в чём себе не отказывая. А через год Николай сделал ей предложение, и они поженились. Через месяц после свадьбы новоиспечённый супруг уехал в командировку. Приезжал ненадолго и снова уезжал недели на две, а то и на три. То ли от скуки, то ли от тоски, а может, от генетической предрасположенности начала она прикладываться к бутылочке. Сначала одна пила, а потом и собутыльники появились. В основном это были мужики. Распитие начиналось на кухне, а заканчивалось, как правило, в спальной.
И вот как-то раз после очередной пьянки и застукал Николай свою ненаглядную жёнушку в объятиях двух мужиков.
Не стал молодой муж выяснять отношения, лишь бросил на прощание:
– Ну и тварь же ты не благодарная!
И побрела Сонька восвояси, как побитая собачонка. А со временем уволили и с работы. И не заметила, как, переступив черту, покатилась её жизнь по наклонной дорожке. Пока молодая была, работала по вызову, а как поистрепалась, стала выходить на трассу. И не заметила, как стрелой пролетела молодость. Последнее время обитала в подвале большого дома, днём помогала дворникам, а вечерами собирала бутылки, на то и жила. Вот и подумала: зачем мне такая жизнь, поеду-ка я лучше в деревню – к мамке и папке, там и старость встречу.
От рёва мотора, вздрогнув, она открыла глаза. Пазик, дёрнувшись, тронулся с места. И за окном, сменяя поля и перелески, открылся взору захватывающий душу холмистый ландшафт. А вскоре начались живописные окрестности озера, сверкающего яркими солнечными бликами и обрамлённого густым хвойным лесом.
«Вот бы сейчас, как в детстве, пройтись босыми ногами вдоль озера по тёплой, шелковистой, ярко-зелёной травке», – прильнув к стеклу, подумала Софья.
Въехали в село. Не отрываясь, смотрела Соня на деревенские постройки и знакомые с детства места, отмечая про себя, что практически ничего и не изменилось. Да, они стали какими-то другими. Может, потому, что многие избы покосились, вросли в землю, постарели, что ли, как и она сама. И вдруг вдалеке мелькнул родительский дом, одиноко приютившийся у подножья холма.
– Остановись! – вскрикнула она, и, резко подскочив, бросилась к выходу.
Вылетев из автобуса, свернула с улицы на тропинку и торопливо засеменила вдоль ограды, заросшей высоким бурьяном.
– Вот и вернулась я к тебе, родной ты мой дом из далёкого детства, – открывая калитку, прошептала она. – Только надолго ли? – И, вскинув голову вверх, увидела на небе искажённое злобой сморщенное лицо старухи. – Тьфу ты, сгинь, нечистая! Пить меньше надо!
А на крыльцо уже выходила худенькая старушка. И, по-доброму улыбнувшись, слабым голосом спросила:
– Женщина, мне кажется, вы кого-то ищите?
– Тебя, мама.
Старушка, вздрогнув, мелкими шажочками подошла к незнакомке. И с настороженным прищуром подслеповатых глаз стала напряжённо вглядываться в лицо гостьи. И в какой-то момент взору Софьи явилось ранее запечатлённый в памяти свирепый образ злыдни.
– Сонька, ты, что ли? – недоверчиво прошамкала Варвара.
– Я, мама, как видишь – явилась, не запылилась.
– Боле тридцати годков прошло, как покинула ты родительский дом. И с тех пор ни слуху ни духу. А тут ещё на днях мысль мне в голову втемяшилась: а не сгинула ли наша Сонька в городе-то огромадном. Дай-ка я на тебя ещё раз посмотрю да обыму. – И, прижавшись к дочери, долго и внимательно разглядывала её. – Доченька моя горемычная, видать, потрепала тебя жизнь. Да ладно, пойдём в избу, поди, чай, проголодалась с дороги.
– А где отец? – переступив порог, спросила Сонька.
– Лет уже двадцать как на погосте отдыхает. Пьянка ещё никого до добра не доводила. Всё ждал тебя, но так и не дождался.
– Помянуть бы его надо, – задумчиво склонив голову, предложила дочь. И, открыв дорожную сумку, начала вытаскивать содержимое.
– Выпивки-то сколько приволокла, тут всю деревню споить можно, – запричитала Варвара, с разинутым беззубым ртом разглядывая скопище бутылок, выставленных Сонькой на стол. – Совсем ни к чему всё это? – не унималась мать. – Не пью я, если только Васька придёт с жёнкой повидать сестрицу свою, нежданно-негаданно заявившуюся.
И она, задумчиво проведя ладонью по своим жидким волосам, добавила:
– Да и братец твой тож не очень-то охоч до вина, а тем паче до водки. Кстати, он обещал сегодня зайти.
– А что, даже мой приезд не отметим? – вскинув упрямый подбородок, вопросила дочь.
– Как не справить такое событие? Конечно же, по-людски отпразднуем, стол накроем, гостем позовём, чай попьём с пирогами да поговорим. Я думаю, тебе есть что порассказать. – И старушка, горбясь, семенящими шажками заспешила к холодильнику.
К приходу брата стол был накрыт. А вскоре и соседи подтянулись. Прослышав про приезд Соньки, пришли и школьные друзья.
– Ну, рассказывай! – посыпалось со всех сторон. – Чем занималась в столице нашей необъятной Родины.
– Любовью! – хохотнула уже изрядно захмелевшая Сонька.
– Какой любовью? – вытянув шею, с нескрываемым любопытством спросила одна из прежних подружек.
– Как какой? Обыкновенной, той, что в молодости на озере занимались. Не помнишь, что ли?
– С мужем, что ли?
– Вот приставучая! Был один романтик по молодости. Разные фантазии у нас были. Фантазёр я его называла.
– А сюда-то насовсем приехала или как?
– Насовсем, насовсем, – опрокидывая очередной стакан огненной воды и громко икнув, просопела Сонька.
Всё это время брат, с досадой наблюдая за поведением сестры и не скрывая своего разочарования и недовольства, неожиданно спросил:
– И чем думаешь заняться?
– Пока ещё не думала, но, предполагаю, что тем, чего пожелает моё бренное тело. И чтобы в этом деле, в котором я преуспела в столице, мне никто не мешал.
Немного помолчав, прибавила:
– Я же ничего и делать-то не умею, кроме как любовью заниматься. Надеюсь, что в нашей деревне не перевелись ещё настоящие и щедрые мужики.
Долго ещё висел в воздухе безмолвный вопрос, но, так и не задав его, люди, качая головами, начали расходиться.
На следующее утро Сонька проснулась ни свет ни заря и, жалобно кряхтя, присела на краешек кровати, обхватив лицо потными ладонями. Голова гудела и раскалывалась от похмелья.
– Не впервой, – пробурчала она, направляясь на кухню. – Сейчас подлечусь – и можно на работу.
И, неуверенной шаркающей походкой подойдя к столу, налила полный гранёный стакан водки и, залпом осушив его, крякнула. От принятого алкоголя почти тут же наступило ощущение тепла, разливающегося по всему телу. И стало так хорошо, что захотелось расцеловать весь мир. Именно в этот момент и вошла Варвара. На миг остановившись, она сразу всё поняла. Во взгляде матери не было ни капли осуждения, лишь боль и страдание читались её в глазах.
– Доброе утро! – смиренно, склонив голову, кротко поздоровалась она.
«Воистину божий одуванчик», – подумала про себя Сонька, но вслух произносить не стала. Так и стояли они, молча, рядом самые родные и близкие по крови, но такие чужие и далёкие по душе люди. Наконец, прервав тягостное молчание, дочь подала голос:
– Пойду прогуляюсь, на озеро схожу, освежиться бы надо после вчерашнего застолья.
Ничего не ответила мать, лишь кивнула.
Пришла Сонька вдрабадан пьяная только под утро следующего дня. И сразу, как была, вся растрёпанная и чумазая, завалилась на кровать. Проспав до вечера и стараясь быть не замеченной, шмыгнула за дверь в темноту ночи. И так продолжалось изо дня в день. Прошёл месяц, а может быть, и больше. Но, что удивительно, за всё это время мать и дочь так и ни разу не пересеклись. Постепенно за скоротечной жаркой летней порой наступила неуютная сырая осень. И вот как-то в такую промозглую погоду, Сонька, содрогаясь от холода, словно осенний лист, заявилась домой раньше обычного. Вызывающе посмотрев на мать, процедила сквозь стиснутые зубы:
– Ну что, мамуля, выпьешь со мной? Заодно и поговорим по душам.
– Поговорить можно, но пить не буду! – скривившись, отчеканила мать.
– Брезгуешь?! – дыша перегаром, брызнула слюной Сонька. – И правильно делаешь.
– Может, не будем ворошить прошлое? Иди лучше проспись, а потом, возможно, и поговорим.
– Что, воспитывать собралась? Так уже поздно. Это надо было делать, когда я поперёк кровати лежала. Так вроде бы старые люди говорят. А сейчас, нет уж, увольте. – И, сделав паузу, с сарказмом прибавила: – Дорогая моя мамочка, ты ведь тоже внесла моего уникального и неповторимого образа свою лепту в формирование жизни! Вот за это и выпить можно.
– Ты же знаешь, что алкоголь вреден для меня.
– Что, собралась вечно жить?! – в пьяном угаре всплеснула руками Сонька. – Так ничего не выйдет у тебя. Как миленькая будешь со мной хлестать «напиток бессмертия».
И она, подпрыгнув к матери, одной рукой насильно разжала её зубы, а другой влила в рот стакан водки. Поперхнувшись от обжигающего напитка, старушка каким-то чудом отскочила, заходясь от кашля. А дочь, запрокинув голову, закатилась от неудержимого гогота. Нахохотавшись вволю, она, вдруг схватив бутылку, опять кинулась к матери. А та, с испугу шарахнувшись в сторону, пустилась наутёк. На ходу схватив со стола нож, дочь бросилась за матерью.
– Убью тварь дрожащая! – прыгая по дому и брызгая пенистыми слюнями, кричала Сонька в бешеной ярости.
Недолго думая, рванула от неё Варвара, да так проворно, что дочка, как ни старалась, не могла достать вёрткую старушку. Так и бегали они вокруг стола друг за другом, пока Сонька не упала, споткнувшись о половик. Воспользовавшись моментом, бабуля поспешно схватила подвернувшуюся кочергу и со всего размаху ударила по голове дочери. Следующий удар рассёк ей лоб, и она, обливаясь кровью, потеряла сознание. Выскочив в сенцы, мать столкнулась с сыном.
– Вася, она хотела меня зарезать! – окинув помутневшим взором сына, надрывно крикнула она и, лихорадочно охватив взглядом сени, прихватила из аккуратно сложенной стопки кирпич и бросилась назад. Сонька лежала в том же положении, как и несколько секунд назад, и, тяжело дыша, слабо постанывала.
– Как же я вас ненавижу! – краем глаза увидев мать и брата, прохрипела она. – Убью! – И, приподнявшись, обессиленно рухнула обратно, гневно сверкая глазами. Она с ужасом смотрела, как кирпич медленно, словно в замедленной съёмке, опускается ей на голову. Немой крик – и снова мрак. Она уже не видела, как душили её верёвкой, принесённой братом. И как потом её безжизненное тело на садовой тачке увезли на соседнюю улицу и свали возле тротуара.
