Виктор Карпенко
Ярый князь
5
Не прошло и недели, как к пристани Нижнего Новгорода подошёл караван ханского посла Ачихожии. Посол был грузен телом. На нависающем над поясом чреве посла покоилась пайцза[27]. Увидевший её, обязан под страхом смерти исполнять волю владельца пайцзы, словно перед ним сам хан Орды.
Ачихожия сошёл по сходням на деревянный настил пристани лишь тогда, когда из ворот города в окружении бояр и воевод вышел великий князь нижегородский Дмитрий Константинович. Приблизившись к послу, князь поклонился и замер, смиренно склонив голову.
Ачихожию это понравилось: князю нижегородскому ведомо, как следует встречать ханского посла.
– Сколько времени тебе надобно, чтобы посадить моих воинов на коней? – вместо приветствия задал вопрос посол.
– Как тебе будет угодно?
– Мне угодно, чтобы до захода солнца у каждого моего воина был конь! – выпятив губу, пренебрежительно ответил Ачихожия.
– Ты хочешь покинуть нас ночью? – не поднимая головы, спросил князь.
– Нет. С восходом солнца… А до того мои воины останутся здесь, у лодок. Пусть принесут еды! А мне поставят шатёр, – распорядился ханский посол.
Уже к полудню табун в три сотни коней был пригнан на волжский берег. Князь Ачихожия осмотрел нескольких и остался доволен. А когда великий князь пригласил посла отведать хлеб-соль в княжеском тереме, Ачихожия сменил гнев на милость и принял приглашение.
Изрядно отведав хмельного мёда в застолье, князь Ачихожия разоткровенничался:
– Не удержится Мюрид на троне великих ханов. В нём не течёт кровь чингизидов, а значит, другие ханы не признают его воли.
– Кто же станет во главе Орды? Может, хан Абдаллах? – подливая в посольский кубок хмельное, заинтересованно спросил Дмитрий Константинович.
– Слаб и этот! Нет. Если кому под силу вернуть великую Орду, собрать все земли воедино, так только Мамаю.
– Кто же это такой? Хан из улуса великого Чингисхана?
– Нет. Он – темник.
– Как темник? Всего лишь темник? – изумился нижегородский князь.
– Темник! Но поступь у него ханская! Поверь, улус Джучи ещё содрогнётся, услышав это имя!
Ночь прошла в сборах. Дмитрий Константинович понимал, что хан Мюрид поскупился, выделив для охраны посла всего три сотни воинов. Одолеть татар под силу и меньшей числом разбойной ватаге, промышляющей в муромских лесах. В лесу главное не количество, а выбранное место и внезапность. Потому он решил послать с послом своих три сотни воинов во главе с воеводой Данилой Скобой. А тот уговорил последовать за собой своего племянника.
– Жизнь – она долгая. Может, знакомство с бельдибеком Ачихожием сгодится. Да и великий князь владимирский Дмитрий Иванович – чай, не последний человек на Руси. Глядишь, и от него что-нибудь перепадёт…
За долгий путь Ярослав и Ачихожия подружились. Несмотря на заносчивый и чванливый вид, посол оказался нрава незлобливого, ума здравого, в посольском чине повидавшего земель немало и потому собеседником интересным. Тем более что обходился он в беседах без толмача. Оказалось, что Ачихожии ведомы языки многих народов, чему Ярослав был немало удивлён. Молодой новгородский купец, являясь благодатным слушателем и хорошим сотрапезником, до того проникся доброжелательством к ханскому послу, что чуть было не проговорился, что и сам побывал в Сарай-Берке вместе с ушкуйниками.
Во Владимире великого князя не оказалось. А так как послу уже изрядно надоело трястись в седле или в возке, что выделил Дмитрий Константинович, то он с трудом сдерживал раздражение, вымещая его время от времени то на своих нукерах, то на воинах нижегородского князя.
Ещё издали, оценив размах каменного строительства Москвы, князь Ачихожия возопил:
– Князю Дмитрию не до ушкуйников! Ему слава хана Берке взор застилает!
На что сидевший в возке напротив ханского посла Ярослав возразил:
– Так он же не видел столицы Орды… Как он может желать того, что ему неведомо?
– Славы? Можно не видеть столицы, но слышать о ней и впустить в своё сердце змею зависти. Но ты молод и многого не знаешь, а потому помолчи. – Подозвав сотника, он приказал привести коня. Уже сидя в седле, продолжил: – Я хочу, чтобы ты был рядом, когда я буду разговаривать с князем Дмитрием.
– Благодарю тебя, Ачихожия, за честь, но моё звание не позволяет быть рядом с тобой… А кроме того, без приглашения великого князя владимирского я не могу предстать пред его очи.
Ханский посол рассмеялся и, указав перстом в пайцзу, сказал:
– Мне никто отказать не может, ни князь Дмитрий, ни ты, Ярослав. Я хочу, чтобы ты увидел, что князь московский – трава под копытами моей лошади. Так что садись на коня и следуй за мной.
Великий князь владимирский Дмитрий Иванович не вышел за пределы городских стен, чтобы встретить посла хана Мюрида, чем ещё больше раззадорил Ачихожию. И когда тот в сопровождении юзбашей[28] вошёл в палату только что построенного княжеского терема, пелена гнева застлала ему глаза. Он видел перед собой только невысокого, разодетого в парчу восемнадцатилетнего отрока, а рядом с ним маленькую хрупкую девчушку.
Разом утратив посольскую сдержанность, князь Ачихожия разразился потоком брани:
– Как ты, червь, недостойный даже зреть носителя ханской воли, посмел не встретить меня достойно моего звания и чина?! Лучезарный Сын Неба великий хан Мюрид дал мне право карать и миловать! Он вложил в мои уста свою волю. Неуважение меня – это неуважение великого хана!
Не ожидавший такого начала, князь Дмитрий разом сник. Загодя упреждённый своим тестем – великим князем нижегородским Дмитрием Константиновичем, он готовился к своему первому приёму посла – как поприветствует, что скажет в своё оправдание, как вручит подарки хану и его послу, а вместо этого – брань и угрозы. Стоявший позади него епископ Алексий попытался защитить своего воспитанника, но князь Ачихожия не дал раскрыть ему и рта.
– Великий хан в гневе. Русичи посмели взять на копьё Булгар и ещё семь малых городов. Они пограбили Сарай-Берке, чем оскорбили великого хана, и только кровь нападавших можешь смыть это оскорбление! Хан Мюрид даёт тебе два месяца. Если он услышит ещё раз об ушкуйниках, то не пощадит никого в улусе Джучи! Выход же заплатишь в два раза больший. Так повелел хан. За грамотой, что я привёз тебе от хана, придёшь завтра после полудня в мой шатёр! – и, резко повернувшись, князь Ачихожия стремительно вышел из палаты. Сопровождавшие его воины, в том числе и Ярослав, едва поспевали за разгневанным послом.
В палате нависла тишина. Никто не ожидал такого от ханского посла. Все: и князь Дмитрий, и митрополит Алексий, и московские бояре – лихорадочно думали, что же такое предпринять, чтобы унять гнев ханский, не допустить Мюрида на Русь и как наказать ушкуйников, навлекших беду.
Накануне приезда посольства пришёл ответ новгородских бояр на гневное письмо великого князя владимирского. Они писали: «…ходили молодые люди на Волгу без нашего слова, но купцов твоих не грабили, били только басурман».
Вроде бить басурман само собой разумеющееся дело, а что за этим может последовать, то их не касаемо.
– А вот тот молодец, что стоял справа от посла, видимо, и есть Ярослав сын Тихона Семёновича – купца новгородского, о нём писал князь Дмитрий Константинович, – нарушил затянувшееся молчание епископ Алексий, обращаясь к великому князю владимирскому Дмитрию. – Надобно поспрошать его. Парень, видимо, не промах, коли и ушкуйников улестил, и твоего тестя, и ханского посла.
– Велю позвать, – встрепенулся молодой князь. – Пусть ноне в вечёр приведут. И ты, радость моя, – обернулся он к княгине Евдокии, – то ж приходи. Батюшка Дмитрий Константинович писал, что очень занятный молодец. Красен, словом, и умён не по годам. А пока оставь нас. Мне с боярами совет держать.
Вечером в горенку, где по лавкам расположились князь с княгиней, ближние бояре, воеводы и епископ Алексий, привели Ярослава. Он поясно поклонился великому князю, а увидев епископа, встал на колени:
– Благослови, владыка…
Князю Дмитрию Ярослав глянулся: лицо чисто, бело, взгляд голубых глаз открыт, бесхитростный, волосы, перехваченные кожаной лентой по лбу, падают на плечи словно у девицы, от внимания к нему его щёки зарделись.
– Садись, – указал Дмитрий на лавку, стоявшую против него, – разговор у нас долгий. – И когда Ярослав присел, – князь продолжил: – Ты поначалу расскажи, что князю Дмитрию Константиновичу сказывал про поход ушкуйников на Сарай-Берке.
Рассказ поразил слушателей. Один из воевод, не раз ходивший по молодости в походы на булгар, первым нарушил воцарившуюся тишину:
– Не верю! Прости, князь, но поверить в то, что две тысячи ватажников взяли на копьё Булгар… Не верю! Я сам ходил к тому городу… стены повыше московских будут, и воинов на стенах, чай, поболее, чем у ушкуйников… А Сарай-Берке?! Да там тьма народу…
– Да-а, – выдохнул епископ Алексий. – После того как пять лет тому ушкуйники взяли Жукотин, тоже не верилось, как пожгли Кострому и Нижний – тоже сомнения были. А ноне не до сомнений. Надо думать, как с этакой-то напастью справиться.
– Дозволь, государь, – с лавки поднялся боярин Савва – дородный, медлительный, словно медведь по осени. – Думаю, надо идти на Хлынов. Там разбойники осели, там их и брать. Что скажешь на то? – обернулся он к Ярославу.
Молодец поднялся, поклонился князю, и когда тот разрешающе кивнул, заговорил:
– В Хлынове лишь часть ушкуйников. После похода в Орду малая толика пошла в Новгород Великий, кто-то ушёл в Смоленск, Ярославль, да и по малым селениям разбрелись до нового похода. Хлынов же взять будет непросто: стены хотя и не каменные, но сработаны крепко, на совесть, а кроме того, у ушкуйников много орудий, мечущих огонь, стрелы железные, огромные, пробивающие насквозь всадника и пешего воина в кольчуге. И сами ушкуйники все в кольчугах и бехтерцах, и мечами, копьями владеют не хуже дружинников. Я в Хлынове осень и зиму прожил, повидал всякого. Одно скажу: воинскую науку там познают охоче, а кто ленится, тому её вбивают кулаком. Сотники учат и пешему строю, и конному.
– Делать-то что будем? – подал голос князь Дмитрий. – Хан долго ждать не будет.
– Дозволь, великий князь? – поднялся со своего места сотник Данила Скоба, пришедший вместе с племянником. – Хана Мюрида опасаться не след. За ним мало родов, а посему и сил маловато. На поход не достанет. Ушкуйников же так просто не взять. Надо ждать пока в новый поход соберутся. Ясное дело – в Хлынове сойдутся, здесь их и брать. Но воинов надобно немало. Сам видел, зброя у ватажников не чета нашей – арабами сработана, легка, крепка да и оружны не хуже дружинников. Думается мне, что надо ждать весны.
– До весны-то ещё вон сколь времени…
– А мы, князюшко-батюшко, подарков дадим хану Мюриду. Им он будет рад безмерно, раз не очень силён. А до весны времени много… – вкрадчиво посоветовал кто-то из бояр.
Князь Дмитрий обвёл взглядом просветлевшие лица советчиков и решительно произнёс:
– Ответ хану писать! Подарков дать и ему, и послу! За ушкуйниками доглядчиков снарядить, чтобы знать, что деется в Хлынове! Купцов же и бояр новгородских обложить двойной данью, дабы впредь не хитрили и своих молодцов держали в строгости! А тебе, – обратился он к Ярославу, – за службу моему тестю жалую коня под седлом и меч, кованый свеями. И конь хорош, и меч тоже. Придёт время, мне послужишь!
Часть II. Великое княжество нижегородское
Глава I. Ярослав
1
И снова Нижний. Ярослав не единожды и не без смеха вспоминал свой обратный путь с ханским послом.
Ачихожия был доволен своим посольством: князь Дмитрий Иванович заверил, что с ушкуйниками будет покончено, о чём написал в грамоте хану Мюриду, нагрузил два воза подарков, один из которых предназначался послу. За время пути тот не раз возвращался к великокняжескому приёму, кривил лицо, изображая Дмитрия московского, и потешно тряс своей хилой бородёнкой, подражая владыке Алексию, причём сам хохотал больше всех.
Прощание на волжском берегу было трогательным. Князь так проникся к своему молодому спутнику доверием и любовью, что даже прослезился. Перед тем как ступить на сходни, он строго наказал:
– Год тебе даю. Не женишься, сам девку привезу. У меня дочерей пятеро. Красавицы, все в меня…
– Что, такие же пузатые? – улыбнулся Ярослав.
– Да нет. Худые, словно жерди. На Руси говорят про таких – стройные. А в меня… так это глаза у них зелёные, как и мои, – пояснил Ачихожия.
– А как же ты узнаешь, обзавёлся я женой или нет? – всё так же улыбаясь, поинтересовался молодец.
Неожиданно посол напыжился и, ткнув перстом в висевшую на груди пайцзу, выкрикнул:
– Велю! Тебе, князь Дмитрий, велю: доведи весть – обзавёлся девкой Ярослав или нет!
Князь согласно кивнул и тоже рассмеялся:
– Люб ты, Ярослав, послу ханскому. Что о сыне печётся…
– Верно говоришь, князь, – обмяк голосом Ачихожия. – Нет сыновей у меня. Некому табуны передать, дом в Сарай-Берке, дворец в Каракоруме, рудник, одних мастеровых три сотни. Род мой древний, да источается на нет. Пойдём со мной, богат будешь, знатен… – предложил Ачихожия Ярославу.
Не ожидав такого поворота дела, тот несколько растерялся. Видя это, князь Ачихожия, положив руку на плечо молодца, тихо, чтобы было слышно только ему, проговорил:
– Не тороплю, подумай… Придёшь в Сарай-Берке – приму как дорогого гостя, – и, неожиданно для всех: и для ханских нукеров, и для великого князя нижегородского, и сопровождавших его бояр и воевод, приник щекой к крутому плечу Ярослава.
Уже позже, после отплытия посла, в разговоре с воеводой Данилой Ярослав заметил:
– А ведь Ачихожия не татарин. Он мне как-то сказывал, что род его в Северном Китае пребывает, а пращуры пришли из Самарканда.
– Так что с того? Татарин… не татарин… Враг он нам… и мысли свои насчет породниться с бельдибеком из головы выкинь! Не погань кровь новгородскую! Достанет с нас и князей да бояр, что жён из Орды привели. А добра тебе и здесь за глаза, – провел рукой по лбу воевода и уже совсем по-отечески закончил: – Князь собирается в Суздаль на крестины внука-первенца, поезжай-ка и ты с ним. Умелый меч в охране пригодится.
Во Владимире остановились лишь на ночь. Там князь нижегородский узнал, что Дмитрия московского на крестинах не будет, занят строительством крепости, чем был несказанно огорчён и путь до Суздаля провёл в молчании.
Евдокия, лишь завидев отца, радостно завизжала и повисла у него на шее, но, видимо, вспомнив о своём нынешнем положении – великая княгиня и мать, – отстранилась и поклонилась отцу в пояс.
– Поздоров ли, батюшка? Поздорова ли матушка? – нараспев спросила она.
– Здоровы, здоровы все. Ты-то как? Как мой внук? – радостно воскликнул князь, пристально оглядев сопровождавшую княжну толпу бояр и боярынь. – Внук-то где? Неужто не вынесли младя деда встретить?
– Только уснуло дитятко, – ласково проворковала Евдокия и, взяв отца за руку, повела его в терем. Проходя мимо Ярослава, кивнула ему как старому знакомому. Это не укрылось от взгляда князя Дмитрия Константиновича. Уже в сенях он требовательно спросил:
– Откель тебе ведом мой гридь?
– Ярослав-то? Так был на Москве с послом ханским. С Димитрием разговор имел… А тебе на что знать?
Князь ничего не ответил, но подумал: «Везде успел молодец. Знать непрост… И ушкуйникам сотоварищ, и послу ханскому в душу запал, и князю московскому угодил… Ох, непрост!»
Гридей разместили по избам купцов и боярским теремам. Ярослав оказался в тереме боярина Нила Семёновича. В первый же день нос к носу молодец столкнулся с миловидной быстроглазой отроковицей. Разглядеть толком не успел, но отметил большие насмешливые глаза и улыбчивый рот. А через несколько дней уже в церкви во время обряда крещения он увидел её среди бела дня и рассмотрел во всей красе. Девушка ему понравилась: лет пятнадцати-шестнадцати, невысокая, в шубейке из тиснёной кожи, отороченной куньим мехом, также отороченной мехом шапочке-кутафейке, красных сапожках, она выглядела старше, строже. А позже, когда сидели за праздничной трапезой, на которую был приглашён и он, Ярослав увидел девушку среди окружавших великую княгиню Евдокию боярынь и боярышень.
– Кто это? – не утерпев, с вопросом обратился он к сидевшему рядом суздальскому купцу Никодиму. Проследив взглядом, куда уставился молодец, купец, усмехнувшись, пояснил:
– То Ростислава – дочка боярина Нила Семёновича. Девка бойкая, озорная. На выданье и от женихов отбою нет, а всех гонит. Да не просто за порог выставляет, а ещё и высмеивает… А что, глянулась?
Ярослав покачал головой.
– Вижу, что глянулась. Девка базенькая[29]. Но тебе, молодец, её не достать. Высоко сидит… боярышня.
Всё застолье Ярослав не сводил глаз с Ростиславы. Та тоже… нет, да и стрельнёт взглядом в молодого гридя. А когда пир подходил к концу, к своему столу Ярослава подозвал князь Дмитрий Константинович. Показав, чтобы молодец наклонился, он негромко проговорил:
– Завтра в путь-дорогу. Но ты останешься в Суздале, а поедешь с поездом княгини Евдокии… до Коломны. Там у меня старшая дочь Мария за боярином Вельяминовым. Передашь от меня подарки: и дочери, и её мужу. Данила Петрович говорил, что ты хочешь в Новгород наведаться. Дело в Коломне сделаешь и поезжай к батюшке. А подарки у боярина Никиты возьмёшь, всё приготовлено.
Отпустив Ярослава, князь склонился к дочери и что-то ей сказал, кивнув в сторону уходившего молодца. Княгиня улыбнулась и тут же подозвала Ростиславу, стоявшую позади её кресла. Евдокией было произнесено всего несколько слов, но от них боярышня зарделась и радостно закивала.
До позднего вечера простоял Ярослав на крыльце боярского терема в ожидании девушки, терзаясь мыслями и сгорая от нетерпения. Уже свет в оконцах начал гаснуть, а девица так и не вернулась с княжеского застолья. Каково же было удивление молодца, когда Ростислава выскользнула из входных дверей терема.
– Чай, ноги-то отморозил? – зазвенел колокольцем голос. – Чего молчишь? Никак от холода язык онемел? Иди в сени, погрейся, – и девушка, схватив Ярослава за руку, потянула за собой. – Только тихо, – прошептала она. – Я еле дождалась пока нянька уснёт, сбежала, а сторож добрый, сам двери отпер.
Получилось всё как-то само собой: лишь только Ярослав шагнул в тёмные сени, как оказался прижатым спиной к стене. Боярышня без лишних слов, обхватив голову молодца горячими ладошками, припала к его губам. Ярослав, не ожидав такого от девушки, задохнулся.
– Доню! Доченька моя! Ростисла-вуш-ка-а-а! – донёсся из глубины сеней женский голос.
– Вот старая… и тут меня нашла, – огорчённо выдохнула боярышня, отстранясь от Ярослава. – Ты завтра, после того как великий князь Дмитрий Константинович отъедет в свой Нижний, за холодную кладовую приходи. Жди там. Я приду, коли от нянюшки сбегу, – и Ростислава, прильнув к молодцу, игриво укусила его за подбородок. Хихикнув своей проказе, она бесшумно растворилась в темноте.
«Вот так недотрога!» – глубоко вздохнул Ярослав, потихоньку покидая сени. Но как только он затворил за собой дверь, тут же брякнул железом запор. В тишине это прозвучало настолько неожиданно, что молодец вздрогнул: «Дела-а! Словно сторож рядом стоял… А может, так и было? В сенях темень-то хоть глаз выколи…»
В эту ночь Ярослав так и не сомкнул глаз. Ему не верилось, что юная проказница сама выбрала его из многих. Вот только что с того? Она боярышня, а он – простой гридь в княжеской дружине, хотя нет, он – купец. Боярышне же не быть купчихой, а купцу – боярином!
Днём, после суматошного отъезда великого князя, Ярослав поспешил к срубу, стоявшему в глубине двора, именовавшемуся холодной кладовой. Почти до вечера прождал он Ростиславу, но та не пришла. А на вечере от дворовых он узнал, что княгиня поутру отправляется в Москву.
«Как же так? Уже завтра! А Ростислава? Я даже не перемолвился с ней и словом! – лихорадочно забилась мысль. – Как вызвать её на слово?»
Наконец, решившись, он подошёл к вертлявой девице, виденной им во внутренних светлицах терема. Вложив ей в ладонь медную монетку, тихо спросил:
– Ты боярышню увидишь?
Та, быстро сообразив, что к чему, кивнула.
– Передай ей, что я завтра уезжаю и хочу проститься.
Девица, округлив глаза, прошипела:
– Боязно! А ну дознается кто… не жить мне!
– Не дознается, – и Ярослав вложил ей в ладонь серебряную монетку. От такого богатства девица не устояла, и шепнув: «Пожди», скрылась за дверьми трапезной.
Вскоре она вернулась, и по её сияющей мордашке Ярослав понял, что просьба дошла до Ростиславы.
– Боярышня велела передать, чтобы ты уезжал с легким сердцем.
– И всё? – удивленно протянул Ярослав.
– Всё! – поджала плечи девица.
– Может, в горенке нянька её была? – не поверил в услышанное молодец.
– Да нет же, одна-одинешенька. Ну, будет с тебя! – нахмурила брови девица. – Мне недосуг! – сердито буркнула она и мышкой юркнула в приоткрытую дверь трапезной.
Сборы санного поезда великой княгини Евдокии не заняли много времени, и ещё до полудня двинулись во Владимир. Дорога между Суздалем и стольным городом была ведома, накатана, лошади бежали резво, и ещё до закрытия ворот на ночь поезд въехал в город.
В пути Ярослав был хмур, с московскими дружинниками не разговаривал, хотя те не раз обращались к молодцу с вопросом: «Откуда у простого гридя конь, на котором впору сидеть лишь князю?»
Во Владимире расположились в княжеском тереме. Дружинникам отвели место для ночлега в левом пристрое.
Приезд великой княгини ожидали, и потому в горницах было жарко натоплено, в коридорах стоял манящий запах жареного мяса и хмельного меда. Владимирские бояре и купцы ждали, что княгиня пригласит их на пир, ведь крещение княжича – праздник, но Евдокия только вышла на высокое резное крыльцо и при свете потрескивавших смоляных факелов лишь поблагодарила лучших градских людей за верную службу великому князю Дмитрию Ивановичу.
Перед тем как отойти ко сну, Ярослав отправился на конюшню, чтобы проверить, хорошо ли ухожены его конь и две заводные лошади. Там-то его и отыскал служка дворовый, посланный огнищанином[30] княжеского терема боярином Семёном.
– Государыня кличет!
Ярослав поспешил в терем. Пройдя на княжескую половину, тут же был остановлен двумя дюжими дружинниками.
– Куда? – преградили они путь. – Никого впускать не велено!
– Княгиней зван.
– Нам неведомо! Стой здесь! – распорядился один из дружинников и куда-то ушёл. Вскоре вернулся с боярином Семёном.
– Пойдем со мной, – кивнул огнищанин. Миновав несколько дверей, он остановился перед низенькой дверью. – Проходи. Жди! – ткнул он перстом в проём. – И не балуй! Чай, не у себя в гридницкой…
Горенка была небольшой – об одно окно. Ярослав огляделся: вдоль стен – лавки, у окна – резной стол, возле него два стольца, на столе в чаше масляный светильник, в красном углу – маленькая икона.
«Зачем позвала княгиня? – терялся он в догадках. – Да так поздно?»
Ожидать пришлось недолго. Вскоре дверь скрипнула, и через порог шагнула, судя по одеянию, женщина. Разглядеть, кто это, из-за тени, падающей от широкоплечего Ярослава, было невозможно, и он, памятуя, кто его позвал, склонился в поклоне.
– Государыня… – взволнованно произнёс Ярослав.
– Так-то лучше… Уже государыней кличешь, – озорно зазвучал над склоненной головой такой знакомый и желанный голос.
– Ростислава…
Молодой гридь опустился на колени и обнял девушку за талию.
– Ты ли это? – ещё не веря в своё счастье, растерянно произнёс Ярослав.
– Конечно, я! А может, ты ещё кого-то ждал? – рассмеялась девушка. – А ты думал, что так просто от меня сбежать? Нет! Я тебя выбрала! И теперь ты мой! Только мой и ничей больше!
– А как же Нил Семёнович? Не отдаст ведь за меня…
– Батюшка мне не указ! – заявила Ростислава. – С тобой в Коломне останусь. Возьмёшь в жёны?
– Как же без родительского благословения? Проклянёт ведь Нил Семёнович… Как в грехе-то жить?
– Эх ты! – Ростислава отбросила руки молодца со своего стана. – А я думала, что люба тебе! Готова из родительского дома за тобой пойти…
– Да я жить без тебя не могу…
– Молчи уж, – отшатнулась от всё так же стоявшего на коленях молодца Ростислава. – Зрела коня твоего: хорош конь, добрый, горячий, кровей знатных, да седок на нём не тот… Княгинюшка сказывала, что ты купец. А купец – он и есть купец. Прощай, – дрогнула голосом боярышня. – Не ищи встреч со мной. Не трави душу! – и, всхлипнув, выбежала за дверь.
